Текст книги "Смерть экс-любовника"
Автор книги: Харли Джейн Козак
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)
Глава 44
Заставка «Под конец дня» сопровождалась стильной, заразительной мелодией и состояла из гламурных кадров, на которых были актеры, играющие главных персонажей. Все они казались веселыми, любящими приключения, загадочными и сексуальными, и каждый из них казался мне возможным убийцей.
Мне повезло, что Фредрик рядом и не только комментирует происходящее на экране, но и кормит меня горячим попкорном. Иначе я бы растерялась. Все персонажи были связаны с другими персонажами в самых разных смыслах: кузены и кузины оказывались любовниками, бывшими пасынками и падчерицами и состояли в свойстве. А все, кому было за двадцать, побывали в браке раза по четыре, не меньше. Потомков, как объяснила Фредрик, являли миру младенцами, затем они исчезали и спустя несколько коротких лет оказывались уже подростками благодаря внезапному гормону роста мыльных опер. В Мун-Лейк не было некрасивых бездомных людей и, разумеется, людей тучных, но великое число его жителей страдали временной слепотой, амнезией и самыми разными расстройствами личности.
Фредрик рассказала, как обстоит дело с двумя главными семействами – Уренсайд и Трент. Были там также и Реггианы, но они недавно прибыли из Вегаса и в основном оказались ростовщиками и судебными приставами. Уренсайды – «коренные» американцы, у них были фамильные деньги, особняки, преданные слуги и герб. Тренты – нувориши. У них имелась сеть гостиниц, строительные компании, и они пытались построить торговый центр на месте виноградника; который забрали у Уренсайдов нечестным путем. Они владели также печально известной атомной электростанцией.
Под конец первой серии борющаяся с загрязнением окружающей среды группа людей, возглавляемая персонажем Триши, Лилак Грэнт Фабиан Уренсайд Трент, организовала сидячую забастовку на этой самой электростанции. Главным врагом Лилак был персонаж Руперта Линга Рокет, который принадлежал к клану Уренсайдов и, кроме того, был шефом полиции. Лилак держала в заложниках Круиса Трента, своего бывшего пасынка, которого играл Манджиалотти. На руках у нее были резиновые перчатки, она приставила дуло пистолета к его голове.
Август Уренсайд явился на белом лимузине и убедил бывшую жену сына провести обмен заложников. Она отпустила Круиса, который все равно впал в диабетическую кому, и направила пистолет на Шеффо – Августа, с седыми висками, прихрамывающего.
Тут Фредрик остановила изображение, желая обсудить: не из этого ли пистолета застрелили Дэвида. Меня удивило, что полиция первым делом стала искать орудие убийства в реквизиторской мыльной оперы. Но ни я, ни Фредрик не знали ответа на этот вопрос. Фредрик нажала нужную кнопку, и мы стали смотреть дальше.
– Я застрелю его, Рокет! – кричала Триша – Лилак персонажу Руперта, который был виден в большое окно. Он устроился на подвесном сиденье и был одет как мойщик окон. – Не думай, что я не способна на это! – Она повернулась к своему пленнику: – Прости, Август, но мне нечего терять. В любом случае я попаду в тюрьму. Или в ад. Кроме того, ты стар.
– Но ты ведь молода! Ты потеряешь свою молодость, Лилак! – с пафосом произнес Шеффо – Август, хромая по направлению к ней. – Сон. Невинность. Сладкие мечты.
– Мои мечты не настолько уж важны, – возразила она.
– Ты стоишь перед пропастью, дитя, – сказал Август, и тут зазвучала музыка. – Если ты лишишь меня жизни, то тем самым окажешься на другой стороне моста, с которой нельзя вернуться назад. Никаких обратных билетов. На той стороне находятся те, кто убил своих ближних. Ты окажешься в их компании. Такая роль уготовлена тебе, а, Лилак?
– Я круче, чем ты думаешь, – заявила Триша – Лилак, тряхнув завитыми волосами. – Кто организовал это вторжение, кто похитил уборщиков и оказался на их месте?
Фредрик сказала:
– Теперь понятно, почему она в резиновых перчатках.
– Уборщики в роли троянского коня, – заметила я.
– Лилак, – продолжал Шеффо-Август, – тебе неведомы страдания, которые приносит убийство.
– Но моя мать умерла от радиации. Кто-то должен заплатить за это.
– Я делаю это, – заверил ее Шеффо. – Я уволил ее с должности куратора музея, и она смогла найти работу только на атомной электростанции. Я постоянно страдаю от этого. Но страдать мне осталось не слишком долго: этот чертов рак яичка съедает меня заживо. Потерпи. Подожди еще три недели, и я умру. Если ты застрелишь меня сейчас, то твой поступок будет преследовать тебя вечно. И ты потеряешь наследство; я оставил четкие указания насчет тебя в своем завещании.
– О каком наследстве ты говоришь, Август? Почему ты собираешься оставить мне хоть что-то?
– Потому что, Лилак, я всегда любил тебя. Даже до того, как ты родилась. Потому что когда-то любил твою мать.
– Мою… мать?
Музыка постепенно становилась громче, предупреждая, что сейчас наступит важный момент.
– Это правда. Я любил ее. Лилак, я твой… отец.
– Что?! – одновременно вскрикнули Фредрик и Лилак. Одновременно с ними находящийся на заднем плане Руперт – Рокет теряет равновесие и… исчезает из кадра. Переброс камеры на улицу: он висит за окном на своем снаряжении. На ним какой-то обтягивающий костюм – такие не носят ни шефы полиции, ни мойщики окон. Но, наверное, в Мун-Лейк дело обстоит иначе.
Экран постепенно становится черным.
В отличие от Фредрик, которая буквально вытирала слезы, я не могла заставить себя почувствовать ту озабоченность судьбой героев, которую ожидали от меня создатели фильма. Неминуемая смерть, виноградник, пистолет, который приставили к голове умирающего от рака, – все это слишком уж походило на действительность.
– Параллели с жизнью Дэвида несколько настораживают, – сказала я.
– Таким уж был Дэвид – он переплавлял свою жизнь в искусство. И писал сценарий до самой своей смерти, – отозвалась Фредрик. – Триша рассказала мне об этом на своей вечеринке. Они будут воплощать его идеи до самого лета. Хотя, конечно, некоторые детали претерпят изменения.
– Да. Скажем, Триша и Трей будут помилованы. Но откуда Триша знает, чем занимался Дэвид до дня своей смерти? Они были не слишком близки.
Фредрик пожала плечами:
– Я думаю, если Шеффо все же «убьют», то мы сможем вычеркнуть его из списка главных подозреваемых.
– Нет, ведь он думал, что получил помилование. Он просто ошибался. Я очень расстроюсь, если это окажется Шеффо. Но, думаю, все три актера в случае увольнения могли бы получить другую работу, правильно?
Фредрик кивнула:
– Такое случается постоянно. Актеры переходят из одной мыльной оперы в другую.
– А Джен Ким? Если ее уволят, она сможет получить работу в другом сериале?
– Только не должность исполнительного продюсера. Ей повезет, если она станет помощником продюсера. Мыльные оперы вымирают, так что вакансий не много, а ей не хватает опыта. Эта работа для нее – подарок небес.
– Откуда тебе все это известно? – удивилась я.
– «Мыльные оперы изнутри» плюс мой любимый блог, посвященный им. Я очень хорошо информированный зритель.
Мы посмотрели еще две серии «Под конец дня», которые в основном обыгрывали эпатирующее признание Шеффо-Августа. Фредрик объяснила, что в старые времена, до видеомагнитофонов, среднестатистическим зрителем «мыла» была домохозяйка, которая смотрела его два-три раза в неделю, зачастую за глажкой белья. Зрители сильно зависели от сценаристов, и им приходилось как-то восполнять пропущенные ими эпизоды. Это проясняло то обстоятельство, почему персонажи тратили немало времени на оповещение зрителей о том, что им и без того было известно. Это объясняло также повторы в «Илиаде». Греческие женщины, возможно, штопали старые вещи в акрополе и присматривали за детьми, наблюдая за падением Трои.
После мыльной оперы мы посмотрели выпуск «Мыла и грязи». Это были не худшие полчаса, проведенные мной у телевизора, но в десятку худших они все-таки попали. Передаче не хватало обаяния, остроумия и подкупающей общественной ценности. А я скоро стану частью сего действа.
– Не намного хуже, чем «Биологические часы», – высказалась Фредрик, упомянув о моем прежнем реалити-шоу, и это замечание, конечно же, скрасило мне день.
Я уступила Фредрик гостевую спальню, а сама вытянулась на модернистском диване в так называемой гостиной. Никто из нас не хотел ночевать в хозяйской спальне. Мы не знали, когда в последний раз там меняли белье, и сошлись на том, что в любом случае право на сон на подушке мертвого теперь человека должно быть оставлено за его вдовой.
Я ворочалась на угловом диване, размышляя, а не переехать ли мне в небольшой городок или в развивающуюся страну и не стать ли миссионеркой – это куда лучше, чем расписывать стены или ходить на платные свидания. Спала я плохо и все время прислушивалась, не раздастся ли стук в дверь, – это свидетельствовало бы о возвращении Джо.
Но стук так и не раздался.
Глава 45
Бип. Меня разбудил в семь утра дядя Тео. Он хотел знать, когда я объявлюсь у него. Бип.
Такие сигналы издавал мой телефон, и в моем дезориентированном состоянии они казались мне загадочными.
– А я должна была объявиться? – спросила я. Бип. Сегодня я собиралась, расписывать стену. Это занятие, думала я, прояснит мой ум и позволит сообразить, как быть с Джо дальше.
– Ну да. Сегодня, сама знаешь, Новый год. – Бип. – Если ты приедешь к восьми, то мы как раз уложимся в расписание.
– Какое расписание? – удивилась я, но ответа не получила. Последовало очередное «бип». Батарейка у телефона села.
Зарядник к нему был в машине, и потому я отправилась на поиски телефона Джо, который, когда я к нему приблизилась, как раз зазвонил.
– Алло? – Я молилась, чтобы это оказалась Джо.
– Счастливого Нового года, сладенькая, – услышала я чей-то сердечный голос.
– И вам того же, но я не Джо. Я ее подруга Уолли.
– Привет, Уолли! Это ее брат Джейми.
– О, привет, Джейми! Ты тот ее брат; который живет в Айове?
– В Небраске. А подумала ты о Скиппи.
– Понятно. Я не знаю точно, где Джо, Джейми, но я обязательно скажу ей, что ты звонил.
– Спасибо. А… как у нее дела?
– О… знаешь… – Сердце у меня заколотилось. Что ему известно? Что ее бывший бойфренд мёртв? И человек, которого считали ее мужем, тоже? Что она разорена? И подозревается в убийстве? Что ее считают алкоголичкой? И что у нее при себе пистолет? – Она… держится. Джо очень… сильная.
– Да. Наша мама отправилась в путешествие – Джо, наверное, рассказывала тебе об этом.
– Я знаю, она в Хорватии.
– Мы еще не говорили ей об Эллиоте, – продолжил Джейми, – Это ее первый отдых за четырнадцать лет. Мы не хотим, чтобы она прервала его и прямо из Загреба прилетела в Лос-Анджелес. Джо настаивает на этом.
– Я тоже считаю, что так будет лучше. – Я почувствовала большое облегчение: они знают об Эллиоте.
– А как ты считаешь, мне нужно прилетать или нет? Джо просила, чтобы мы этого не делали, но, наверное, неправильно оставлять ее сейчас одну. Я хотел было сразу сесть на самолет, но в этот уик-энд дети участвуют в соревнованиях по борьбе, их команда вышла в финал, и потому время сейчас неподходящее.
– Если Джо просила тебя не приезжать…
– И нашу сестру Эм-Джи занесло снегом в Питсбурге, местный аэропорт закрыт. А Сьюзи не может летать, она на девятом месяце беременности. Семья Патрика путешествует с мамой…
– Джейми, – прервала я его, надеясь, что поступаю правильно. – Джо старается справиться с этим, загружая себя делам и на следующей неделе, когда все немного успокоится, она ощутит постигший ее удар гораздо сильнее, я так считаю.
– О, на следующей неделе мы все будем у вас, за исключением Сьюзи. Син, я, Скиппи, а позже – мама и Патрик… Адские дела – парень умирает, занимаясь виндсерфингом. Я никогда не любил океан.
– Да, я тоже далека от серфинга. – И это еще мягко сказано. Я не умею даже плавать.
Джейми помолчал.
– Я слышал, они не очень ладили, но все равно считаю Эллиота порядочным. Не то что мужланы, за которых выскочили некоторые из моих сестер. В любом случае попроси ее позвонить. Она нуждается в нас, а мы в ней. На следующей неделе мы приедем.
– Обязательно передам, – заверила я. Если когда-нибудь найду свою подругу.
Я попыталась дозвониться дяде Тео, но услышала лишь короткие гудки. У него не было второй линии. Слишком новомодно. Я подняла с постели Фредрик и сообщила, что уезжаю и Глендейл, где меня по какой-то причине ждут. Она сказала, что ей надо домой, дабы приготовиться к поездке во Фресно. Мы оставили Джо записку, и я забрала ее сотовый. Вдруг моя подруга не вернется домой к ночи? Тогда я скорее остановлюсь в мотеле «Бэйтс», чем останусь в Соломон-хаусе одна, когда стемнеет.
Всю дорогу в Глендейл я пыталась успокоить нервы и напоминала себе, что Джо – самый находчивый человек из всех, кого я знаю. Но у нее не осталось ничего, кроме собственных мозгов, воображения, пистолета и способности быстро бегать. Если бы я дала ее брату возможность понять, как сильно я о ней беспокоюсь, он был бы уже в аэропорту.
Я переступила порог квартиры дяди Тео, и мне ударил в нос запах баранины.
Квартира дяди казалась еще более переполненной, чем неделю назад. Словно свита Аполлона, как я называла этих людей, значительно увеличилась. Они развесили по стенам плакаты, постелили коврики и повесили занавески, чтобы разделить комнату на части, хотя пространства для этого явно не хватало. Четверо из них смотрели по кабельному телевидению, как некая женщина продает бриллианты. Запах специй проникал всюду, как лос-анджелесский туман. Аполлон поздоровался со мной и представил Олимпии, своей матери, которая была у них за главную, – я видела ее прежде, но нас не знакомили. Она крепко пожала мне обе руки и предложила какую-то еду. Олимпия говорила очень взволнованно, как по-гречески, так и по-английски, и с таким сильным акцентом, что я ничего не понимала. И потому то и дело кивала.
Дядя Тео играл в настольную игру под названием «Прости, Мадагаскар!» с парочкой юных гостей, но при виде меня вскочил:
– Ты готова ехать?
– Куда?
– В «Рио-Пескадо». Сегодня день переезда.
– Не думаю, – возразила я. – В первый день нового года обычно ничего не происходит.
– Но они сказали, что первого января кровать Пи-Би передадут другому пациенту. Они уже произвели расчет и приготовили все бумаги, и потому брат должен переехать сегодня. Они намекнули на то, что собирались выпроводить его еще вчера, но твой брат хотел созвониться на Новый год с друзьями. И это вполне понятно.
– Хочешь сказать, что сегодня день переезда в самом буквальном смысле? Что мы перевозим коробки – и Пи-Би – сегодня?
– Прости! – запричитали мальчишки, с которыми играл дядя Тео, и громко рассмеялись. Я подумала, что это они мне, но, как оказалось, их смех имел отношение к игре.
– Именно! – Дядя Тео и сам выглядел как ребенок, которому предстояла прогулка по зоопарку. – Новый дом в честь Нового года. Или почти так. Я разговаривал с людьми из Санта-Барбары и выяснил, что «Хейвен-Лейн» будет закрыт до понедельника. И потому мы поедем в «Рио-Пескадо», упакуем вещи и привезем Пи-Би на несколько дней сюда. Подожди минутку, я найду перчатки и шляпу и буду совершенно готов к поездке. Теперь я не так легко отыскиваю нужные вещи.
Я удержалась и не стала говорить ему, что за это надо сказать спасибо друзьям-нелегалам, оккупировавшим его квартиру. Разве я имею право обвинять человека, приютившего тех, кому некуда идти? Я несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, а затем вместе с Аполлоном пошла на улицу, чтобы вынуть вещи из багажника. Оставив «Илиаду» и сумочку на переднем сиденье, я добавила свои пожитки к тем вещам, которыми до отказа была забита квартира дяди. Аполлон ехал с нами; Пи-Би специально попросил об этом, и не важно, что в машине практически не будет места, – я была намерена выполнить пожелание Пи-Би в этот самый главный день в году.
Мы доехали по сто первому шоссе до съезда на Плизент-Валли и нашли моего брата: он ожидал нас на ресепшн. Пи-Би посмотрел на мои волосы, которые до последнего времени были точь-в-точь как у него – светлыми, прямыми и хорошими. Сам он был худым, бледным и напряженным; одет в вещи, которые я прежде никогда на нем не видела. Они были куплены или получены от бог знает кого. Я обняла его, и он коснулся моих волос обеими руками, словно хотел выяснить, какое у них силовое поле.
Одежда, книги и всякая всячина были запиханы в две спортивные сумки и три пакета. После месяцев борьбы и вынашивания планов Пи-Би, казалось, получает удовольствие от происходящего или по крайней мере пытается это делать. Я подхватила одну из сумок. Пи-Би забрал ее у меня и отдал дяде Тео, намереваясь контролировать каждый момент переезда. Сиделка, крупная азиатка, с которой я уже встречалась, подошла и закудахтала над ним, затем начала плакать.
– Теперь ты будешь заботиться о моем мальчике, – адресуясь то ли к Богу, то ли к дяде Тео, то ли ко мне и сжимая моего хрупкого брата в объятиях, прохныкала она. – Будешь заботиться о моем маленьком ангелочке, о моем дорогом мальчике. – Она расцеловала Пи-Би в обе щеки, вдоль и поперек, напомнив мне обсессивно-компульсивную больную. Я подумала даже, а не является ли эта женщина одетой в костюм сиделки пациенткой, ибо она не собиралась завязывать с поцелуями. Я хотела было вмешаться, но тут сиделка отпустила моего брата.
Пи-Би отнесся к ее поцелуям довольно безучастно, но поскольку мы уже разобрали его вещи, он позволил ей взять у него последний пакет и проводить нас до машины. Брат удивил меня, поцеловав сиделку в губы и сказав, что они еще встретятся.
– Ты знаешь, о чем я говорю, – добавил он. – Правильно, Тайки?
Я забеспокоилась о том, что мой брат, возможно, составил план бегства с женщиной старше его на двадцать лет и тяжелее на восемьдесят фунтов. Когда она наконец ушла, я спросила, зачем им встречаться.
– Теория струн, – сказал Пи-Би и залез в машину, не бросив прощального взгляда на больницу, которая так долго была его домом.
Мы же с дядей Тео крепко сжимали руки, пока ехали к шоссе по длинной подъездной дорожке, охваченные ностальгией по этому месту, куда приезжали раз в неделю.
– Аполлон, ты взял с собой мои комиксы? – спросил Пи-Би: Аполлон вручил ему книжки, купленные в «Земле-2», и мой брат что-то нечленораздельно пробормотал в ответ, словно монах, которому преподнесли Библию Гутенберга.
– Можно я посмотрю одну книжку? – попросил дядя Тео. Аполлон передал ему комиксы, и дядя погрузился в изучение. – «Олимп». Прекрасное название! Предназначено для взрослых читателей. Интересно почему?
– Из-за секса, – пояснил Аполлон.
– Кстати, о горе Олимп, – сказала я. – Я никогда не закончу «Илиаду». Я просто просматриваю комментарии Клиффа по тому или иному поводу.
– А кто такой Клифф? – поинтересовался дядя Тео.
– Ты никогда не слышал о комментариях Клиффа? – спросил Аполлон и объяснил феномен пересказа классики – то есть сжатого или скучного ее изложения. Я, как и дядя Тео, подивилась тому, что Клифф оказался международной знаменитостью. Точка.
– Милостивые небеса! – воскликнул дядя, взяв с колен «Илиаду». – Словно кто-то занимается вместо тебя любовью, а потом рассказывает об этом, а ты ему еще и платишь.
Мысль, что мой дядя-холостяк занимается любовью – при чьем-то посредничестве или еще как-то, – поразила меня, равно как его поразили комментарии Клиффа, но я вернулась мыслями к предмету обсуждения.
– Сколько бы я ни читала «Илиаду», я все равно не дочитаю. Мне нужно нарисовать древних греков на бетонной стене, пока моего клиента не хватил удар.
– Давай посмотрим, на чем ты остановилась. – Дядя стал перелистывать страницы книги. – Это твоя закладка?
Я взглянула на клочок бумаги и увидела парковочную квитанцию Джо. На ней было написано «ЖЕРЕБЕЦ» и – моим почерком – «Позвонить Пи-Би, номер "Хейвен-Лейн"». А я забыла это сделать!
– Да, я не слишком далеко продвинулась. Прочитала всего триста страниц.
– Если ты продолжаешь читать оригинал, – сказал дядя Тео, – а не краткое изложение Клиффа, собственные благие намерения помогут тебе дойти до конца. Если ты доверишься Богу, он даст тебе трансцендентное знание. И Вселенная с удовольствием вступит во взаимодействие с тобой.
– А Бог наложит на стену грунтовку? – спросила я. – Он пойдет со мной в «Хоум дипо»[17]17
Крупнейшая американская торговая сеть по продаже инструментов и стройматериалов.
[Закрыть] и выберет…
– Почему бы и нет? – ответил дядя Тео. – Ты не должна думать, что все возложено исключительно на тебя. Если ты почувствуешь себя посредницей между богами и изображением на стене, тебе станет гораздо приятнее работать. Именно так я делаю, когда клею обои. Иначе работа станет для меня стрессом.
Стрессом? В юности, когда в летние каникулы я ходила за дядей по пятам, мне казалось, что это очень здорово – наклеивать обои на испачканную или даже чистую поверхность. Разумеется, любая работа с клеем изумительна. Даже если обои были ужасными, я находила утешение в том, что каждый покупатель с плохим, как я считала, вкусом имел своего дизайнера, разделявшего этот вкус. Это делало мир менее унылым.
– Я понятия не имела, что работа является для тебя стрессом, – сказала я.
– Трудно подгонять рисунок в клетку. И клеить уголки.
– Аполлон, – вступил в разговор Пи-Би, – настоящий бог обоев!
– Ты так считаешь? – Дядя Тео обернулся и посмотрел на I него. – А я думаю, что за это отвечает богиня Гестия. Домашний очаг и все такое.
– Гестия? Она второстепенная богиня. Почти полубогиня. Хотя, все они следят за мной. Греки. Едят собственных детей. Чушь какая-то.
– Ты искажаешь картину, – ответил дядя Тео. – Я признаю, что трудно любить циклопов, но у каждого олимпийца есть добрая сторона души. Разные оттенки серого были утрачены с приходом христианства…
– Кто любит серый цвет? – воскликнул Пи-Би. – Таких нет!
– В Греции не так уж много серого, – добавил Аполлон. – Мы предпочитаем яркие цвета.
– А Гектор? – возгласил дядя Тео. – Как можно не восхищаться Гектором? А Одиссей! Ахилл! Бесцеремонный, стремительный, удивительный. Прототип всех современных героев благодаря своей уязвимости. Сравните с ним Супермена – что лишило его силы?
– Криптонит, – подсказал Аполлон.
Неожиданно я соскучилась по Саймону.
– Криптонит, – кивнул дядя Тео. – Теперь возьмем, к примеру, Эрота.
– Эрота? – переспросил Пи-Би. – Этот парень ненадежен! Он просто мошенник!
Такая реакция на Эрота встревожила меня.
– Пи-Би, как твоя девушка? – спросила я.
– Я говорю не об этом, – буркнул он. – Хотя мне вообще не хочется разговаривать. Эрота перехвалили. И точка.
Несомненно, с девушкой брата что-то не так. Он вернет Эрота на Олимп, если тот уладит дело с его возлюбленной, страдающей дисморфофобией[18]18
Психологическое заболевание, основанное на неприязни к своему телу и внешнему виду.
[Закрыть]. Сможет она или нет внутренне собраться, чтобы приезжать к Пи-Би в Санта-Барбару, было давней болезненной темой и оставалось таковой до сих пор.
Я вернулась мыслями к Саймону. Меня тянуло к нему с невероятной силой. Но ведь я могу позвонить ему, верно? Даже если он работает и занимается тканями, я могу дать ему знать, что думаю о нем. Нет. Для звонка у меня должна быть веская причина.
Но такая причина была! Новый год. Я набрала номер Саймона.
– Здравствуйте! – отозвался он, и такое обращение ко мне было странным. Обычно он видел мой номер и говорил: «Привет, красавица!», или «В чем ты?», или что-нибудь в таком духе. О, да я же звоню по телефону Джо!
– Это Уолли, – сказала я, что, наверное, было не обязательно. – Счастливого Нового года, мистер Текстиль!
– Счастливых вам каникул. Надеюсь, вы хорошо отпраздновали? – Он говорил со мной как с официальным лицом, которое подготовило ему отчет по налогам.
– Бывало и лучше. Похоже, ты не можешь говорить.
– Завтра у меня будет время, чтобы обсудить наш проект, – продолжал Саймон. – Сегодня не хочется заниматься делами.
– А, выходит, я дело. И как проводит время мистер Текстиль? Что или кто доставляет ему удовольствие?
– Великая американская традиция. Футбольный матч университетских команд.
– Ладно-ладно. Мы еще поговорим об этом.
– Прекрасно. Тогда до завтра. Вы сможете застать меня в рабочие часы.
Я отключила телефон, не сказав «до свидания», так что ему не пришлось выдавливать слова прощания, подражая голосу компьютера.
Пи-Би, Аполлон и дядя Тео сменили тему. Они перестали обсуждать греков, переключились на теорию струн и пришли к некоему соглашению. Только я хотела выяснить, что это за теория, как зазвонил телефон Джо.
Это был Чарлз.
– Джо?
– Нет, это Уолли. Джо так и не объявилась.
– Правда? Я хочу сказать… Боже ты мой, это плохо.
– Нет, это ужасно. Я совершенно не знаю, что делать, – призналась я.
– Послушайте. Я попытался дозвониться до вас, но ваш телефон…
– Да, у него сели батарейки. А что случилось?
– Агнаес пойдет на службу к десяти тридцати, а не в полдень. Мы можем встретиться раньше?
– Это сложно. – Я посмотрела на часы. – Я не одна. И одета не для встречи.
Я хотела вернуться в Глендейл и переодеться…
– Здесь нет дресс-кода, а люди, которые сейчас с вами, смогут немного прогуляться, пока мы будем разговаривать. Мне действительно очень жаль, но я могу встретиться с вами, только когда Агнес здесь нет. Я не могу сделать вид, что наша встреча носит деловой характер, – ведь сегодня Новый год…
– Мы уже едем. – Я понимала его нежелание будоражить свою вторую половину.
Мои спутники ничего не имели против нового плана. При условии, как указал Пи-Би, что там, куда мы едем, есть туалет. Я заверила его, что в «Бель-Эйр» полно туалетов.
– «Бель-Эйр»? – переспросил дядя Тео. – Мне нравится «Бель-Эйр».
Я удивилась. Откуда мой дядя знает эту гостиницу? Но он сказал в ответ: «Я старше, чем кажется, и уже был в этом квартале раз или два». И я удержалась от замечания о том, что он всегда казался мне старым. Он сказал также, будто самого знаменитого лебедя на территории гостиницы зовут Гомер, а именно такие вещи дядя Тео знает лучше всего.
Гостиница «Бель-Эйр» не является ни самой знаменитой в Лос-Анджелесе, ни самой гламурной, но она обладает какой-то магической притягательностью благодаря пышным садам, журчащим ручьям, спокойным прудам, незатейливым мостикам и мерцающим огонькам. Некоторые номера размещаются в коттеджах, отмытых добела и незамысловатых. И дорогих. Я никогда не останавливалась здесь, но присутствовала на нНескольких свадьбах, на каждую из которых потратили денег В два раза больше, чем моя годовая зарплата.
Я подъехала к главному зданию и пристроилась в очередь па парковку.
– Вот это машины! – восхитился Аполлон. – «Ягуары», «порше» и два «БМВ» с откидным верхом! Что они здесь делают?
– Выставляют себя напоказ, – сказала я. – Самые дорогие машины всегда ставят на виду. Хотя здесь они, возможно, являются всего лишь срезом того, что можно увидеть в гараже.
– Мы словно оказались в журнале «Машина и водитель».
Моему мысленному взору предстала открытка: «Поздравляем с вступлением в общество тех, кто платит самые большие налоги». И тут меня обожгли слова Аполлона:
– «Бентли-континенталь»!
– Где? – «Боже милостивый, пусть машина будет какого угодно цвета, только не серебристой!» – взмолилась я.
– Вон там. Серебристая! – показал Аполлон.
Этого не может быть. Я уставилась на машину, припаркованную под пальмой. Что здесь делает Саймон? Ведь он не знает Чарлза и Агнес, правильно? Меня охватила паника, и захотелось куда-нибудь спрятаться. Что, если он заметит меня и решит, будто я его выслеживаю? Что, если…
Внутренний голос прервал мою паническую атаку: «Это свободная страна». Не слишком новая мысль, но она придала мне мужества.
– Мэм, приехали на ленч? – Парковщик открыл дверцу моей машины.
– Нет, просто на встречу, – ответила я. – И на прогулку. Кто-то из нас здесь просто погуляет. – До тех пор пока все не вышли из моей автотруженицы, я и понятия не имела, какую разношерстную компанию мы собой представляем.
Неизвестного происхождения брюки Пи-Би были велики ему на несколько размеров и потому несколько раз были подвернуты на талии. На дяде Тео была майка с надписью «Есть чего?» и пончо, предполагающее участие в музыкальной группе, исполняющей мариачи. Мягкие как пух седые волосы украшала разноцветная вязаная шапочка, похожая на тюбетейку. Аполлон, в джинсах и майке с Суперменом, выглядел бы нормально, если бы рядом с ним не было трех высоких, бледных, как альбиносы, членов семейства Шелли. В свою защиту могу сказать, что я смотрелась довольно опрятно в ярком комбинезоне и в бейсболке поверх изуродованных волос.
Но все это не беспокоило бы меня, если бы я не увидела Саймона, который по грубо сработанному мостику шел ко входу в гостиницу.
В обществе невероятно красивой женщины.
