Текст книги "Нарушители спокойствия (рассказы)"

Автор книги: Харлан Эллисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Я занялся покупателями, желавшими приобрести цветные телевизоры. Это была наша первая крупная партия телевизоров, которые лишь недавно стали продаваться по более-менее адекватной цене – «Сони» только-только начинала продвигать данный товар. Мне это сулило баснословные прибыли. Я уже представлял себе, как расплачусь с долгами, а мой центр наконец-то станет зарабатывать большие деньги. Бизнес есть бизнес.

В моем мире бизнес был на первом месте.

Джеффти сидел и смотрел на стену. Позвольте мне рассказать немного про эту стену.

На всей стене – от пола до потолка – самым причудливым образом были закреплены телевизоры. Тридцать три штуки. И все работали. Черно-белые, цветные, большие, маленькие, все они работали.

Тем субботним днем Джеффти сидел и смотрел на тридцать три телевизора. Мы принимали тринадцать каналов, в том числе образовательные. По одному каналу показывали гольф; по другому – бейсбол; на третьем знаменитости играли в боулинг; на четвертом шел религиозный семинар; на пятом – подростковое танцевальное шоу; на шестом – повторяли какую-то комедию положений; на седьмом – полицейский детектив; на восьмом показывали передачу про природу, и какой-то мужчина бесконечно ловил рыбу на искусственных мух; на девятом были новости с говорящими головами; на десятом – автомобильные гонки; на одиннадцатом – мужчина писал на доске логарифмические уравнения; на двенадцатом – женщина в трико качала пресс; а на тринадцатом канале показывали скверно нарисованный мультсериал на испанском языке. Кроме шести телешоу, остальные передачи одновременно демонстрировались на трех телевизорах каждая. Джеффти сидел и смотрел на стену с телевизорами в субботу днем, пока я продавал эти самые телевизоры побыстрее и повыгоднее, чтобы расплатиться с тетей Патрисией и как-то поддерживать связь со своим миром. Бизнес есть бизнес.

Какой же я был дурак! Я должен был понимать, что такое настоящее и как оно убивает прошлое. Но я полностью сосредоточился на торговле. А когда полчаса спустя наконец-то посмотрел на Джеффти, малыша словно подменили.

Он весь покрылся испариной. Сильно вспотел, как будто его била лихорадка, какая бывает при желудочном гриппе. Лицо стало бледным, болезненным, он побелел, словно мел, а маленькие ручки сжимали подлокотники кресла так крепко, что под кожей отчетливо выступили костяшки. Я бросился к нему, извинившись перед парой средних лет присматривающей новую модель с диагональю в 21 дюйм.

– Джеффти!

Он посмотрел на меня невидящим взглядом. Он был страшно напуган. Я выдернул его из кресла и вместе с ним бросился к двери, но брошенные мной покупатели закричали на меня.

– Эй! – возмутился мужчина средних лет. – Так вы покажете нам телевизор или нет?

Я посмотрел на него, а затем снова перевел взгляд на Джеффти. Джеффти напоминал зомби. Он послушно последовал за мной. Его колени подгибались, он приволакивал ноги. Прошлое, пожираемое настоящим, страдало от боли.

Пошарив в карманах, я вытащил немного денег и всунул их в ладошку Джеффти.

– Малыш… послушай меня… уходи отсюда немедленно!

Он по-прежнему не мог толком сосредоточиться.

– Джеффти, – сказал я как можно более строгим тоном, – послушай меня!

Покупатель средних лет и его жена уже направлялись к нам.

– Послушай, малыш, уходи отсюда сию же минуту. Иди в «Утопию» и купи билеты. Я пойду сразу за тобой.

Покупатель средних лет и его жена почти дошли до нас. Я вытолкнул Джеффти за дверь и увидел, как он побрел в другую сторону, затем остановился, собрался с мыслями и пошел мимо витрины магазина в сторону «Утопии».

– Да, сэр, – сказал я, выпрямляясь и поворачиваясь к ним. – Да, мэм. Это потрясающий телевизор с фантастическими возможностями! Если вы сейчас пройдете со мной…

Послышался ужасный звук, как будто кому-то причинили сильную боль, но я не понял, на каком это было канале и из какого телевизора доносилось.

Позже я узнал о случившемся от девушки, работавшей в билетной кассе, и некоторых моих знакомых, которые приходили ко мне и рассказывали о том, что произошло. Когда я добрался до «Утопии» примерно двадцать минут спустя, Джеффти уже избили до полусмерти и отнесли в кабинет менеджера.

– Вы не видели совсем маленького мальчика лет пяти с большими карими глазами и прямыми каштановыми волосами?.. Он ждал меня…

– Наверно, это тот, которого избили мальчишки?

– Что? Где он?

– Его отвели в кабинет менеджера. Никто не знает, кто он и где его родители…

Молоденькая девушка в форме билетерши сидела на корточках перед кушеткой и прикладывала влажное бумажное полотенце к его лицу.

Я взял у нее полотенце и попросил ее выйти. Она, кажется, обиделась и что-то грубо фыркнула в ответ, но все же ушла. Я сел на край кушетки и попытался стереть кровь с рассеченной кожи, стараясь не повредить царапины в тех местах, где кровь уже запеклась. Оба его глаза заплыли. Рот был весь разбит. Волосы слиплись от засохшей крови.

Он стоял в очереди за двумя подростками. Билеты стали продавать в двенадцать тридцать, а сеанс начинался в час дня. Двери открывали только в двенадцать сорок пять. Он ждал, а мальчишки впереди него слушали радиоприемник. Бейсбольный матч. Джеффти просто хотел что-нибудь послушать. Одному богу известно, что именно: «Центральный вокзал», «Давай притворимся», «Потерянная земля» или что еще это могло быть.

Он попросил радио на минутку – послушать что-нибудь, когда началась реклама, мальчишки отдали ему приемник, возможно, решили сначала пойти малявке навстречу, а потом воспользоваться случаем и как-нибудь злобно подшутить над ним. Он сменил станцию… и они уже не смогли больше вернуться на бейсбольный матч. Радио перестроилось на прошлое, а приемник стал передавать передачи, существовавшие только в мире Джеффти. Мальчишки сильно избили его… и никто не вступился за Джеффти.

Потом они убежали.

Я оставил его одного, оставил совершенно безоружного сражаться с настоящим. Я предал его, чтобы продать консольный телевизор с диагональю в двадцать один дюйм, и теперь ему разбили в кровь лицо. Я простонал что-то нечленораздельное и тихо всхлипнул.

– Тише, малыш, все хорошо, это Донни. Я здесь. Я отвезу тебя домой, все будет хорошо.

Нужно было сразу отвезти его в больницу. Я не знаю, почему не сделал этого. А ведь должен был. Должен был так поступить.

Когда я внес его в дом Джона и Леоны Кинцер, они только молча уставились на меня. Даже не предприняли попыток забрать Джеффти. Одна его рука безвольно свисала. Он был в полубессознательном состоянии. А они стояли и смотрели на меня из полумрака субботнего дня настоящего. Я окинул их диким взглядом.

– Двое ребят избили его в кинотеатре. – Я поднял его чуть повыше и протянул к ним. Они уставились на меня, на нас обоих, ничего не выражающими, неподвижными глазами. – Господи Иисусе! – закричал я. – Малыша избили! Он же ваш сын! А вы не хотите даже прикоснуться к нему! Что вы, черт возьми, за люди такие?!

Тогда Леона подошла ко мне, очень медленно. Несколько секунд она неподвижно стояла перед нами, мне было невыносимо видеть этот суровый стоицизм на ее лице. Она словно пыталась сказать мне: «Я уже проходила через это много раз. Это невыносимо! Но выхода нет».

Итак, я отдал его ей. Да поможет мне Бог, я отдал его ей.

И она унесла его наверх, чтобы смыть его кровь, его боль.

Мы с Джоном Кинцером стояли в полумраке гостиной в отдалении друг от друга и не сводили друг с друга глаз. Ему было нечего мне сказать.

Я протиснулся мимо него и рухнул в кресло. Меня всего трясло.

Сверху доносился шум воды в ванной.

Прошло, казалось, очень много времени, прежде чем Леона спустилась вниз, вытирая руки о фартук. Она села на диван и через какое-то время Джон тоже сел рядом с ней. Я услышал игравшую наверху рок-музыку.

– Не хотите кусочек свежего бисквитного торта? – спросила Леона.

Я не ответил. Я слушал музыку. Рок-музыку. Ее передавали по радио. Настольная лампа на краю стола перед диваном излучала слабый свет, неспособный разогнать поселившийся в гостиной мрак. Рок-музыка настоящего звучала из радио наверху? Я хотел что-то сказать, но потом вдруг понял… о боже, нет!

Я подскочил, когда ужасный треск заглушил музыку, а настольная лампа начала меркнуть и мигать. Я что-то выкрикнул, не помню уже что именно, и бросился к лестнице.

Родители Джеффти даже не пошевелились. Они сидели, сложа руки, на привычном месте, просиженном годами, десятилетиями.

Я дважды упал, взбираясь вверх по лестнице.

Современное телевидение меня мало интересует. Я купил в секонд-хенде старенький радиоприемник «Филко», напоминавший своей формой старинный собор, вынул из него все перегоревшие детали, заменив лампами, которые еще были в рабочем состоянии – их я извлек из старых радиоприемников. Я не пользуюсь транзисторами и печатными платами. Все равно с ними ничего не выйдет. Я провожу перед этим приемником иногда по много часов, кручу колесико туда и обратно, очень-очень медленно, настолько медленно, что иногда кажется, будто оно совсем не двигается.

Но у меня так ни разу и не получилось поймать ни «Капитана Полночь», ни «Потерянную землю», ни «Тень», ни «Потише, пожалуйста».

Значит, она все-таки его любила, пусть и самую капельку, и пронесла это чувство сквозь все эти годы. Я не испытывал к ним ненависти: они ведь хотели снова жить в настоящем. А это не так уж и плохо.

Если поразмыслить, то это хороший мир. Во многих отношениях гораздо лучше того, что было раньше. Люди больше не умирают от старых болезней. Они умирают от новых, но это ведь и есть прогресс, правда?

Правда?

Скажите мне!

Пожалуйста, скажите мне!

Открой коробку – найдешь подарок!

«FREE WITH THIS BOX!». Перевод: Е. Доброхотовой-Майковой.

На этом мы расстаемся. Вы были чрезвычайно терпеливы со мной, ведь я с самого начала вел себя немного развязно и нервно, впервые высказывая все это людям вашего возраста. Так что я у вас в долгу и благодарю вас. Итак, в качестве достойного подарка в виде «хлеба с маслом» за вашу снисходительность, я расскажу вам эту последнюю историю. Дело в том, что в этой книге должно было быть всего 16 историй, заканчивающихся, возможно, одной из моих лучших: «Джеффти пять лет». Но уже после того, как я отослал книгу своему редактору и издателю, я подумал и понял, что должен добавить в сборник «Открой коробку – найдешь подарок!», потому что, в общем, это самое близкое (из того что у меня есть под рукой) к истине рассказывающее о том, в какие неприятности я попадал за всю свою жизнь. О, черт, я написал целое море эссе, колонок, комментариев и рецензий, многие из которых содержат анекдоты о моей жизни; но в этой истории, которую я написал давным-давно, излагается то, что на самом деле произошло со мной, когда я был маленьким ребенком, лишь слегка приукрашенное. Да, это рассказ, а не мемуары, но это ясное и недвусмысленное предупреждение о том, что значит жить такой жизнью, какой жил я, удивительной и приносящей удовлетворение, какой бы она ни была. Я помню одну фразу журналиста Хантера С. Томпсона, о «тупиковом одиночестве человека, который устанавливает свои собственные правила». Я вспоминаю об этом сейчас, когда готовлюсь сердечно попрощаться с вами, потому что если в этой книге и есть урок, который превосходит все остальные, то он таков: будьте самим собой. Будьте добры, будьте этичны, будьте благородны и мужественны; уважайте своих друзей, держите свое слово, относитесь с честью к своим врагам, если можете, но обманывайте их, если они не позволят вам так с ними обращаться; не верьте выдумкам людей, которые пытаются вам что-то продать, помните, что настоящая любовь возможна только тогда, когда вы ничего не боитесь и можете смеяться над этим, и не стараетесь быть слишком умным. Прежде всего, будьте самим собой. Никогда не вините в том, во что превратилась ваша жизнь, невезение, судьбу, «провалы в памяти» или параноидальную манию о заговорах. Вы хозяин своей судьбы и сейчас, и всегда им будете. Как там в кинофильме «Букару Бонзай»… …о, да, я помню… «Никогда не забывай: от себя не убежишь». Вот он я, результат того, что я из себя сделал, в беде из-за своей бестолковости; а вот и ты, смотришь на меня, смотрящего на тебя. Где бы ты ни был, малыш, помни, я с тобой. Позаботься о себе. Не наступай на битое стекло.

Его полное имя – Дэвид Томас Купер. Мама зовет его Дэви, учителя – Дэвид, но вообще-то он достаточно подрос, чтобы приятели величали его по-мужски – Дэйвом. В конце концов, восемь лет – это уже не маленький. Взрослый человек, который сам ходит в школу и не ложится спать раньше половины девятого.

В прошлом году мама сказала: «После каждого дня рождения мы разрешим тебе укладываться на час позже» – и сдержала обещание. Дэви посчитал, что таким макаром через несколько лет можно будет почти совсем не ложиться.

Дэви – худой мальчик, стриженный под полубокс, с узким личиком, большими карими глазами и привычкой сосать большой палец, когда никто этого не видит.

А сейчас, в эту самую минуту, ему больше всего на свете хотелось иметь полный комплект медалек.

Дэви сунул руку в карман штанов и вытащил матерчатый мешочек с завязками. Раньше он держал здесь алебастровые шарики, но сейчас они остались дома, в коробке из-под обуви. Теперь в мешочке лежали медальки. Дэви сдвинулся на край автомобильного сиденья и развязал мешочек.

Медальки звякнули. Двадцать четыре штуки. Булавки Дэви повытаскивал – он не такой дурной, как Леон, чтобы носить свои медальки на шапочке. Куда лучше раскладывать их на столе. Дело даже не в том, что на них классные картинки – герои знаменитых комиксов; дело в том, что они – твои.

Все-таки здорово, что осталось дособирать всего восемь: Скизикса, сиротку Анни, Оболдуя Энди, королевича, Б. О. Пленти, волшебника Мандрагору, Сорванца Гарольда и – самого редкого – Дика Трейси. Тогда Дэви утрет нос Роджеру, Хобби и даже Леону. У него будет весь комплект, выпущенный компанией по производству пшеничных хлопьев. Главное – даже не обскакать других ребят, главное в том удовольствии, которое получаешь от каждой новой медальки, как будто чего-то достиг. Когда Дэви соберет оставшиеся восемь, он будет самым счастливым мальчиком на Земле.

Однако это опасно, как отлично понимал Дэви.

Не то чтобы мама отказывалась покупать хлопья. Коробка стоит всего двадцать три цента, мама покупает по коробке в неделю. Но в коробке-то медалька всего одна! Наверняка не соберешь комплект до того, как медальки заменят другими вкладышами. Потому что слишком часто попадаются дубликаты у Дэви уже три Супермена (это самая легкотня), а Дик Трейси есть только у Хобби, причем меняться Хобби не хочет. Вот и думай, как добывать медальки!

В наборе тридцать два ярких глянцевых значка. Каждый в целлофановом пакетике на дне упаковки с хлопьями.

Как-то Дэви отстал от матери в магазине и подошел к полке с хлопьями. Взял коробку и, не успев сообразить, что делает, запустил пальцы под донышко. Он и сейчас помнил дикий восторг от прикосновения к пакетику. Он всунул еще палец, раздвинул щель и выудил медальку.

В тот день он заполучил сироткиного песика Сэнди.

В тот день он понял: незачем дожидаться, пока мать купит коробку. Потому что в тот день он заполучил Сэнди, а прежде никто, никтошеньки во всей округе не видел этой медальки в глаза. Это было в тот день.

Так что Дэви прилежно сопровождал мать в ее еженедельной поездке за покупками. Мать попервости удивилась, но она любила Дэви и совсем не возражала.

В ту первую неделю, когда он раздобыл Сэнди, Дэви понял: не стоит заходить в универмаг вместе с матерью.

Она может узнать, что он затеял. Он вовсе не стыдился, но понимал, что поступает нехорошо… он бы скорее умер, чем проговорился маме. Она может подойти к полке, где он стоит, притворяясь, что читает надпись на коробке, а на самом деле нащупывая целлофановый пакетик, – и заметить его. Или Дэви застукает кассир, и маму позовут опознать гадкого воришку.

Так что он научился ждать в машине, играя с медальками в мешочке, пока мама с продавцом выйдут из универмага и загрузят покупки, а потом мама поцелует сыночка, похвалит за то, что так терпеливо ждал, и пообещает быстренько зайти в булочную и в магазин к Вулворту.

Дэви знал, сколько это займет. Почти полчаса.

Вполне достаточно, чтобы провертеть дырки в десяти-двенадцати коробках и вытащить медальки.

Обычно попадалось не меньше двух новых. Сперва – во вторую поездку по магазинам – даже больше. Пять или шесть. Но потом, разумеется, стали чаще попадаться дубликаты, и он был на седьмом небе, если находил хотя бы одну.

Теперь осталось собрать только восемь, и Дэви высыпал коллекцию из мешочка, следя, чтоб ни одна медалька не завалилась между подушками.

Он повернул их выпуклой стороной наружу. Покрутил, чтобы Фантомас и Агент Х-9 не были вверх ногами. Разложил в ряды по четыре – вышло шесть рядов. Ссыпал обратно в мешочек и позвенел возле уха.

Его приобретение.

– Долго меня не было? – спросила мама в окошко. – За спиной у нее толстый прыщавый продавец держал у груди большую коробку.

Дэви не ответил – мама не для того спрашивает. Просто у нее такая привычка. Спрашивает и сама удивляется, если он ответит. Дэви давно научился различать вопросы вроде «Куда ты задевал банные шлепанцы?» и «Правда мама купила хорошенькую шляпку?»

Поэтому он не ответил, но с интересом заговорщика, выжидающего, когда берег обезлюдеет, наблюдал, как мать открывает переднюю дверцу и наклоняет переднее сиденье вперед, чтобы продавец запихнул коробку на заднее. Дэви пришлось скрючиться, но ему нравилось, как придавливает спину подушка.

Потом мама нагнулась и поцеловала сыночка – приятно, только челка при этом всегда падает на лоб, – затем так замечательно подмигнула и поправила ему челку. А потом хлопнула дверцей и пошла через улицу в булочную.

Только она вошла в магазин, Дэви вылез из машины и направился к универмагу. Первый торговый зал, второй – и здесь, в самой середине, он увидел коробки.

Новый завоз! Новые коробки – на мгновение его пронзил страх, что там уже не медальки, а наклейки или какая-нибудь другая чепухня.

Еще шаг, и сердце радостно екнуло – вот она, надпись: «Открой коробку – найдешь подарок!»

Да, это коробки с медальками.

Какой классный день! Дэви на ходу принялся напевать песенку собственного сочинения:

У меня в кармане мелочь,

Я сегодня покучу.

У меня мои медальки,

Остальные получу.

Вот он уже перед коробками, взял первую. Развернул лицом к себе, сдавил донышко… сильнее, сильнее. Иногда это было трудно – кожа между большим и указательным пальцами содралась о жесткий картон и саднила.

Пакетик запрятался далеко, пришлось еще немного надорвать коробку. Палец проткнул бумагу, в которой лежали хлопья, но в следующую секунду Дэви уже нащупал пакетик и вытащил его наружу.

Опять Сэнди.

Так плохо Дэви не было с того дня, когда он поцарапал о бровку новенький, только что подаренный велик. Горе захлестнуло его с головой, он бы расплакался, если б не видел перед собой еще коробки. Дэви запихал медальку обратно, потому что это нечестно – брать медальку, которая у тебя уже есть. Это была бы жадность.

Он взял вторую коробку. Третью, четвертую, пятую.

К тому времени как Дэви распотрошил восемь коробок и не нашел ни одной новой медальки, он совсем скис: скоро вернется мама, а к ее возвращению надо сидеть в машине. Он принялся за девятую – остальные восемь уже стояли на полке, правда, сикось-накось, потому что вспоротые донышки не давали поставить их как следует, – когда сзади появился человек в белой форме продавца.

Дэви так старался не ковырять коробку, когда кто-нибудь подходит… притворяться, будто читает надпись… но продавца он не заметил. – Эй! Ты что там делаешь?

Голос у продавца был резкий и неприветливый, Дэви похолодел от желудка и до макушки. Продавец взял мальчика за плечо и грубо развернул к себе. Дэви не успел вытащить пальцы из коробки.

Продавец секунду смотрел на него, потом расширил глаза.

– Так это из-за тебя у нас пропало столько хлопьев!

Дэви понял, что не забудет его голос, даже если проживет тысячу, или миллион, или миллион миллионов лет.

У продавца были густые сросшиеся брови, длинные патлы, бородавка на подбородке и большой карандаш за ухом. Он злобно смотрел на Дэви, и Дэви испугался, что умрет на месте.

– Пошли, отведу тебя в контору.

Он провел Дэви в комнатенку за мясным прилавком, усадил на стул и спросил:

– Как тебя звать?

Дэви отвечать не собирался.

Самое страшное, самое-самое страшное, если узнает мама.

Она скажет папе, когда тот придет с работы, папа разозлится пуще обычного и выпорет Дэви ремнем.

Поэтому Дэви твердо решил ничего не говорить, и тогда продавец заглянул ему в карман, нашел мешочек с медальками и пробормотал:

– Ага. Теперь я точно знаю, что это ты, – и заглянул в другие карманы.

Наконец он сказал:

– Документов у тебя нет. Значит, так: или ты говоришь, как тебя звать и кто твои родители, или я веду тебя в полицейский участок.

Дэви решил все равно ничего не говорить, хотя глаза у него щипало. А продавец нажал кнопку на такой штуковине у себя на столе, и вошла женщина в белом халатике с поясом.

– Мэрт, подежурь немного за меня. Вот, поймал воришку, который вскрывал коробки с хлопьями.

Отведу его – тут бородавчатый что есть силы подмигнул женщине по имени Мэрт – в полицейский участок. Туда попадают все нехорошие воры, и полицейские засадят его на много-много лет, если он не скажет свое имя.

Мэрт кивнула, и прищелкнула языком, и сказала, что стыдно такому маленькому мальчику красть, и даже: «Кане капукагай капарканя уж каслишкаком».

Дэви знал, что она говорит «на ка», но Хобби и Леон сами так говорили, а его не научили, поэтому он не понял, даже когда бородавчатый ответил:

– Канет, я кахокачу католькако канекамнокаго кавпракавить ему камозкаги.

Тогда Дэви подумал, что это игра и его отпустят, а и не отпустят, все равно нестрашно: мама много раз говорила, что полицейские – друзья, они его защитят. Он любил полицейских и потому не боялся.

Только плохо, что его поведут к полицейскому, а мама придет и не застанет его и будет потом ругаться.

Но он все равно молчал. Бородавчатому продавцу ничего говорить нельзя.

Тот взял Дэви за руку и вывел через черный ход к пикапу с эмблемой универмага. Дэви молча сел рядом на сиденье. Они проехали по городу и остановились возле полицейского участка.

Он молчал, когда бородавчатый говорил большому, толстому и краснолицему полицейскому в потной рубахе:

– Эл, это воришка, которого я поймал в магазине. Он рвал коробки, и я подумал, что ты захочешь посадить его в тюрьму.

И он подмигнул большому краснорожему полицейскому, а полицейский тоже подмигнул и ухмыльнулся, а потому подался вперед и уставился на Дэви.

– Как тебя звать, мальчик?

Голос у него было сладкий, как сладкая вата, но все равно Дэви сказал бы ему, что его зовут Дэвид Томас Купер и что он живет в доме номер 744 по Террас-драйв, Мэйфер, штат Огайо… если бы рядом не стоял бородавчатый.

Так что Дэви промолчал, а полисмен взглянул на бородавчатого и сказал очень громко, кося на Дэви черным глазом:

– Ладно, Бен, похоже, что к этому преступнику надо применить более строгие меры. Я ему покажу, что бывает с ворами!

Он встал, и Дэви увидел, какой он большой и толстый.

Мама описывала полицейских совсем другими. Жирный полисмен взял Дэви за руку и повел по коридору, а бородавчатый увязался следом и сказал:

– Слышь, начальник, я ни разу не был в вашей вытрезвиловке. Можно глянуть?

Жирный ответил:

– Да.

И тут для Дэви началось самое страшное.

Его завели в комнату. Там на грязной койке лежал вонючий дядька, облепленный мухами, он заблевал весь пол и матрас и лежал в блевотине, и Дэви затошнило. Потом была решетка, и за решеткой другой человек, он хотел их схватить, а полицейский через решетку ударил его по руке толстой палкой на веревке. И еще там сидели смурные дядьки, и ужасно воняло, и скоро Дэви совсем перетрусил, и начал плакать, и захотел спрятаться или домой.

Потом они вернулись туда, откуда пришли, и полицейский нагнулся к Дэви, и затряс его изо всех сил, и орал, чтобы тот никогда, никогда, никогда больше не нарушал закон, или его посадят к тому дядьке, который хотел их схватить, и запрут на ключ, и дядька съест его живьем.

Тогда Дэви заревел.

Полицейский и бородавчатый вроде бы обрадовались, потому что Дэви слышал, как полисмен сказал продавцу:

– Это на него подействует. На таких маленьких главное произвести правильное впечатление. Больше он к тебе не сунется, Бен. Оставь его здесь, и скоро парень запросится к родителям. Тогда мы отправим его домой.

Бородавчатый пожал полисмену руку, и сказал «спасибо», и еще пригласил заходить в магазин и брать мяса сколько надо.

Потом нагнулся к Дэви и заглянул ему прямо в глаза:

– Ты не будешь больше воровать из коробок с хлопьями?

Дэви был смертельно напуган, он затряс головой и почувствовал, какие липкие стали следы от слез.

Бородавчатый выпрямился, улыбнулся полисмену и вышел, оставив Дэви в этом ужасном месте.

Дэви сказал правду.

Он никогда, никогда не будет воровать из коробок с хлопьями. Он вообще с этого дня ненавидит пшеничные хлопья.

И фараонов, кстати, тоже.