Текст книги "Нарушители спокойствия (рассказы)"

Автор книги: Харлан Эллисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Тот, кто дал мне шанс, дал шанс Лизетт, жил где-то в этих непостижимых сферах, и несомненно, наблюдал сейчас за нами. Туман клубился вокруг нас, холодный и вековечный, как пыль гробниц фараонов.

Мы двинулись сквозь туман, к пульсирующему центру голубого света. Там увидели Лизетт. Она лежала на алтаре из хрусталя, обнаженная и дрожащая. Вокруг нее стояли Они – высокие и прозрачные человеческие фигуры без лиц. Внутри их прозрачных форм клубился странный серебристый туман, похожий на дым от священных кадил. Там, где должны были быть глаза человека или призрака, были только тускло мерцающие отблески светлячков внутри, висящие в дыму, движущиеся, меняющие форму и положение. Глаз вообще не было. Высокие, очень высокие, они возвышались над Лизетт и алтарем.

Для меня, когда наступит рассвет без спасения, предстояла только вечность скитаний с моим единорогом в качестве единственного спутника. Призрак навеки. Благовонная несбыточная мечта, видимая как пылевой дьявол на горизонте, леденящая душу, навсегда ушедшая, невидимая, потерянная, пустая, беспомощная, блуждающая.

Но для нее, пустого сосуда, судьба была чем-то совершенно иным. Бог Любви позволил ей покидать ее каменную обитель лишь ночью, днем она была заперта в ней. Он дал ей последний шанс. И, поскольку она не смогла им воспользоваться, то была отдана этим существам… другого порядка… высшего или низшего, я понятия не имел. Но ужасным.

«Лагниаппе!»

Я выкрикнул это слово. Старое креольское слово, которое употребляют в Новом Орлеане, когда хотят чего-нибудь лишнего, какой-нибудь добавки; круассаны в придачу, еще несколько морковок, положенных в пакет для покупок, бо́льшую порцию моллюсков, крабов или креветок.

– Лагниаппе! Лизетт. Попробуй… потребуй это… еще есть время… ты получишь это по заслугам… ты заплатила… Я заплатил… это наше… попробуй!

Она села, ее обнаженное тело освещалось мерцающими огнями холодного голубого холода. Она села и посмотрела на меня, а я, раскинув руки, отчаянно пытался прорваться к ней через этот голубой свет, но он был для меня непроходим. Только девственницы могли пройти сквозь него.

И было видно, что Они не отпустят ее. – Им обещали хорошую кормежку, это было видно. Я заплакал, как плакал, когда, наконец, услышал, что сказала мать моей первой жены, и когда, вернувшись домой в пустую квартиру, увидел, что от меня ушла моя третья жена. Тогда я понял, что слишком много было в моей жизни женщин, но никто из них меня на самом деле не любил, вот разве что первая жена, и решил, что поскольку жизнь бессмысленна, то и продолжать ее не стоит.

Лизетт хотела пройти ко мне, я видел, что она хотела прийти ко мне. Но они хотели поужинать.

Затем я почувствовал морду моего единорога у своей шеи, одним махом он преодолел барьер, который был для меня непроницаем, и замер в ожидании. Лизетт спрыгнула с алтаря и подбежала ко мне. Все это произошло одновременно. Я почувствовала, как тело Лизетт прижалось к моему, и мы увидели моего единорога, стоящего там, в ожидая, когда на него заявят права, предлагая себя вместо Лизетт.

Я впервые после смерти узнал, что значит быть парализованным. Нужно было сделать выбор. Моя Лизетт, мой шанс на новую жизнь и мой единственный друг, которому поручили тяжелую работу сопровождать меня, который полюбил меня и которого полюбил я. Мой друг беззвездных ночей. Мой друг, который ходил со мной в бесконечные экскурсии.

Великие Прозрачные стояли молча, наблюдая, ожидая, словно довольные тем, что дают нам возможность принять окончательное решение. Но в воздухе чувствовалось их нетерпение, мягкое мурлыканье, похожее на кошачее.

– Вернись! Не ради меня… не делай этого ради меня!

Единорог повернул голову, посмотрел на нас, затем отвернулся и двинулся к ним. Они восприняли это как окончательное решение – окружили его, их быстрые стеклянные руки потянулись вниз, чтобы коснуться его. Первая рука коснулась его гладкого серебристого бока, и единорог издал дрожащий вздох боли. По его боку пробежала рябь. Не быстрое движение плоти, как будто он избавляется от мухи, а совершенно чуждая, неестественная дрожь, заключающая в своей стремительности всю агонию и потерю вечности. Единорог издал вздох, хотя его и не было слышно.

Все огромные Прозрачные прикасались к нему, их ледяные пальцы ласкали его теплую шкуру. А мы беспомощно наблюдали. Краски хлынули по телу моего единорога, как будто, становясь более интенсивными, можно было отбить холодные прикосновения стеклянных рук. Пульсирующие волны радужного цвета, которые несколько мгновений жили в его шкуре, затем потускнели, снова засветились и исчезли. Затем цвета исчезали один за другим, цветность ослабевала: пурпурно-синий, марганцево-фиолетовый, кобальтово-синий – сомнение; привязанность – хром-зеленый; хром-желтый – созерцание; малиновый – ирония; серебро – суровость; сострадание – кадмиево-красный, белый…

Они опустошили его… он не сопротивлялся им… Становился все холоднее и холоднее… вспышки желтого, шепот синего, бледного, как белизна… дрожь слилась в одну непрерывную дрожь… чудесные золотистые глаза закатились в муках, стали плоскими, яркость потускнела, стали металлическими… платиновые копыта покрылись коркой ржавчины… И он стоял, не пытался убежать, отдал себя за нас… и он был опустошен. От всего. Мы могли видеть его насквозь. Пары клубились внутри прозрачной оболочки запотевшего стекла, мерцая… затем ничего. А потом пропала даже оболочка.

Холодный голубой свет померк. Прозрачные стали расплывчатыми. Дым внутри них казался гуще, двигался медленнее, видимо, они наелись, стали вялыми и собирались уйти обратно в то темное место, где они ждали, всегда ждали, пока их голод не пробудится снова. Да, мой единорог исчез. Я был наедине с Лизетт. Туман рассеялся. Прозрачные исчезли, и снова это было просто кладбище. Первые лучи утреннего солнца пробились сквозь беспорядок надгробий.

Мы стояли вместе, как одно целое, ее обнаженное тело, белое и девственное, в моих усталых объятиях; и когда солнечный свет коснулся нас, мы начали исчезать, сливаться, смешивать наши тела и наши блуждающие души друг с другом, образуя единый дух, мы воспользовались нашим шансом.

Добрый Бог предоставил нам возможность каждому родиться заново в каком-то другом человеческом облике, мужчины или женщины, мы не знали, в каком именно. О прошлом мы, конечно помнить не будем. Да это и не имеет значения. На этот раз нам повезет. Бог Любви нам поможет.

Самопожертвование из шелковистой гривы, цветов радуги, платиновых копыт и спирального рога. – Редкое явление даже в мире лимбо.

Много тарелок

«A LOT OF SAUCERS». Переводчик Н.И. Яньков

Не знаю, как вы, а я терпеть не могу, когда в рекламном ролике в кинотеатре раскрывают весь сюжет фильма, за просмотр которого они хотят, чтобы я заплатил кучу баксов на следующей неделе. А эти идиотские предупреждения «Осторожно: спойлер!» в СМИ и соцсетях  перед тем как изложить содержание фильма или книги. Спойлер предоставляет человеку сведения, которые лишают фильм или книгу интриги, а человек лишается эмоций, которые испытал бы, если бы смотрел или читал без спойлера. Идиотские предупреждения – как будто у нас хватит самообладания перестать читать или смотреть спойлер. Поэтому я не хочу раскрывать суть этой следующей истории, но мне нужно прямо здесь пояснить, в чем заключается «урок» для нарушителей спокойствия. Поэтому позвольте мне быть еще более непонятным, чем обычно. Хочу только подчеркнуть. – Обратите внимание: не все в жизни такое, каким кажется. С другой стороны, психолог Зигмунд Фрейд сказал: «Иногда сигара – это просто сигара», что означает, что не все обязательно является символом чего-то другого, в данном случае фаллического символа (вы могли бы воспринять это так). Обычно мы боимся или относимся с подозрением к тому, чего не понимаем, к тому, что нам незнакомо. Итак, прежде чем вы начнете искать врагов под кроватью и думать, что тот, кто одевается, выглядит или говорит не так, как вы, представляет угрозу, вспомните старую историю о мыши (или белке, или лягушке, смотря какую версию вы слышали), которая в зимнюю полночь замерзает на дороге. Но тут появляется эта большая лошадь, и видит, что существо синеет – вот-вот умрет. Тогда лошадь поднатужившись роняет на него большую, жирную, дымящуюся, пахучую булочку. Может, там и грязно, но, по крайней мере, мышке тепло, и ее жизнь спасена. Лошадь уходит, появляется лиса, видит торчащую из говна голову крошечного зверька, вытаскивает  и съедает его. Мораль такова: не каждый, кто втягивает тебя в  дерьмо, является врагом; не каждый, кто вытаскивает тебя из этого дерьма, является другом. Иногда все проще, чем кажется. Иногда все твои страхи проистекают лишь из-за твоего собственного невежества.

Это был не один аппарат, не десяток, или сотня. Их было пять тысяч. Их было ровно пять тысяч, и все возникли одновременно. Да, они появились в небе над Землей мгновенно.

Только что небо было пустым и серым, с редкими облаками… В следующее мгновение аппараты заслонили облака и отбросили на землю огромные тени.

Они были идеально круглыми, диаметром несколько миль, и не возникало сомнений – даже на секунду – что прилетели они откуда-то из космоса. Они висели в миле над Землей примерно над 30-й параллелью, над Лос-Анджелесом, пустыней Сахара, Багдадом, Канарскими островами и Шанхаем. Землю опоясало кольцо из дисков. Между краями дисков расстояние было миль десять. Каждый, кто их видел, нисколько не сомневался в их силе и угрозе которую они несут.

Они висели неподвижно. Как будто чего-то ждали.

Ожидание повисло над Землей.

– Самое удивительное в этом, генерал, то, что время от времени один из них просто щелкает и исчезает. Через некоторое время раздается щелчок и на его месте возникает другой! – С другими надписями на корпусе. Никто не может понять, что это такое.

Говорящий, капитан Альбертс, был невысок, щеголеват, мундир сидел на нем как влитой, на затылке уже намечалась лысина. Капитаном, адъютантом генерала он уже служил давно и устал ждать повышения в чине. Внимательным взглядом,  проявляя должное почтение к генералу, он сложил руки на животе, закончил свою речь и откинулся на спинку стула.

Генерал сцепил свои толстые пальцы домиком и принялся молча раскачиваться взад-вперед в большом кожаном кресле, пристально глядя на своего адъютанта. Адъютант: политически правильное слово, оно звучало лучше, чем «раб», обозначающее парня, который выполняет за генерала большую часть его работы. Генерал нашел Альбертса, когда тот был младшим лейтенантом, и понял, что у него есть сокровище, когда Альбертс решил десять сложных задач за два дня. Он не собирался повышать этого капитана в чине… Капитан был нужен ему прямо здесь, чтобы служить генералу.

– Сколько времени – с точностью до часа – они уже здесь, капитан? – Тон генерала был почти обвиняющим, определенно агрессивным.

Он молча ждал ответа, пока адъютант листал папку, сверялся с часами и закрывал глаза, подсчитывая. Наконец адъютант наклонился вперед и сказал:

– Три дня, восемь с половиной часов, генерал.

– И с ними до сих пор ничего не сделано, – лицо генерала угрожающе грозное. Это был не вопрос, а утверждение, требующее либо объяснений, либо оправданий.

– Но, генерал, что мы можем сделать? Мы не осмеливаемся поднять в воздух истребители-перехватчики. Эти твари… никто не знает, что они предпримут, если мы предпримем враждебные действия… или даже если это будет выглядеть враждебно. Мы не знаем, откуда они взялись и чего хотят. Или что у них внутри. Но если они были достаточно умны, чтобы добраться сюда, они наверняка достаточно умны, чтобы остановить любые наступательные действия, которые мы могли бы предпринять. Мы в тупике, генерал. У нас связаны руки.

Генерал наклонился вперед, и его проницательные голубые глаза словно тисками сдавили лицо адъютанта.

– Капитан, никогда не употребляйте это выражение в моем присутствии. Первое, что я усвоил, когда учился в Вест-Пойнте, это то, что руки у военно-воздушных сил Соединенных Штатов никогда не связаны. Вы это понимаете?

Капитан неловко поежился и сделал вопросительный жест рукой:

– Да, но, генерал… что…

– Я сказал «никогда не связаны», капитан Альбертс! И вам лучше выйти и сделать что-нибудь прямо сейчас.

Адъютант поспешно поднялся на ноги, отодвинул стул на дюйм и быстро отдал честь. Повернувшись на каблуках, он вышел из кабинета с застывшим на лице выражением недовольства. Впервые с тех пор, как он получил это тепленькое местечко у генерала, ему предстояла опасная работа.

Тарелки держались плотным строем. Они парили в воздухе, не опускаясь ни на дюйм. Их разделяло миль  десять пустого пространства, но ясно, что они в состоянии, сбить любого, кто пролетит между ними… если захотят.

Они были огромными, без защитных оболочек или шасси, без каких-либо видимых выступов. Их обшивка была сделана из какого-то слабо отражающего металла. Это делало вероятность того, что это был какой-то сверхпрочный материал, еще более вероятной. Это были безмолвные гиганты, изменившие все мировые авиалинии. Они не двигались и не подавали признаков жизни. Они просто были там, и что тут можно было сказать?

Каждые несколько часов, через неравномерные промежутки времени (без какой-либо закономерности, которую можно было бы засечь или вычислить), исчезал один из кораблей. Над пустынными песками Сахары, или над многолюдными улицами Шанхая, или высоко над неоновыми огнями Лас-Вегаса один из кораблей на мгновение покачивался, как будто на какой-то невидимой волне, а затем щелкал! и исчезал. Вскоре после этого – иногда почти сразу; иногда проходил час или два, и на месте исчезнувшего появлялся другой корабль. Это был другой корабль, потому что у этого нового корабля была другая раскраска, но размеры у него были точно такими.

Над кораблями сгустились грозовые тучи и пошел дождь. Вода струилась по их гладким металлическим поверхностям и стекала вниз, пропитывая землю на милю ниже.

Они не предпринимали никаких действий и не проявляли враждебности, но, как сказал торговец скобяными изделиями из Сан-Франциско: «Боже мой, эти твари могут взорвать нас в любую секунду!» А, представитель берберского племени, разговаривая со своими товарищами на верблюдах промолви: «Да, они молчат, но они откуда-то появляются, и мне страшно, очень страшно».

Так продолжалось целую неделю, ужас сковал землян по всему миру. Это не было какой-то катастрофой, произошедшей в штате Миссисипи, чтобы жители Коннектикута могли прочитать об этом и покачать головами, а потом больше не беспокоиться. Это затронуло всех, и мысли значительной части населения Земли были только об этих изящных металлических транспортных средствах с какой-то далекой звезды.

Это было воплощением всеобщего ужаса.

С каждым днем морально-психологическая атмосфера на Земле становилась все хуже и хуже.

Адъютант чувствовал, что его глубокая злость и отвращение к этому напыщенному генералу быстро растут. Он проработал адъютантом генерала уже три года и был вполне доволен должностью. Генерал был важной персоной, и было удивительно, сколько решений принималось им без предварительной проверки и перепроверки подчиненными, решений самого высокого уровня.

Капитан знал, что генерал им гордится, «Хороший человек этот Альбертс» отзывается генерал о своем адъютанте в офицерском клубе. Ну еще бы: адъютант принимал большинство решений, а генералу оставалось только отдавать приказы. Ему даже не приходило в голову, что почти всю его работу выполняет адъютант.

Но этот кризис с тарелками коренным образом отличался от всего, чем ему приходилось заниматься прежде. Решения этой проблемы от генерала ожидали как вышестоящие, так и его подчиненные, да и вообще вся общественность. И впервые в жизни его грубые черты лица, военная выправка и доброе имя не могли ничем ему помочь. А он даже не мог себе представить с какого боку подступиться к проблеме. Это делало его нервным, раздражительным и все это отражалось на адъютанте, которому становилась жить совсем невмоготу.

– Черт возьми, Альбертс! Это не какая-то мелочь, которую можно решить не напрягаясь! Это чрезвычайная ситуация по всей стране, и все повисло у меня на шее! Видит Бог, я делаю все, что в моих силах, но мне нужна небольшая помощь, я пытался донести до тебя всю серьезность ситуации, то что с этим нужно покончить немедленно. Ведь это привело весь мир в смятение. А ты совсем мышей не ловишь, парень! Это начинает попахивать нарушением субординации, Альбертс… может ты это нарочно?

Адъютант наблюдал за происходящим, сжав губы в тонкую линию. Впервые генерал разговаривал с ним на «ты» и в такой унизительной манере. Ему это не понравилось, очень не понравилось. Но это был всего лишь еще один признак того, что старик потерял былую уверенность в себе.

Генерал происходил из семьи состоятельных военных, учился в Вест-Пойнте и окончил его с отличием. Он поступил на службу в Военно-воздушные силы, когда сухопутные войска и военно-воздушные корпуса были одним целым, и остался там после разделения. Он служил в авиации и поднялся по служебной лестнице со скоростью недоступной глазу. В основном благодаря связям своего отца. Почести, служебные привилегии, медали… все это благодаря статусу.

Этот человек был состоятельным, обеспеченным, но нерешительным, и адъютант принимал решения за него в течение трех лет. Альбертс задался вопросом, что произойдет, когда в следующем году в соответствии с планом ротации он будет переведен на другую работу. Освоится ли новый адъютант так же быстро? Или генерал, используя свои связи, сделает все, чтобы Альбертс остался на своем посту?

Но все это было в будущем, а решение о летающих тарелках генерал должен был принять сам. В этом он ему не помощник. И плохо, что генерал совсем расклеился. Очень плохо.

– А теперь отправляйся и сделай хоть что-нибудь! – крикнул генерал, хлопнув ладонью по пустому столу. Его лицо пошло пятнами от разочарования и досады.

Альбертс отдал честь, развернулся и вышел, думая: «Чтоб он обосрался. Надеюсь, Пентагон всыпет ему по первое число за его бездеятельность. Лично я буду только рад».

Одна тарелка отличалась от остальных. На ней были видны повреждения в том месте, где «тарелка», видимо, столкнулась с метеоритным роем. Маркировка на ней была неряшливой, на корпусе виднелись очевидные заплаты.

Она казалось бедным родственником этих ярких, сверкающих, удивительно замысловато раскрашенных товарок. И этот бедный родственник никогда-никогда не исчезал, в отличие от остальных, висел себе  где-то над пустыней в Неваде.

Однажды гражданский пилот из Лас-Вегаса, проигнорировав запреты, подлетел очень близко к этой тарелке. Пилот несколько раз облетел ее, описывая круг за кругом, описывая огромные размашистые дуги. К тому времени, когда он совершил свой четырнадцатый облет и решил приземлиться на вершину тарелки, просто так, шутки ради, перехватчики, базировавшиеся неподалеку, получили сигнал сигнал к действию, и в считанные минуты сбили его.

Когда судьба мира висит на волоске, не время уговоров всяких сумасшедших. Он повел себя неразумно, пренебрег приказами оставаться на земле и не высовываться, и поэтому попал под действие военного положения, которое было введено в стране на следующий день после появления пяти тысяч кораблей пришельцев.

Радиосвязь с кораблями установить не удавалось. Телевизионные передачи были столь же бесполезны.

Единственный раз была надежда на установление контакта, это когда были наняты филолог и лингвист для трансляции полного курса английского языка. Луч был направлен сначала на один корабль, затем на другой – они его просто отражали. И, наконец, когда он был направлен на «бедного родственника», луч был поглощен. Это было хоть каким-то признаки контакта.  Телепередача продолжалась в течение тридцати шести часов подряд, затем коренастый, краснолицый, со шмыгающий носом лингвист, отодвинул стул, подобрал свой кашемировый свитер, валявшийся в углу, и сказал, что это все бесполезно.

Ответа не последовало. Если существа, которые летали на этих тарелках, были достаточно разумны, чтобы добраться сюда, они, несомненно, были достаточно разумны, чтобы выучить английский за это время. Но ответа не последовало, и настроение у всех снова упало.

Служебные записки по каналам связи лихорадочно передавались от президента по цепочке: помощнику, министру обороны, заместителю министра, начальнику штаба, генералу, и, в конце концов, попадали к Альбертсу для исполнения. В результате получилось вот что:

– Послушайте, пилот, я хочу, чтобы вы пролетели над этим «бедным родственником» – сказал адъютант.

– Прошу разрешения, капитан, вопрос – бросил молодой пилот, широко раскрыв глаза, и, дождавшись кивка Альбертса, продолжил. – А разрешение? Последний человек, который попробовал это сделать, сэр, плохо кончил. Я имею в виду, сэр, что мы находимся в пределах досягаемости, и если у нас не будет допуска, то мои приятели свернут нам на шею. – Он говорил с легким техасским акцентом, который с легкостью срывался с его тонких губ.

Адъютант почувствовал, как в крови бурлит адреналин. Он три недели терпел оскорбления от генерала, а теперь вынужден был лететь сам, прямо в пасть смерти (как он выражался про себя), чтобы оценить ситуацию… Ему не нравилась бледность появившаяся на лице летчика. Нет, это явно не Флойд Беннет.[7]7
  Флойд Беннет – известный американский летчик.


[Закрыть]

Альбертс махнул рукой и направился к вертолету:

 – Не беспокойтесь. – Он облизал губы и добавил. – Все согласовано, и единственное, о чем нам нужно беспокоиться, – это о том, как к нам отнесутся тарелки.

Диски поднимались из вечерней невадской дымки. Облака опустились, а туман поднялся, они смешались, придавая колеблющийся, нечеткий вид металлической линии тарелок, уходящей за горизонт.

Вертолет спасателей «Сикорский» подлетел к тарелке, его роторы хлопали – хлоп-хлоп-хлоп-хлоп – над головой.

Адъютант почувствовал, как от приступа страха волосы у него на затылке встают дыбом.

Тарелка внезапно вынырнула из тумана, и они оказались достаточно близко, чтобы разглядеть, что на тусклой металлической поверхности корабля были полосы пыли и грязи. «Вероятно, от одного из этих ураганов в Неваде» – подумал адъютант.

Они снизились и зависли в двух футах над пустой металлической поверхностью диска.

– Видите что-нибудь? – спросил адъютант.

Пилот огляделся по сторонам, затем включил поисковый луч. Луч света скользнул по гладкому корпусу тарелки и ничего не высветил. Ни заклепок, ни единого отверстия в конструкции. Ничего, кроме грязи, оспин и того, что можно было бы принять за заплаты, будь это обычный корабль.

– Ничего, сэр.

– Доставьте нас туда, прямо вон туда, видите? – Адъютант указал на более светлое место на корпусе корабля. – Мне кажется, что там какой-то другой оттенок хромирования.

«Сикорский» приподнялся на пару футов, повернулся и направился к указанному месту. Там они внимательно осмотрели его.

– Мало того, что это более светлый оттенок, но и… это может быть что-то, вроде… – начал Альбертс. Но прежде чем он смог закончить фразу прямо перед «Сикорским» из корпуса корабля начала расти колонна. – Прозрачный, почти как стекло, материал, на вершине металлический диск. Она поднималась и поднималась, пока не стала возвышаться над ними.

– Х-х-х… – адъютант говорил с трудом. – Ходу!

Это было скорее рычание, чем команда. Но прежде чем они успели улететь,  внутри колонны появился человек и уставился на них.

Он был, должно быть, тридцати футов ростом и полностью покрыт рыжевато-коричневой шерстью. Его уши были заострены и посажены почти на макушке. Глаза были скрыты глубокими зарослями спутанных волос, а нос представлял собой пару прорезей для дыхания. Его руки свисали далеко ниже пояса, и на них было по восемь пальцев. Каждый палец представлял собой щупальце, которое жило своей собственной жизнью. Он был одет в просторную, мятую, грязную тогу, залатанную и покрытую пятнами.

Он уставился на них, не мигая. Потому что у него не было век.

– Боже Всемогущий! – вскрикнул пилот и какое-то мгновение вслепую возился с рычагами управления, не в силах оторвать глаз от существа, стоявшего перед ними. Наконец его руки справились с рычагами управления, и вертолет унесся прочь со скоростью звука.

Столб, возвышавшийся над тарелкой, оставался поднятым в течение нескольких минут, затем медленно опустился обратно в корабль.

На том месте, где он поднимался, не осталось никаких следов.

Каким-то образом информация об этом инопланетяне просочилась наружу. И с тех пор подзорные трубы всего мира были направлены на непрерывную цепочку дисков, вращающихся вокруг Земли. Наблюдали за происходящим посменно, чтобы ничего пропустить, но результат был нулевой. Больше никто не появлялся. По радио тоже никто на связь не выходил. Не было никаких признаков жизни во всей цепочке дисков. Шла восьмая неделя, и о них было известно столько же, как и в день их прибытия.

Ни одно правительство не отваживалось направить исследовательскую экспедицию, боялись что малейший намек на неверный шаг может вызвать гнев «тарелок».

На Земле разразился экономический кризис. Производство катастрофически сократилось. Никто не хотел работать, ведь в любой момент мог разразиться апокалипсис. Население перебиралось в леса, болота и глухие уголки планеты. Возможно летающие тарелки собирались затопить города огнем и смертью, никто не хотел бы быть там, когда это произойдет.

Они не проявляли враждебности,  именно это оставляло миру надежду, но они были чужаками, они были со звезд! И это делало их ужасными и опасными.

По всему миру в отношении десятков высокопоставленных лиц были возбуждены дела о невыполнении своих служебных обязанностей. Ситуация ухудшалась с каждой минутой. На десятой неделе слухи о служебных и судебных заморочках прекратились, и появились слухи о военном трибунале. И расстрельной команде.

– Надо что-то делать, Альбертс. Надо что-то делать!

Адъютант наблюдал с чем-то похожим на печаль за тем, как его начальник теряет самообладание. Вот и пропала его тепленькая работенка.

– Но что, генерал? – Он говорил тихо и размеренно. Нет смысла доводить старика до очередной истерики.

– Я-я хочу подняться туда… посмотреть, как он выглядит… посмотреть, что я могу с-сделать…

Час спустя «Сикорский» доставил генерала к линии Мажино[8]8
  Линия Мажино – система французских долговременных укреплений на границе с Германией (2-я мировая война)


[Закрыть], состоящей из безмолвных тарелок.

Двадцать минут спустя он вернулся, весь в поту и белый, как рыбье брюхо:

– Ужасно. Весь в волосах и глаза. Ужасный. Ужасно. – Он прохрипел еще несколько слов и опустился на стул.

– Вызовите арсенал, – задыхаясь, выдохнул он. – Пусть подготовят ракету. С атомной боеголовкой. Сейчас же!

Истребитель с ракетой был готов к взлету. Офицер прежде дать команду на взлет позвонил в штаб за подтверждением. Ведь это был не просто испытательный полет, это была атомная ракета, и какими бы ни были последствия, офицер хотел, чтобы они обрушились на голову генерала, а не на его собственную.

В штабе адъютант, отвечая на звонок, попросил офицера подождать, и, положив телефонную трубку на рычаг, спросил дрожащего начальника.

– Что сказали в Вашингтоне, генерал?

– Они сказали, что ситуация полностью в моим контролем, и я волен поступать так, как считаю нужным. Президента невозможно найти. Они думают, что он и его кабинет были тайно вывезены куда-то на Запад, в горы.

Произнося эти слова, генерал не смотрел на своего адъютанта. Он уставился на свои сжатые и трясущиеся руки.

– Скажите им, чтобы наносили удар. Мы посмотрим это по телевизору.

Адъютант поднял телефонную трубку, дважды щелкнул кнопками подключения, быстро и тихо проговорил в микрофон:

– Приступайте.

Через полторы минуты они услышали грохот. – Реактивный самолет, находящийся на взлетно-посадочной полосе где-то с полмили от них, набрал обороты и, взлетев, расколол огнем вечернее небо.

Затем генерал с адъютантом пошли в телевизионную комнату и посмотрели на ряды экранов. На одном из них они увидели безмолвный пояс тарелок. На другом была тарелка и над  ней надпись «ЦЕЛЬ». На третьем экране была показана траектория истребителя.

– Вон он! – закричал один из техников, указывая на огненный след реактивного самолета, который несся к скоплению тарелок. Они молча наблюдали, как самолет набрал высоту, спикировал, и увидели, как ракета покинула его брюхо и устремилась вперед. Самолет взмыл вверх, сделал вираж и полетел назад, а ракета понеслась к на цели.

Затаив дыхание, они наблюдали, как маленькая атомная ракета врезалась в тарелку, и вздрогнули, в момент удара.

Ослепительная вспышка на мгновение осветила все экраны, и через несколько секунд они услышали взрыв. Ударная волна вывела из строя восемнадцать из тридцати телеметрических камер.

Но на одном из них они отчетливо разглядели тарелку. Грибовидное облако поднималось, поднималось, поднималось из наклонной верхней части блюдца. Блюдцу это нисколько не повредило. Но нет, на верхней поверхности блюдца была видна трещина. И из нее вытекло пузырящееся белое вещество. Вещество пенилось и растеклось по поверхности блюдца. Затем, на их глазах, из корабля поднялся прозрачный столб… …и пришелец появился внутри.

Его лицо выражало ярость и ненависть. Он бил кулаками по поверхности колонны и ревел, это все было видно но не слышно – звуки не покидали пределы корабля. Он сплюнул, и на прозрачном материале колонны появились кроваво-красные пятна. Его рот широко раскрывался при крике, были видны длинные острые зубы. Он погрозил кулаком всему окружающему, и колонна опустилась внутрь корабля.

Минуту спустя, впервые с тех пор, как она появилась над Землей, тарелка щелкнула! и исчезла.

– Возможно, это был неверный шаг, генерал…

Генерал, взгляд которого был прикован к экрану телевизора какой-то невидимой цепью, сердито повернулся к своему адъютанту:

– Об этом должен беспокоиться я, капитан Альбертс. Я говорил вам, что военный разум может решать проблемы прямым методом, простым методом, в то время как эти ученые бездельничают и беспомощно рисуют каракули.

Он говорил громко, почти истерично, и адъютант уловил облегчение в его голосе.

– Они бегут, – крикнул генерал, широко улыбаясь. – Бегут, клянусь Богом! А теперь, давай, Альбертс, отправимся с несколькими зенитными батареями в пустыню и уничтожим остальные тарелки в этом районе. Подождите, скоро президент услышит об этом!

Они были в пустыне, шесть отдельных батарей зениток пялились в небо, обстреливая ракетами тарелки. Они были поглощены своим делом, уверенные, что находящиеся на других кораблях (и почему у адъютанта все время возникало ощущение, что на других кораблях никого нет?) тоже подожмут хвост и исчезнут так же быстро, как это сделала та тарелка час с четвертью назад.