Текст книги "Сотворение мира за счет ограничения пространства, занимаемого Богом"
Автор книги: Ханох Левин
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
ВАЗАХТИ. Я Вазахти. Вдова.
ОЗАХ. Я – Озах. Сирота.
ЖУРНАЛИСТ. А я – журналист Пецек. Сегодня мы попытаемся понять, что чувствуют израильтяне, потерявшие на войне своих близких. Мы возьмем интервью у несчастной вдовы Вазахти и ее осиротевшего сына.
ВАЗАХТИ. Садитесь, пожалуйста.
ПЕЦЕК. Спасибо. Бедная, бедная, несчастная вдова Вазахти…
ВАЗАХТИ. Зовите меня просто Вазахти.
ПЕЦЕК. Боже упаси! Есть приличия. Что я вам, близкий друг? Мальчишка какой-нибудь?
ВАЗАХТИ. Я вас очень прошу.
ПЕЦЕК. Нет-нет, даже и не просите, несчастная вдова, я джентльмен. Лучше скажите нам, пожалуйста, чем вы занимались, когда получили известие о гибели вашего мужа?
ВАЗАХТИ. Спала.
ПЕЦЕК. Почему?
ВАЗАХТИ. Это было ночью.
ПЕЦЕК. А потом, после того, как получили известие?
ВАЗАХТИ. Встала.
ПЕЦЕК. Почему вы не уснули снова?
ВАЗАХТИ. Не могла.
ПЕЦЕК. Почему? Вы же сказали, это было ночью.
ВАЗАХТИ. Но ведь погиб мой муж.
ПЕЦЕК. Да, понимаю. А что вы в тот момент чувствовали?
ВАЗАХТИ. Мне было грустно. По-моему.
ПЕЦЕК. Почему?
ВАЗАХТИ. Потому что погиб мой муж.
ПЕЦЕК. Значит, ваш муж погиб, и поэтому вам было грустно.
ВАЗАХТИ. Да.
ПЕЦЕК. Логично. А о чем вы той ночью думали?
ВАЗАХТИ. О муже.
ПЕЦЕК. Потому что он погиб?
ВАЗАХТИ. Да.
ПЕЦЕК. Понимаю. (Обращаясь к сыну.) А ты, бедняжка, о чем думал ты в ту ночь, несчастный сирота?
ОЗАХ. Об отце.
ПЕЦЕК. Почему?
ОЗАХ. Потому что он погиб.
ПЕЦЕК. Тебе было грустно?
ОЗАХ. Да.
ПЕЦЕК. Почему?
ОЗАХ. Потому что погиб мой папа.
ПЕЦЕК. А что ты делал потом?
ОЗАХ. Плакал.
ПЕЦЕК. Потому что погиб твой папа или по какой-то другой причине?
ОЗАХ. Потому что погиб мой папа.
ПЕЦЕК. А чем ты занимался на следующий день?
ОЗАХ. Пошел на похороны.
ПЕЦЕК. На чьи похороны?
ОЗАХ. Моего отца.
ПЕЦЕК. И там ты тоже плакал?
ОЗАХ. Да.
ПЕЦЕК. По той же самой причине?
ОЗАХ. Да.
ПЕЦЕК. По какой именно?
ОЗАХ. Потому что погиб мой папа.
ПЕЦЕК. Понимаю. (Обращаясь к вдове.) А что вы делали, когда Озах пошел на похороны?
ВАЗАХТИ. Тоже пошла на похороны.
ПЕЦЕК. На те же самые похороны?
ВАЗАХТИ. Да.
ПЕЦЕК. И что вы чувствовали, когда вернулись домой?
ВАЗАХТИ. Одиночество. Мне так кажется.
ПЕЦЕК. А какого рода одиночество вы чувствовали? Одиночество философского характера или одиночество человека, у которого что-то отняли?
ВАЗАХТИ. Одиночество человека, у которого что-то отняли.
ПЕЦЕК. Уточните, пожалуйста.
ВАЗАХТИ. Я поняла, что я – вдова.
ПЕЦЕК (Озаху). Ты тоже понял, что ты – вдова?
ОЗАХ. Нет, я понял, что я – сирота.
ПЕЦЕК. Почему?
ОЗАХ. Потому что погиб мой отец.
ПЕЦЕК. И в этом ты видишь знак сиротства?
ОЗАХ. Да.
ПЕЦЕК. Несчастная вдова Вазахти, в заключение я хотел бы задать вам еще один вопрос. Предположим, что вы должны выбрать, падет ли в бою ваш муж, или упадет на пол дорогая фарфоровая тарелка. Если бы это зависело от вас, что бы вы выбрали?
ВАЗАХТИ. Я бы предпочла, чтобы упала тарелка.
ПЕЦЕК. Почему?
ВАЗАХТИ. Потому что упавшая тарелка значит для меня меньше, чем павший человек.
ПЕЦЕК. Прекрасный ответ! Вообще, как журналисту мне часто приходится сталкиваться в Израиле с вдовами и сиротами, но я еще никогда не получал таких простых, ясных и искренних ответов. Теперь я начинаю понимать, почему мы всегда побеждаем в войнах.
Чудесная страна1970
МУЖ и ЖЕНА принимают гостя, ТУРИСТА господина Челси.
ТУРИСТ. О, как это здорово, как чудесно. Ваша страна действительно чудесна.
ЖЕНА (скромно). Да, господин Челси, мы – народ маленький, но чудесный. Маленький, но просто чудесный народ. (Мужу.) А ты как думаешь, Александр?
МУЖ. Я думаю, ты абсолютно права. Мы действительно маленький и чудесный народ. Очень маленький и совершенно чудесный. Да, мы – маленький и чудесный народ. Маленький и чудесный народ – это мы… (Жена бьет Мужа по голове, он замолкает.)
ЖЕНА (Туристу). Да, такова наша судьба. Маленький народ создал самую сильную и надежную армию в мире. Армию, которая знает, за что она воюет. И нет такой силы, которая способна перед ней устоять. Ничего не поделаешь. Мы такие. Сильные и чудесные.
ТУРИСТ. Да, действительно, прекрасная страна. Взять, например, ваше солнце…
ЖЕНА. Что верно, то верно: солнце действительно очень много делает для нашего блага. Но главный источник нашей силы не в этом. Ты что-то сказал, Александр?
МУЖ. Я говорю, что солнце, оно, конечно, солнце, но мы умеем воевать и ночью. Солнце, оно, конечно, солнце, но мы умеем воевать и ночью… (Жена бьет его по голове, он замолкает.)
ЖЕНА. Днем или ночью, господин Челси, для нас это не имеет никакого значения. Мы настолько чудесные, что готовы выступить в любое время, когда потребуется, и знаем, что без победы не вернемся. Потому что у нас нет другого выхода. Мы просто обязаны победить. Сама логика нашего существования делает нашу армию такой могучей. Армию, великолепные человеческие качества которой компенсируют постоянную нехватку личного состава. Армию, офицеры которой идут впереди рядовых, повара которой едят раньше артиллеристов, армия, в которой… Да что тут много говорить, господин Челси.
ТУРИСТ. А особенно я люблю ваш климат. Это солнце, этот свет, ваше море… Оно такое глубокое, такое синее…
ЖЕНА. Да, господин Челси, военно-морские силы – это действительно вопрос довольно деликатный. Они у нас, конечно, маленькие и недостаточно развитые. Но зато мужественные и чудесные. Как ты считаешь, Александр?
МУЖ. Как я считаю? Я считаю, что морские войска предназначены для моря, воздушные войска для воздуха, артиллерийские войска для артиллеристов, парашютные – для парашютистов… (Жена бьет его по голове, он замолкает.)
ЖЕНА. У каждого рода войск – свое предназначение, госпо…
МУЖ. …а пехота для пехотинцев, женские войска – для женщин… (Не дожидаясь удара, замолкает.)
ЖЕНА. Как я уже сказала, у каждого рода войск – свое предназначение. Наши военно-морские силы в последнее время значительно окрепли и фактически контролируют теперь все Средиземное море. Мы готовы, если понадобится, вступить в морское сражение даже с русским флотом, который дислоцируется в Средиземноморье. Мы рассчитываем, что в критический момент нам на помощь придут военная авиация и корабли Шестого американского флота. Наш военный флот, возможно, единственный во всем мире, где командир подводной лодки опускается под воду вместе со своими моряками, а затем вместе с ними же поднимается на поверхность. Когда у тебя есть такой военный флот, тебе не остается ничего другого, как склонить голову в знак восхищения и признать, что ты просто чудесен.
ТУРИСТ (вежливо). Если же снова вернуться к вопросу о вашем климате…
ЖЕНА. Простите, господин Челси, но, по-моему, вы что-то имеете против нашей армии.
Мир1969
Два человека сидят и разговаривают.
АЛЕФ. Ты только послушай, что я тебе скажу. Поверь мне, все еще будет очень хорошо.
БЕТ. Как это вдруг может стать хорошо? Если мы живем от войны до войны.
АЛЕФ. Это пройдет. Ты только представь. Однажды ночью ты засыпаешь, а утром просыпаешься и видишь: мир уже наступил. Встав с постели, ты не мчишься, как сумасшедший, слушать новости, а спокойненько идешь чистить зубы. Когда ты возвращаешься из ванной, стол уже накрыт и возле него сидит твоя жена. Ты тоже садишься рядом с ней. От радости, что наступил мир, жена начинает трещать, как сорока. Ты берешь ее за волосы и бьешь головой об стол. Мирное весеннее утро.
После этого ты отправляешься на работу. Идешь себе и спокойно насвистываешь устаревшую за ночь военную песню. Или, скажем, слушаешь транзисторный приемник, который лежит у тебя на плече. Когда ты приходишь на работу, то сразу замечаешь, как все вокруг переменилось. Просто невероятная разница. Лица у всех буквально сияют. Входит твой секретарь… У тебя есть секретарь?
БЕТ. Нет… Я сам секретарь.
АЛЕФ. Не важно. Входит твой начальник. Говорит, что ты должен сделать то-то и то-то. В мирные дни ты как-то особенно остро чувствуешь, насколько он тебе надоел. Спокойно берешь его за волосы и бьешь головой об стол. В обеденный перерыв ты идешь домой, плотно закусываешь и ложишься вздремнуть. В это время из школы возвращается твой сын. В дни мира ему как-то особенно хочется пошалить и поозорничать. Он бегает, кричит и не дает тебе спать. Ты спокойно подзываешь его, берешь за волосы и бьешь головой о ножку кровати. Потом ты принимаешь душ, бреешься и идешь в кино. Так проходит первый мирный день. Потом второй, третий… В общем, жизнь прекрасна!
БЕТ. Воистину прекрасна.
АЛЕФ. На четвертый день тебя увольняют с работы. Ты возвращаешься домой. Соседи за стеной вопят, на лестничной площадке – грязь, потому что электрическая компания устроила наводнение, у ребенка аппендицит, жена сбежала с хозяином продуктовой лавки. Ты входишь в дом, наливаешь себе чашку кофе, садишься и бьешься головой об стол. (Пауза.)
БЕТ. И это называется «мир»?
АЛЕФ. Это только его начало.
Бегин говорит с Рафулем[10]101969
Рафуль – бывший начальник генерального штаба Израиля.
[Закрыть] о последнем взрыве в Бейруте
Дом Бегина. Раздается звонок телефона. БЕГИН снимает трубку.
БЕГИН. Алло?
РАФУЛЬ. Черный орел на красной крыше.
БЕГИН. Что?! Кто это?
РАФУЛЬ. Это Несгибаемый[11]11
Несгибаемый – кличка Бегина.
[Закрыть]?
БЕГИН. Вы ошиблись номером.
РАФУЛЬ (кричит). Алло! Не вешайте трубку! Говорит Рафуль.
БЕГИН. Какой еще Рафуль?
РАФУЛЬ. Главнокомандующий.
БЕГИН. Какой еще главнокомандующий?
РАФУЛЬ. Послушайте…
БЕГИН. Кому вы звоните?
РАФУЛЬ. А кто это говорит?
БЕГИН. Кому вы звоните?
РАФУЛЬ. Дайте мне Бегина.
БЕГИН. Бегин слушает. Кому вы звоните?
РАФУЛЬ. Вам. Жду вас, как мы и договаривались.
БЕГИН. Хорошо. (Вешает трубку. Раздается звонок. Поднимает трубку.) Алло?
РАФУЛЬ. Вы не сказали, где мы встречаемся.
БЕГИН. Кто это?
РАФУЛЬ. Рафуль.
БЕГИН. Вы тоже Рафуль?
РАФУЛЬ. Я все тот же Рафуль.
БЕГИН. Зачем же вы снова звоните?
РАФУЛЬ. Мы не договорились, где мы встретимся.
БЕГИН. Вы уверены?
РАФУЛЬ. Да.
БЕГИН. Хорошо. Так где мы встречаемся?
РАФУЛЬ. Можно у меня.
БЕГИН. Хорошо. (Вешает трубку. Звонок. Поднимает трубку.) Алло?
РАФУЛЬ. Вы помните, где я живу?
БЕГИН. Помню. А кто это?
РАФУЛЬ. Рафуль.
БЕГИН. A-а, Рафуль. Здравствуйте, Рафуль. Как поживаете? Давненько о вас ничего не было слышно.
РАФУЛЬ. Мы только что с вами разговаривали.
БЕГИН. Серьезно? Надо же, как тесен мир.
РАФУЛЬ. Я вас жду.
БЕГИН. Еду. (Кладет трубку. Звонок. Поднимает трубку.) Алло?
РАФУЛЬ. Я забыл вам сказать, что звоню не из дома.
БЕГИН. Не из дома? А что случилось?
РАФУЛЬ. Я как раз поэтому и звоню. Черный орел на красной крыше.
БЕГИН. Что-что? Кто это говорит?
Фокусник1982
На сцене – ФОКУСНИК. Из-за кулис выходит смущенный ЧЕЛОВЕК.
ЧЕЛОВЕК. Простите, господин фокусник. (Пауза.) Прошу прощения… (Пауза.) Господин фокусник, я очень прошу меня извинить.
ФОКУСНИК. Вы что, не видите? Я занят.
ЧЕЛОВЕК. Простите. (Уходит за кулисы, затем снова возвращается.) Я очень извиняюсь, господин фокусник… (Пауза.)
ФОКУСНИК. В чем дело?
ЧЕЛОВЕК. Я только хотел спросить… насчет своей жены.
ФОКУСНИК. Кого?
ЧЕЛОВЕК. Жены… Моей жены. Десять минут назад вы соизволили распилить ее на две части.
ФОКУСНИК. Ну, распилил. (Продолжает номер. Видя, что человек не уходит.) Вы чего-нибудь ждете?
ЧЕЛОВЕК. Нет, я только насчет жены.
ФОКУСНИК. Ну.
ЧЕЛОВЕК. Вы распилили ее на две части.
ФОКУСНИК. Вы это уже говорили.
ЧЕЛОВЕК. Ну вот. Она все еще… распиленная.
ФОКУСНИК. Ну и что? В чем, собственно, дело?
ЧЕЛОВЕК. Я только хотел спросить… Я, конечно, ничего не понимаю в фокусах, но… когда вы ее снова обратно склеите?
ФОКУСНИК. Не понял.
ЧЕЛОВЕК. Я хочу сказать, когда вы опять склеите две половинки в одну?
ФОКУСНИК. Я, сударь, ничего не склеиваю. Здесь не столярная мастерская.
ЧЕЛОВЕК. Я страшно извиняюсь.
ФОКУСНИК. Ничего.
ЧЕЛОВЕК(собирается уходить, но потом останавливается). Но господин фокусник…
ФОКУСНИК. Я вас слушаю.
ЧЕЛОВЕК. Моя жена… Она разделена на две части. Вы должны ее склеить. То есть соединить. Чтобы она стала, как раньше. (Пауза.) Помните, она вызвалась десять минут назад, чтобы ее распилили, и вы ее распилили. А теперь мы все ждем, когда же будет трюк.
ФОКУСНИК. Трюк? Я трюками не занимаюсь. Я фокусник.
ЧЕЛОВЕК. А как же моя жена?
ФОКУСНИК. Что, ваша жена?
ЧЕЛОВЕК. Она распилена. Она ведь не может так жить, когда она распилена на две части.
ФОКУСНИК. А почему вы не вызываете «скорую»? Судя по тому, что вы рассказываете, она нуждается в медицинской помощи.
ЧЕЛОВЕК. В каком смысле? Что вы хотите этим… А как же трюк?
ФОКУСНИК. Заладил, как попугай: трюк, трюк. Я вам пытаюсь вежливо объяснить, а вы опять за свое.
ЧЕЛОВЕК. Я требую немедленно склеить мою жену.
ФОКУСНИК. Во-первых, не надо на меня орать. Если я разозлюсь, то могу превратить вас в кролика. А во-вторых, если ваша жена действительно распилена на две части, то она, скорей всего, умерла.
ЧЕЛОВЕК. Как умерла?
ФОКУСНИК. Вы же сами сказали, что она распилена на две части, разве не так?
ЧЕЛОВЕК. Но вы же фокусник.
ФОКУСНИК. Какое это имеет значение?
ЧЕЛОВЕК. Распилить жену на части – это я тоже могу.
ФОКУСНИК. Нет никакой необходимости. Я это уже сделал.
Оккупация Советского Союза1966
Одной из самых блестящих операций израильской армии во время «Десятиминутной войны», несомненно, была оккупация Советского Союза, хотя со стратегической точки зрения эта операция считалась второстепенной. Выполнение задачи было возложено на боевую группу из трех человек (по уставу для операций такого масштаба положено выделять двенадцать) – командира группы ефрейтора Зингера и двух его заместителей – рядового Кевер-Рахель[12]12
Кевер-Рахель – букв.: «Могила нашей праматери Рахели». Так называется одно из священных мест поклонения евреев.
[Закрыть] и рядового Абутбуля.
Подготовка к операции проходила в порту города Нагарии. 21 сентября в 6 часов утра заместитель командира Яфат передал по телефону код операции. Ефрейтор Зингер скомандовал: «За мной!» – и два его подчиненных прыгнули за ним в воду. Они переплыли Эгейское море, Дарданеллы, Босфор и высадились на северном берегу Черного моря. Дерзкий план ефрейтора Зингера был на удивление прост. Двое его подчиненных должны были окружить Советский Союз с востока и с запада и зажать его в клещи. Сам ефрейтор Зингер должен был тайно пересечь Советский Союз и окопаться в тылу, на берегу Северного Ледовитого океана, чтобы остановить возможное отступление советских войск на Северном фронте.
Задача была выполнена с образцовой точностью. Рядовой Абутбуль сел на мотороллер, заранее подготовленный для него служащими материальной части, и начал окружать Советский Союз вдоль румынской, венгерской, чешской и польской границ. Бравым солдатам Красной Армии ничего не оставалось, как сложить оружие к его ногам, так что Абутбулю пришлось объезжать образовавшуюся в результате огромную груду оружия, из-за чего он потерял целых две минуты драгоценного времени. В это время рядовой Кевер-Рахель, оседлав верблюда, молниеносно окружил юго-восточные республики Советского Союза и, уничтожив на своем пути несколько ракетных баз, окопался на берегу Охотского моря. Погибающая Красная Армия, которой, как и предвидел Зингер, было приказано отступить и окопаться на второй линии фронта, попала в засаду и была наголову разбита. Поражение было полным и безоговорочным. На Кремлевской стене был вывешен белый флаг. Президент Советского Союза объявил о капитуляции. Обратившись к русскому народу с речью, ефрейтор Зингер пообещал обеспечить бесперебойную поставку муки и воды.
Уже через девять минут сорок секунд после того, как ефрейтор Зингер получил команду начать операцию, он с гордостью и удовлетворением послал заместителю командира телеграмму следующего содержания:
«Советский Союз в наших руках. Повторяю. Советский Союз в наших руках. Потерь нет. Рядовой Кевер-Рахель вывихнул ногу».
На что заместитель командира отправил ему ответную телеграмму: «Поздравляю. Китай захватывать не надо. Повторяю. Китай захватывать не надо. В столовой сегодня вечером дежурят рядовые Авраам Эпштейн и Менаше Абутбуль».
Вдова Робинзон1967
Вдова РОБИНЗОН. ГЕРДА КУК. ШЛЕЗВИГ КУК.
Вдова Робинзон принимает у себя в гостях Герду и Шлезвига.
РОБИНЗОН. Хотите кофе?
ШЛЕЗВИГ. С удово…
ГЕРДА. Большое спасибо, госпожа Робинзон, мы только что пили. (Бросает на Шлезвига мрачный взгляд.)
ШЛЕЗВИГ(шепотом). Герда, я пить хочу.
ГЕРДА (шепотом). Перестань, Шлезвиг, прекрати, она в трауре.
ШЛЕЗВИГ (шепотом). Но ведь прошло уже пять лет.
ГЕРДА (шепотом). Сиди тихо, ты в этом ничего не понимаешь… (Качает головой, в знак соболезнования.) Да, так-то вот. (Слышен звук пролетающего самолета.)
ШЛЕЗВИГ. Самолет.
РОБИНЗОН (улыбаясь). Да, самолет.
ГЕРДА (шепотом). Как ты смеешь? Ты что, забыл? Это же ей напоминает!
ШЛЕЗВИГ (шепотом). Он был летчиком?
ГЕРДА (шепотом). Прекрати! (Вслух, обращаясь к Робинзон и продолжая качать головой.) Да, так-то вот.
РОБИНЗОН. Может, выпьете чего-нибудь?
ГЕРДА. Нет, спасибо. (Толкает Шлезвига локтем в бок.)
ШЛЕЗВИГ (слабым голосом). А может быть… (Герда вонзает в него пронзающий взгляд, и он замолкает. Длинная пауза.) Через неделю Песах.
РОБИНЗОН (улыбаясь). Да, Песах.
ГЕРДА (шепотом). Шлезвиг, ты же знаешь, что ей это напоминает!
ШЛЕЗВИГ (шепотом). Что, и Песах тоже?
ГЕРДА(шепотом). Его звали Песах.
ШЛЕЗВИГ. Извините, госпожа Робинзон.
РОБИНЗОН. За что?
ШЛЕЗВИГ. Ну, за то, что… (Встречается взглядом с Гердой.) Нет, ничего, это я так…
ГЕРДА. Шлезвиг, он очень деликатный. Все время извиняется. (Длинная пауза.)
РОБИНЗОН. Я вам говорила, что через месяц выхожу замуж? (Герда и Шлезвиг встают.)
ШЛЕЗВИГ. Поздравляю, госпожа Робинзон!
ГЕРДА (шепотом). Чтоб ты провалился со своими поздравлениями. У нее траур!
ШЛЕЗВИГ (шепотом). Она сказала, что выходит замуж.
ГЕРДА (обращаясь к Робинзон). Вы, конечно, делаете это по экономическим соображениям?
РОБИНЗОН. Нет, мне просто нужен муж.
ГЕРДА. A-а… (Пауза.) Значит, вы делаете это ради детей?
РОБИНЗОН. Нет, ради самой себя. (Герда и Шлезвиг садятся. Пауза.) Вы придете на свадьбу?
ШЛЕЗВИГ (испуганно). Спасибо, но мы только что пили.
ГЕРДА (утирая слезу). Придем, придем, конечно, придем, почтем за честь.
Оккупированные территории1968
БЕРТА и ЦВИ принимают гостя, ЗЭБАЦА.
БЕРТА. Кушай, Зэбац, кушай.
ЗЭБАЦ. Спасибо.
БЕРТА. Почему ты не кушаешь? Остынет.
ЗЭБАЦ. Большое спасибо. Я только хотел спросить, где у вас тут туалет.
ЦВИ и БЕРТА (оскорбленно). Туалет?
ЗЭБАЦ. Да, туалет.
БЕРТА. Кушай, Зэбац, кушай.
ЗЭБАЦ. Я имею в виду, туалет, ну… удобства.
БЕРТА. А вам, что, неудобно, господин Зэбац?
ЗЭБАЦ. Да нет, что вы, мне очень удобно.
БЕРТА. Так ешьте тогда.
ЗЭБАЦ. Мне надо в сортир.
ЦВИ. Зэбац, здесь женщина!
ЗЭБАЦ. Прошу прощения, но я не знаю, как это сказать по-другому… Ноль-ноль?
ЦВИ. Кто с кем играет?
ЗЭБАЦ. Цви, мне надо в уборную!
БЕРТА. Зачем?
ЗЭБАЦ. Что значит, зачем? Мне надо по… по…
ЦВИ. Зэбац, здесь присутствует женщина!
ЗЭБАЦ. Извини. (Пауза.) Цви, я больше не могу, я хочу пи-пи.
БЕРТА. Скажи лучше, что хочешь вернуть арабам оккупированные территории.
ЗЭБАЦ. При чем здесь территории? Я не говорил ни про какие территории. Я мигом. Туда и обратно.
БЕРТА. А почему мы должны в это верить?
ЦВИ. Вот именно. Почему?
ЗЭБАЦ. Ты что, Цви, меня не знаешь?
ЦВИ. Знаю, конечно, знаю, ты – Зэбац, верно?
ЗЭБАЦ. Верно.
ЦВИ. Ну вот видишь, в наши дни ни в чем нельзя быть полностью уверенным. Когда человек входит, он один, а когда выходит – он уже не тот, что был.
ЗЭБАЦ. Если хотите, я могу оставить дверь открытой.
ЦВИ. Зэбац, не забывай: здесь присутствует женщина.
ЗЭБАЦ. Я могу свои часы в залог оставить.
БЕРТА. Грязная сделка.
ЦВИ (презрительно смеясь). Взятка.
ЗЭБАЦ. Отличные часы. Швейцарские. Правда. Я их купил. Что ты смеешься, Цви?
ЦВИ. Послушай, Зэбац. Давай поговорим как два взрослых человека. Ты – здесь, я тебя вижу. Ты входишь…
БЕРТА. Теперь понимаешь, Зэбац?
ЗЭБАЦ. Понимаю.
БЕРТА. Тогда ешь. (Пауза.)
ЗЭБАЦ. Ну, Цви! Ну только один разок. (Цви отрицательно мотает головой.) Берта, вы даже не заметите. (Кричит.) Что, в этом государстве уже и пописать спокойно нельзя?! Сразу надо обвинить человека в том, что он хочет вернуть арабам территории?!
Пауза. Неожиданно на его лице появляется выражение огромного облегчения. Берта и Цви с отвращением смотрят на его брюки.
БЕРТА (с укором). Зэбац!
ЦВИ. Что ты наделал, Зэбац?
ЗЭБАЦ. Прошу прощения, господа. Но, как говорится, вылетела птичка – не поймаешь.
Исайя и Иеремия1969
АЙЗЕК заканчивает свой ужин. Его жена ВАФЛЯ нежно кладет ему руку на плечо.
ВАФЛЯ. Айзек, я хочу тебя кое о чем спросить. (Айзек вопросительно смотрит на нее.) Ты знаешь, сколько у меня грудей?
АЙЗЕК. Знаю.
ВАФЛЯ. Сколько?
АЙЗЕК. Две.
ВАФЛЯ. Верно. (Пауза.) Ты сам сосчитал?
АЙЗЕК. Сам.
ВАФЛЯ. А может, тебе сказал кто-нибудь?
АЙЗЕК. Нет, я сам сосчитал. Причем не один раз.
ВАФЛЯ. А ты иногда о них думаешь?
АЙЗЕК. Все время думаю. Они у меня из головы не выходят. А также твоя попа и мой автомобиль. Уж такой я человек.
ВАФЛЯ. А ты их любишь?
АЙЗЕК. Грудки твои? Да я их люблю сильней, чем свою мать. Если бы мне предложили выбирать: отрезать тебе грудь или зарезать мать, я бы предпочел зарезать мать, отца и трех своих сестер в придачу.
ВАФЛЯ. Я горжусь тобой.
АЙЗЕК. И дядю моего Эльханана.
ВАФЛЯ. Спасибо, Айзек. Моим грудкам очень приятно это слышать. Вечером я отведу их в ванную. Тебе, наверное, странно, почему это я вдруг с тобой об этом говорю?
АЙЗЕК. Да нет, что тут странного? Женщине захотелось поговорить про свои груди. Ничего странного.
ВАФЛЯ. И все-таки кое-чего о моих грудях ты еще не знаешь. Я тебе до сих пор про это не рассказывала. А сейчас вот хочу рассказать. (Пауза.) Дело в том, что у них есть имена. Одну зовут Исайя, а вторую – Иеремия.
АЙЗЕК. А какая из них Исайя и какая – Иеремия?
ВАФЛЯ (показывая на правую грудь). Это Исайя. (Показывая на левую.) А это – Иеремия. Ты не хочешь спросить, почему я тебе до сих пор об этом не рассказывала?
АЙЗЕК. А что тут спрашивать? Жена и автомобиль – две самые загадочные в мире вещи. Что тут непонятного?
ВАФЛЯ. Но ты на меня за это не сердишься?
АЙЗЕК. С чего это мне сердиться? Что, я обед пропустил? Или мне дверцу машины поцарапали? С чего мне сердиться?
ВАФЛЯ. Как ты прав, Айзек, когда говоришь, что женщины – существа таинственные.
АЙЗЕК. И мою двоюродную сестру Ривку тоже.
ВАФЛЯ. Что ты сказал?
АЙЗЕК. И ее бы тоже зарезал.
ВАФЛЯ. Я горжусь тобой. Ну вот. Поскольку ты теперь знаешь мою тайну, можешь с ними познакомиться.
АЙЗЕК (протягивает руку к правой груди). Очень приятно. Я – Айзек.
ВАФЛЯ. У грудей нет рук. Ты ее просто сожми. Она поймет.
АЙЗЕК (сжимает правую грудь жены). Привет, Иеремия.
ВАФЛЯ (поправляя его). Исайя.
АЙЗЕК. Привет, Исайя. (Сжимает левую грудь.) Привет, Иезекииль.
ВАФЛЯ (поправляя его). Иеремия.
АЙЗЕК. Иеремия. А можно я буду называть их Исайка и Ерема?
ВАФЛЯ. Боюсь, они с этим не согласятся. Скоро ты сам поймешь почему. Как бы там ни было, теперь ты знаешь, что в течение последних пятнадцати лет ты каждую ночь трудился над Исайей и Иеремией.
АЙЗЕК. А мне это ничуть не мешает. И я ужасно рад, что два года назад нам удалось купить автомобиль.
ВАФЛЯ. Исайя и Иеремия – это две замечательные книги, отличающиеся великолепием стиля и гуманизмом.
АЙЗЕК. Да?
ВАФЛЯ. Я тебе все это рассказываю, чтобы ты понял, почему Шведская академия наук решила удостоить тебя Нобелевской премии по литературе за этот год. (Пауза.)
АЙЗЕК (не выказывая удивления). И сколько это будет?
ВАФЛЯ. Не знаю. Но, Айзек, дорогой! Ты только подумай! Ведь это же Нобелевская премия. Тебя это не удивляет?
АЙЗЕК. А чему тут удивляться? Пятнадцать лет почти каждую ночь я занимался Исайей и Иеремией. Верно? Исайя и Иеремия – это две замечательные книги, отличающиеся великолепием стиля и гуманизмом. Верно? Сочини две таких книги – вот тебе и Нобелевская. Меня лично это абсолютно не удивляет.
ВАФЛЯ. Я горжусь тобой. Ты знаешь, что ты ученый и гуманист?
АЙЗЕК. Ну ты даешь! Конечно же я знаю, что я ученый и гуманист. Иначе за что бы мне дали Нобелевскую премию? А когда можно получить чек?
ВАФЛЯ. Прямо сейчас. Король Швеции ожидает тебя на кухне. Я тебя просто хотела к этому приготовить.
АЙЗЕК. А чего тут готовить? Заслужил Нобелевскую премию – получи Нобелевскую премию. Чего тут мудрить? Как его зовут?
ВАФЛЯ. Густав-Адольф.
АЙЗЕК (кричит). Густав!
ГУСТАВ (из-за кулис). Я здесь!
АЙЗЕК (кричит). Можешь войти! И Нобелевскую не забудь.
Входит ГУСТАВ-АДОЛЬФ с подносом, на котором лежит бархатная подушечка. На ней – пергаментный свиток. Густав протягивает Айзеку руку.
ГУСТАВ. Густав-Адольф. Король Швеции.
АЙЗЕК (пожимая ему руку). Айзек Фукс. Лауреат Нобелевской премии этого года за гуманизм в литературе.
ГУСТАВ. Поклонитесь.
АЙЗЕК. Не хочу.
ГУСТАВ. Ну и не надо. (Разворачивает свиток, читает.) Господин Айзек Фукс, позвольте мне от имени Шведской академии наук вручить вам Нобелевскую премию за тысяча девятьсот семидесятый год за гуманизм в литературе. Вы удостоены этой премии за вашу неустанную работу над Исайей и Иеремией. Исайя и Иеремия…
АЙЗЕК. Прошу прощения. Мы не понимаем по-шведски.
ГУСТАВ. Но я говорю на иврите.
АЙЗЕК. Вообще-то, да.
ГУСТАВ (продолжает читать свиток). Исайя и Иеремия…
АЙЗЕК. Короче, сколько?
ГУСТАВ. Двести тысяч крон.
АЙЗЕК. А в долларах? Сколько это будет в долларах?
ГУСТАВ. Сто тысяч. За вычетом одного и двух десятых процента комиссионных в соответствие с курсом доллара. Упсальский экспортный банк всегда к вашим услугам. (Достает чековую книжку, начинает выписывать чек.)
АЙЗЕК. Распишитесь на обратной стороне.
ГУСТАВ. Слушаюсь. (Отдает чек Айзеку.)
ВАФЛЯ (аплодирует). Я горжусь тобой! Я горжусь тобой!
Густав протягивает Айзеку руку на прощанье.
АЙЗЕК (пожимая ему руку). Будете в наших краях – заглядывайте.
ГУСТАВ. Может все-таки поклонитесь?
АЙЗЕК. Нет.
ГУСТАВ. Ни за что?
АЙЗЕК. Не дождешься. Сам кланяйся.
ГУСТАВ. Простите, что вы сказали?
АЙЗЕК. Я говорю, сам кланяйся.
Густав смущенно кланяется и уходит.
1970
