Текст книги "Парус и буря"

Автор книги: Ханна Мина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

– А Франция и Англия намного, что ли, лучше? Пораскинь умом, если он у тебя есть! Тоже, учитель, а сам думать не умеешь. Говоришь только то, что другие пишут. Читать мы и сами умеем.

– Зачем вы так? – вмешался опять Исмаил. – Мы ведь не спорим, а обмениваемся мнениями. Зачем же оскорблять друг друга?

– Всем известно, что Франция и Англия, – все так же спокойно продолжал объяснять учитель, – империалистические державы. Но ведь Германия тоже не колония, фашисты – те же империалисты, только еще хуже. Следовательно, они тоже наши враги. Почему же мы должны желать им победы? В любом случае они никогда не победят. И это очень хорошо!

– Победят!.. Вот увидишь, победят! Перед ними никто не устоял. И русские не устоят! Не сегодня завтра и они капитулируют перед Гитлером. Гитлера, устаз, никто не остановит.

– Нападение Гитлера на Россию – это его гибель. Наполеон тоже вторгался в Россию, а чем это кончилось? Нет, братец, Москва – это не Париж.

Поклонник Гитлера ничего не ответил. То ли он не знал, кто такой Наполеон, и ничего, естественно, не слышал о его походе в Россию, то ли он из предосторожности предпочел прекратить спор, увидев, что к их кружку подошел какой-то незнакомый человек.

Тот, очевидно, слышал все же конец их спора и, как бы резюмируя его, заключил:

– Время покажет, кто победит.

– Вот именно, – улыбнулся Кямиль. – Лучше и не скажешь.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 1

Прошло два с половиной года.

За это время и во всей стране, и в городе произошли довольно значительные события. Была провозглашена независимость страны. Наконец был избран парламент – первый парламент после формального провозглашения независимости. Победу на выборах одержал Национальный блок. Был избран президент, сформировано правительство. Ему подчинялись местные власти, жандармерия и полиция. Однако подлинная власть – армия, разведка, служба безопасности и другие наиболее важные государственные учреждения – по-прежнему находилась в руках французов и англичан. В стране, по существу, сложилось троевластие. Вопрос о выводе из страны французских и английских войск обещали обсудить только после окончания войны.

Неопределенность положения заставляла всех жить ожиданием. Немецкая армия была уже разгромлена на полях России. Она откатывалась все дальше и дальше на запад. По мере этого и от Латакии все дальше отодвигалась тень войны. Уже не наказывали так строго за нарушение светомаскировки. Исчезли очереди за хлебом и керосином. Оживилась жизнь и в порту.

Латакия вместе со всей страной с радостью и энтузиазмом приветствовала создание национального правительства и с нетерпением ожидала того момента, когда страна обретет наконец полную независимость, возьмет в свои руки всю власть, создаст свою армию и сама будет распоряжаться своей судьбой. Всю страну, а Латакию в особенности, по-прежнему беспокоила «деятельность» французской марионетки Сулеймана Муршида, который вынашивал планы отделения района Латакии в самостоятельное государство. Угроза осуществления этого сепаратистского плана все еще оставалась реальной.

Против Национального блока выступали, с одной стороны, те, кто ориентировался на Германию и связывал будущее страны с призрачной победой держав оси, а с другой стороны, те, кто требовал предоставления незамедлительной и полной независимости Сирии. Блок опирался в основном на часть местных крупных феодалов и национальной буржуазии, в интересах которых он и проводил свою политику. Сформированное национальное правительство действовало неуверенно, уходило от решения наиболее важных и острых вопросов, вызывая тем самым недовольство широких слоев народных масс и резкую критику со стороны оппозиции в парламенте. Присутствие союзных войск в стране в какой-то степени способствовало сближению точек зрения правительства и оппозиции по внешнеполитическим вопросам. Однако по внутриполитическим проблемам между ними шла острая борьба, которая принимала в парламенте форму не только словесных баталий, но и открытых столкновений, вплоть до кулачных потасовок. Состав оппозиции был очень разношерстным. В ней можно было встретить представителей помещиков и зажиточных крестьян, торговцев и мелкой буржуазии. Она имела довольно широкую социальную опору, пользовалась большой популярностью в стране и пускала в ход все средства, чтобы вытеснить Национальный блок и самой прийти к власти.

Колонизаторы, конечно, не дремали и старались извлечь для себя выгоды из создавшегося положения. Они, действуя за спиной, устанавливали контакты и с местными властями, и с оппозиционными силами, подстрекали их, разжигали еще больше противоречия между ними, стремясь расколоть, распылить патриотические силы, натравить их против левых элементов, поставить на пути их объединения всяческие преграды, лишить их уже достигнутых завоеваний.

Франция строила планы, как в конечном итоге остаться в Сирии, не предоставляя ей независимости; Англия развивала бешеную деятельность, чтобы вытеснить Францию и занять ее место. Монархисты из кожи вон лезли, чтобы уже сейчас подорвать закладывающиеся основы республиканского режима и расчистить путь для монархии. Что же касается широких народных масс, то они требовали немедленного вывода всех иностранных войск, создания своей армии и полной независимости и свободы. Именно эти вопросы обсуждались по всей стране, о них везде говорили, спорили, вокруг них разгорались дискуссии и шла упорная постоянная борьба…

В просторном гараже Надима Мазхара на центральной площади города собралось несколько человек – наиболее влиятельных людей квартала Шейх Захир.

Площадь эта почти круглая. От нее веером расходятся длинные улицы и короткие переулки. Через нее же проходит и главная магистраль, пересекающая весь город. Прямо напротив гаража Мазхара – полицейский участок. Вдоль тротуаров, как бы окаймляющих площадь, разместились рестораны, кофейни, харчевни. Чуть в глубине – школа для мальчиков. В самом центре – стоянка для автомашин и извозчиков. Рядом с нею – бензозаправочная станция. К площади примыкает небольшой общественный парк, огороженный железной решеткой.

– Я слышал, что скоро выпустят часть арестованных, – негромко сказал Надим Мазхар.

– Значит, правительство все же предприняло кое-какие шаги?

– Предприняло, только не в том направлении! – желчно заметил Надим.

– А как же тогда понять освобождение арестованных?

– А я же сказал, что освободят не всех, а только часть. Именно тех, кто был раньше влюблен в Гитлера, а теперь вроде раскаялся. А истинных патриотов, которые выступают против колонизаторов и их прислужников в правительстве, тех оставят за решеткой.

– Ну а как же доктор Субхи?

– Доктора они с удовольствием сгноили бы в тюрьме. Англичане всячески его истязают, применяют даже пытки. Они ни за что не хотят его выпускать. Но он все-таки выйдет на свободу. Его все уважают. Ведь многие знают, что он оставил свою врачебную практику и с оружием в руках боролся за освобождение Палестины.

– Что правда, то правда. Достойный человек. Он, говорят, и как врач пользуется большим авторитетом. Про него в народе много всяких чудес рассказывают. Почти мертвых ставил на ноги.

– Это лишний раз доказывает, что он не только о себе думает. Если бы он хотел, то мог бы стать самым богатым человеком в городе, а он оставил все, что имел, и уехал воевать в Палестину. И вот такой человек брошен в тюрьму, а эти краснобаи в Дамаске сидят в мягких креслах и палец о палец не хотят ударить, чтобы добиться его освобождения. У них другие заботы. Они устраивают дела своих родственников, проталкивают на теплые места всяких жуликов и проходимцев, расставляют везде верных им людей. Слышали, например, они подбивают одного человека, имеющего свои автомашины, открыть здесь у нас, в Шейх Захире, большой гараж, только чтобы насолить нам.

– Хитро задумано! – заметил кто-то. – Своя рука в порту, теперь хотят иметь руку в Шейх Захире. Не выйдет! Пусть только попробуют!

– От них всего можно ожидать.

– Гадостей можно любых ожидать, а вот на добрые дела они не способны. Вот отчего до сих пор гуляет на свободе Сулейман Муршид. Почему они его не схватят? – сказал Надим.

– Разве губернатор решится на это?

– Губернатору можно было бы и приказать, если бы наши депутаты в Дамаске как следует нажали на правительство.

– Разве наши депутаты на что-нибудь способны?

– Вот именно! Сидят там в рот воды набравши. И пикнуть боятся. Их и голоса никто не слышал. А вот другие депутаты – из Халеба, Хомса, Хамы – выступают, спорят, доказывают, защищают права своих провинций. Наши депутаты заняты больше своими собственными делами, как бы у кого оттяпать и закрепить за собой кусок земли, проделать еще какую-нибудь аферу. Так и мотаются между Дамаском и Латакией. Ни о чем другом думать не хотят. Они своего уже достигли. Для них борьба уже закончена. А вот если Сулейман Муршид и сепаратисты зашевелятся завтра снова, кто даст им отпор? Армии как не было, так нет и до сих пор. Какое же это государство без своей армии?

– В самом деле, когда же у нас будет своя армия?

– И когда Франция выполнит свое обещание?

– Жди, жди! Она и не собирается его выполнять. Она думает о том, как бы забрать его обратно. Вчера я был у Хейрибека, – понизив голос, продолжал Надим. – Так он говорит, что если правительство не решается действовать и не уверено в своих силах, то оппозиция не намерена сидеть сложа руки. У нас, говорит, достаточно сил, и мы перейдем скоро от слов к делу.

– Они тоже себе на уме…

– Это само собой разумеется, – согласился Надим.

Раздался телефонный звонок. Надим снял трубку. Он слушал, и лицо его становилось все более хмурым.

– Ну вот, тоже, наверное, проделки депутатов! – сказал он зло, швырнув трубку. – Звонили из порта. Машины простаивают пустые, а люди Абу Рашида нарочно тянут с погрузкой. И нам самим не дают грузить. А попробуй пожалуйся, сам же и будешь виноват. Можно было бы дать им открытый бой, но заранее уверен, что проиграем. Абу Рашид двинет в ход и депутатов и губернатора. Разве плетью обух перешибешь? Что же, поеду, посмотрю сам, что там делается.

Надим взял стоявшую в углу палку, с которой он никогда не расставался, и, вскочив в кабину грузовика, мрачно бросил шоферу:

– Поехали!

Все поднялись и тоже стали расходиться. Площадь вдруг наполнилась шумом: это в школе кончились занятия и мальчишки с радостным криком вырвались на волю. Прямо через площадь два жандарма вели в полицейский участок какого-то парня, щедро награждая его по дороге тумаками. На минуту они замедлили шаг. Перед ними по тротуару, виляя бедрами, неторопливо прошествовала расфуфыренная девица, оставляя позади себя резкий запах дешевых духов. И жандармы, и все мужчины, сидевшие напротив в кофейне, как по команде повернули головы, провожая ее долгим оценивающим взглядом.

ГЛАВА 2

Он вдруг почувствовал, что тело отказывается ему повиноваться, не шевельнуть ни ногой, ни рукой, ему стало страшно, и он проснулся…

Кямиль, придя из школы, пообедал и прилег отдохнуть. И сразу же заснул. Ему приснилось, что идет он по прямой дороге, обсаженной с обеих сторон деревьями. Возможно, это даже не дорога, а длинная аллея. Вдруг откуда-то из-за деревьев появляется девушка. Конечно, это дочь их соседа! Она подходит к нему вплотную и приветливо улыбается. Не поверив своему счастью даже во сне, Кямиль думает: уж не снится ли это ему? Но только он подумал это, а она уже тянет к нему руки и льнет к его щеке. Он чувствует ее горячее дыхание и ощущает даже трепет ее тела. Голова у него идет кругом. Сердце замирает. Он пытается обнять ее, но она выскальзывает из его рук. Потянулся за ней – не достал. Хочет догнать ее, но ноги не слушаются. И вот он видит, что она улетает от него. Он кидается к ней и вдруг чувствует, что тоже отрывается от земли и как-то легко парит в воздухе, будто у него крылья появились. Потом опустится, оттолкнется и опять летит. Летит, а догнать ее не может. Он устремляется за ней, забывая уже отталкиваться от земли. И тут чувствует тяжесть – ноги и руки перестают его слушаться, – и он камнем падает вниз…

Кямиль открыл глаза и с удивлением обнаружил, что лежит в своей комнате. Жалюзи спущены. Но через приоткрытую дверь и из щелей жалюзи пробивались полоски дневного света. Кямиль испугался, что уже позднее утро и он опоздал в школу. Но тут же вспомнил, что сейчас солнце уже садится – ведь он прилег отдохнуть после обеда. Из соседней комнаты доносились женские голоса. Кямиль сладко потянулся и, улыбнувшись, снова закрыл глаза, как бы стараясь продлить неожиданно оборвавшийся приятный сон.

Он пролежал так еще несколько минут, старательно собирая осколки разбитого сна и составляя из них образ любимой девушки. Он вспоминал ее лицо, губы, глаза, волосы. Они несравненно прелестнее наяву, чем во сне. Но как бы он хотел, чтобы то, что ему снилось, происходило не во сне. Он даже готов был бы снова перенести те же страхи и боль. Лишь бы опять испытать те сладостные минуты неповторимого опьянения, от которого он и сейчас все еще чувствует разлившуюся по всему телу негу. Пора бы уже и подниматься, но как не хочется расставаться с этим приятным состоянием. Что с ним такое происходит? Ведь он не лежебока, не лентяй. Ему и раньше случалось видеть, пожалуй, еще более сладкие сны. Но такое чувство, такое ощущение – это с ним было впервые. И почему так волнуют его сегодня эти незнакомые женские голоса в комнате сестры? Он и раньше слышал их часто, но никогда они его так не волновали. А может быть, это пришла она?

Кямиль потянулся к тесемке и с шумом поднял жалюзи, давая тем самым знать, что он проснулся. Через несколько минут дверь открылась и вошла мать с чашечкой черного кофе. Он спросил, кто у них в доме. Это к сестрам пришла портниха. О дочери соседа – ни слова, значит, ее нет здесь. Чтобы не выдать своего разочарования, Кямиль не стал ее больше ни о чем расспрашивать и потянулся за сигаретами. Мать вышла. Его старшая сестра не хуже других девушек, которые вышли замуж. Но нужда заставила ее работать. Она пожертвовала своим будущим, чтобы помочь ему получить образование. Потом умер отец, жить стало еще труднее, младшая сестра тоже вынуждена была пойти на работу. Обе они трудились и день и ночь, чтобы как-то прокормить семью. Теперь настала его очередь. Он тоже должен приносить жертвы ради их благополучия, как они пожертвовали своей молодостью для того, чтобы он стал на ноги и выбился в люди. Но почему? Почему люди обязательно должны приносить жертвы? Значит, в жизни устроено что-то не так. Их семья не исключение, многие живут еще хуже.

Каждый раз, когда Кямиль размышлял о своей жизни, сравнивал ее с жизнью других, он всегда невольно приходил к выводам, касающимся судеб страны и даже человечества в целом. Он чувствовал себя частицей огромного мира. Если ему плохо, то это потому, что в мире существует много несправедливости.

Свои политические взгляды Кямиль от семьи не скрывал и открыто высказывал их. Домашние относились к ним по-разному. Мать слушала испуганно и постоянно предостерегала его, чтобы он был благоразумным и осторожным в своих высказываниях, а то это до добра не доведет. Младшая сестра соглашалась с его суждениями, но не верила, что можно что-либо изменить. И только старшая сестра разделяла и полностью поддерживала его. Испытав на себе тяжесть труда и чувствуя себя одной из жертв той социальной несправедливости, о которой говорил Кямиль, она вместе с ним горячо желала преобразований и изменений в этой скучной, однообразной и серой жизни…

Задумавшись, Кямиль не заметил, как опять в комнату вошла мать.

– Мы сегодня собираемся пойти в гости к нашей тетушке, – сказала она. – Ты пойдешь вместе с нами или потом один подойдешь?

– А что у нее делать? Вам именно к ней хочется пойти?

У Кямиля чуть не сорвалось с языка: «Почему бы вам не провести вечер у соседей». Но он вовремя остановился. Ведь все равно побыть с ней наедине он не сможет. Так какая для него разница, куда они пойдут – к тетушке или к соседям. К тому же он обещал вечером прийти в кофейню Таруси. Там сегодня собираются моряки, с которыми надо будет обсудить ряд вопросов. Наверняка засидятся до полуночи. Да и мать хорошо знала, где он обычно проводит вечера, и заранее была уверена, что он не пойдет с ними ни сейчас, ни позже, но спросила просто так, по привычке, когда его ждать дома.

– Ну а если не к тетушке, так к кому же нам еще пойти? – хитро улыбаясь, спросила мать. – Покажи нам наконец тот дом, куда нам следует заглядывать почаще!

– Ладно, скоро покажу. Наберитесь терпения.

– Что-то даже не верится!

– Почему? Я же тебе говорил, что у меня уже есть кое-кто на примете.

– Дай бог, дай бог!

– А чего тебе так не терпится, чтобы я быстрее влюбился?

– Чтобы порадоваться твоему счастью.

– Только ли? А может быть, чтобы я не ходил на всякие собрания?

– Это тоже, – согласилась она.

– Ладно, так и быть. Завтра же влюблюсь! Посмотрю, понравится ли тебе мой выбор.

– Ради аллаха, покажи, да побыстрее.

– Тебе только ее показать или всех, кого я люблю?

– Как хочешь, но…

– Но разве ты не знаешь, что я сейчас уже сделал свой выбор, – сказал Кямиль смеясь.

А сам подумал: «Да, я давно сделал свой выбор не только умом, но и сердцем. Путь, который я избрал, – это путь борьбы, ему нужно быть верным, как своей любви. Мама этого не понимает. Ей это надо объяснить. Но как?»

Оставшись опять один, он обрадовался, что сможет немного поразмышлять за чашкой кофе. Это всегда доставляло ему удовольствие. А сейчас он был в каком-то особом, приподнятом настроении. Причиной этого было не только предчувствие личного счастья. Радовали и происходящие вокруг события: не за горами была победа над Германией, фашизму приходит конец, Гитлер обанкротился, развеян навсегда ореол возможного освободителя, который существовал в сознании некоторых отсталых людей, сбываются многие его предсказания, с помощью которых он пытался разубедить в спорах своих противников. Под влиянием этих событий совершаются важные сдвиги в сознании людей, теперь они все чаще задумываются над тем, что происходит в мире и в стране, делают из этого правильные выводы, он нашел верных друзей, на которых можно положиться, и среди них Таруси, с которым он особенно сблизился в последнее время.

Женские голоса и смех за дверью зазвучали еще громче, они отвлекли его от этих радостных мыслей. Казалось бы, он должен был уже привыкнуть к шумной атмосфере дома, в котором был только один мужчина и три женщины: мать и две сестры. Ему, конечно, было бы лучше отделиться от них и жить самостоятельно. Но надо было мириться со многими неудобствами, ибо, если семья будет жить на два дома, он не сможет ее обеспечить. И так они едва сводили концы с концами. В душе он долго надеялся, что сестры выйдут замуж и тогда он останется один с матерью. Потом его мечты стали более скромными – хотя бы выдать замуж только младшую сестру. Но мечты остались мечтами, а сестры – старыми девами. Горько было сознавать, что причиной всему только их бедность.

ГЛАВА 3

Собрание портовых рабочих длилось уже больше часа. Когда учитель Кямиль пришел в кофейню Таруси, оно было в самом разгаре. Представители грузчиков – их было не так много – собрались специально, чтобы обсудить некоторые статьи закона о труде, который должен был вступить в действие. Кямиль объяснил грузчикам значение самого закона и смысл его отдельных статей.

После ухода рабочих Кямиль остался в кофейне. Он сел за столик в углу и стал просматривать местную газету. В простых, так называемых народных кофейнях он чувствовал себя как дома. Ему доставляло удовольствие слушать споры посетителей, он мог часами прислушиваться к их беседам и рассказам о жизни, а если надо, мог и вмешаться в разговор, направив его в нужное русло. А главное – за что и любили все Кямиля – он умел не только доходчиво, простыми словами объяснить сложные вопросы, но и внимательно, не перебивая, слушать людей, выказывая тем самым уважение к ним.

Таруси, часто наблюдая за ним со стороны, не переставал удивляться его умению общаться с людьми, его неиссякаемой энергии и прямо-таки юношеской страсти, с которой он может часами обсуждать запутанные политические проблемы или какой-либо частный вопрос о трудовом законодательстве, не имеющий к нему лично никакого отношения. Таруси никак не мог понять, что движет такими вот людьми, как Кямиль, которые, отстаивая свои взгляды, готовы пожертвовать собственным благополучием и отдать все силы во имя осуществления идеи, о которой раньше они и понятия не имели.

Когда в кофейню вернулся Абу Мухаммед, Таруси, перепоручив ему своих посетителей, подошел к столику Кямиля.

– Ну, до чего договорились, на чем остановились? – спросил его Таруси.

– Остановились пока на полпути…

– А когда же подойдем к концу?

– Кто идет, тот рано или поздно дойдет.

– В том-то и дело, что мы, мне кажется, топчемся на месте, а вперед не движемся.

– Почему? Движемся, но медленно, – возразил Кямиль, – А прогресс все-таки есть. Так что надо запастись терпением. Самому не обгонять и других за полу не держать.

– Что-то я не очень верю в твое спокойствие, – сказал Таруси, пристально посмотрев Кямилю в глаза. – Я ведь вижу, у тебя самого внутри все кипит и ты только сдерживаешься, чтобы не взорваться.

– Когда-то я взрывался быстро, а теперь стараюсь держать себя в руках, иногда это удается. По крайней мере, – улыбнулся Кямиль, – и здесь есть кое-какой прогресс. Ну а что у тебя нового?

– Да ничего особенного. Главные-то новости у тебя. Ты ведь теперь больше меня знаешь, что происходит в порту. Как там, кстати, Абу Рашид?

– Абу Рашид в курсе тех разговоров, которые ведутся здесь, в кофейне. Знает, что рабочие тут собираются.

– Ну и пусть себе на здоровье знает! Если хочет, может еще раз Салиха Барру в гости к нам прислать, мы его примем, – сказал Таруси, гневно блеснув глазами.

Кямиль засмеялся и дружески похлопал Таруси по руке.

– За тобой как за каменной стеной, Таруси! Все тебя за это любят. Если удастся объединить портовых рабочих и создать организацию, в этом будет и твоя большая заслуга. Все тебе скажем спасибо.

– Я не за спасибо это делаю, – ответил Таруси после непродолжительного молчания. – Это мой долг, что ни говори, а я ведь моряк и имею какое-то отношение к порту. Не забывай поэтому, что я тоже хочу быть в курсе дел. Вот ты меня и посвяти. Расскажи, что там творится, о чем говорят, что собираются делать.

Кямиль подробно рассказал ему все, что узнал от грузчиков. Объяснил Таруси, какое важное значение будет иметь создание профсоюза портовых рабочих.

Для этого необходимо провести большую подготовительную работу, как можно чаще встречаться с рабочими и проводить собрания их наиболее активных представителей. Кямиль поведал ему о новых столкновениях рабочих с Абу Рашидом и их стойкости. Привел примеры вопиющего беззакония и самоуправства Абу Рашида.

Таруси слушал его, то согласно кивая головой, то на ходу вставляя какое-нибудь крепкое словечко, то с жаром комментируя рассказанный Кямилем случай, то добавляя новые факты.

– Вот как ты загорелся, – с улыбкой заметил Кямиль. – А удивляешься, когда другие с жаром говорят о политике.

– Политика далеко, а порт близко, вот почему и волнуют меня дела порта.

– Разница невелика! Ведь и с политикой мы сталкиваемся каждый день и должны иметь свое мнение. Вот тебя занимают дела порта и у тебя о них есть свое мнение. Однако твои взгляды находятся во взаимосвязи со взглядами других людей, как и все в мире. Без борьбы мы не сможем добиться независимости, а если не признают нашу независимость, то тем более не признают прав рабочих.

– Тут я с тобой согласен. Судьба нашей страны, борьба за независимость – это и я принимаю близко к сердцу. Я только удивляюсь, когда люди кипятятся, хватают друг друга за грудки, говоря о Германии, о России, о всяких там мировых проблемах.

– Мировые проблемы непосредственно связаны с нашими собственными и, безусловно, оказывают на них влияние. Победила бы Германия – мы попали бы в рабство, оказались бы под игом фашизма. А что такое фашизм – ты сам знаешь. Хуже всякой чумы. Германия проиграла войну. В числе победителей оказались и Англия и Франция. Теперь они пытаются лишить нас независимости, которую сами же нам обещали. Хотят нас обмануть. Но это им не удастся. Почему? Потому что мир уже не тот, многое изменилось. Теперь у нас есть надежный и сильный друг.

– Я, конечно, догадываюсь, кого ты имеешь в виду, и согласен с тобой, – сказал Таруси. – Но согласен ли с тобой, например, Абу Хамид?

– Абу Хамид тоже рано или поздно разберется, где белое, а где черное.

– Вряд ли. Что-то не верится. Горбатого, говорят, могила исправит.

– Ну зачем же так? Абу Хамид честный человек, но только он заблуждается. Постепенно поумнеет, разберется что к чему и поймет, кто был прав и где истина, – уверенно сказал Кямиль.

«Ведь ты тоже когда-то ошибался, – подумал Кямиль. – Не верил, что можно объединить рабочих в порту. Поднимал на смех тех, кто говорил об этом. А теперь вот они проводят собрания в твоей кофейне и обсуждают вопросы своей будущей организации. И ты вместе с нами! Помогаешь нам в наших делах и в нашей борьбе».

Может быть, Кямиль и решился бы высказать вслух в какой-то форме свои мысли, но в это время в дверях кофейни появился Надим Мазхар, и Таруси поднялся ему навстречу. Обменявшись приветствиями, они уединились в другом углу, а Кямиль снова углубился в чтение газеты.