Текст книги "Парус и буря"

Автор книги: Ханна Мина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Таруси решил повременить с ответом Надиму. Не говорить пока ему ни да, ни нет. Сделать вид, что прислушался к его совету, и попросить у него отсрочки для окончательного ответа. Мол, надо еще подумать и все взвесить.

Надим остался доволен. Значит, не все еще потеряно. Нить надежды не порвана. Семя, которое он бросил, еще не проросло, но уже пустило корешки. Теперь нужно только подождать. А через два-три месяца или, может быть, раньше он возобновит свою атаку. Пусть Таруси наслаждается пока морем, плавает, гуляет на вольном просторе. А тем временем Надим придумает, как лучше его заарканить. Можно, например, заранее распустить в порту слухи, будто Таруси дал согласие заняться перевозкой грузов и подыскивает для этого баржи. Уже одних таких слухов будет достаточно, чтобы вывести из себя Абу Рашида, заставить его понервничать…

Пусть это будет небольшой шаг. Может быть, и не по самому прямому пути. Но он сделан в правильном направлении. Он тоже приближает к намеченной цели. За ним последуют второй, третий… В конце концов Надим добьется своего. Важно то, что удалось все-таки раскачать и сдвинуть с места Таруси. Больше он не будет сидеть в своей кофейне. Уйдет в море. А из моря рано или поздно все равно вернется в порт. Это, безусловно, его победа, победа Надима.

ГЛАВА 3

Народный блок все более теснил своих противников и в Латакии, и в других городах страны. Но оба блока мало чем отличались друг от друга – как близнецы, имеющие только разные имена. Их породила одна и та же социальная среда, они ориентировались на одни и те же силы и в борьбе друг с другом прибегали к одним и тем же методам и приемам. Каждая из этих партий старалась привлечь на свою сторону как можно больше влиятельных людей в любой деревне, в любом городском квартале, захватить ключевые позиции в основных сферах общественной и экономической жизни и пробиться к власти, не брезгая никакими средствами для достижения этой главной цели.

После окончания войны Народный блок, как оппозиционная партия, оказался в более выгодном положении. Используя растущее недовольство широких народных масс злоупотреблениями и бездеятельностью властей, которые достаточно уже дискредитировали себя перед народом, сторонники оппозиционного блока развернули широкую кампанию против своих противников, припирая их своими лозунгами к стене и не забывая в то же время подставлять, где нужно, лестницы, чтобы самим поскорее вскарабкаться на вершину власти.

Люди смотрели на жизнь по-новому, сопоставляя все те жертвы и лишения, которые им пришлось перенести во время войны, с существующими условиями мирной жизни и с теми заманчивыми обещаниями, которыми так щедро кормило их все эти годы правительство. Нельзя было уже требовать от народа новых жертв, объясняя все это тяготами военного времени. Отменены были и комендантские часы, и светомаскировка. Не существовало запретов, ограничивающих движение транспорта. Ушли в прошлое продовольственные карточки и талоны на бензин. Исчезли очереди у хлебопекарен и длинные хвосты подвод и машин у зернохранилищ и складов топлива. Теперь гораздо больше стало и продуктов питания, и других необходимых товаров. Во всяком случае, потребности в них были почти удовлетворены. Но по-прежнему оставались невыполненными главные требования народа – об отмене устаревших законов, о проведении в стране радикальных реформ, о создании национальной промышленности, об уничтожении коррупции и взяточничества, о смене всего старого, разложившегося аппарата государственной власти. Но все эти требования сводились всегда к главному – немедленному выводу иностранных войск из Сирии и созданию национальной армии. Народный блок, спекулируя на этих законных требованиях и патриотических чувствах народа, всячески будоражил общественное мнение страны, разворачивая широкую кампанию критики правительства, извлекая из нее политические выгоды для себя.

Война не прошла бесследно. Она изменила соотношение сил в мире, изменила и самих людей. Они стали более решительными в борьбе за осуществление своих законных прав… Их голос теперь звучал все громче и настойчивее. Они стали политически более зрелыми. Значительно расширился их кругозор – обманывать их становилось труднее. Колонизаторы больше не могли распоряжаться судьбой народа по своему усмотрению. Народ сам заявлял о своем праве решать свою судьбу. Он настоятельно требовал вывода иностранных войск, осуществления глубоких революционных преобразований во всех сферах жизни. Страну лихорадило. Повсюду кипели политические страсти. Разгорались споры и в университетах, и в кофейнях, и в мечетях, и на улицах. Они принимали особенно острый характер там, где в противоборство вступали сторонники двух соперничающих между собою партий. Чтобы убедиться в этом, достаточно заглянуть в любую кофейню, хотя бы вот в эту, в квартале Шейх Захир, которую особенно часто посещают люди Надима Мазхара.

– Объясни нам, когда же будут выведены иностранные войска? – настойчиво пытал Исмаила Кусу один из посетителей. – Война вроде кончилась, а они не спешат уходить. И твое правительство помалкивает. Почему же оно не создает свою армию?

– Всякому овощу свое время, – уклончиво ответил Исмаил.

– Ну а сейчас какому овощу время?

– Наверное, сразу всем овощам, которыми только можно набить брюхо! – сострил кто-то, стараясь все-таки вызвать Исмаила на спор.

– Уж так устроен человек, ему всегда кажется, что кто-то другой делает плохо, и поэтому он его критикует. Неужели вы можете утверждать, что Национальный блок бездействует?

– Нет, почему же? Он действует. Только не так, как надо! Сколько еще можно терпеть такую власть? Когда Франция наконец выведет свои войска?

– Скоро…

– Мы уже давно слышим эти обещания. Два года назад нам тоже говорили «скоро».

– Тогда шла война…

– Ну а теперь-то она кончилась?

– Да, кончилась. Но для вывода войск требуется время. Необходимы переговоры. А при переговорах нужны выдержка и терпение, чтобы добиться четких обязательств.

– Обещания дадут, но кто сможет нам гарантировать их выполнение?

– Англичане.

– Не смеши людей! Нашли кому верить! А чем Англия лучше Франции? Те же колонизаторы, только еще коварней и хитрее.

– Вы меня не так поняли… Я имел в виду, что англичане дали официальные гарантии нашим лидерам.

– Кто же это такие «наши лидеры»? Уж не твой ли хозяин?

– Ну ват, всегда так! – обиделся Исмаил, – Мы говорим о серьезных вещах, а вы переходите на личности!

– Не забывай, Исмаил, что ты находишься в Шейх Захире, а не в порту, – как бы шутя сказал Надим Мазхар, появляясь в дверях кофейни.

Головы всех присутствующих повернулись в сторону Надима, который, вдруг став серьезным, продолжал:

– Здесь люди больше доверяют Народному блоку. И переубедить их тебе не удастся. Только головную боль наживешь…

Надим подошел к столику, где шел спор. Все встали, почтительно его приветствуя. Надим уселся в середине кружка, и разговор снова пошел о проблемах, которые всех сейчас волновали. Обменивались и последними новостями, и последними слухами. Всех интересовало, с какими вестями пришел Надим.

– У меня вести не очень утешительные, – хмурясь, сказал он.

– Что случилось? Не пугай нас, Надим!

– Пугаться пока нечего. Но насторожиться следует. Муршид опять начал мутить воду. Вчера его головорезы совершили нападение на полицейский участок в Джубе…

Да, это и правда невесело. Раз зашевелились и люди Сулеймана Муршида, значит, могут снова наступить в Латакии смутные времена, как в тридцать шестом году[10]10
  Стремясь сохранить в Сирии колониальный режим, французский империализм провоцировал в Латакии, Джебель-Друзе и Джезире, входивших в состав Сирии как автономные области, феодальные мятежи, направленные против независимости и единства страны, которые имели место в 1936 г. и в последующие годы.


[Закрыть]. Неужто он опять задумал какую-нибудь авантюру? Во всяком случае, это ничего хорошего не обещает.

ГЛАВА 4

Таруси протянул Рахмуни руку, и тот крепко ее пожал. Если мужчина дает слово, он должен его сдержать. Если же моряк в присутствии своих товарищей вот так пожимает руку другого моряка, этого достаточно, чтобы навсегда скрепить их договор. Рукопожатие заменяет любую печать. Но Рахмуни сделал даже больше, чем этого требовал старый обычай: он крепко обнял Таруси, и они поцеловались. Моряки, присутствовавшие на этой церемонии в кабинете начальника порта, пожелали им счастья и успеха. Теперь их соглашение можно считать официально оформленным. Отныне они компаньоны.

Взволнованный тем, что произошло за эти несколько минут, Таруси сидел притихший, опустив глаза. Чтобы справиться с нахлынувшими на него чувствами и как-то успокоиться, он свернул сигарету и затянулся. Время от времени кто-нибудь подходил к нему, чтобы по традиции поздравить с заключением сделки. Таруси благодарил, а сам с нетерпением ждал, когда же наконец кончится эта утомительная процедура и он останется наедине со своими мыслями. Ему необходимо осознать происшедшее. Разобраться в тех неясных и противоречивых чувствах, которые обуревали его сейчас.

Правильно ли он поступил, согласившись стать совладельцем нового судна? Не делает ли ошибку, возвращаясь в море таким вот образом? Стоит ли сразу обрывать все нити, которые связали его за эти годы с берегом? Что делать с кофейней? Все произошло так неожиданно, что он даже не сумел разобраться во всех своих мыслях и сомнениях. Он снова разворачивает парус, который столько лет был свернут в ожидании своего часа. Море вновь становится его домом. Но почему все то, чего долго ждешь, всегда приходит неожиданно? Неужели нельзя найти такого пути, который привел бы тебя из твоего вчерашнего дня в завтрашний без тревог и душевных потрясений?..

Только к полудню все стали расходиться. Таруси тоже поднялся и медленно побрел по знакомой дороге в свою кофейню. Сколько раз он ходил по этой дороге! Она смертельно ему надоела. Вчера еще он ненавидел эту опостылевшую ему дорогу. А сегодня он бредет по ней с грустью, как по самой любимой тропинке. Ему все сейчас представляется совершенно в ином свете. На все он смотрит другими глазами. Кофейня, которую он считал своей тюрьмой, кажется ему теперь чуть ли не райским уголком. Он спрашивал себя: счастлив ли он? И не мог ответить на этот вопрос. Он ставил вопрос по-другому: удручен ли он всем происшедшим? И тоже не находил в своей душе ответа…

Так и не найдя ответа на мучившие его вопросы, со смятенным чувством он вернулся в кофейню. Он не мог долго оставаться наедине со своими мыслями и сомнениями. И он поделился ими с Абу Мухаммедом и Хал ил ем. Новость быстро облетела всю кофейню, а через несколько часов ее обсуждали уже во всем городе.

События развивались стремительно. Таруси должен был не отставать от жизни – решать и действовать быстро и оперативно. Но он явно не был готов к этому. Он вдруг словно лишился твердости, решительности, энергии, которые всегда были ему свойственны и которые именно теперь были так ему необходимы. Вместо того чтобы предпринимать что-то, он находил для себя всяческие предлоги, чтобы оправдать свою медлительность и бездеятельность. Рахмуни он сказал, что не отказывается быть капитаном на новом судне, но какое-то время ему нужно еще побыть на берегу.

– Совсем недолго, Селим, пока я не устрою все свои дела, – объяснил Таруси. – Тогда я со спокойной душой смогу плыть куда угодно.

Рахмуни не возражал. Он предоставил ему полную свободу действий.

– Я тебя не тороплю, – сказал он. – Улаживай спокойно свои дела. Как управишься, сменишь меня.

Захватив с собой Ахмада, Рахмуни ушел в первый рейс, а Таруси остался на берегу улаживать, как сказал Рахмуни, свои дела. И с этим он не спешил. Вовсе не потому, что Рахмуни на все соглашался. Нет, ему самому почему-то не хотелось спешить, торопить и без того довольно быстро развивающиеся события. Он словно со стороны наблюдал за собой и никак не мог понять причин охватившего его внутреннего беспокойства. То ли это естественное состояние возбуждения в преддверии новой, радостной полосы жизни, которую он так долго ждал? А может быть, это грусть – ведь предстоит разлука с Умм Хасан. Да и шуточное ли дело – бросить кофейню, которую он сам, своими собственными руками построил на голых скалах и с которой сжился как с родным домом? Десять лет прошло вот здесь, на берегу моря, в мечтах о дальних странствиях, о том дне, когда он снова уйдет в плавание на своем судне и будет кочевать из порта в порт, подставляя лицо морским ветрам – ветрам свободы. Десять лет, которые он считал бесполезно прожитыми, он ждал этого светлого дня. И вот теперь, когда этот день настал, какое-то необъяснимое волнение мешает ему полностью насладиться одержанной с таким трудом победой. Разве плавание перестало быть его заветной мечтой? Разве он не хочет иметь свое судно? Может быть, его не прельщает больше бродяжья жизнь капитана? Может быть, она утратила в его глазах прежнюю привлекательность? Или он пугается компаньонства? Но ведь другого такого счастливого случая стать пусть не полным, но все же владельцем судна может и не представиться! Для чего, спрашивается, он просидел тогда десять лет на этих скалах? Во имя чего принес столько жертв? Неужто раз и навсегда отказаться от всех чаяний и надежд, которыми он жил все эти годы?

Таруси, погруженный в думы, сидел на краю обрыва перед самой кофейней. Светало… Солнце, проснувшись, но не решаясь сразу показать свой лик из-за вспыхнувшего кумачом горизонта, протягивало только свои лучи, раздвигая над морем прозрачно-дымчатую легкую вуаль тумана. Море, будто предвкушая радость встречи с солнцем, затрепетало, взволнованно зашепталось о чем-то сокровенном с задумчивым берегом. Чайки, расправив свои белые крылья, парили над самыми волнами, словно стараясь подслушать, о чем это они шепчутся. Терпкий, щекочущий нозд ри запах моря бодрил и в то же время дурманил. Занималась заря нового дня…

Таруси закурил. Глубоко затянулся и, выпуская дым, устремил взгляд вдаль, туда, где море сливалось с синью неба. И ему показалось, что мучившие его мысли вдруг, обретя ясность, невидимыми нитями стали связывать стирающееся в памяти прошлое со смутно проступающим в тумане будущим. А не проистекает ли его медлительность из появившейся у него новой потребности осознать и понять все происходящее вокруг него, осмыслить свои действия и в прошлом и в настоящем, каждый свой новый шаг и, прежде чем его сделать, убедиться в правильности выбранного пути? Перед его мысленным взором, как кадры киноленты, проходила вся его жизнь. Вспоминая и связывая между собой различные события, факты, поступки, перебирая в памяти все пережитое, Таруси остановился вдруг, пораженный, на последнем отрезке своего жизненного пути – на той памятной ночи, когда он спасал Рахмуни, на том потрясении, которое ему пришлось испытать. Он и теперь не мог понять, как все это могло произойти. Неужто все это было? Как он осмелился бросить вызов самой смерти? Ведь шхуна Рахмуни была осуждена на верную гибель. Это был просто-напросто кусок дерева со сломанной мачтой, без паруса, непонятно как державшийся на воде. И он ее спас! Не случись такое с ним самим, он никогда бы никому не поверил. Нет, это был даже не риск, это был безрассудный шаг, на который любой нормальный человек никогда не решился бы. Он пошел на это наверняка не в своем уме, потеряв всякое ощущение реальности. Невозможно даже представить себе, что он вплавь добрался до шхуны и сумел ее довести до порта. Может быть, все это приснилось ему? Неужели человек способен сам кинуться навстречу смерти, забыв о том, как прекрасна жизнь?..

А жизнь со всеми ее трудностями и невзгодами была прекрасна – как вот это июньское утро.

ГЛАВА 5

В кофейне Абу Заккура было, как всегда, людно – не сразу найдешь свободное место. Хозяин кофейни, краснощекий великан с пышными, закрученными кверху усами, стоял за перегородкой. Пощипывая усы, он время от времени косил взгляд в сторону двери, явно кого-то поджидая.

В дальнем углу на своем обычном месте сидел со скучающим видом всеми забытый и заброшенный Абу Хамид. Его группа давно распалась. Никто больше не спрашивал у него о последних новостях. После того как Германия капитулировала, он стал мишенью для насмешек.

– Абу Хамид, а как поживает твой Юнис? – подтрунивали над ним знакомые. – Как же это ты его не раскусил? Распинался по радио, прославлял великую Германию, а сам, оказывается, работал на англичан! Вот тебе и Юнис!

Абу Хамид, после того как его совсем извели подобными шутками в кофейне Ибн Амина, перебрался из квартала Шейх Захир в квартал Шахэддин, в кофейню Абу Заккура. Теперь он уже не бегал делиться новостями, а большую часть времени проводил в своей кузнице на рынке, которую совсем было забросил из-за этого проклятого Юниса.

Под навесом за столиком в кругу наиболее солидных и почтенных посетителей сидел Исмаил Куса, который, как всегда, рассуждал о политике и, как всегда, защищал правительство. Остальные же внимательно слушали его. Исмаил Куса был здесь как бы представителем и защитником правящего блока, к которому многие имели свои претензии. Поэтому ему приходилось отбиваться от разных нападок на блок, разъяснять его политику, отвечать на вопросы, зачастую довольно каверзные. Исмаил ссылался на всякие трудности, на особые условия, на объективные обстоятельства, на соображения высшей политики и уверял, что Франция обязательно выведет свои войска. Но на вопрос, когда же это произойдет, он не мог дать вразумительного ответа и только беспомощно разводил руками.

А народ – не только в Латакии, но и во всей Сирии – именно этот вопрос больше всего волновал и тревожил. В Дамаске и во многих других городах страны вспыхивали забастовки, проходили бурные демонстрации, закрывались школы, устраивались митинги. Несмотря ни на какие преграды и препоны, вести об этом докатывались до самых глухих уголков страны. Люди обсуждали их, говорили о них, спорили. Атмосфера в стране все более накалялась. Тучи сгущались, предвещая бурю.

Люди, имевшие различные, подчас диаметрально противоположные взгляды, убеждения, забывали о своих старых распрях, когда речь заходила о главном – об опасности, угрожавшей независимости страны. Призывы, исходившие из Дамаска, встречали отклик и в Халебе, и в Хомсе, и в Хаме, и в Сувейде, и в Латакии. Люди, принадлежавшие разным религиозным общинам, в час опасности сплачивались, объединялись. Как ни старались враги разобщить народ, рассорить поднявшихся на борьбу людей, ничего у них не получалось, и даже самые искусные их интриги никого не могли обмануть.

В Латакии по-прежнему враждовали между собой различные кварталы, ссорились соседи, шла жестокая конкурентная борьба между дельцами; учитель Кямиль с жаром отстаивал свои взгляды, которые другие считали крамолой; рабочие боролись с предпринимателями, феллахи – с помещиками; но это не мешало представителям этих самых различных групп собираться вместе, чтобы обсуждать вопросы, касающиеся будущего страны.

Из разных концов города стекались люди в кофейню Абу Заккура. Одни оставались здесь, других хозяин направлял к Заки Каабуру. А сам он все ждал кого-то, кто должен был обязательно прийти, но почему-то задерживался. Абу Заккур, отпуская официанту кофе для посетителей, рассеянно здоровался с входящими и все время нервно пощипывал усы, не сводя глаз с дверей.

Но тот человек так и не пришел. Абу Заккур был очень раздосадован. Он возлагал на него большие надежды. Этот человек должен был дать ему ответ о возможности закупки оружия. Деньги они уже собрали – каждый добровольно внес определенную сумму. Абу Заккур нашел посредника для закупки, договорился с ним обо всем. И тот его подвел. Больше ждать он не может: ему тоже надо присутствовать на совещании в доме Заки Каабура. Посредники вообще народ ненадежный. А особенно если дело касается контрабандного оружия. Абу Заккур мысленно перебирал различные причины, которые могли помешать посреднику явиться на встречу: напали на след и арестовали торговца, перехватили самого посредника где-нибудь по пути, конфисковали контрабанду. Мало ли что могло произойти. А вдруг этот посредник оказался проходимцем? Обманщиком? Или еще хуже – провокатором? Доносчиком? Ну, тогда ему не сносить головы. У Абу Заккура до сих пор хранится нож, которым он разделывал когда-то мясные туши…

Теперь задача – незаметно уйти из кофейни. Абу Заккур стал пробираться к двери, не обращая внимания на возгласы посетителей, требовавших кто чай, кто кофе, кто наргиле, кто колоду карт. Выйдя на улицу, он пересек площадь и свернул в переулок. По дороге встретил учителя Кямиля и еще нескольких знакомых, которые тоже шли к Каабуру.

– Ну, что хорошего? – спросил он Кямиля.

– Да ничего. Дрянь дело, – ответил Кямиль. – Завтра студенты и школьники начнут демонстрации. Но это ни к чему не приведет, если их не поддержат массовые организованные выступления народа по всей стране. Только так можно подтолкнуть правительство на решительные действия. А без опоры на народ оно вообще ничего не добьется. Более того, потеряем и то, что удалось завоевать!

Большая гостиная в доме Каабура гудела как улей. Тут были представители почти всех кварталов города, самых различных партий и организаций. В дальнем углу пристроился Надим Мазхар, рядом с ним сидел Таруси – он даже здесь был со своей неизменной палкой. Разговор был серьезный и, очевидно, уже в самом разгаре. Многие были встревожены обстановкой, которая складывалась в Латакии в связи с возобновившейся активностью Муршида.

– Ну, до чего вы уже договорились? – спросил Абу Заккур, здороваясь со всеми.

– Ни до чего пока, топчемся на месте, – ответил хозяин дома. – Мы им про быка, они нам про корову. А доить быка, чтобы их разубедить, бесполезно, да и рискованно к тому же. Никак не поймут, что Латакия – это не Дамаск. И опасность, что повторятся события тридцать шестого года, вовсе не исчезла, как они думают. Муршид уже поднимает голову. Угроза нашей независимости существует по-прежнему.

– Ты прав, – поддержал его Кямиль. – И основная угроза исходит не от Муршида. Наша независимость не может быть полной до тех пор, пока не уберутся отсюда французы и англичане. А судя по всему, они пока и не собираются этого делать. Ищут всякие лазейки, чтобы зацепиться здесь. И не только ищут, но и сами, устраивая всевозможные провокации, искусственно создают условия, чтобы продлить свое пребывание в Сирии. Но если мы объединимся, противопоставим им единый народный фронт, они вынуждены будут уйти. Что же касается района Латакии, то Муршид тут действительно опасен. Это вполне реальная и серьезная угроза для целостности и независимости нашей страны. И чем раньше мы ликвидируем эту угрозу, тем лучше.

– Все, что поют нам сторонники правительственного блока, мы слышали уже много раз, – прервал Кямиля хмурый мужчина, который даже в годы войны выступал против какого-либо сосуществования с англофранцузскими военными властями. – Всякими заверениями и посулами мы сыты по горло. Нас опять хотят обмануть обещаниями. А почему мы им должны верить? Только потому, что они клянутся, будто эти обещания серьезные?

– Ну зачем ворошить прошлые обиды? – воскликнул Надим. – Мы ведь собрались здесь не для того, чтобы пререкаться и ссориться, а для того, чтобы договориться о совместных действиях. Разве не так?

– Правильно!

– Нечего вспоминать старое! Обсудим лучше, как объединиться нам всем для достижения одной цели – независимости, – поддержали Надима со всех сторон.

– Но получить независимость – это еще не значит обеспечить наше будущее, – вставил Кямиль. – Это только первый шаг по большому пути, который мы должны проделать. Второй шаг может быть сделан только после вывода всех иностранных войск.

– Ну а потом – третий шаг? Опять будем повторять наши старые ошибки? – не унимался хмурый мужчина.

– Не будем вспоминать старое, но и не будем слишком забегать вперед! – попытался вразумить его Надим. – Давайте говорить о том, что нам надлежит делать сегодня, сейчас!

– К сожалению, история слишком часто повторяется, – включился в разговор адвокат. – Все выглядит почти так же, как в тридцать шестом году. Тот же Сулейман Муршид, те же сепаратисты, те же споры…

– Нет, вы ошибаетесь! – возразил Кямиль. – История никогда не повторяется, она движется вперед. Сегодняшняя Франция совсем не та, какой она была вчера. И Англия не та. Они стали намного слабее. Зато мы окрепли, стали сильнее. И общая расстановка сил в мире изменилась в нашу пользу. Да и вообще весь мир изменился.

– Мир-то изменился, а Сулейман Муршид нет! – скептически заметил толстый торговец.

– Ну чего вы заладили: Муршид, Муршид! – вспылил Исмаил Куса. – Плевали мы на этого Муршида. Неужто страшнее кошки зверя нет? Нечего его в расчет принимать.

– Это как же так? Почему?

– Да потому, что его песенка уже спета.

– Нет, уважаемые, в том-то и дело, что еще нет, – возразил тот же торговец. – За его спиной французы. А они для Латакии все еще опасны. Зачем закрывать глаза на правду?

– Глаза никто не закрывает…

– Нет, закрываете!.. Вы видите только угрозу со стороны Франции. Так сказать, опасность в перспективе. Такая опасность действительно существует. Но Муршид представляет сейчас непосредственную и довольно близкую угрозу. Он может принести нам очень много бед. Джуба[11]11
  Джуба Бургаль – деревня в районе Латакии, которая долгое время была опорным пунктом сепаратистов.


[Закрыть] уже сейчас стала его вотчиной. Он там что хочет, то и делает. А французский советник зачем там торчит? Отдыхает? Молится? Или охотится? Как бы не так! Плетет вместе с Муршидом новый заговор! Помяните мое слово: мы еще хлебнем горя! Перекроют главную дорогу и все другие пути, прекратится подвоз – и останемся мы без ничего, одни, отрезанные от всей страны. Тогда бандиты Муршида нас голыми руками возьмут.

– Правительство учитывает такую опасность, и оно начеку, – успокоил торговца Исмаил Куса.

– Это, конечно, хорошо, что оно начеку, но одно правительство мало что может сделать без поддержки народа. Для этого мы должны поднимать народ и готовить его к будущим битвам.

– Правильно! – послышалось сразу несколько голосов. – Правительство верит обещаниям и полагается на переговоры, а мы должны полагаться на оружие.

– Пока правительство будет вести переговоры, мы должны вооружаться сами и вооружить народ, – заключил Надим. – Оружие нам не помешает в любом случае. Французы заупрямятся – подтолкнем их штыком, Муршид поднимет голову – тоже припугнем. Короче говоря, нам необходимо сейчас оружие. Но чтобы достать его, нужны деньги. А где их раздобыть? По-моему, в первую очередь должны раскошелиться все наши толстосумы. Есть деньги – не скупись. Я так полагаю!

Все, обдумывая слова Мазхара, молчали.

– Я полностью согласен с Надимом, – первым прервал паузу Кямиль. – Нам в любом случае предстоит бороться, а для этого нужно оружие. Кто в состоянии – сам себе купит, а тем, у кого денег нет, надо дать оружие. Не с голыми же руками идти на врага!

– Почему с голыми? – усмехнулся Абу Заккур. – У меня, например, есть хороший нож.

– Уж не тот ли самый, которым ты пырнул когда-то полицейского?

Кто-то засмеялся. На лицах других тоже появились улыбки. Все знали, что Абу Заккур в молодости был мясником. Однажды, когда полицейский, повадившийся к нему в лавку за дармовым мясом, потребовал от Абу Заккура крупную взятку, тот пырнул его тем самым ножом, которым резал мясо. После этого он бежал в Палестину и вернулся в Латакию только через десять лет, когда объявили амнистию. Тогда-то он и открыл в Шахэддине свою кофейню.

– А чем такое оружие плохо? – спросил Абу Заккур. – За неимением лучшего и этим можно кое-кому перерезать глотку.

– Вот что значит призвание. Так и тянет тебя к старому ремеслу. А почему бы тебе, Абу Заккур, в самом деле не стать опять мясником?

Теперь засмеялись все, кроме Абу Заккура.

– Да сохранит меня аллах! – испуганно замахав руками, воскликнул он. – Из-за этого ремесла я чуть было на виселицу не угодил. Второй раз испытывать судьбу не хочу.

– Ну что пристали к человеку? – возмутился хмурый мужчина. – Вернемся к нашим делам. Я тоже согласен «Надимом… А ты, Исмаил, почему молчишь?

– А что мне говорить, я ни о чем не беспокоюсь.

– Это отчего же?

– Я верю, что правительство обо всем позаботится. Оно зря времени не теряет.

– На правительство надейся, а сам не плошай! Оно и палец о палец не ударит, если мы сами не возьмемся за дело, – с горячностью возразил Надим.

– А что слышно из Дамаска? Есть какие-нибудь вести оттуда? – спросил торговец.

– В Дамаске тоже вот-вот грянет гром. Готовится всеобщая забастовка.

– А англичане что?

– Как всегда, хотят остаться в тени. Вроде и нашим и вашим. Ждут, когда мы выгоним французов, чтобы тут же занять их место.

– Да, против двоих сразу нам, наверное, не выстоять. Как же тогда быть? Кто нам поможет?

– Народ справится и против двоих, и против троих! – сказал Кямиль. – И помощь, когда потребуется, нам окажут. У нас есть верные друзья.

– Ты это о русских? Пустая болтовня! Зачем сейчас заниматься пропагандой? Нечего нас агитировать, – раздраженно сказал торговец.

– Русские ни в какой пропаганде не нуждаются, – отпарировал Кямиль.

– А это что, не пропаганда? Повторяешь то, что говорят они, и…

– Ну и что же? – вступился за Кямиля Таруси. – Правда не перестанет быть правдой, если ее и повторяют. Почему же ты затыкаешь ему рот? У тебя есть какие-нибудь возражения по существу? Разве он сказал глупость? Или крамолу? Чем тебе не понравились его слова?

– Ничего страшного в том что мы немного поспорим, нет, – вмешался опять Надим, – Не надо отвлекаться от главного – вернемся к покупке оружия.

– Надо создать специальный комитет по сбору денег и еще один комитет, который займется его закупкой.

– Верно!

– Вот и готовое решение!

Все сразу зашумели, стали выкрикивать имена, и каждый старался перекричать другого, настаивая на своей кандидатуре. Назвали и Таруси.

– Нет, ради аллаха меня ни в какой комитет не включайте! – взмолился Таруси. – Собирайте деньги, покупайте оружие, а я берусь его доставить.

– Пожалуй, так и в самом деле будет лучше, – согласились с ним остальные.

– Мне кажется, – подал голос Абу Заккур, – что надо заранее предупредить народ о возможной опасности. А то французы или бандиты Муршида ударят и застанут нас врасплох. Сколько раз уж так было! Вспомните тридцать восьмой.

– Народ и предупреждать не надо, он как порох – только спичку брось! – сказал Таруси.

– Это верно, но разъяснительную работу все-таки вести надо. Нужно готовить его к предстоящим боям, – возразил Кямиль.

– Не мешало бы установить контроль на дороге на Джубу, – предложил кто-то из участников совещания. – Надо следить, кто едет туда и кто оттуда.

– Правильное предложение!

– Хорошая мысль…

– И вообще нужно знать, что происходит не только в городе, но и во всех окрестных деревнях. Об этом всегда можно узнать у крестьян на базаре.