Текст книги "Парус и буря"

Автор книги: Ханна Мина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА 6

Февраль был на исходе. Солнце уже припекало по-весеннему. С утра стояла ясная и тихая погода. Казалось, весь мир был залит солнечным светом и даже само море нежилось в теплых лучах солнца.

Таруси сидел на корме фелюги «Умм ас-Саад», любуясь с моря скалами, среди которых его кофейня выглядела так естественно, будто стояла здесь века. Фелюга плавно покачивалась на легкой зыби. Море еле слышно плескалось о ее борта. Вода была так прозрачна, что видно было, как сновали мелкие рыбешки, которые даже радовались тому, что шторм наконец утих, море стало спокойным и они могут теперь погреться в солнечных лучах на его поверхности, подплыть поближе к берегу и заглянуть в мелкие заливчики, где всегда есть чем поживиться и полакомиться.

Необыкновенно чистой и прозрачной была сегодня вода – можно было увидеть и более крупную рыбу, которая держалась глубже, а в отдельных местах даже дно просматривалось. Оттуда били невидимые ключи, о которых можно было догадываться по поднимающимся наверх маленьким пузырькам, кругами расходившимся на поверхности моря. Косяки непуганой рыбы, уверенной в своей безопасности, близко подплывали к бортам фелюги и как бы нехотя огибали ее.

Таруси бросил в воду несколько крошек хлеба. Рыбешки наперегонки бросились на корм. Они то набрасывались все сразу на один какой-нибудь кусочек хлеба, терзая и толкая его в разные стороны, а то вдруг ни с того ни с сего оставляли его и маленькими стайками устремлялись к другому куску. Легко и стремительно они носились в воде, образуя сотни кружочков и маленьких омутов, которые спиралями расходились на поверхности воды. Как гадалка читает извилины на ладони или астролог видит в расположении звезд то, что скрыто для других, так и Таруси видел в море сразу всю вселенную, наблюдал жизнь во всем ее величии и многообразии. Вся гамма красок окружающего мира отражалась в море, эти краски играли на чешуе рыб, переливаясь всеми цветами радуги.

Только здесь, в море, Таруси дышал полной грудью, и он с радостью открывал ее ветру. Его худощавое смуглое лицо со шрамом на правой щеке, с горящими глазами, с острым орлиным носом, вся его ладная, плотная фигура с широкими плечами и узловатыми сильными руками преображалась, когда он вдыхал запах моря. Он чувствовал себя снова капитаном, твердым, бесстрашным, целеустремленным, готовым к любым трудностям и неожиданностям, которые всегда подстерегают в море. Время, конечно, на все накладывает свой отпечаток. Оно оставляет свой след и на лице человека, но, пока он жив, оно бессильно погасить тот внутренний огонь, который делает лицо человека одухотворенным и потому особенно красивым. Точно так же волны моря, ударяясь о твердые скалы, шлифуют и полируют их, хотя не могут сделать мягкими и податливыми.

Абу Мухаммед, сидя на краю обрыва и расправляясь со своим завтраком, не сводил восхищенного взора с Таруси, невольно перебирая в памяти бесчисленные рассказы моряков об этом смелом и благородном человеке, который, сам никогда не теряя веры в свои силы, вселял такую же веру и в других. Многие моряки, выброшенные волею судьбы на берег, впадали в уныние и отчаяние. Увидев сорванный парус, они опускали руки. Но не таков был Таруси. Он изменился на берегу только внешне – стал более замкнутым и молчаливым, словно боясь дать волю чувствам, которые могли бы исказить его образ, образ бесстрашного и веселого капитана, который хранили в своей памяти моряки, когда-то ходившие с ним в плавание.

Покончив с завтраком, Абу Мухаммед, чтобы привлечь внимание Таруси, громко кашлянул. Но Таруси ничего не видел и не слышал. Он по-прежнему, не шевелясь, сидел на корме фелюги погруженный в свои мысли. Абу Мухаммед встал. Солнце, поднимаясь выше, припекало все сильнее и сильнее. Жаркое солнце февраля обманчиво. Согреешься, а потом обязательно простудишься. Абу Мухаммед это хорошо знал и часто говаривал: «Под солнцем в феврале лучше не сидеть на скале…» Поэтому-то он, прежде чем сесть, положил на землю весло и кучу веревок, а голову, на макушке которой сохранился еще небольшой островок жиденьких волосков, покрыл полотенцем.

– Таруси! – громко крикнул он, отчаявшись привлечь внимание друга своим покашливанием.

Тот поднял голову.

– Я пошел в кофейню, – прокричал Абу Мухаммед. – Если тебя будут спрашивать, что сказать?

– Скажи, что был, да сплыл…

Таруси хотел еще что-то добавить, но в этот момент ощутил, как странно качнуло фелюгу. Наверное, сменился ветер. Таруси, повернувшись лицом к западу, поднял ладонь вверх. «Да и впрямь, теплу в феврале нельзя верить на суше, а в море тем более», – подумал он.

– Абу Мухаммед! – окликнул он друга. – Скажи рыбакам, чтобы далеко в море сегодня не уходили. К вечеру, видно, шторм будет.

Таруси опустил руку в воду. Потом опять посмотрел на запад. Горизонт был окаймлен черной полоской облаков, которая поднималась все выше и выше, постепенно закрывая весь небосклон. Таруси покачал головой и, уцепившись за швартовы, подтянул фелюгу к берегу. Он легко соскочил на большой камень и остановился, всматриваясь в гряду облаков, наползающих с запада. Он направился было в свою кофейню, но вдруг передумал и повернул обратно: вспомнил, что сегодня должны спускать на воду новый корабль и он обещал прийти помочь.

На берегу уже вовсю кипела работа. Рыбаки растягивали на скалах мокрые сети. У фелюг и лодок копошились их владельцы со своими подручными – кто шпаклевал борта, кто заменял доски. Но больше всего людей суетилось около большого нового судна, стоявшего еще на стапелях. Рядом с ним горели костры. Будущие матросы, те, которым предстояло идти в плавание на этом судне, покрикивали на рабочих, те в свою очередь, не оставаясь в долгу, кричали на них: «Давай, давай дружнее, ребята! Взялись все сразу!»

– Пора спускать! – подал команду взобравшийся на нос судна какой-то мужчина, очевидно будущий капитан.

Рабочие уцепились за канат, а несколько моряков стали подводить под нос судна большой деревянный брус.

– Раз, два – взяли! Е-ще – взяли! А ну, ребята! Е-ще дружней! Е-ще сильней! – громко скандировали рабочие и матросы, взявшись за канат.

– Правее! Возьмите правее! – закричал сверху капитан. – Не давайте судну накрениться набок. Накладывайте груз на корму! Вот так! А теперь вперед – взяли!

– Следи внимательно, капитан, за равновесием, – посоветовал старый моряк. – Если сильно дернут, судно может накрениться. Прежде чем тянуть, пусть выпрямят как следует.

– Ты прав, Абу Хасан! Но я думаю, что брус выдержит. Надо только сразу рвануть сильнее. Давай, ребята, дернем как следует!

– Нет, капитан, – возразил Абу Хасан, – брус может не выдержать. Судно тяжелое. Начнет скользить – не удержишь. А если накренится, на ходу не выправишь.

Капитан сделал вид, что пропустил мимо ушей слова старика. Но тут же отдал новое распоряжение:

– Эй, не тяните слишком вправо. Отпустите чуть-чуть канат! А теперь натяните канат слева!.. Так держите! Эй, Мустафа и Мухаммед, выровняйте руль!

Абу Хасан спрятал в усы довольную улыбку: капитан послушался его совета. Теперь судно, восстановив равновесие, должно пойти как по маслу и благополучно спуститься на воду. Было время, когда он сам стоял у руля и командовал. Но он не стеснялся прислушиваться к дельным советам. В этом он не видел ничего зазорного. Всегда есть люди умнее тебя, и не грех воспользоваться их помощью.

Судно стояло на песчаном склоне. Здесь оно строилось, отсюда и начнет оно свой путь по морю. Со всех сторон были поставлены подпорки. Под днище подложили доски, смазанные для лучшего скольжения жиром. С четырех сторон оно было привязано канатами к металлическим столбам, врытым в землю. К корме была прикреплена цепь, намотанная на барабан, который был установлен на пригорке. По команде капитана двое рабочих осторожно начинали крутить барабан, звено за звеном разматывая массивную железную цепь.

– Вира помалу! – крикнул капитан.

– Раз, два – взяли! Еще – взяли! – отозвались снизу матросы, со всех сторон облепившие судно, на носу и на корме которого уже красовалось название «Ат-Тауфик».

– О-пять дру-жно. Е-ще ну-жно! – нараспев, тяжело дыша, выкрикивали матросы.

Судно двинулось. Стоявшие поодаль женщины, дети и другие любопытные, которых матросы предусмотрительно не пригласили помогать, радостно закричали. В это время один из матросов, обмакнув руку в кровь барашка, специально заколотого ради такого торжественного случая, несколько раз приложил обагренную кровью ладонь к деревянной обшивке судна, громко читая при этом молитву: «Во имя аллаха, могущественного и милосердного! Пусть сопутствует тебе всегда счастье и удача на море и во всех гаванях, хранит тебя от огня и шторма великий аллах, и да возьмет он тебя под свою защиту и покровительство!»

Женщины и ребятишки, толкая друг друга, с шумом и криком устремились к хозяину судна, который, вытащив из кармана суконных брюк пригоршню мелких монет, стал разбрасывать их в разные стороны, срывающимся высоким голосом выкрикивая:

– На счастье! На счастье!

Тут же хозяин громко пригласил всех отведать барашка, когда его разделают и зажарят. Стараясь перекричать друг друга, званые и незваные гости громко благодарили хозяина и желали ему всяческих благ.

К берегу, лавируя между лодками и фелюгами, подошел небольшой буксир, на мачте которого развевался трехцветный сирийский флаг. Он дал несколько коротких гудков и запыхтел, будто от усталости.

– А ну, ребята, поживее поворачивайтесь! – крикнул капитан буксира. – Бросайте свой канат и привязывайте наш! Теперь будем тянуть!

Загорелый детина в синих ситцевых шароварах и засаленной кепке несколько раз махнул над головой скрученным канатом и метнул его на берег. Развернувшись в воздухе, канат упал на мокрый песок. Матросы сразу подхватили его и подали конец своему товарищу, стоявшему на носу судна. Тот ловко набросил его на тумбу, затянув петлей.

Таруси подошел, когда моряки, закончив эту операцию, снова облепили со всех сторон судно, приготовившись спускать его на воду. Капитан, увидев Таруси, помахал ему рукой.

– Добро пожаловать, Абу Зухди! Ты вовремя пришел. Пожелай нам удачи.

– Да благословит вас аллах и пусть хранит всегда ваше судно! – прочувственно, дрогнувшим от волнения голосом произнес Таруси.

– Что это вы, ребята, приуныли? – обратился он к морякам. – Поглядите, сколько людей собралось, а вас что-то не слышно. А ну-ка, возьмемся все вместе! Да дружнее, веселее!

Многие из зевак, стоявших поодаль на берегу, следуя примеру Таруси, тоже присоединились к морякам и стали толкать судно, не совсем стройно скандируя:

– А ну, давай – раз, два! Еще давай – раз, два!

Таруси снял пиджак и бросил его на песок.

– Что-то вы тихо кричите! Вас совсем не слышно.

– Раз, два – взяли! Еще – взяли!

– Нет, нет, – не успокаивался Таруси, – все равно не слышно. Еще громче, еще дружнее!

И, подняв руку вверх, Таруси с задором, как заправский запевала, звонким голосом, по слогам выкрикнул новую запевку:

– Э-то су-дно – на-ше су-дно!

Моряки дружно подхватили:

– Э-то су-дно – на-ше су-дно!

Голоса сразу окрепли, вспотевшие лица моряков оживились, будто у всех прибавилось сил.

– Э-то су-дно! – еще на полтона выше взял Таруси.

И словно эхо, тут же вслед за ним вторили моряки:

– Э-то су-дно!

– Тол-кнем дру-жно!

– Тол-кнем дру-жно!

– Плыть не тру-дно!

– Плыть не тру-дно!

– Ру-лить ну-жно!

– Ру-лить ну-жно!

– Нам на мо-ре!..

– Нам на мо-ре!..

– Не-ту го-ря!..

– Не-ту го-ря!..

– Бу-дет ско-ро!..

– Бу-дет ско-ро!..

– Су-дно в мо-ре!..

– Су-дно в мо-ре!..

И судно, как огромные санки с горы, сначала медленно, потом все легче и быстрее стало скользить по смазанным доскам, все приближаясь и приближаясь к морю, к своей заветной стихии, для которой оно родилось и с которой оно навсегда теперь связывало свою судьбу. Буксир натруженно взревел и, прибавив обороты, затанцевал на месте, будто начал бурить морское дно. Задрожал и запел, как струна, туго натянутый канат, соединявший буксир с судном на берегу. Металлический барабан на пригорке, словно разжалобившись, лениво, со скрипом повернулся, ослабив немного цепь и позволив судну снова продвинуться еще вперед поближе к морю.

Капитан, возбужденный и взволнованный, бегал взад и вперед по палубе и, отчаянно размахивая руками, охрипшим, срывающимся голосом отдавал на ходу приказания и рабочим у барабана, и матросам на корме, и тем, кто толкал судно. Он, как дирижер оркестра, должен был охватить своим взором сразу все, ничего не упустить из виду, заметить любую фальшь и немедленно ее исправить, быстро оценить обстановку и моментально принять нужное решение. Все зависит от него, от его воли, находчивости и сообразительности. Он сейчас здесь главный. Хозяин, командир, дирижер, начальник – все они объединены в его лице. Он капитан, в этом слове заключено все. Взоры всех устремлены на него, все должны беспрекословно повиноваться ему, слушать его команды и приказы, быстро реагировать на каждый его жест. Он, как никогда, понимал в эту минуту свою значимость. И его глаза, и руки, и каждый мускул на его лице, и все тело излучали решимость и веру в победный исход сражения, которым он был сейчас опьянен.

Хотя край неба все более обволакивали зловещечерные облака, солнце по-прежнему ярко светило и грело, щедро одаривая землю теплом. Несколько молодых ребят, сбросив с себя одежду, вошли в воду и поплыли к остановившемуся недалеко от берега катеру, с которого рыбаки наблюдали за спуском.

Таруси вместе с другими толкал судно, прижавшись щекой к его деревянной обшивке и вдыхая неповторимый аромат дерева, который пьянит каждого старого моряка, ступающего на новый корабль. Металлический барабан медленно, как бы нехотя, отдавал звено за звеном накрученную на него цепь. Ровно настолько продвигалось судно, подтягиваемое буксиром, подталкиваемое сзади и поддерживаемое с боков десятками рук. Освобождавшиеся сзади судна смазанные жиром доски тут же вытаскивали и подкладывали снова уже под нос судна, чтобы облегчить его скольжение на последнем отрезке пути. Капитан самозабвенно дирижировал своим разноголосым хором, добиваясь от него именно той гармоничности и стройности, которая необходима для победного финала, венчающего благополучный спуск корабля на воду.

– Стоп! – скомандовал вдруг капитан, решительно скрестив руки над головой.

Все сразу остановилось: перестал вертеться барабан, плюхнулся в воду ослабший вдруг канат, брошенный с буксира, распрямились спины людей, толкавших судно. Первая волна ударилась о нос корабля и, наградив его приветственным поцелуем, быстро откатилась назад, уступив место дожидавшимся этой встречи другим волнам, которые тоже осыпали ласковыми поцелуями его нос и деревянные борта.

Судно, словно зачарованное, замерло на пороге нового, неведомого ему, таинственного и огромного мира – мира моря. Протянув навстречу свои могучие руки, играя белопенными локонами волн и затаив дыхание в бездне своей глубины, море гостеприимно распростерло свои могучие объятия для новорожденного, который вверял ему отныне и навсегда всю свою жизнь. Она неразрывно теперь будет связана с морем. В нем он совершит свое первое омовение, станет на ноги, сделает первые шаги, потом отправится в дальние странствия, окрепнет, возмужает, постепенно будет стареть и дряхлеть, пока наконец не найдет вечный покой на дне моря. В течение этой жизни ему предстоит многое познать и увидеть, приобщиться к великим тайнам моря, научиться вступать с ним в противоборство, испытать и горечь поражений, и сладость побед, терпеливо переносить удары могучих волн и натиск бурь. А чтобы выйти победителем, нужно оставаться всегда несгибаемым, крепким и сильным, ибо море, как и строптивого коня, может усмирить только смелый и упорный наездник.

Капитан проворно спустился с палубы судна и с мальчишеской легкостью взбежал на холм, чтобы оттуда убедиться, прямо ли оно стоит. Сейчас он особенно нуждался в совете такого опытного моряка, как Таруси. Тот в свою очередь тоже очень хотел помочь своему другу в этот ответственный момент. Но пока его не просят об этом, Таруси останется на месте. Таков неписаный закон. Было бы нетактично с его стороны вмешиваться в дела капитана. Он просто пришел посмотреть и, поскольку его попросили, помочь морякам и рабочим в спуске корабля. К тому же что может сравниться с той радостью, которую ты невольно испытываешь при виде этого незабываемого, волнующего зрелища, когда судно впервые своим острым носом касается трепетных волн моря и доверчиво затем отдает ему пахнущее свежей древесиной крепко сбитое, упругое тело.

Капитан, возможно, и не догадывался о том, как взволнован был сейчас Таруси. Он любил и уважал Таруси. Его заветной мечтой было хоть раз сходить вместе с ним в море и там доверить ему свое судно. Он посмотрел бы тогда, на что Таруси способен. Оценил бы сам его талант, мастерство командира, о котором он так много слышал от других моряков. В море это можно было бы позволить. Но здесь, в этот неповторимый ответственный момент, перед своими матросами и толпой посторонних людей, он не может разрешить, чтобы кто-нибудь, даже Таруси, подсказывал или навязывал ему свое мнение. А если Таруси полезет с советом, он не станет его слушать. Более того, это будет конец их дружбы.

С моря потянуло холодом. Обнаженные тела вылезших из воды парней сразу посинели. Но раскрасневшиеся лица людей, толкающих судно, не чувствовали холода. Пот струйками катился по их разгоряченным, немного осунувшимся от усталости лицам.

Старый моряк, который первый предупредил о крене судна, снова подошел к капитану и шепнул ему что-то на ухо. Справа от судна земля была более мягкой, песчаной, к тому же уклон был в левую сторону, поэтому нужно было опасаться именно крена влево. Хотя Таруси не мог расслышать слов старика, но по его жестам он понял, что тот предлагает подвести подпорки с левой стороны и поставить туда побольше людей. Таруси в душе очень хотел, чтобы капитан прислушался к совету старика и как можно скорее, пока не остыли еще разгоряченные тела людей, отдал приказание налечь с этой стороны. Но капитан что-то мешкал, видимо из-за глупого принципа, не желая внять совету старого моряка. Его упрямство начинало нервировать Таруси, хотя сам себе он дал слово не волноваться и не принимать близко к сердцу чужие заботы.

Медлительность Абу Хамида, капитана судна, может дорого обойтись людям. А все из-за какой-то спеси не хочет он прислушаться к советам опытных и знающих моряков.

Абу Хамид, стремглав поднявшись на капитанский мостик, опять стал отдавать команды:

– А ну, ребята, поднатужимся еще!

Капитан склонился с мостика и позвал Таруси:

– Абу Зухди! Возьми несколько матросов и поднимайся сюда. Сейчас начнем спускать судно на воду. Окажи нам честь!

Таруси, конечно, с радостью принял бы приглашение капитана. Пусть оно и запоздало, но это не имеет большого значения. Важно то, что капитан в присутствии всех позвал и попросил его помочь. Он должен был откликнуться на эту просьбу. Оправдать доверие капитана, отблагодарить за доставленное ему удовольствие находиться на новом судне в торжественный момент спуска его на воду! Разве может быть большее счастье, чем стоять рядом с капитаном в эти незабываемые минуты, когда нос корабля все глубже врезается в воду и соленые брызги, как слезы, орошают твое лицо.

И все же Таруси поборол это искушение и, поблагодарив капитана, предпочел остаться на берегу с моряками. Он с удовлетворением отметил про себя, что капитан, видно, послушался старика и распорядился поставить подпорки и натянуть покрепче веревки, чтобы судно не накренилось в левую сторону.

– Так, так, ребята, – подбадривал Абу Хамид моряков и рабочих. – Еще немного – и все будет готово!

Буксир опять запыхтел, забил своими лопастями, поднимая со дна песок и вспенивая вокруг себя воду. Трос натянулся, задрожал. Лица у всех стали серьезными и напряженными, как перед решающей атакой. Капитан с видом полководца последний раз окинул взором берег, напоминавший сейчас поле боя. Вроде бы все готово к последнему броску. Нужно только дать сигнал – и все сразу придет в движение, и судно, проделав последний отрезок своего земного пути, соединится с морем. Эта маленькая, всего в несколько шагов, узкая полоса была сейчас для судна именно тем рубиконом, преодолев который оно попадало сразу из царства суши в царство моря.

Капитан резко махнул рукой…

Что-то пронзительно заскрежетало, заскрипело. Огромная деревянная глыба, неуклюже возвышавшаяся на берегу, стронулась с места, немного накренилась и вдруг с неожиданной легкостью врезалась в морскую гладь, обретя сразу и грациозность и изящество. Таруси ласково хлопнул ладонью по корме судна, будто лошадь, отправляющуюся в дальнюю и трудную дорогу. Буксир, поплясав еще немного на месте, медленно стал набирать скорость, волоча за собой только что окунувшееся в море судно. Впереди и сбоку шныряли рыбачьи фелюги и лодки. Какой-то пароходик протяжно загудел, приветствуя своего нового собрата. Моряки, толкавшие судно, быстро попрыгали в лодки и налегли на весла. Позади нового судна оставалась светлая широкая полоса – след от первого морского рейса.

А в это же самое время рыбаки, разбившись на две команды, взялись за перехваченные узлами концы невода, который огромной подковой изогнулся в море, и, упираясь ногами в рыхлый песок, начали медленно сходиться. Мокрые освобождающиеся концы каната, словно две большие змеи, извивались под ногами рыбаков, которые, все более сгибая подкову невода, шли навстречу друг другу, скандируя в такт своим медленным шагам рыбацкую немудреную песенку: «Тянем-потянем, с рыбой не устанем!.. Тянем-потянем, богачами станем!»

Наконец две команды сошлись – весь невод на берегу. И не пустой. Запутавшись жабрами в ячейках сети, в нем билась и трепыхалась большая и маленькая, серебристая и золотистая рыба. Схватив корзины, рыбаки бросились собирать добычу. Сегодня им повезло – подвалило счастье. Недаром они поднялись еще до восхода солнца и трудились в поте лица почти до полудня.

Их труды оказались не напрасными, как это было вчера и позавчера. Сегодня они придут в свои семьи не с пустыми руками. Кусок хлеба обеспечен. Рыба, словно драгоценные камни, блестела на солнце, и ее чешуя переливалась всеми цветами радуги. От этого на берегу стало как будто еще светлее и радостнее. Лица рыбаков светились счастливыми улыбками. И все, кто стоял на берегу, тоже улыбались и радовались.

Но Таруси, проходя мимо рыбаков, на этот раз даже не остановился у их невода. С безучастным видом шел он вдоль берега, ничего не замечая вокруг. Спущенное на воду новое судно отплывало все дальше и дальше. Оно с первыми пассажирами совершит круг и вернется обратно в порт. Постоит несколько дней у причала, пока не набухнут как следует доски. Промочится, просолится, обживется в порту. На его палубе установят мачты, реи, приготовят паруса. Поднимут флажки, нарядят, как невесту, и снова выведут в море: плыви, мол, теперь в любую сторону великого царства моря.

«Неужели и я когда-нибудь буду иметь свое судно? – думал Таруси, бредя по берегу моря. – Неужели мне удастся еще испытать в жизни такое счастье?

Да, обязательно! Рано или поздно этот день настанет. Как и раньше, я буду стоять на капитанском мостике, вглядываясь в знакомую и всегда таинственную даль моря. Снова побываю и на Кипре, и в Александрии, и в Констанце. Встречу там своих старых друзей, вспомню с ними добрые старые времена, узнаю, как они живут и как думают жить дальше. Пусть только скорее кончится война. Продам свою кофейню… Нет, зачем продавать? Подарю ее лучше Абу Мухаммеду. Но он, наверное, не захочет оставаться один. Будет просить, чтобы я его взял с собой…»

Таруси улыбнулся, представив, какое будет растерянное лицо у Абу Мухаммеда, если он узнает, что остается в кофейне хозяйничать один.

«Нет, придется и его взять с собой», – твердо решил Таруси и быстрее зашагал в сторону Рамла, где его давно уже ждала Умм Хасан.