Текст книги "Парус и буря"

Автор книги: Ханна Мина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА 14

Когда Рахмуни вернулся из очередного плавания, кофейня уже была продана. Вырученные за нее деньги Таруси внес в счет своего пая.

Абу Мухаммед, собирая свои пожитки, долго ходил из угла в угол по кофейне, со вздохом бросая прощальные взгляды по сторонам. Потом вышел под навес. Последний раз полил посаженные им около кофейни цветы. Любовно потрогал каждый из них, понюхал. Попрощавшись со своей «плантацией», он уселся на большой камень у обрыва и, обхватив голову руками, предался воспоминаниям. Он перебирал в памяти многие прошедшие здесь дни, которые, как ему казалось, вместе с кофейней тоже навсегда безвозвратно уходят в прошлое.

Все, чего раньше касались его руки, принадлежит теперь не им. Он не имеет больше права дотрагиваться до этих вещей. Они стали собственностью других людей. Чужими вещами. С этой мыслью надо свыкнуться. Навсегда о них забыть. Как забыть и об этих обжитых скалах. И даже если он снова вернется сюда, он будет чужим. Многие вещи, к которым он привык, исчезнут. Вместо них появятся новые, может быть даже лучшие. Лучшие для других, но не для него.

Абу Мухаммед вздохнул: «Не послушал меня Таруси… Ну да ладно, аллах ему судья…»

Абу Мухаммед погладил вертевшегося у его ног кота, который жил у них в кофейне, и, наклонившись над ним, доверительно, как близкого друга, спросил:

– Ну а ты как же? Пойдешь тоже в море или останешься на суше?

Вечером Абу Мухаммед заглянул в котельную городской бани, где работал его старый друг Абу Хадар. Ему хотелось с кем-то поделиться своей печалью.

– Продал Таруси кофейню, – со вздохом сообщил он.

– Что же ты будешь теперь делать?

– В море уйду, в плавание. Он меня с собой берет…

– А какая нужда заставила его продавать кофейню?

– Стал компаньоном Рахмуни… Деньги потребовались.

– Э-хе-хе! – громко вздохнул Абу Хадар и потянулся к своей заветной бутылке с араком. Посмотрев ее на свет, он оценил содержимое, отпил небольшой гло ток и с безразличным видом заключил: – Впрочем, чего жалеть? Если бы это была винная лавка, другое дело. А от кофейни какой прок? Не понимаю, чего ты так убиваешься?

– А потому и убиваюсь, что привык к кофейне, как к своему дому. Сколько лет там прожито! А завтра в кофейню новый хозяин придет, и я со своими пожитками должен оттуда убираться. А мне не хочется. Понимаешь? Не хочу возвращаться назад в котельную. Вот я и злюсь.

– Злись не злись, мало что от этого изменится. От судьбы, говорят, никуда не уйдешь. Я тоже злился, переживал, ходил по свету, искал лучшей судьбы и вот очутился в котельной. А теперь и не ищу, и не жду уже ничего лучшего. Живу сегодняшним днем. Прожил – и слава аллаху. Не оглядываюсь назад и не заглядываю вперед. Из котельной иду в кабак, а из кабака – опять в котельную. Так и буду ходить туда-сюда, пока не снесут меня на кладбище. Опустят меня в могилу – никто и слезы не прольет. И не надо. Так даже лучше. Я и сам ни по ком не плачу. Нечем. Все слезы уже выплакал. Если бы вот не это, – он показал на бутылку, на дне которой оставалось еще немного арака, – не стал бы и дожидаться смерти. Открыл бы топку – и туда, в огонь. Но я живу. Не хочется, Абу Мухаммед, расставаться с жизнью, даже с такой непутевой, как у меня. Человек хочет жить, и он живет. Трудно – он выпьет, станет вроде легче, забудет свои горести и печали. Забудет даже, что он один на этом свете. Один-одинешенек, вроде меня. Да и ты, Абу Мухаммед, – не сердись только – такой же горемыка. Но не расстраивайся! Для тебя я приберег местечко. Будем вместе у печи трудиться, если, конечно, захочешь…

– Спасибо, обо мне не беспокойся… Меня Таруси одного не оставит.

– Значит, ты не один. Тебе, считай, повезло. Выходит, не скоро теперь увидимся. Ну ничего, Халиль меня будет держать в курсе твоих дел. Мы с ним каждый день видимся в кабачке Тауфика… И сегодня он обещал зайти ко мне. Хотел помыться. Оставайся и ты.

– Нет у меня сегодня настроения мыться, – сказал Абу Мухаммед и, помолчав, добавил: – Мне надо вернуться в кофейню. До свидания!

Согнувшись, он вылез через угольный люк из котельной. Прежде чем уйти, заглянул через люк в котельную еще раз. Абу Хадар, открыв створку печи, подбросил угля. Заполыхало пламя, заплясали блики. А Абу Хадар все бросал и бросал пищу в ненасытное огненное чрево печи. Потом разогнулся, опять приложился к бутылке, громко икнул, засмеялся чему-то и снова отпил глоток. Схватил лопату, подбросил угля в печь. В бутылке, наверное, у него ничего не осталось. Будет теперь стоять у печи, то сгибаясь, то разгибаясь, до позднего вечера. Потом отправится в кабак к Тауфику. Вернется ночью пьяный в котельную и завалится спать вон на те грязные лохмотья в углу. И так изо дня в день. До самой смерти. И это жизнь! Будь она проклята, такая жизнь!

От одной мысли, что такая жизнь может выпасть и на его долю, Абу Мухаммеду стало не по себе. Посетив котельную, он как бы совершил экскурсию в свое прошлое, а заодно заглянул и в свою старость, которая не за горами. Неужели ничего больше светлого не будет в его жизни? А ведь у него была и семья и работа. Теперь ничего. Пожертвовал всем. Всем, кроме жизни. Перенес и голод и холод. Скитался безработным. Жил в нищете. Только изредка ему улыбалось счастье. Вот так оно ему улыбнулось, когда он встретил Таруси. За его спиной он жил спокойно, не зная никаких бед. Но что будет с ним без Таруси? Полная неопределенность. Ни кола ни двора. В кармане дыра. И в душе пусто. У Абу Хадара и Халиля Арьяна хоть отдушина есть – могут напиться. Они к жизни относятся просто. К тому же и у того и другого есть работа и кров. Как хорошо, когда у человека есть хоть какая-нибудь работа и крыша над головой!..

ГЛАВА 15

Наступила последняя ночь перед уходом в плавание. Все уже сделано – кофейня передана новому хозяину, вещи собраны, судно загружено. Остается только поднять якорь и отчалить.

В ту ночь Таруси долго разговаривал с Умм Хасан. Вспоминали прошлое, обсуждали всякие хозяйственные дела. Строили планы на будущее. Уже далеко за полночь они легли спать. Умм Хасан, утомленная и притихшая, сразу же уснула. Таруси тоже закрыл глаза. День предстоял трудный – надо выспаться. Он повернулся на правый бок – так он привык всегда засыпать, – но сон не шел. Повернулся на левый, затем лег на спину, потом опять на правый. Полежал с открытыми глазами. Снова закрыл. Уснуть никак не удавалось. Мысли беспорядочно лезли в голову, рисовали одну картину за другой, выхватывая из памяти события то далекие, почти уже забытые, относящиеся к его детству и юности, то совсем недавние, связанные с Батраной, портом, с самыми различными людьми: Абу Мухаммедом, Надимом Мазхаром, Абу Рашидом, Рахмуни, Умм Хасан. Вспоминая свои былые скитания, пытался представить, что ждет его в будущем… Он так и не понял, удалось ли ему уснуть или же он только ненадолго закрывал глаза. Когда он их опять открыл, солнце уже заглядывало из-за крыш в окно. На ветках деревьев вовсю щебетали и пели птицы. В соседнем доме заплакал ребенок. Заголосили уличные торговцы. Надрывно, будто испугавшись, что проспал, загудел в порту пароход. Ему отозвался другой. Все пробуждалось и говорило друг другу: «Доброе утро».

Почувствовав, очевидно, его взгляд, открыла глаза и Умм Хасан.

– Доброе утро! – приветствовал ее Таруси. – Ну как, крепко спала?

– Не знаю, – засмеялась она. – Мне опять показалось, будто я куда-то провалилась и тут же вынырнула рядом с тобой. Вроде и не спала. Ну а тебе какой сон снился?

– Не помню… По-моему, я просто лежал с закрытыми глазами. Ну, пора вставать. Свари кофе, а я буду собираться.

Он быстро поднялся, побрился, помылся. Надел новые черные шаровары, шелковую рубаху, подпоясался широким кушаком, натянул на голову шерстяную шапочку и посмотрел на себя в зеркало: капитан в полной готовности.

Таруси выпил кофе. Поцеловал на прощание Умм Хасан, еще раз заверил ее, что скоро вернется – пусть она не тревожится. Потом перекинул через руку бушлат и вышел на улицу.

– Ну что же, как говорится, с богом! – произнес он вслух и зашагал по хорошо знакомой ему дороге в порт.

Воздух был по-утреннему свежим, бодрящим. Море дышало спокойно и ровно. На его поверхности, будто на полотне картины, недвижно застыли рыбачьи лодки. Чайки, распластав белые крылья, грациозно парили над морем. На горизонте, откуда взошло солнце, море обрамляли багряно-розовые хлопья облаков.

Море было таким ласковым и тихим, будто оно раз и навсегда отказалось мстить Таруси за вызов, который тот ему бросил в феврале, вырвав из лап бури фелюгу Рахмуни. Оно долго не могло забыть эту обиду, и до конца зимы волны день и ночь ревели у скал Батраны, вызывая его на поединок за нанесенное морскому царю оскорбление. И вот он, как спешившийся рыцарь, сошел со скалы и спускается сейчас к морю, чтобы принять вызов. Он готов снова вступить с морем в поединок. Пусть оно не притворяется, что все забыто. Таруси знает его коварство. Он не боится помериться с ним силами. Сам идет ему навстречу, спокойный и уверенный в своей победе.

Из всех улочек и переулков спускались в порт моряки, грузчики, рыбаки, которые шли зарабатывать себе хлеб нелегким трудом на море. Уже подходя к парку, он ощутил резкий запах водорослей, ракушек и соли, тот самый запах моря, который всегда волновал его. В воде мелькнула голая спина пловца, на берегу рыбак очищал от водорослей днище лодки. В порту, размахивая своими длинными руками, уже делали утреннюю разминку краны. Навстречу с покрасневшими от бессонной ночи глазами шел охранник портовой таможни, очевидно, сменившийся с дежурства. По крутому откосу карабкался с мешком на спине какой-то старик, явно довольный сегодняшним богатым уловом.

Выйдя к Батране, Таруси не мог не завернуть к своей скале и не бросить последнего прощального взгляда на свое бывшее царство. Он вздохнул и печально улыбнулся. Да, здесь было его царство, которое он создал своими руками. Здесь он провел несколько лет, которые помогли ему постигнуть смысл жизни. Раньше ему казалось, что время стоит на Месте, а если и движется, то очень медленно. Поэтому он всегда его подгонял. А оно оказалось таким быстротечным. Близкое стало далеким, настоящее превратилось в прошедшее, а то, что смутно рисовалось в будущем, сбывается как настоящее. Какой меркой можно измерить ход времени? Что может быть его критерием? Какая полоса была черной, а какая светлой? Где грань между ними? Одни и те же дни в его жизни достойны были и проклятия и благословения. Они были наполнены и ненавистью и любовью. Он ничего не хочет зачеркивать в своей жизни. Ничего не отвергает, ничего не стыдится. Плохое само по себе отодвигалось все дальше и дальше, а хорошее даже из далекого прошлого все еще светит и согревает его душу. Трудности обернулись победами, и воспоминания о них наполняют его сердце гордостью и придают ему теперь новые силы для борьбы. Эти воспоминания – одно из самых драгоценных приобретений его жизни… Таким воспоминанием станет и кофейня, с которой он сейчас прощается. Это тоже один из пройденных этапов его жизни. Со вчерашнего дня эта кофейня уже не принадлежит ему. Весь этот мир с бесконечными разговорами, шумными спорами, запахом смолы, табака и кофе ушел в прошлое… Может быть, в будущем эта кофейня станет и просторнее, и чище, и богаче, и вообще будет более приспособленной для отдыха. Но ему в ней будет скучно. У него и сейчас нет желания заглядывать туда внутрь. А вдруг за ночь там все изменилось.

Таруси спустился со склона, оглянулся назад еще раз и почти бегом преодолел ту невидимую границу, которая отделяла его вчерашний день от сегодняшнего, прошлое – от настоящего. Выйдя к причалу, он, увидев свое новое судно, остановился перед ним, чтобы перевести дыхание. Он всегда счастье видел только в прошлом и рисовал его в своем воображении в будущем. Теперь он чувствует себя счастливым в настоящем. Вон оно, его судно. Он его хозяин и его капитан. Но он не должен чваниться, задирать нос и важничать. Прежде всего он моряк и им останется навсегда. Моряком, знающим себе цену и умеющим за себя постоять. Моряк должен олицетворять собой море – быть сдержанным и спокойным, в то же время беспощадным и неумолимым, если кто попытается посягнуть на его достоинство и свободу.

Таруси, как подобает капитану, мысленно прикинул все, что ему нужно сделать перед отплытием: проверить, все ли погружено, убедиться еще раз в исправности всего оборудования, посмотреть необходимые бумаги, зайти в контору порта, сделать нужные отметки, завершить все формальности – и тогда «до свидания!».

На набережной у складов он лицом к лицу столкнулся с Абу Рашидом. Вот уж действительно неожиданная встреча! Не человек, а джинн. Всегда он появляется внезапно там, где его и не ждешь, как будто из-под земли. Он враг, и враг, которым пренебрегать нельзя: умный и коварный. О нем всегда надо помнить, как о подводных скалах.

Они пожали друг другу руки. Таруси держался с достоинством – не лебезил перед ним, не заискивал. Ответил на его приветствия сдержанно, но вежливо, учтиво, как требовал того общепринятый ритуал. Абу Рашид, напротив, не скупился на комплименты и заверил Таруси в своей симпатии и уважении. Он говорил многословно и витиевато. Рядом с Таруси он казался маленьким, щупленьким и даже слабым старикашкой. Но это впечатление было обманчивым. Под личиной безобидного старичка скрывался опасный противник, сила которого была в его деньгах, в хитрости, в умении хозяйничать, ловко лавировать и сталкивать различных людей, сообразуясь с обстановкой.

Абу Рашид пригласил Таруси и Рахмуни выпить кофе. К ним присоединился и начальник порта. Пока они пили кофе, Абу Рашид все нахваливал Таруси, говорил ему всякие приятные слова. Таруси очень хорошо понимал, чем это объяснялось. Раз он уходит в далекое плавание, Абу Рашид может сменить гнев на милость, ибо Таруси теперь ему не опасен. Пусть плывет на все четыре стороны, а он, Абу Рашид, будет по-прежнему беспрепятственно хозяйничать в порту. Не трогай его, и он тебя не тронет. Более того – поможет и приласкает. Он словно говорил: «Видишь, какой я душа человек! Мы вполне можем жить в мире и согласии. Но не забывай: я могу быть и другим. Приставить кинжал к спине и в нужный момент вонзить его поглубже». Кто-кто, а Таруси это хорошо знал. Ведь давно ли Абу Рашид собирался убить его? А теперь вот пьет кофе с ним, чуть не целуется. А если ему понадобится, найдет нового Салиха Барру – таких подонков много, хоть пруд ими пруди! – и прикажет убрать с дороги еще кого-нибудь. Но всех ему не убрать. Рано или поздно власть Абу Рашида кончится!..

Формальности были завершены, все погружено, проверено, сказаны последние слова прощания, выслушаны добрые напутствия – можно теперь, воспользовавшись приливом, отчаливать. Таруси приготовился отдать команду, но его остановил неизвестно откуда появившийся Ахмад:

– Может быть, еще подождем немного, капитан. Авось Абу Мухаммед подойдет!..

Таруси посмотрел на него с какой-то виноватой улыбкой и отвернулся. Он сам не меньше Ахмада любил Абу Мухаммеда и был огорчен, что тот не пришел. Он хорошо понимал Ахмада, который очень хотел, чтобы Абу Мухаммед был с ними и они могли бы и в море жить одной дружной семьей, никогда и нигде не разлучаясь. Но этим мечтам, увы, не суждено было сбыться. Таруси покачал головой:

– Напрасно будем ждать: Абу Мухаммед не придет!

– Почему ты так уверен?

– Потому что знаю… Море для Абу Мухаммеда – это совсем новая жизнь. А он из тех людей, которые пугаются всего нового. Боятся неизвестности… Я заранее был уверен, что он побоится пойти с нами. Поэтому и попросил Надима о нем позаботиться.

Конечно, Надим выполнит просьбу Таруси. Не даст старику умереть с голоду. Позаботится о нем. Но ведь все равно человек не может жить чужими подачками. Он должен сам зарабатывать себе на жизнь. Без работы он не будет чувствовать себя настоящим человеком. А что способен делать Абу Мухаммед? Чем можно ему помочь? Да, предположим, Таруси сумеет чем-то помочь Абу Мухаммеду и тот не будет чувствовать себя одиноким и несчастным. Но в силах ли Таруси избавить от нищеты и голода тысячи таких стариков, как Абу Мухаммед? Нет! Очевидно, прав учитель Кямиль. Это трагедия не одного человека, а трагедия всего общества. Чтобы сделать человека счастливым, надо изменить, преобразовать само общество…

Таруси отдал команду. Судно стало медленно отходить от берега. Поднявшись на мостик, он помахал рукой всем, кто стоял на набережной, всем, кто оставался в порту, в городе. Ему вдруг стало жалко расставаться с этим знакомым берегом, называемым моряками сушей, со всеми этими людьми. Со многими из них он сблизился, подружился. Без них он, наверное, будет скучать в море. Какими он найдет их, когда вернется? Изменятся ли они сами? Изменится ли их жизнь? «Изменится! Должна измениться! И обязательно к лучшему!» – решил про себя Таруси.

– А ну, ребята, прибавьте оборотов! – скомандовал он и, крепко сжав в руках штурвал, направил судно в открытое море. Перед ним раскрывался бирюзовозеленый простор моря, смыкавшийся на горизонте с огромной опрокинутой чашей голубого неба. А за кормой вскипала пенистая дорожка, над которой, провожая судно, кружили с отчаянным криком чайки, словно заклиная его не задерживаться долго в плавании и быстрее возвращаться домой.

Остался позади порт с его кранами, складами, с толчеей фелюг и барок, с дымящимися трубами пароходов и щетиной поднявшихся вверх мачт парусников и лодок. И чем дальше отходило судно, тем шире развертывалась панорама города: вот показался форт, затем башни полуразрушенной крепости, купола мечетей с предостерегающе воздетыми в небо остроконечными перстами минаретов. А вот и знакомые ему скалы Батраны и так хорошо вписавшаяся в них кофейня. Но постепенно и скалы, и дома, и минареты, и кварталы слились в одно общее неясное очертание города, которое долго еще темнело и колыхалось на горизонте, пока не растаяло в сизой дымке.