Текст книги "Возвращенный рай"

Автор книги: Халлдор Лакснесс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Глава одиннадцатая. Деньги на подоконнике

При утреннем свете обитатели Лида немало удивились – их выгон кишел лошадьми, такого количества лошадей, пожалуй, им не доводилось видеть во всей округе. И нужно сказать, табун был как на подбор. Если верить рассказам, то в то утро в Лиде паслось не менее трехсот лошадей, а иные говорят, что и все четыреста. В последние дни прошли сильные дожди, земля стала влажной и мягкой; комья грязи взлетали в воздух из-под копыт скачущих галопом лошадей, и там, где толпились животные, земля превращалась в сплошное месиво. Уже в первую ночь выгон был вытоптан и загублен. Этих лошадей пригнали из самых разных отдаленных мест, они были беспокойны, взбудоражены; молодняк или слишком пуглив, или вел себя чересчур игриво. Уже в первую ночь изгородь оказалась сильно поврежденной, во многих местах зияли пробоины. Та самая изгородь, которую так берегли в Лиде из поколения в поколение.

Проснувшись, девушка обнаружила, что она в комнате одна. Был уже день. На ней было платьишко – то, которое она набросила на себя вчера ночью. Ночной гость в огромных сапогах исчез. Поглядев в окно, она увидела, что их выгон, лужайку, весь хутор заполняли лошади. Когда она стояла у окна, взгляд ее упал на желтую монетку на подоконнике. Она пошла в кухню к матери показать ей этот странный предмет, сказала, что нашла его в горнице на подоконнике.

– Боже мой! – воскликнула женщина, взяв монету и разглядывая ее. – Ну конечно, надо было ждать, что наступит и этот день, как и все другие. И все же я думала, что Спаситель еще надолго оградит меня от прикосновения к этому металлу, который в глазах твоего отца не имеет никакой цены. Это называется золото, дитя мое. От него все несчастья в мире. До сих пор никто в Лиде не дотрагивался до него. Как случилось, что ты получила эту напасть от нашего гостя?

– Я там спала ночью, а когда проснулась, никого уже не было.

Женщина оторопела, взглянула на дочь и, обретя наконец дар речи, заговорила спокойно, стараясь приглушить глубокое чувство печали, как принято в этой стране в таких случаях, когда считается, что чему быть, того не миновать, и что всему приходит черед.

– Я молила моего Спасителя оберегать вас, несчастных, особенно пока у вас еще ветер в голове. Разве я не велела тебе лечь в сарае, дитя мое?

– Это правда, мама. Но я не понимаю, что со мной случилось. Я сняла с него одежду, пожелала спокойной ночи и собралась уходить. Вдруг старик спросил: куда ты идешь, бедняжка? И когда я ответила, что в сарай, буду укладываться там спать, он сказал, что не потерпит, чтобы из-за него я ночевала на торфяной куче. И вот ни с того ни с сего я возьми да и залезь к нему в постель. Тут же и уснула.

– Ах ты, моя бедная дурочка! Ну а потом что?

– Ничего, – ответила девушка. – Я ничего больше не знаю. А когда проснулась, нашла вот это.

– Неужели это правда, дитя мое, что ты спала с самим Бьёрном из Лейрура?!

– Мама, я не думаю, что Бьёрн уж такой плохой, как о нем говорят. Хоть я и глупа, но он не сделал мне ничего плохого.

– Запомни, нельзя ни с того ни с сего ложиться в постель с мужчинами, ты уже взрослая девушка.

– Кто? Я?! – воскликнула девушка и расплакалась. – И это говоришь ты – ты, которая лучше других, кроме самого Спасителя, знаешь, что я еще маленькая и что ни о чем другом я целыми днями не думаю, как о нашем отце и о том, почему он от нас уехал. К тому же я не раздевалась.

– В чем ты была? Так я и думала. Если ты еще не представляешь, что с тобой случилось, несчастная, то после этой ночи тебе надо будет следить за собой.

– А что же случилось со мной, скажи, мама?

– Неужели ты не почувствовала, дитя, что рядом с тобой был мужчина?

– Нет, конечно, я это почувствовала. Он ведь такой толстый. И я тоже здоровая и толстая. А кровать мала даже для одного.

– Он, наверно, прижимался к тебе? По крайней мере в мое время они так делали.

– Я смертельно устала и тотчас же уснула, – сказала Стейна. – А старик стал храпеть. И если кто и прижимался ко мне, когда я спала, – откуда мне знать! Во всяком случае, он прижимался не слишком крепко. По крайней мере я не проснулась. И даже ничего страшного мне не приснилось. Я проснулась, когда уже наступил день.

– Почему же ты стоишь и держишь эту золотую монету, дитя? Положи ее туда, где взяла. Ты не должна забывать – Бьёрн из Лейрура, судья и сам король предлагали твоему отцу золото за Крапи. И что он ответил?

Больше всего обитателей Лида удивляло, хотя они и не подавали виду, что их гости, видимо, не собирались покидать свой ночной приют. Наоборот. Утром на лошадях прибыл провиант и всякое снаряжение. Возле сеновала они разбили палатку. В Исландии считается неприличным спрашивать гостей, как долго они собираются пробыть у вас. К тому же гости не скрывали, что они поджидают здесь новую партию лошадей. Оказалось также, что гуртовщиков не прокормишь одним супом, хотя вчера ночью они заверяли, что готовы довольствоваться малым. Некоторые завалились спать в комнате и храпели там на все лады до конца дня, некоторые уселись во дворе, затягивались табаком из деревянных фляг или рожков, присматривая при этом за лошадьми. Несколько человек здорово подвыпили. Нашлись и такие, которые начали гоняться по выгону за игривыми жеребятами. Крестьяне по соседству всполошились. Они стояли начеку в своих дворах, чтобы защищать хозяйство от этого лошадиного нашествия, походившего на описанные в Библии напасти. Гуртовщики выдали матери и дочери мясо и муку и заставили варить суп и печь хлеб. Масло они держали в деревянных ящиках. На продукты не скупились. Если давали женщине кофе, чтобы поджарить на тагане, то уж не меньше фунта. Дети лакомились сахарной пудрой и датским мягким сыром.

Целые партии лошадей отсылались в один конец страны, с другого конца прибывали новые. Приезжали все новые и новые люди. Они располагались в палатке, подстилая под себя сено из большого стога.

Викинга Стейнарссона тоже приставили к лошадям и услали в другую округу.

Через несколько дней вернулся Бьёрн из Лейрура. Время близилось к полуночи, и все улеглись уже на покой.

– Где Стейна? – закричал он.

Мать просунула голову в дверь, готовая услужить. Старик чмокнул ее, втащил в комнату и заявил, что ему подавай молоденьких. Проснулась дочка. Несмотря на полночь, она разогрела ему суп; потом он захотел кофе, затем пунш; наконец она сняла с него одежду – он попросил помочь ему раздеться, потому что по обыкновению промок в ледниковой реке.

– Прошлый раз ты забыл золотую монету, – сказала девушка.

– Это твоя монета, моя радость, – ответил Бьёрн из Лейрура. – За то, что ты раздела меня.

– Мои отец и мать говорят, что золото – это причина всякого зла.

– Ну-ка, раздень меня опять, – попросил Бьёрн и рассмеялся.

На рассвете следующего дня он уехал покупать лошадей, оставив на подоконнике блестящую серебряную монету. В воздухе чувствовалась осень.

Чужие кони заполнили пастбища в Лиде, погонщики заполнили дом и двор. Кровать в горнице стояла разобранная и ждала Бьёрна из Лейрура, который иной раз приезжал, а иной – нет. Приезжал он обязательно среди ночи и всегда промокший.

– Где Стейна? – обычно кричал он.

Дочь Стейнара из Лида ни на минуту не могла оставить старика – спит он или бодрствует. Матери ее стало как будто все безразлично.

Как-то в осенний день, когда возвращают с горных пастбищ последних овец, на дороге показался всадник. Он завернул в хутор и попросил вызвать хозяйку. То был крестьянин из Драунгара. Его хутор третий к востоку от Лида. Это его сыну позапрошлым летом не удалось прокатиться на Крапи. Крестьянина пригласили в дом.

– Тебе есть что рассказать, хозяюшка, – сказал Гейр из Драунгара.

– Шестьсот лошадей – днем и ночью… А нас всего две неразумные женщины да еще мальчишка, которого услали куда-то перегонять лошадей. Боже, боже, что творится на свете!

– Я, конечно, не хочу называть вас чересчур безответными, но все же от женщин из Стейнлида можно было ожидать большей решительности.

– Я уже сказала тебе, что у нас нет ни разума, ни умения говорить как следует. Нет даже трещотки, чтобы попугать лошадей. Стейнар не хотел обзаводиться таким пустяком. Единственным нашим богатством всегда была мудрая голова Стейнара.

– Совать свой нос в чужие дела никогда не считалось добродетелью, – сказал крестьянин. – И каждый волен распоряжаться своим добром по собственному усмотрению. Но всем ясно, что выгон в Лиде превратился в сплошную грязь, и пройдет немало времени, пока вновь вырастет трава. Меня-то к вам привело другое. Мне кажется, что мой сын Йоуи подумывает при случае приехать к вам, повидать Стейну, вашу дочку. Хм… Я думаю, что неплохо будет, если кто-нибудь из соседей, кто вам приятнее, поговорит и с судьей. Именем закона он положил бы конец этому бесчинству.

– Должна тебе сказать, мой друг, что тот, кто сгоняет сюда лошадей, объявил, что имеет на это согласие Стейнара. Так что мне остается только надеяться, что тот, кто создал растения на земле, позаботится о том, чтоб трава снова выросла в Лиде. Иметь же хороших соседей всегда хорошо. Ты и твой сын – желанные гости здесь в любое время дня или ночи.

После этого Гейр стал прощаться. Проходя мимо окошка, он увидел деньги на подоконнике – большую английскую золотую монету и много блестящих серебряных талеров.

– Что я вижу, у вас, в Лиде, завелись деньжата?

– А, это старик Бьёрн из Лейрура. Он, когда уезжает по утрам, всегда оставляет что-нибудь. Но мы в Лиде никогда не знались с деньгами. К этим мы даже не притронулись. Это старик оставляет моей Стейне за то, что она помогает ему раздеваться. Бог да воздаст ему за это, хотя мы и не собираемся принимать деньги.

– Бьёрн, – сказала девушка на следующую ночь, стоя на коленях и снимая холодную грязную одежду с этого лихого наездника, больше других любившего скакать через ледниковые реки. – А золотая монета все еще лежит на подоконнике.

– Чего ты еще ждешь? – отозвался он. – Золото дают девственницам. Его получают только один раз.

– А там еще много серебряных монет. Мы с мамой боимся их. Что мы скажем отцу, когда он вернется?

– Серебро – для наших добрых подружек. – И Бьёрн рассмеялся.

Несколько ночей спустя девушка проснулась рано утром. Встала, посмотрела в окно и увидела снег. Это был первый снег. Белый и чистый, он покрыл землю поздней осенней ночью. Девушка заметила, что со двора исчезли все лошади. Следов на снегу не было. Значит, они уехали ночью до снегопада. Развороченная земля скрылась под снежным покровом. На хуторе царила тишина. В горнице больше не было слышно храпа чужого мужчины. Земля, хутор как бы вдруг переместились в другой мир – холодный, белый, безмолвный…

– Слава дорогому Спасителю, – произнесла девушка.

И тут она заметила, что рядом с той золотой монетой и блестящими серебряными на подоконнике лежала пригоршня медяков.

Глава двенадцатая. Жених

Последнее время обитателям Лида часто, особенно в сумерки, чудилось, что на повороте дороги, исчезающей за горой Скрида, появился человек. Казалось, он ступает осторожно и вместе с тем уверенно, как человек с неомраченной совестью, всякий раз притаптывая ногой о землю, как бы пробуя, выдержит ли она его. Им долго мерещился человек у дороги, но так никто и не появлялся. Должно быть, все это проделки эльфов. Молодежь в Лиде, измученная осенней суматохой, теперь спала тяжело, крепко; их постоянно преследовал один и тот же сон. Они видели своего отца, одиноко бредущего по бесконечной дороге где-то там, за границей, осенней ночью, и он никак не мог найти дорогу домой. Первый снег исчез, но птицы не вернулись, не видно было ни буревестника, ни поморника, только, отливая синевой спины, поблескивал ворон в светлых лучах осеннего солнца. Созрела, стала мягкой и красной брусника. Небо и земля погрузились в безмолвие. По ночам стало подмораживать. На вытоптанном выгоне и на развороченных пастбищах земля застыла комьями. В начале октября пришел последний пароход. Ночью с гор с грохотом срывались камни.

Паренек, которому так и не удалось посидеть на Крапи, появился на пороге хутора, протянул хозяйке руку.

– Я вот тут проезжал мимо.

– Ты хочешь поговорить о чем-нибудь со Стейной? – спрашивает хозяйка.

– Да ни о чем особенно, – отвечает парень.

– Я позову ее.

– Если она очень занята, то не нужно, – говорит гость.

– Она в чулане, сбивает масло. Подожди, наверно, она захочет стереть масло с лица перед тем, как встретиться с молодым человеком.

– Может, не надо ее беспокоить… Я приду потом, на рождество…

– На рождество? – удивляется женщина. – До рождества еще далеко.

Неплохо, когда парень стеснителен, но во всем должна быть мера.

– Я хотел было взглянуть на одну вещицу, которая, я знаю, есть у нее. Но если она занята, не нужно. Передавайте ей привет. Может, когда-нибудь потом…

– Да ты загляни к ней в чулан, парень.

Девушка стояла у торфяной стенки в нижней юбке, ворот блузки отстегнут. Она сбивала масло – неторопливо, ритмично: словно человек и его орудие слиты воедино в своеобразном танце. При появлении юноши девушка не прервала работы. Масло забрызгало все: ее голые руки, лицо, шею. Она улыбнулась и покраснела, продолжая свое занятие – в этом деле нельзя застрять на полпути.

– Пожалуйста, пройди и сядь на бочонок, – предложила девушка.

Когда он сел, она, не отрывая взгляда от маслобойки, сказала:

– Что и говорить, редко к нам залетают белые вороны. Как ты поживаешь?

– По-старому, как обычно, – помялся парень. – Ну а ты что скажешь?

– Все хорошо, – ответила девушка, не меняя ритма и положения.

И все же она успела бросить на него взгляд сбоку, любопытный, смущенный и радостный. Довольно долго она молчала, потом наконец нашлась, что сказать:

– Что с тобой? Ты стал словно меньше, я-то думала, ты больше и сильнее.

– Наверно, потому, что ты сама раздобрела, – сказал он, не сводя глаз с этой цветущей девушки.

– Глазеем друг на друга, словно впервые увиделись, – сказала она. – Давно мы с тобой не встречались. Но, может, ты просто замерз? Почему ты так долго не приходил?

– А ты ждала меня?

Она ответила:

– Ты сказал, что придешь. Я надеялась.

– Мы же иногда виделись в церкви, – сказал он.

– Ну, и это называется – виделись? Мне стыдно – наконец пришел, а я вся в масле. Ну ничего, зато попробуешь свежей сыворотки.

– Выпачкаться маслом не так уж страшно – есть грязь и похуже. А сыворотка – это только сыворотка, снятое молоко, ни больше ни меньше.

– А ты хотел что-нибудь другое? – спросила девушка.

– Я слыхал, у тебя есть золотая монета…

– Кто тебе это сказал?

– Тебе оставили ее на подоконнике. Одну из самых дорогих, из тех, что ценятся на всем белом свете.

– Ну что ж, это никакая не тайна. Я ее тебе покажу, вот только закончу сбивать.

Наконец масло было готово. Девушка переложила сбитые комья со стекающей сывороткой из кадки в корытце, пошла в кухню и взяла горячую, только что испеченную лепешку – ведь всегда принято к свежему маслу выпекать ржаные лепешки. Даже в стихах воспеты эти три блаженства в Исландии – горячая ржаная лепешка, полная женщина и холодная сыворотка.

Девушка, не скупясь, подцепила пальцем кусок свежего масла, положила его на лепешку, налила в кувшин сыворотки и подала юноше. Потом вытащила из-под подушки узелочек, развязала его, достала золотой и показала своему гостю.

– Угу, настоящий. Я думаю, за него можно купить целую корову. Как он тебе достался?

– А! – произнесла девушка, как бы подчеркивая, что это совсем пустяковое дело. – Тут один человек оставил. Можешь взять себе, если хочешь. Мы ждем отца со дня на день – он должен приехать из Копенгагена, – и я не знаю, что он скажет, если увидит у нас золото.

– Кто же дал его тебе? – спросил парень.

– Бьёрн из Лейрура, – ответила девушка.

– За что?

– Я помогала ему раздеваться.

– И ничего больше?

– Он был промокший, – сказала она. – Он повсюду скупает лошадей, и ему частенько приходится окунаться в ледниковую воду; на нем никогда не было сухой нитки, когда он приезжал сюда по ночам.

– Да ведь он негодяй! – выпалил Йоуи из Драунгара.

– За всю свою жизнь не слыхала такого отвратительного слова ни об одном человеке, – сказала девушка, и радость исчезла с ее лица. – Кроме того, это неправда: Бьёрн из Лейрура – хороший человек!

– Первый раз слышу, чтобы Бьёрна из Лейрура называли хорошим человеком. Наоборот, все знают, что он женится по три-четыре раза в год, не говоря уже о тех, на которых не надо жениться – они замужние. А сколько таких, которых он обманывает и бросает.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – изумилась девушка. – Это что, загадка?

– Хотелось бы, чтобы тебе не пришлось ее разгадывать, – ответил он.

– Хорошо тебе, что ты такой умный!

– Ты забываешь, что я почти на три года старше, и этой зимой уже четвертый раз буду рыбачить в Торлауксхёбне.

– По-моему, все, что ты сейчас плел, рыбацкие побасенки. Слушай же, что я тебе скажу: вряд ли есть еще такой справедливый и славный человек, как Бьёрн из Лейрура. Я всегда была застенчивой, боялась людей – до тех пор, пока он не стал ночевать у нас. Я так стеснялась тебя, что даже трудно передать. Два года я мучилась, что тогда, в горах, не отважилась разрешить тебе сесть на Крапи.

– Ну, раз ты теперь не такая стеснительная, то, может быть, расскажешь, зачем берет тебя старик в постель ночью?

– Кто рассказывал тебе?

– Погонщики болтают об этом, – ответил парень.

– Зачем берет меня в постель Бьёрн из Лейрура? Ну это уж слишком! Просто так, ни за чем, если хочешь знать. Ты смеешься! Не думала, что ты такой!

– Почему же ты мне не ответила?

– Я ни в чем не виновата, чтобы держать ответ перед тобой. Просто такой глупой, маленькой девчонке, как я, нравится, когда взрослый человек снисходит до разговора с ней, как с человеком.

– А потом?

– Что ты имеешь в виду?

– Такие типы сразу же начинают лапать.

– Лапать? Ты имеешь в виду ласкать? Меньше всего это похоже на Бьёрна из Лейрура, – выпалила девушка.

– Ты сама говорила, что раздевала его, когда он промокал до самых подмышек, – сказал парень.

– Не говорила я тебе этого. Было другое, но я не делаю из этого секрета, я рассказала маме. Часто, когда я стаскивала с него одежду, он говорил мне: «Ложись на край кровати рядом со мной, моя маленькая. Зачем тебе спать на торфяной куче в сарае?»

– Хотя я и мало смыслю в таких делах, – заметил парень, – не верится, чтобы такой мужик, как Бьёрн из Лейрура, заполучив в кровать девчонку, оставил ее в покое.

– Я тоже мало чего знаю. Только он не трогал меня. Правда, рядом с ним на меня нападала усталость и сонливость, и я не помпю, что бывало после того, как я ложилась.

– А он не прикасался к тебе?

– Только один раз, во сне, он толкнул меня невзначай. Но я отодвинулась и проснулась, точно мне приснилось что-то. И опять мигом уснула. Больше я ничего не замечала за ним, кроме того, что он большой и сильный. Представь себе, я редко спала так крепко, как со стариком. Никогда я не слыхала, когда утром он перелезал через меня и уезжал.

Юноша с сомнением рассматривал девушку.

– Как мужчине понять женщину! Нет более разных созданий на земле. Нужно либо верить, либо не верить. Я решил верить тебе, Стейнбьорг. А теперь мне пора. Нет больше времени. Спасибо за лепешку и сыворотку…

– И деньги, Йоуи, – добавила девушка. – Золотой. Хорошо, что я могу вознаградить тебя за то, что не разрешила тогда сесть на Крапи. Теперь-то лошадь при дворе короля и зовут ее Пусси.

– Не стоит вспоминать об этом. До свиданья. Я возьму твою монету в залог будущего. Спасибо.

Она смотрела на него, преисполненная благодарности за то, что он пришел, и тоски, потому что ему нужно уезжать так скоро. Она не удержалась, чтобы не сказать:

– Мне кажется, что за это короткое время ты стал больше и сильнее.

– Это благодаря лепешке и сыворотке, – сказал он. – И маслу из кадки.

Она смотрела, как он наклоняется, чтобы пройти в дверь, и чувствовала, что разочарована. Вдруг он обернулся в темном проеме дверей и подошел к ней, взглянул смущенно, собираясь что-то сказать.

– Ну что? – спросила она и улыбнулась, сильно покраснев.

– Я хотел лишь спросить, – сказал он, – такой золотой был только один?

Она задумалась, потом догадалась, что он имеет в виду. Улыбка исчезла с ее лица.

– Подожди-ка…

Она вытащила из узелка несколько красивых серебряных монет.

– Пожалуйста, – сказала она. – Возьми. Отцу наверняка не понравится, если он увидит их у меня.

Парень взял серебро и сказал, что это тоже неплохо.

– Но, – добавил он, – я хотел бы знать, не было больше золотых?

Она посмотрела на него удивленно. Вдруг ей пришла на ум мудрая фраза, вернее, ничего не значащая болтовня старого Бьёрна из Лейрура.

– Женщина получает золото только один раз, – сказала она, – а потом уже серебро.

– Ах, вот как! Так я и думал. Ты распрощалась с тем, что дороже золота.