Текст книги "Возвращенный рай"
Автор книги: Халлдор Лакснесс
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
Глава шестая. Большой национальный праздник. Исландцы пожинают плоды справедливости
В этой книге читатель не услышит рассказа о торжественном празднике в Тингведлире, куда народ собрался отметить тысячелетие своего государства и приветствовать короля Дании. Это событие запечатлено в подробных отчетах и позже – в замечательных книгах. Правда, отдельные детали, и далеко не пустячные, по мнению некоторых, не нашли места в этих интересных повествованиях. Здесь мы попытаемся рассказать об одном из эпизодов, описание которого нельзя найти нигде, за исключением не слишком значительных, но тем не менее правдивых книг.
Прежде всего следует напомнить совершенно забытый сейчас факт, а именно: было время, когда исландцы, все без исключения, хотя были они самыми бедными во всем северном полушарии, считали себя особами королевского происхождения. В книгах они возродили многих королей, о которых другие народы не хотят даже вспоминать и которые иначе были бы обречены на полное забвение и на этом и на том свете. Большинство исландцев считают своими предками королей, упоминаемых в древних сагах. Некоторые ведут свою родословную от военных вождей, другие от морских королей – викингов, третьи – от удельных князей из Норвегии или еще каких-то мест Скандинавии, четвертые – от предводителей варяжских дружин, служивших у королей престольного города Миклагарда, и, наконец, есть и такие, что ведут свой род от настоящих коронованных особ. Крестьянин, который не мог проследить свою родословную до времен Харальда Прекрасноволосого или его тезки Харальда Боезуба, многое терял в глазах своего прихода.
Все исландские древа тянутся до Инглингов[7]7
Потомки бога Одина, от которых норвежские короли ведут свою родословную.
[Закрыть] и Скьёльдунгов,[8]8
Династия датских королей.
[Закрыть] о существовании которых вряд ли кто теперь знает на свете. Многим исландцам ничего не стоит доказать, что их родословная берет начало от самого Сигурда Убийцы дракона Фафнира, короля Гаутрека Гаутландского[9]9
Гаутланд – мифическая страна. Гаут – одно из имен Одина.
[Закрыть] и Хрольва Пешехода, а кто обладает большими познаниями, тот и вовсе может докопаться до того, что он в родстве с Карлом Великим и Фридрихом Барбароссой, или причислить себя к потомкам Агамемнона – одного из виднейших греческих героев, осаждавших Трою. Ученые считали исландцев самыми великими специалистами в области генеалогии в западном мире, пока Французская революция не доказала, что все родословные – не более чем бахвальство и ерунда.
Большинство крестьян прибыло на Тинг, чтобы собственными глазами взглянуть, что же представляют собой эти короли, которых описывали в своих книгах писатели прошлого. Было немало и таких, которые считали себя потомками куда более знатных особ, чем этот Кристиан Вильхельмссон. И хотя крестьяне относились с должным почтением к тому высокому рангу, который датчане даровали этому человеку вместе с королевским титулом, вряд ли король этот когда-либо в своей жизни встречался с людьми, считавшими его человеком более низкого происхождения, чем заскорузлые крестьяне, топтавшиеся здесь в своих сморщенных кожаных чувяках. В Исландии хорошо помнили, что этот отпрыск немецких мелкопоместных хусменов, жалкий подкидыш среди знатных людей Дании, только при помощи исландских родословных смог проследить свой род до датского короля Горма Старого, который, как утверждают некоторые, не существовал вовсе. С другой стороны, несмотря на его низкое происхождение, Кристиана Вильхельмссона исландцы ценили выше других датских королей. Это, очевидно, свидетельствовало о незаурядных его качествах и еще о том, что в стране фанатических приверженцев генеалогий в решающие моменты иные человеческие черты значили больше, чем благородная слизь, налипшая за тысячелетия.
И хотя Кристиан Вильхельмссон не мог похвастаться происхождением, все же он расположил исландцев к себе, даже вызвал у них восхищение. Он умел ездить верхом. В Исландии общепризнанно, что король должен быть отличным наездником, и никто не вызывает там большего уважения, чем ловкий седок на благородной лошади. Особенно высоко ценились в Исландии лошади белой масти, и, когда король ездил по стране, крестьяне соревновались между собой за право предложить ему белых лошадей. В те времена большинство исландцев нюхали табак из деревянных фляжек или рожков. На простонародном нижненемецком языке это называлось понюшкой, и исландцы с почтением относились к каждому, кто с охотой соглашался принять от них такую понюшку. Говорят, что Кристиан Вильхельмссон никогда не отказывался от нее.
Не будем оспаривать и того, что исландцы радовались возможности получить конституцию от датского короля, правда, проявляли свои чувства они весьма умеренно. Но на празднестве они совершенно выпустили из виду поблагодарить за нее короля. Нашелся только один человек, который, не имея на это полномочий, догадался поблагодарить короля от имени исландцев. Это был тот самый датский барон, который сочинил конституцию по заданию короля. По-видимому, многие исландцы считали, что, согласно этой конституции, им даруется то, что и без того принадлежит им по праву, и даже меньше того. И король в свою очередь забыл поблагодарить исландцев за самое ценное, что, по их мнению, они преподнесли ему, а именно за сочиненные по этому поводу стихи. Были поэты, которые посвятили королю по восемь стихотворений. В Германии не принято было воспевать в стихах знатных людей – ни губернаторов, ни курфюрстов, ни даже самого короля, – и Кристиан Вильхельмссон сделал большие глаза и растерялся, когда один за другим стали выходить поэты и читать посвященные ему стихи. Никогда раньше не доводилось ему слышать стихов, и он понятия не имел, что это должно означать.
Рассказывают, что на следующий день после праздника в Тингведлире на поле собралось несколько человек, чтобы испробовать лошадей, на которых король должен будет выехать на юг. Пришло сюда немало крестьян, поглядеть, как будут выводить коней. Среди них был и крестьянин Стейнар из Лида. Он стоял и держал за уздечку своего Крапи, о котором уже шла речь. Посмотрев немного, как выводят лошадей и разминают их, Стейнар повел свою лошадь, ласково поглаживая ее, к большому шатру, где за завтраком сидел король со своими придворными и исландскими начальниками. Поприветствовав стражу, крестьянин из Лида испросил разрешения повидать короля. И хотя просьбу его не бросились выполнять тотчас же, все-таки в конце концов о ней доложили одному из приближенных. Тот поинтересовался, что нужно крестьянину от короля. Стейнар из Лида ответил, что пришел к королю по делу – собирался вручить ему подарок. Спустя некоторое время придворный вернулся и сообщил, что король не принимает подарков от частных лиц, но что крестьянину дозволено войти и поприветствовать своего короля за завтраком.
В шатре за столом сидело много знатных людей в позументах; некоторые пили пиво. Пахло сигарами, которые господа обычно держат в зубах горящими. Кроме датчан, были тут и исландские важные господа. И уж конечно, появление простого крестьянина их покоробило.
Стейнар из Лида снял шапку у порога, пригладил волосы, которых у него, кстати, почти не было. Он вовсе и не пытался приосаниться или выпятить грудь. Нет, он шел себе вразвалку, по-крестьянски. По всему его виду не было заметно, что он считает себя ниже кого-нибудь из присутствующих. Казалось, вот так предстать перед королем для него обычное дело. И в то же время видно было, что пришел он не по пустяковому поводу.
Тяжело ступая, он подошел прямо к тому месту, где сидел король. Поклонился с достоинством, не слишком низко. Кое-кто из сидящих за столом господ так и замер, не донеся вилки до рта. В шатре воцарилась тишина. Подойдя к королю, Стейнар отбросил волосы со лба. Затем он обратился к королю с теми словами, какие, по свидетельству древних саг, подобало произнести исландскому крестьянину, обращаясь к королю.
– Меня зовут Стейнар Стейнссон из Лида, что в округе Стейнлид. Приветствую тебя, король, добро пожаловать в Исландию. Мы с тобой родичи, согласно родословной, которую составил для моего деда Бьярни Гвюдмундссон из Фуглавика. Я потомок древнего ютландского рода – Король Харальд Боезуб, который выиграл Бравалльскую битву, был моим предком.
– Прошу прощения у вашего величества, – произнес один из высокопоставленных чиновников на датском языке, выступая вперед и низко кланяясь королю. – Этот крестьянин – из моей округи. Я там судья. Но спешу заверить вас, что без моего согласия он осмелился беспокоить ваше величество.
– Мы охотно выслушаем, какое дело привело этого человека ко мне, если вы переведете нам его речь, – сказал король.
Судья Бенедиктсен поспешно приступил к делу: этот человек приветствует короля и говорит, что он в родстве с ним.
– Я прошу прощения у вашего величества, среди наших крестьян принято так считать; виной всему саги – они вошли в их плоть и кровь.
Король Кристиан ответил:
– Сейчас я полностью осознал, что большинству королей пришлось бы туго, доведись им обсуждать родственные связи с крестьянами в этой стране. Что еще хочет нам сказать этот благородный человек?
Стейнар Стейнссон продолжал свою речь:
– Поскольку мы, мой дорогой и любимый король, выяснили, что имеем много общего в родстве и в положении – если не ошибаюсь, ты тоже крестьянин из страны готов, – я хотел бы от имени своей округи поблагодарить тебя – ведь ты дал нам то, что мы, собственно говоря, и так имеем, то бишь право ходить с поднятой головой в своей стране. Ну кто может похвастаться лучшим подарком от повелителя, чем разрешением оставаться тем, что ты есть, и ничем больше. От себя лично я хотел бы отблагодарить тебя за этот подарок небольшим пустячком. У нас в роду всегда водились хорошие скаковые кони. У меня у самого есть, как признают многие, не совсем обычный жеребенок. Лучше всех это мог бы засвидетельствовать судья, так как среди прочих наших знатных людей он хотел купить его и взамен предлагал мне деньги и дружбу. Поскольку ты принес нам справедливость, я отдаю в твои руки поводья этого коня в знак благодарности и добрых пожеланий. Лошадь стоит перед шатром, за ней присматривают твои люди. Вот только уздечку мне хотелось бы при случае получить обратно.
Кристиан Вильхельмссон вначале попросил перевести ему речь на датский язык, но, не разобравшись, потребовал, чтобы камердинер перевел ее на его родной, немецкий, язык. Слушая перевод речи, король все больше и больше восхищался ею.
– Давайте-ка пойдем поглядим на лошадь, – предложил король.
Все вышли из шатра. У входа стоял конюх и держал за уздечку лошадь, а со всех сторон валил народ, чтобы собственными глазами посмотреть на это замечательное животное. Лошадь слегка дрожала, видимо, ей не нравилось, что ее выставили напоказ. Король сразу увидел, что то была прекрасная лошадь. Подойдя к ней, он погладил ее мягкой, но твердой рукой наездника, и она тотчас же успокоилась. Повернувшись к барону, стоявшему рядом с ним, король сказал по-немецки:
– Наверно, я и есть тот варварский хевдинг, который годится в короли этим исландцам. Но мне ничего не хотелось бы принимать в дар от крестьян. Проследите, чтобы из моей казны выдали должную сумму за скакуна.
Затем король стал прощаться со Стейнаром из Лида. Он подал ему руку и пообещал, что долго будет помнить такой подарок. Потом заверил его, что, если крестьянину когда-нибудь придется туго, пусть только даст знать об этом ему, и добавил, что в лице своего короля тот всегда будет иметь верного друга.
Стейнар из Лида поблагодарил за хороший прием и покинул своего короля, свою лошадь и великое национальное торжество.
Глава седьмая. Церковная служба
Стейнар взвалил на спину седло и отправился в путь. Он шел на юг по лесной тропинке, тянувшейся вдоль озера. Лес был старый, вырос он здесь еще тысячи лет назад, и отличался он от других лесов тем, что деревья здесь были величиной в человеческий рост; все, что росло выше, вымерзло. Деревья были скрюченные – такую форму они обрели, подчиняясь законам ветра. Крестьянин свернул на тропинки, которые вились вдоль рек, вытекающих из озера Тингвадлаватн и сворачивающих к низменности, где начиналась проезжая дорога, ведущая к его дому. Он шел весь день до самой ночи. Выпала роса, земля стала влажной и приятно запахла. Кончился самый длинный летний день. Два месяца без ночей, да и сейчас нельзя сказать, чтобы ночь была темной. То в одном хуторе, то в другом лаяли собаки. На лугу, где стояло уже собранное в стога сено, он решил переночевать. Положил под голову седло, набрал сена, чтобы укрыться, и съел половинку ржаной лепешки. Она была твердая, как подметка, но вкусная. К тому же – последняя из его запасов. Перед тем, как уснуть, он пробормотал нараспев:
Утром он зашел на хутор. Хозяин уже встал. Он спросил Стейнара, не мормон ли он. Стейнар ответил, что нет.
– Я чуть было не сказал – к сожалению, – добавил оп. – Я из Стейнлида, что на востоке.
– Ну, если ты говоришь, что ты не мормон, значит – нет. Мне еще не доводилось слышать, чтобы мормон побоялся признаться, что он мормон, когда его спрашивают об этом, хоть и знает, что ему не поздоровится.
– Каждый похваляется своей верой, – сказал Стейнар. – Я – моей, а ты – своей. Впрочем, нельзя ли попросить у тебя попить?
– Девушки, – крикнул хозяин дома, – вынесите этому человеку миску сыворотки да половину тресковой головы.
В безоблачном небе засветилось солнце. После обеда появилось марево. Море, дрожа, как бы поднялось, и острова Вестманнаэйяр, казалось, добрались до самого неба.
Стейнар совсем забыл, что сегодня воскресенье. Мимо него проехала группа людей – они направлялись в церковь. Кто-то заметил, что у него хорошее седло.
– Неплохое, и кнут в придачу есть. Только потерял уздечку.
Ему предложили лошадь, но он предпочел идти пешком. Крестьяне заметили, что, судя по всему, не так уж хороши дела в Стейнлиде.
– Ваша правда, добрые люди, – ответил Стейнар. – Перед вами маленький человек, такой маленький, что даже отсутствие лошади не делает его меньше.
Крестьянин Стейнар, оставшийся без лошади, пришел в церковь много позже других. Подойдя к чужой церкви, он увидел, что все уже там. Во дворе царила атмосфера той особой тишины, которая наступает в воскресные дни во время церковной службы. Лошади стоя спали у привязи, собаки сидели на церковной паперти, на лестнице и выли на острова Вестманнаэйяр, поднявшиеся до небес. Кругом ни души. Из церкви доносилось пение. Стейнар обрадовался, что поспел, пока служба не кончилась.
Пересекая церковный двор, он увидел три старых камня, к которым обычно привязывают лошадей; сейчас они почти утонули в траве и давно лежали здесь без применения; может быть, на этом месте когда-то был хутор или церковь. Рассматривая камни, он увидел, что к среднему было привязано что-то громоздкое. Подойдя поближе, он увидел, что это человек.
– Ну и дела, – произнес крестьянин.
Человек был связан и прикреплен веревкой к железному кольцу в камне. Во рту у него торчал кляп. Стейнар подошел еще ближе, всмотрелся в человека.
– Не ошибаюсь ли я, неужто мормон? – удивился Стейнар.
Мужчина был без шляпы, волосы всклокочены. При дневном свете лицо его казалось коричневым, словно из дубленой кожи. Кляп во рту сильно исказил черты его лица. Стейнар тотчас же пришел на помощь. Прежде всего освободил ему рот. Там оказался грязный круглый камень. Человек сплюнул несколько раз – в рот попали земля и глина; десны у него кровоточили. Затем мужчины поздоровались.
– Недурно тебя принимают, – сказал Стейнар, продолжая развязывать веревки.
– Ну, бывало и почище. – Мормон вытащил из кармана футляр от очков. – Я считаю, что легко отделался, если не разбили очки.
– Ну разве так обращаются с незнакомыми людьми? А еще называют себя христианами! – сказал Стейнар.
– Посмотри-ка, нет на мне грязи? – спросил мормон.
Стейнар спокойно и по-хозяйски свернул веревку, положил ее на камень, потом тщательно стряхнул грязь с мормона.
– Хм… ну что тут можно сказать, – произнес крестьянин. – Я не думаю, что буду чувствовать себя выше, если примусь дубасить других.
– А когда христиане вели себя по-другому? Они впали в великий грех еще во времена первобытного христианства.
– Прости, а где твоя шляпа? – вдруг спросил крестьянин.
– В надежном месте. Странно только: у меня такие хорошие сапоги, но их они никогда не отнимают.
– Ты, наверное, смелый человек, – сказал Стейнар из Лида. – Должно быть, это нужно, чтобы те, кто страдает от несправедливости, были такими стойкими.
– Не терплю только больших собак, – сказал мормон. – Я всегда их боялся: в детстве меня покусала собака.
– Прости, а куда ты направляешься?
– На острова Вестманнаэйяр. В старые времена там жил самый отпетый народ во всей Исландии, а теперь их считают самыми добрыми. Там находят себе убежище святые Судного дня.[11]11
Так именуют себя мормоны.
[Закрыть]
– Удалось тебе свидеться с королем? – спросил Стейнар.
– Что тебе до этого? Кто ты?
– Я – Стейнар. Стейнар Стейнссон из Стейнлида. Помнишь, я тот человек, который отыскивал себе ночлег в Тингведлире.
– Благослови тебя господь, старый друг! – И мормон расцеловал крестьянина. – То-то мне показалось, что я где-то встречал тебя. Ну спасибо за нашу прошлую встречу! Нет, с королем мне не удалось повидаться. Исландцы позаботились об этом. Но он просил передать мне привет и сказал, что Джозеф Смит не запрещен в Датском королевстве.
– Значит, ты получишь свои книги? – обрадовался Стейнар.
– Не от исландцев. Один датский чиновник доложил о моем деле королю, а король – порядочный немец. Этот чиновник вернулся и сказал, что я могу получить все мои бумаги, если не поленюсь съездить за ними в Копенгаген. Вот какие люди эти немцы! А если датчане их затеряли, сказал король, то в Копенгагене мне разрешат напечатать столько книг, сколько мне заблагорассудится, и я смогу привезти их в Исландию и делать с ними все, что мне вздумается, – продавать их или раздавать бесплатно. Исландцы не имели права отбирать у меня книги. Я и сам знал это прекрасно. Я так же хорошо знал, что датчане лучше исландцев, но и тем и другим далеко до немцев.
– А ты уже, наверно, собрался в Копенгаген – печатать свои книги?
– Нет, мой друг, книги сами по себе не являются на свет, – ответил мормон, – и начинаются не с печатания. Меня даже страх берет, что такому, как я, малообразованному батраку с островов Вестманнаэйяр придется писать книги, чтобы обращать в другую веру исландцев. Единственное утешение, что бог всемогущ.
– Так-так, – произнес Стейнар из Лида. – Может, мы еще поспеем, пока служба не кончилась?
– Я сегодня уже пытался зайти в церковь. С меня, пожалуй, довольно. Нет нужды, чтобы тебя выбрасывали из дома господня больше одного раза в день. Ты иди, брат, и поклонись богу от меня. То, что люди должны терпеть во имя его, ничто по сравнению с тем, что сам бог вынужден терпеть по милости жителей этой страны.
– Прощай, мой друг. Счастливого пути. Храни тебя господь, – сказал Стейнар из Лида.
Пройдя несколько шагов, мормон обернулся. Он забыл поблагодарить крестьянина. Стейнар еще не успел войти в церковь; он пробирался к двери, осторожно переступая через лежащих на ступеньках собак.
– Спасибо, что помог мне, друг! – крикнул мормон.
– Подожди-ка минутку, – откликнулся Стейнар. – Я позабыл один пустяк.
Он взвалил седло на спину и направился к мормону.
– Видишь ли, я думаю, что поздно уже идти в церковь. Какую-то часть дороги нам по пути.
– Ну что ж, здравствуй опять, друг, – согласился мормон.
И они двинулись в путь. Когда они подошли к изгороди, мормон нагнулся и достал из расщелины свою шляпу. Как и раньше, она была аккуратно завернута в вощеную бумагу. Был тут и узелок со сменой белья. Мормон тщательно пригладил волосы и с важностью надел шляпу.
– Я забыл спросить твое имя, – сказал Стейнар.
– Да, ты действительно забыл. Епископ Тьоудрекур.
– Что ж, это звучит солидно. Так что я собирался сказать тебе? А, вспомнил: страна, откуда ты приехал, – чудесная страна.
– Разве я не говорил этого? И что же из этого следует?
– Я думаю об этом с того самого вечера в Тингведлире, – сказал Стейнар. – И, вероятно, уже никогда не забуду. Человек, которого бьют и связывают перед церковью и который тем не менее не хочет отказываться от своих слов, приезжает сюда не с пустой болтовней. Не могу понять, почему некоторые так боятся ехать в твою страну только из-за того, что их там окунут в воду. Я думаю, ты был прав, когда говорил, что Библия признает крещение при помощи погружения в воду. Не понимаю, почему исландцы не поменяют плохую страну на хорошую, если это почти ничего не стоит.
– О нет, я не говорил, что это ничего не стоит, – возразил епископ Тьоудрекур. – Ты, значит, неправильно меня понял. Даром ничего не дается, друг мой. Нет, сэр.
– Ну конечно, – повторил Стейнар, – я и сам мог бы догадаться, что окунуться – это еще не все. Но то и мило, что дорого. Прости, сколько тебе стоило это?
– Зачем тебе это знать?
– Я думаю о себе, – ответил Стейнар. – Могу ли я позволить себе то же.
– Это ты сам решай, – сказал епископ Тьоудрекур. – Если будем проходить мимо ручья с чистой водой, я тебя охотно окуну.
– А потом?
– Ты освободил меня, – сказал епископ, – и заслужил вознаграждение. Но я скажу словами апостола: серебра и золота нет у меня, а что имею, то даю тебе.
– Спасибо, дорогой епископ, – сказал Стейнар. – Я знаю, что у тебя добрые намерения. Если ты собираешься на юг, в Эйрарбакки, то здесь, у перекрестка, нам придется расстаться, и каждый пойдет своей дорогой. Благодарю еще раз. Я рад, что познакомился с тобой. Прощай. Да хранит тебя господь. Мне хотелось бы, чтобы мы с тобой стали друзьями.
– И я желал бы того же, друг, – ответил мормон.
– А случится тебе быть на востоке, в Стейнлиде, будь покоен: из хутора Лид на тебя не спустят собак.
На этом они расстались. Каждый пошел своей дорогой: один на восток, другой – на юг. Когда они отошли друг от друга на расстояние брошенного камня, епископ Тьоудрекур остановился и крикнул:
– Послушай, друг! Как зовут тебя?
– Да я разве не сказал? Стейнар Стейнссон.
– Ты спрашиваешь, что мне стоило стать мормоном?
– Не будем больше говорить об этом, друг мой.
– Мормоном может стать тот, кто пожертвует всем, – поворачиваясь и направляясь к Стейнару, сказал Тьоудрекур. – Никто не преподнесет тебе землю обетованную на ладони. Ты должен сам пройти через пустыню, должен покинуть родину, близких, хозяйство. Вот что такое мормон. И если дома у тебя нет ничего, кроме цветов, которые в Исландии называют сорной травой, ты покинешь их. Возьмешь с собой в пустыню свою любимую. Такой человек – мормон. Румяная, молодая, она несет на руках ребенка, прижимая его к груди. Вы идете и идете, день и ночь, неделю за неделей, месяц за месяцем, волоча свои пожитки на тачке. Хочешь быть мормоном? И вот наступает день, когда твоя возлюбленная падает от голода и усталости и умирает. Ты берешь из ее рук маленькую дочку, которая еще не научилась смеяться, и дитя смотрит на тебя вопрошающе. Ты – мормон. Но ребенка не согреет костлявый бок отца. Не многие способны заменить отца, мать же никто не заменит, друг. И ты идешь со своим младенцем на руках по пустыне, пока однажды ночью не заметишь, что маленькое тельце, скованное холодом, больше не шевелится. Вот кто такой мормон. Ты роешь руками могилу в песке и ставишь крест из двух веточек, которые тотчас уносит ветер; таков мормон…
