Текст книги "Двойная игра"

Автор книги: Гюнтер Карау

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

39

Я передаю эти записи издателю, полностью отдавая себе отчет в том, какие последствия может иметь этот мой поступок для моей личной жизни и какое воздействие он может оказать на общественное мнение. Я сделал эти записи на своем родном языке, чтобы наглядно показать, что поступаю как американец, сознающий ответственность перед своей страной и народом. Я уполномочиваю моего старого партнера, который был когда-то моим человеком, так же как я в конце концов стал его человеком, сделать окончательную правку немецкого перевода и определить срок публикации. У меня для этого нет времени, да, пожалуй, и сил.

Проф. д-р Дэвид Штамм. (Из дневника, который велся во время последнего пребывания в Западном Берлине.)

К вечеру поднимается ветер. Он гонит перед собой струи дождя, и окна машины приходится закрыть. Шелестят и скрипят старые сосны, а иногда на крышу сыплются сосновые шишки. Просека, на которую они завели задним ходом свой «вартбург», под острым углом отходит от шоссе – так, что они издалека видят машины, идущие со стороны Берлина. Машины выныривают на холме, через который проходит шоссе. они дают знать о себе издалека отсветом фар на дождливом небосводе.

Час проходит за часом. Они по очереди выходят из машины под дождь и ветер, чтобы хоть немного размяться. А потом снова сидят вместе перед крохотной светящейся точкой, показывающей, что радиотелефон включен. Но сигнала все нет.

Взятые ими из кухни Ренаты бутерброды давно съедены. Йохен выливает остатки чая в чашку Вернера, и они по очереди пьют из нее в полнейшем молчании. Иногда, когда мимо с рычанием проносится грузовая машина, они поднимают головы в ожидании, но это опять какой-нибудь молоковоз или самосвал со щебнем. Да они и сами знают, что это не то, ибо та машина, которую они ждут, давно бы попала под наблюдение. А радиотелефон по-прежнему молчит.

Решено ограничить радиотелефонные разговоры самыми необходимыми сообщениями. Лишь глубоко за полночь звонит Эрхард Холле, который непосредственно у границы поддерживает контакт с контрольно-пропускным пунктом. Он изъясняется словами кода:

– Алло, дежурные!

– Дежурные слушают! Центр, говорите!

– Родильная палата закрылась. Сегодня ночью пациентов не будет. Старший врач говорит, что до восьми утра ничего не произойдет. Акушерка, вероятно, пошла спать, так как роды откладываются. Вы можете отозвать дежурную машину. «Скорая помощь» берет все на себя.

– Объявился ли отец ребенка? – спрашивает Вернер.

– Нет, но кровать по-прежнему зарезервирована.

По дороге домой, когда они проезжают мимо сверкающего аэронавигационными огнями аэродрома, Йохен Неблинг говорит:

– Я беспокоюсь. Моя кузина способна выдержать многое, но и у нее есть нервы. Путь по контейнерной трассе был предусмотрен для него, а не для нее. Нам не следовало соглашаться на это.

– Разве у нас был выбор? Что было делать – послать за ней воздушный шар или предложить пробраться к нам через трубы на полях орошения? А кроме того, повода для беспокойства пока нет, ведь о точном времени мы не договаривались.

– Но сколько времени у нее остается? С каждым часом ее шансы неумолимо уменьшаются. У меня все внутри переворачивается, как подумаю о старике Эгоне Франке. Старей Эгон с его шарманкой! Добродушный дикарь. А они безжалостно убрали его с пути. За этим стоит нечто взрывоопасное – иначе к чему тогда эти издержки? И поскольку все это связано с Баумом, который уже использовал Виолу как связную, она в серьезной опасности. Я схожу с ума от того, что не могу ей помочь.

– Выбрось из головы мрачные мысли, Йохен. Давай-ка чуточку вздремнем, а там видно будет.

По радио два джазовых пианиста состязаются в импровизации. Их вытесняет диктор, читающий известия. Известный итальянский прокурор на одном из курортов Южной Италии изрешечен автоматными очередями террористов. Интерпол ведет розыски от Салоников до Малаги. Бременский профсоюз строительных рабочих требует повышения тарифных ставок, которое союз предпринимателей в связи с застоем в строительстве считает неприемлемым. Конфликт должен разрешить государственный третейский суд. На соревнованиях в закрытых помещениях показан лучший в этом году в мире результат в прыжках в высоту. Министры иностранных дел стран НАТО зондируют почву перед новым туром консультаций. Лондонская биржа реагирует на это повышением курса ценных бумаг и увеличением вложений. В арктических водах курсом на север продвигается загадочное соединение кораблей: в течение двух дней три американских фрегата следуют рядом с советским крейсером, поддерживая радиолокационный контакт. Представитель правительства охарактеризовал молчание Москвы по этому поводу как опасное. Прогноз погоды содержит предупреждение, адресованное водителям автомобилей.

Они настраивают приемник на свою радиостанцию, где ночная программа передач завершается выступлением ансамбля охотничьих рожков. Вернер тихонько подпевает. Гипнотический ритм дворников нагоняет на Йохена беспокойный сон. Занимается рассвет, гаснут фары машин, а ему снится, что он в пивном баре Кэролайн, старый Эгон импровизирует на шарманке на ту тему, которая еще недавно звучала по радио в исполнении дуэта пианистов, а за стойкой стоит не тетушка, а Виола, которая пододвигает тайком к его бокалу с виски протезную мазь.

Когда Вернер высаживает Йохена из машины, тот проходит небольшой кусочек пути через лесок, расположенный позади его квартала, пешком. Моросящий дождь освежает лицо. Ничего нет лучше утра после бессонной ночи. Рената уже ушла на работу, и он в одиночестве наслаждается тишиной. Для начала выпивает большую бутылку пива, а затем разбивает три яйца на сковородку с салом. В ванной комнате он ставит рядом с ванной табуретку. Здесь он будет завтракать. Он как раз размышляет о том, не попросить ли руководство завода продлить ему отпуск, когда звонит телефон.

К Йохену обращается заводской вахтер, стоящий у главного входа:

– Коллега Неблинг, мне тут не дают покоя. И я должен вам сказать, что так не пойдет…

– Что не пойдет, коллега?

– У нас ведь своих дел хватает, а я вынужден узнавать ваш номер у диспетчера. Это стоило стольких нервов, сколько за целый день не истратишь.

– Что случилось, коллега? Да вы не волнуйтесь!

– Я – само спокойствие, но кое-кто хочет с вами поговорить. Вернее, одна посетительница. Она не дает мне покоя и не уходит. Хочет поговорить с вами по личному вопросу, как она уверяет. Но меня не проведешь.

– Кто собирается провести вас, коллега?

– Она! Вот она стоит передо мной и утверждает, что она ваша кузина.

– Что? Повторите! Кузина?

– Вот видите, и вы не поверили! Это же смешно, пусть не считает меня дураком! Послушайте, коллега Неблинг, вы тоже не давайте себя провести! Дама… дама… Извините, но женщина, утверждающая, что она ваша кузина, она… Одним словом, она – негритянка. И она не дает мне покоя. Я уж и не знаю…

Йохен втягивает в себя воздух и говорит:

– Дайте ей трубку!

Ему приходится подождать. Он чувствует запах подгоревшего сала, а в телефонной трубке слышится брань удаляющегося вахтера.

– Кузен?

Ее голос! Йохен Неблинг чувствует, что ему необходимо сесть, а поскольку стула рядом нет, он садится прямо на ковер.

– Кузен, ты что, забыл, что мы договорились встретиться? Ваш вахтер – сумасшедший старик. А у меня нет твоего телефона. Где мы встретимся – у тебя? С этим стариком невозможно разговаривать. Я тороплюсь, я…

– Виола, минуточку! Мы думали, ты совсем в другом месте. Подожди немного, я заеду за тобой.

– За мной не надо заезжать: меня подвезут. Скажи, как тебя найти, и мы сразу поедем к тебе.

– Что значит «мы»? С тобой кто-то еще? Он тоже…

– Сейчас это совершенно неважно.

Йохен описывает ей дорогу. Затем снимает в кухне с огня сковородку. Он пытается связаться по телефону с Холле или Вернером, но Холле еще в дороге, а Вернера нет дома. Он снова несется на кухню, раскрывает окно и собирается выгнать полотенцем наружу чад и дым. В этот момент к дому подъезжает легковая машина – «плимут» старого выпуска с оливковой маскировочной окраской – величиной с жестяной сборный барак. Номер на машине – американский. Йохен с удивлением наблюдает сцену, разыгрывающуюся внизу.

Сначала открывается дверца водителя. Из нее выходит мужчина в форме такого же оливкового, как и его машина, цвета. Это лейтенант армии США, маленький, толстый, довольный, с лицом настолько темным, что его можно назвать черным. Его зубы сверкают в улыбке, когда он передает в руки Виолы, вышедшей с другой стороны, несколько свертков. Затем появляются дети: один, два, три, четыре – все с такой же черной блестящей кожей, как у лейтенанта. Виола всех их берет по очереди на руки, а в машине сидит еще кто-то, вероятно мамаша детей. Она смеется и машет рукой. Наконец и Виола, которая держит на руках двух маленьких девочек, смотрит наверх. Заметив в окне кузена, она тоже машет ему. И уже все начинают махать ему, радуясь встрече. Йохен механически машет им в ответ и в растерянности думает о том, что все эти люди сейчас нагрянут к нему. Но семья исчезает так же быстро, как и появилась. Дети: один, два, три, четыре – забираются в чрево машины, лейтенант на прощание прикладывает руку к козырьку, ворчит мотор, и старая колымага медленно скрывается за углом. Внизу стоит одна Виола с неподвижным, серьезным лицом и держит в каждой руке по пакету, которые оттягивают ей плечи. Она еще раз оборачивается, будто чувствует кого-то за спиной, а затем большими шагами направляется к дому. Йохен встречает ее в прихожей. Она протягивает ему пакеты через порог:

– Возьми, возьми! – и падает ему на грудь. – Спать… – шепчет она. – Кузен, пожалуйста, дай мне поспать и все забыть.

К тому времени, когда во второй половине дня Йохен Неблинг делает в управлении подробный доклад, он еще не сомкнул глаз. Вот уже тридцать шесть часов он на ногах, а отдыха все не предвидится. С чашкой черного кофе в руке он ходит взад-вперед по комнате:

– Больше я ничего не могу сказать. Она была вконец измучена, и от нее ничего нельзя было добиться. Штамм назначил ей встречу недалеко от предприятия по вывозу мусора. Но, вероятно, что-то произошло или что-то вызвало у нее подозрения. Она несколько раз прошла мимо гаражей, и ей бросилось в глаза, что там никто не работает. Правда, было воскресенье. Потом она увидела контейнеровоз и что-то показалось ей неладным. Она говорит, что шофер несколько раз вылезал из кабины, и его беспокойство передалось ей.

– Паника, – констатирует Холле. – Типичная в подобных случаях реакция.

– А может, осмотрительность. Во всяком случае, ей не понравились трое мужчин, стоявшие там и державшие руки в карманах пальто. У нее возникло ощущение, что они имеют какое-то отношение к контейнеровозу. Она понаблюдала за ними через витрину цветочной лавки, а затем ушла оттуда через боковую дверь универмага, от которого торговала эта лавка.

– Тогда нам придется долго ждать акушерку, – подает голос Вернер.

– Как же ей удалось все остальное?

– Сыграли роль нарциссы, которые она купила в цветочной лавке. Она поняла, что теперь ей поможет разве что счастливый случай. Связь с Баумом оборвалась. Кстати, она действительно знала его только как профессора Штамма. Они расстались. Но у нее остался «дипломат», магнитофон и его поручение. Теперь она решилась все поставить на одну карту, и я бы не назвал это паникой. Сначала она хотела отправиться на экскурсию по городу[64]64
  Имеется в виду экскурсия, включающая осмотр восточной части Берлина.


[Закрыть] с группой японских туристов, но поняла, что на их фоне очень бросается в глаза, и вышла из автобуса. В этот момент прямо перед ее носом остановился «плимут».

– Какой «плимут»? – спрашивает Холле.

– Тот самый, на котором она приехала ко мне. Это был семейный тарантас, полный людей такого же цвета кожи, как и она. Одному ребенку приспичило, мама ходила с ним в вокзальный туалет, а Виола тем временем разговорилась с папашей – лейтенантом, если я правильно разглядел. Выяснилось, что у близнецов, сидевших в машине, день рождения и папа обещал свозить их в Восточный Берлин, в отдел игрушек универмага на Александерплац. Виола интуитивно почувствовала свой шанс и поздравила детей, подарив им нарциссы, которые она, к счастью, не выбросила. Когда мама вернулась из туалета, Виола уже сидела в машине. Наверное, дети уговорили папочку взять с собой большую сестричку. А машина у папочки была со служебным номером. И они беспрепятственно проехали через контрольно-пропускной пункт.

– Чего бы стоил мир без маленьких, приносящих радость чудес! – говорит Вернер.

И он, и Холле явно ощущают нервное перенапряжение.

– А Баум? – спрашивает Холле. – Что с Баумом?

– Она ничего не знает. Он обещал ей дать знать о себе, когда она будет в безопасности. Мне он просил передать: мол, надеется, что я буду доволен им так же, как он был доволен мной, что постарался дать материал «А-1».

В этот момент, как по заказу, звонит телефон.

– Это результаты анализа технической информации. Наконец-то! – кричит Холле и хватает трубку.

Разговор продолжается долю, Холле делает записи. Положив трубку, он с наморщенным лбом долго смотрит на исписанные листки.

– Это что-то потрясающее! – говорит он. – Но я начну с неофициального. В пакете находилась игра го. Стоимость игры аналитики оценить не могут. Если твоя кузина пожелает, они привлекут специалистов. Во всяком случае, сплошь благородные металлы и драгоценные камни, причем искусно обработанные. Что-то сказочное! В ящике от го обнаружено двойное дно, а там – дневник. Баум передал его в распоряжение Йохена, с тем чтобы он постарался его опубликовать.

– Он хочет обратиться к общественности? – спрашивает ошеломленный Йохен.

– Да, это своего рода завещание. Они сделали перевод нескольких страниц. В начале дневника доктор Баум привел нечто вроде эпиграфа – вероятно, в нем квинтэссенция того, что он хотел сказать. Это цитата из «Волшебной горы» Томаса Манна. Один из персонажей – Сеттембрини, кажется? – говорит: «…Оказавшись между Востоком и Западом, он вынужден будет сделать выбор, он вынужден будет окончательно и сознательно решить, за какую он из тех двух сфер, что спорят между собой за его существо». А в конце записей приводится знаменитое высказывание Брехта о трех войнах великого Карфагена.

Вернер негромко цитирует но памяти:

– «Он был еще могуществен после первой, еще обитаем после второй. Его нельзя было найти после третьей…» – И затем говорит в раздумье: – Сколь часто, может быть, мысленно пересекались наши пути.

– Но главная сенсация впереди, – сообщает Эрхард Холле. – Магнитофон, находившийся во втором пакете, как и опасались, был действительно поставлен на самоуничтожение и блокирован с помощью электронного устройства. Но ключ найден. Он совсем прост – сокращенный код, о котором договорились когда-то Баум с Йохеном. Теперь магнитофонная запись в нашем распоряжении.

– И что дал анализ?

– Весь объем информации пока еще трудно оценить. Сплошные математические формулы, переписанные с запоминающего устройства. Но в любом случае это потрясающе. Аналитики успели наскоро обработать лишь начало пленки. В результате наше предположение о том, что обозначение U-3 отражает содержание информации, подтвердилось. Речь идет о так называемом «Фолконе» – невидимом бомбардировщике, которому предназначено нарушить равновесие ядерных сил и сделать возможной третью мировую войну. Вероятно, бывшая фирма Баума взяла разработку этого самого самолета под свой контроль, благодаря чему он и получил доступ к материалам. Ведь он хорошо знал эту контору и ее запутанные ходы. Короче говоря, они исходят из того, что после начала большого безумия именно им удастся остаться могущественными, а мы просто исчезнем.

– Невидимый бомбардировщик? – переспрашивает Йохен Неблинг. – Не слишком ли это фантастично? Ведь это все равно что изобрести шапку-невидимку.

– Недавно в архиве я наткнулся на удивительную историю, – рассказывает Вернер. – На первый взгляд она тоже кажется фантазией, но потом приходишь к мысли, что над такими или схожими проектами уже давно ведется работа. Где-то в конце войны один американский эсминец якобы исчез после выхода из Филадельфии и снова объявился лишь при входе в гавань Норфолка, то есть триста километров южнее. Высказывались самые невероятные предположения – прыжок во времени, бермудская дыра, переход в четвертое измерение и так далее. Некоторые из них даже как-то связывались с НЛО. Примечательно, что военная разведка всегда пыталась проверить такие слухи, и если и есть в них хоть капля правды – это то, что эсминец считался пропавшим, потому что его не было видно на экране радиолокатора.

– Но отчего, по-твоему, это происходит? – прерывает его Йохен.

– Самолет U-2, совершая свои шпионские полеты, тоже оставался невидимым, но только потому, что летал на громадных высотах. На этом все а строилось, пока U-2 не был засечен более сильным радаром и сбит.

– Ясно! – говорит Холле. – Тогда проблема заключалась в дальности действия радаров. Сейчас она, по-видимому, заключается в качественно новом решении. Во-первых, речь идет не о разведывательном, а о боевом, наступательном самолете. Техническое превосходство может превратиться в военное и породит в некоторых головах мысль о возможности нанесения ядерного удара первыми. Во-вторых, следует отметить и само техническое решение. Все должно базироваться на комбинировании неметаллических, то есть не отражающих радарные лучи, материалов и совершенно новой формы самолета, снижающей радарное эхо до минимума. Электронные помехи создают своеобразную шапку-невидимку вокруг летящего объекта, в результате чего ракета по лучу наведения полетит в цель, видимую на экране радара, но не существующую в действительности. В бомбардировщик, превращенный таким образом в невидимку, ракета не попадет.

– Мы трое, пожалуй, никогда не узнаем подробностей, – заявляет Вернер подчеркнуто бодрым голосом. – Мы заполучили материалы, и на том наша роль закончилась.

– Не забудь, нас было не трое, а пятеро, – уточняет Йохен. – А может, был еще кое-кто.

– Ты прав: этого нельзя забывать.

Тут Эрхарда Холле вызывают к большому начальству. они быстренько договариваются о встрече, чтобы составить наконец доклад по делу «Шаденфойер». А еще Эрхард Холле хочет научиться играть в го.

Поднимаясь по лестнице домой, Йохен Неблинг чувствует, как гудят от усталости ноги. Рената встречает его в дверях и прикладывает палец к губам: Виола, очень долго мучившаяся от бессонницы, наконец уснула. Как в давние времена, Рената и Йохен присаживаются на полчаса в кухне, и Рената рассказывает о том, как прошел день. Завтра приезжает в отпуск их мальчик. Поскольку в его комнате спит гостья, надо подумать, как переставить кровати. Рената отложила в магазине безумно дорогую кружевную блузку и уговаривает Йохена не скупиться. В ванной течет кран. А еще звонили из отдела кадров, сообщили, что отпуск Йохену продлили, – теперь он сможет отоспаться.

Йохен отвечает односложно. Его мысли занимает тягостная весть, которую через кузину передал ему партнер. Невидимый самолет – как безобидно это звучит! Это вызывает представление о техническом чуде, о чем-то вроде вечного двигателя, о какой-то старой сказке. А что в действительности? Неужели разум на земле зародился для того, чтобы совершить в конце концов акт безрассудства и уничтожить не только все живое на земле, но и саму землю?

Потом on стоит под горячим душем, полусонный, пьет магенбиттер[65]65
  Ликер, настоянный на травах, снимающий ощущение тяжести в желудке. Обычно его пьют после еды.


[Закрыть] и с наслаждением ощущает во всем теле приятную теплоту. Как раз в этот момент его снова зовут к телефону.

Звонит Холле.

– Йохен, – говорит он каким-то странно севшим голосом, – нам нужна твоя кузина.

– Исключено, ей только что наконец-то удалось уснуть.

– Мне самому страшно неудобно, по это необходимо.

– Что случилось?

– Только что получено сообщение: найден труп у автострады. Твоя кузина нужна нем для опознания.

– Стоп! – Теперь садится голос у Йохена. – Я понимаю, но кто сказал, что это… Это может быть совсем другой труп.

– Труп худощавого мужчины, рост метр восемьдесят – метр восемьдесят пять. Лицо сильно изуродовано ожогами. Я думаю, тебе знакомо это описание.

– А что, если это просто совпадение? – кричит Йохен в трубку.

– Труп лежал под мостом – там, где трасса для мусоровозов пересекает кольцевую автостраду. Положение тела и следы указывают на то, что труп, вероятно, был сброшен сверху.

– Да, понимаю… – сдается Йохен.

– Разбуди ее и вези. Я буду на месте раньше вас.

– Оставь ее в покое. Я приеду один. Я могу это сделать вместо нее.

Когда Йохен приезжает, следствие уже идет полным ходом. В одном направлении автострада закрыта. Горят прожектора. Оглушительно ревет дизель передвижной электростанции. Вверху, на мосту, тоже работают трассологи. Лучи прожекторов обшаривают парапет моста.

Эрхард Холле стоит чуть в стороне, в тени. Вместо приветствия он говорит Йохену Неблингу:

– Эти мстительные псы! Зачем им это понадобилось? Что им это дало? Какая подлость! – И он указывает в сторону небольшого откоса.

Йохен поворачивается туда и видит, кто там сидит и как сидит: почти небрежно, опираясь на локти, длинные ноги с невероятно большими ступнями слегка согнуты в коленях, а голова даже сейчас высокомерно склонена набок, как будто сидящий просто наблюдает за этой жуткой сценой, а не является ее главным действующим лицом. Лицо ужасно изуродовано сильным огнем, но даже под струпьями и пузырями узнаваемо характерное выражение – меланхоличное и насмешливое.

– Закрой ему глаза, – просит Йохен.

– Ты сначала погляди на них, – говорит Эрхард Холле. – Все ясно?

– Да, все ясно, – кивает Йохен.

В это время в глаза ему бросается, что левая рука трупа, сжатая в кулак, прижата к телу, будто только что вынута из кармана прожженного пиджака. Йохен наклоняется и медленно, осторожно разжимает судорожно сжатые пальцы. Когда он разгибает большой палец, на траву выкатываются два маленьких линзообразных кругляшка – черный и белый.