Текст книги "Двойная игра"

Автор книги: Гюнтер Карау

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

– Я бы задал себе вопрос: а где вторая фишка?

– Не понимаю.

– Если вы хотите, чтобы хоть что-то из ваших фантастических гипотез подтвердилось, то вам нужна вторая фишка, а именно белая.

– Но у меня есть только эта.

– Тогда, дружище, не рассиживайтесь здесь, а ищите другую. Без нее ничего не выйдет.

Они договариваются встретиться на следующий день .– в субботу.

10

Йохен Неблинг хочет быть пойманным и поэтому заставляет охотиться на себя. В его руке две фишки для игры в го. Черная или белая? Жизнь или смерть? Ему внушают, что сесть в лодку всегда легче, чем вылезти из нее. Самолет упал – будет ли он когда-нибудь летать? Пирожки с рыбой и пряная рисовая водка.

Маленький листок из записной книжки, который мне сунул на вечере у тети Каролины господин Вагнер, я взял с собой. Заблудиться было невозможно. Указанное в записке кафе находилось на тихой, затененной вязами улице, казалось бы, вдали от городской суеты. Но вот я ступил ногой на вентиляционную решетку метро и почувствовал, как подо мной с грохотом несся подземный поезд. С оштукатуренных фасадов отовсюду на меня смотрели сказочные животные с человеческими лицами. Хромой мужчина прогуливал от дерева к дереву свою собаку так называемой афганской породы. Спиной я почувствовал, как оба они остановились и долго смотрели мне вслед – и человек, и собака. Перед кафе располагался садик со столиками, ни один из которых в эти предвечерние часы еще не был занят.

Вагнер сидел в нише рядом с буфетом и листал газету. Он заказал для меня рюмку коньяку и кусок пирога по-английски – с изюмом. Оп вел себя так, будто мы старые друзья и вот уже много лет имеем обыкновение встречаться здесь. Оп молча протянул мне газету с аршинным заголовком над одной из статей – сообщением о самолете U-2, сбитом над Свердловском. Я уже слышал его по радио. В связи с гибелью американского самолета-шпиона газета пускалась в рассуждения о том, поставит ли этот провал американской шпионской акции под угрозу предстоящую встречу на высшем уровне в Париже, призванную хотя бы немного успокоить наш взбудораженный мир. Я отложил газету в сторону и молчал так же, как и Вагнер. Пирог я с аппетитом съел, а к коньяку даже не притронулся.

Когда официантка зашла за буфет, Вагнер шепнул мне:

– Как я обещал, вас ждут. Останетесь довольны. – При этом оп указал на дверь, которая, по всей вероятности, вела в задние комнаты.

Я вытащил из кармана двадцать марок – ту самую двадцатку, которую в тот вечер у тети Каролины всучил мне Вагнер вместе с адресом кафе, – и сделал знак официантке, что хочу расплатиться. Это привело господина Вагнера в сильное волнение.

– Что вы, что вы! – воскликнул он. – Оставьте, это уж моя забота. Идите, идите, вас ждут!

Он сунул мне под мышку газету. Это была последняя услуга, которую оказал мне этот человек. Больше я его никогда не видел.

За дверью был узкий коридор. Под стенным светильником, напоминавшим по форме факел, висело объявление: «Уважаемых гостей клуба убедительно просим снять обувь. Мир и покой этого дома да будут им наградой». Более десятка людей последовали этому призыву: на полке у стены была составлена их обувь – сплошь ухоженные мужские туфли из модной толстой кожи. Я был в некотором затруднении: не следует ли понимать под обувью и носки? Нарушать мир этого дома мне не хотелось. Я заглянул внутрь одной пары ботинок и, не обнаружив там носков, решил также не снимать их. К счастью, они были без дыр.

Небольшой человечек, у которого я ничего, кроме согнутой в глубоком поклоне спины, разглядеть не мог, отодвинул для меня занавес из мелких бамбуковых палочек, густо нанизанных на шнурки, свисавшие до самого пола. Палочки зазвенели, как крохотные колокольчики, возвещая о моем появлении. Помещение было без окон. Призрачно-желтый свет излучали многочисленные маленькие фонарики. Господа, которые, как и я, оставили свою обувь в прихожей, сидели с поджатыми под себя ногами на циновках по парам, друг против друга, и молча предавались неизвестному тогда еще мне занятию – некоему умственному упражнению, которое, совершенно очевидно, было связано с квадратными досками, помещенными между ними наподобие низких столиков. Время от времени они клали черную или белую кнопку на доску, где лежали уже другие кнопки. Иногда они отхлебывали что-то из крохотных фарфоровых чашечек, и на их лицах появлялась блаженная улыбка. Вероятно, именно от этого напитка исходил аромат сирени, наполнявший помещение. Куда я попал? Все казалось мне таким чужим, странным и сказочно таинственным.

В глубине комнаты кто-то поднялся и неторопливо направился ко мне. Две вещи бросились мне в глаза в этом человеке – походка и взгляд. Его ступни в черных блестящих носках казались неестественно большими. Это придавало походке какую-то решительность, словно он собирался, ставя одну ступню перед другой, заново измерить землю. У него были очень светлые глаза. Приблизившись, он в упор посмотрел на меня так, будто сквозь меня видел даль, настраивающую его на меланхолический лад. Он вытащил у меня из-под мышки газету.

– Хорошо, что вы принесли последние новости, – сказал он.

– Последние новости – это те, которых вы пока еще не знаете, – возразил я.

Он улыбнулся:

– О, я вижу вы умеете начать с шутки, которая помогает людям сойтись. Это вселяет надежду. Так позвольте же и мне отплатить вам тем же. Моя фамилия Баум, точнее – доктор Баум. Наверное, вы и не предполагали встретиться здесь с кем-то из земельного статистического управления. Как американца германская статистика интересует меня только в некотором отношении. Позвольте пригласить вас.

Мы подошли к сооружению, напоминавшему бар, на котором небольшой человечек с черной спиной расставлял блюда и напитки в крохотной фарфоровой посуде. Он исчез так же незаметно, как и появился.

– Пирожки с рыбой и пряная рисовая водка, – сказал доктор Баум. – Стиль этого клуба – все подлинно японское. И играют здесь в японскую игру го. – И после бесконечно долгой паузы: – А в какую игру предпочитаете играть вы?

Мое сердце подскочило к самому горлу. Я никак не ожидал, что этот человек так быстро сбросит маску и перейдет к делу. За его безобидными вопросами чувствовалась властная сила большого интеллекта. Нужно было держать ухо востро: отвечать следовало так, чтобы разговор не принял нежелательного направления.

– В скат[18]18
  Распространенная немецкая карточная игра.


[Закрыть] – как можно равнодушнее ответил я. – Но если желаете, то могу доставить вам удовольствие и составить компанию в покер.

Он умел улыбаться одними глазами.

– Вы на самом деле хотите доставить мне удовольствие?

Избранный им тон располагал к нему, и я почувствовал себя увереннее. Но я ни в кош случае не должен был казаться умнее, чем он предполагал. И вот, чтобы, как говорится, сменить пластинку, я начал оглядывать таинственное заведение.

Он проследил за моим взглядом:

– Не беспокойтесь, здесь мы ограждены от нескромности и любопытства. Я – член клуба, а вы – мой гость. Я здесь дома и пригласил вас к себе домой.

Нечто подобное я и предполагал. Когда он смотрел на доски с фишками, в его глазах появлялось прямо-таки вожделение. Чувствовалось, что он страстно любит эту игру. Я должен был быть готовым к тому, что, общаясь с доктором Баумом, мне придется испытать на себе эту его маниакальную страсть.

А он вдруг прямо так и сказал:

– Жаль, что вы не играете в го. Это сделало бы ваше пребывание в клубе более закономерным.

– Человек многому может научиться, – смело ответил я – Теория игр – производная от теории вероятностей: третий семестр, учебная программа по основам математики. Но мне кажется, вы мыслите скорее категориями невероятного.

Я откусил кусочек пирожка и с удовлетворением отметил, что рука, в которой я держал чашку, совсем не дрожала. Чем яснее становилась ситуация, тем лучше я себя чувствовал и легче нащупывал очередной тактический ход. Было ясно, что он хочет заполучить меня, и пусть так оно и будет. Но не вызовет ли у него настороженности и подозрительности мое быстрое согласие? Если он хочет поймать меня, то пусть погоняется за мной до тех пор, пока мы оба, как дичь и охотник, не выдохнемся полностью. Я буду упрямо уклоняться и дерзко показывать зубы: нельзя уж слишком-то облегчать ему задачу, надо, чтобы все выглядело правдоподобно.

– Что же невероятного в моих рассуждениях? – Он осторожно пригубил рисовую водку. – Я исхожу из фактов. Ваше досье достаточно подробно… У вас это, кажется, называется личным делом.

– Вы считаете меня более интересным человеком, чем это есть на самом деле.

– Вполне вероятно. Хотите послушать? – И он снова посмотрел сквозь меня, будто собирался прочесть нечто, находившееся за моей спиной. – Неблинг Йохен, двадцать три года, женат, один ребенок мужского пола, член коммунистической партии, неимущий, студент, изучает электротехнику, специализация – электроника.

– Ну и что в этом интересного?

Его голос был по-прежнему монотонен.

– Был нарушен запрет… запрет на посещение Западного Берлина.

– Послушайте-ка, для этого у меня были чисто личные мотивы.

– А сюда вы пришли тоже по личным мотивам?

– Я любопытен по природе.

– Похвальное, качество. Мы найдем ему применение. Итак, перейдем к делу. Вы станете моим «глазом»,

И снова сердце мое забилось где-то в горле. Заметил л а он это?

– Дайте мне время подумать.

В глубине комнаты один из посетителей поднял голову от доски и посмотрел в нашу сторону. Баум приложил палец к губам:

– Чего обдумывать? Сесть в лодку всегда легче, чем вылезти из нее.

– Может быть, но я еще не сел.

Не говоря ни слова, он поставил на низкий столик маленький магнитофон новейшего образца, присоединил наушник и надел мне его на ухо. Я услышал свой собственный пьяный голос и несколько глуповатые вопросы Вагнера. Потом Баум пододвинул ко мне несколько фотографий. На одной из них Вагнер положил мне руку на плечо. Оба мы держали в руках бокалы с виски. На заднем плане сидела тетя Каролина – сама доброта – а понимающе улыбалась нам. Это была чистая работа. Магнитофон и микрофон наверняка были спрятаны у Вагнера под одеждой. Но каким образом они сделали снимки? Я еще раз внимательно просмотрел фотографии. Все они были сняты с одной в той же точки, и я понял, с какой именно. Фотокамера находилась в игральном автомате. Значит, Фриц занимался не ремонтом, а фотографированием. Бог мой, и я никогда не смогу рассказать тете Каролине о той погани, которая завелась в ее хозяйстве.

– Так вот, ваше время на размышления давно истекло. – Баум протянул мне руку с закрытой ладонью и затем раскрыл ее – в его ладони лежали две кнопки для этой игры, две фишки для го – белая в черная. Он улыбался и на его лице было написано превосходство. – Да, жизнь – это игра, причем очень серьезная. В девяносто девяти случаях из ста шансы распределяются пятьдесят к пятидесяти. Орел или решка, белое или черное. У каждого есть свобод» выбора. У вас, конечно же, тоже. Человек говорит «да» ил! «нет», идет направо или налево, делает нечто или не дела ет. Но большие звери всегда будут пожирать малых. Бело» или черное, жизнь или смерть, сожрать или самому быть съеденным. – При этих словах фишки в его ладони клацнули.

Я ответил наглой улыбкой:

– Однажды я видел, как крохотные муравьи сожрали большую птицу. Целиком.

– Да, но птица была мертва, а муравьев было много, и они были полны жизни. Думайте обо мне что хотите, однако не советую вам недооценивать господ из вашей службы госбезопасности. Никогда, в том числе и в будущем! Вы полагаете, что им потребуется много времени, чтобы установить роль господина Вагнера в заведении вашей тетушки? Такие вещи долго тайной не остаются. И простите меня, но тогда уж вы станете мертвой птицей. Ну как, пошли?

Я кивнул. Расплачиваясь, он пододвинул мне мою нетронутую рюмку. Я отрицательно покачал головой. Кажется, ему это очень понравилось.

Его машина стояла за углом. Это был неприметный «фольксваген», С притушенными фарами мы медленно двигались во все более и более плотном вечернем потоке машин. При этом он четко и последовательно разъяснял мне мое первое задание. Я мысленно спрашивал себя, что же им нужно еще узнать, если они уже так много знают. Речь шла о районе севернее Берлина, хорошо знакомом мне по велосипедным прогулкам, по которому были, казалось бы, беспорядочно разбросаны военные объекты: казармы, склады, танкодромы, радиолокационные установки противовоздушной обороны. Мне следовало подмечать все, что попадалось на глаза: знаки различия и знаки родов войск, дельтовидные крылья и крылья с изменяемой стреловидностью, ведущие и направляющие колеса гусеничных машин, башни танков, напоминающие зонтик, и башни танков, похожие по форме на панцирь черепахи. Но важнее всего было подслушивание телефонных разговоров. Рация, работать на которой он меня тут же быстренько научил, была проста в обращении, словно детская игрушка.

11

Доставить с курьером срочно.

Отправлено 31.1 в 12.30.

В отдел по связи с общественностью.

Содержание: относительно телеграммы о подготовке сообщения в прессе, отправленной отделом по связи с общественностью 31.1.

В соответствии с решениями служебного совещания и распоряжением относительно дополнений к служебной инструкции о публикациях в прессе для опубликования к печати подготовлен следующий текст: «27.1 недалеко от автострады Берлин – Пренцлау, на участке между съездами на Пфингстберг и Грамцов, обнаружен труп мужчины. Не исключено, что имело место преступление. Органы народной полиции принимают от населения информацию, которая может оказаться полезной для следствия. По желанию граждан их сообщения в полицию будут рассмотрены конфиденциально».

Разрешение на публикацию не ранее 22.00 1.2.

Отдел уголовной полиции.

При необходимости ознакомить первый отдел окружного управления и окружное управление лесного хозяйства.

Утро. Безветренно, холодно к дождливо. В одной из боковых улочек северного Берлина, недалеко от Вайсензейской горы, они пересаживаются в автомашину, в которой их ожидает Холле. Вернер знакомит его с Йохеном. Во время быстрой езды HO пустым улицам они почти не разговаривают. За поворотом на Бернау Холле вынужден сбросить скорость – автострада обледенела.

– Черт подери, Вандлиц еще спит! – ругается Холле. Он протягивает сидящим сзади топографическую карту и карманный фонарик: – Я отметил на карте стоянку. Она находится в ложбине. Вокруг дубняк и ольховник. Ближайшая деревня в трех километрах.

Голова к голове Вернер и Йохен склоняются над кружком света на карте.

– А что это за дом или хутор вот тут, рядом со стоянкой? – спрашивает Йохен.

– Старый дом лесника, перестроенный каким-то берлинцем под дачу. Его можно будет осмотреть, но он не имеет к делу никакого отношения.

– Не перейти ли нам на «ты»? – предлагает Йохен, толкая локтем Вернера.

Тот откашливается в своем уголке и сует прямо под нос Холле пакетик с мятными леденцами:

– Как тебя звал твой папа?

Холле смеется:

– Об этом я лучше умолчу. Это семейная тайна. А зовут меня Эрхард.

– Хорошо, Эрхард. Судя по всему, ты уже проверил людей из дома лесника.

– Разумеется. Согласно показаниям в последний раз они появлялись там в канун Нового года и заколотили дом на зиму. Какая бы то ни было взаимосвязь с преступлением исключена.

– Стало быть, никто из местных жителей к нему не причастен.

– За исключением двоих: журналиста и бывшего рабочего лесничества. У журналиста на его рабочем столе побывало обращение к населению с просьбой помочь в расследовании, которое хотели опубликовать, но передумали после того, как выяснились некоторые новые обстоятельства. Ему сказали, чтобы он об этом ни гугу. Рабочий лесничества, по нашим данным, во время совершения преступления находился неподалеку и мог заметить что-либо существенное. Я вызвал его на сегодня.

– Почему расследование поначалу велось уголовной полицией? Ведь такого рода происшествия на транзитной автостраде сразу попадают к нам.

– Вначале не все было ясно. Место обнаружения трупа находится в стороне от автострады, в лесу. Случайно как раз перед этим там сжигали древесные отходы. В этом направлении и повели расследование. Лишь затем на одной из лесных дорог, ведущих к стоянке, были обнаружены следы колес.

– Тем меньше было оснований столь поспешно раззванивать направо и налево об этом деле.

– Вы правы. – Получив нахлобучку, Холле вновь переходит на официальный тон: – На первом этапе следствия мы дали согласие на подготовку публикации с целью привлечь к нему внимание населения. Это моя ошибка. Где-то нарушилось взаимодействие. Лишь после того, как я наткнулся на фишку для го и другие таинственные обстоятельства, до меня стало кое-что доходить.

– Вы проверили через народную полицию все заявления о пропавших лицах? Ведь не исключено, скажем, что это всего-навсего банальная драма на почве ревности.

– Разумеется, но из пропавших никто по своим физическим данным не подходит. Каждый след в эхом направлении проверен.

Холле переводит рычаг коробки скоростей в нейтральное положение и ориентируется по километровому столбу. Дубы еще не сбросили листву. В негостеприимном предрассветном полумраке они кажутся сторожами-великанами, мрачно стерегущими какую-то тайну. Прибывшие выходят из машины. По щиколотку в снегу к ним бредет коренастый человек, толкающий рядом с собой старый погнутый мопед.

– Бог в помощь! Как говорится, с утра пораньше?

Мужчина одет в стеганую куртку на вате и фетровые сапоги. На голове у него изогнутая и надетая на манер зюйдвестки шляпа, на полях которой собирается и тает снег. Он без перчаток. В уголке рта – погасший окурок.

Холле пожимает ему руку и неопределенным жестом указывает на своих попутчиков. Старик обороняется:

– Нет-нет, все, что знал, я уже выложил.

И все-таки Холле удается заставить его повторить все сначала.

Итак, старик на пенсии, но иногда помогает сельскохозяйственному кооперативу в лесных работах. В последнюю неделю января они закончили расчистку леса от кустарника и молодняка на торфянике и сжигали мелкие сучья, чтобы освободить от них раскорчеванный участок для весенних посадок. В тот вечер в деревне были танцы. Все пошли туда, а старика оставили наблюдать за огнем. За это, как рассказывал старик, полагается либо круг колбасы, либо мешок корма для кур, либо что-нибудь в этом роде. Кучи хвороста догорели до пепла, ветра почти не было, и он со спокойной совестью поехал домой. Вечером, по окончании телевизионной передачи, когда он чуть было не уснул, старик вышел из дому посмотреть на крольчиху, ожидавшую приплод. Стоя во дворе перед крольчатником, он вдруг заметил в стороне автострады, там, где они расчищали лес, яркое пламя. Он, конечно же, страшно перепугался, потому что именно он отвечал за костры, но не понимал, что могло случиться.

Он тотчас сел на мопед и поехал посмотреть, в чем дело. Пепел на кострищах был совсем холодный. Предосторожности ради он набросал на него песку. Странно, что огня больше не было видно. В голову ему пришла мысль о привидении, потому что именно в их местности во времена, далекие от века автомобилей и автострад, одно привидение водилось. Во всяком случае, о нем рассказывал ему дед: графский лесничий застрелился на болоте из-за какой-то молодой горожанки и после этого долго еще бродил по округе. Над карьером часто видели два огонька – скорее всего, глаза привидения. Поговаривали, что это несчастная душа лесничего бродит и ищет ту женщину.

Вернер и Йохен переглядываются, а затем, сдерживая улыбку, смотрят на Холле. Тот подмаргивает им: подождите, мол, то ли еще будет. А старик тихонечко, как бы про себя смеется:

– Сейчас об этом брешут только разве что такие вот старые псы, как я, – и продолжает рассказывать.

Он поехал к бывшему дому лесника, чтобы поглядеть на привидение. Возможно, оно появилось здесь вместе с этими сумасшедшими берлинцами, которые порой закатывают по ночам такие шумные празднества, что в деревне начинают скулить собаки. Но там было пустынно и тихо. В сыром воздухе все еще продолжал ощущаться запах горелого. Он пошел на этот запах и – обнаружил мертвеца. Стыдно признаться, однако он почувствовал облегчение, потому что за это-то он не отвечает. Вернувшись, он сразу поднял с кровати участкового. Это было за полночь.

Вернер смотрит на старика, и по взгляду его видно, что он еще не решил, пригодятся ли ему его свидетельские показания. Он осторожно спрашивает:

– Там, где вы нашли мертвеца… там был один костер или несколько?

Старик непонимающе смотрит на него и говорит, не вынимая изо рта окурка:

– Я никого не сжигал. – Оскорбленный недоверием и подозрением, он с местного говора вдруг переходит на правильное литературное произношение.

– Да не о том речь. Мне нужно только знать, лежал ли мертвец на одном из кострищ, на котором сжигали хворост.

– Мне известно лишь то, что я знаю. А я знаю, что наши костры погасли.

В разговор вмешивается Холле:

– Кучи пепла от кострищ – общим числом шесть – находились несколько в стороне. Мертвец лежал на седьмом потухшем костре. – И он негромко добавляет: – Там горел бензин.

Вернер пытается еще хоть что-то вытащить из старика:

– А вы не заметили машину?

– Нет.

Старик прикуривает свой чинарик от большой «всепогодной» зажигалки. Они стоят в мокром снегу, и ноги у них начинают мерзнуть. Трубка у Вернера давно погасла и остыла. О чем еще можно спросить? Все существенное Холле, конечно, уже зафиксировал в протоколе. Иногда вдали, шелестя покрышками, проносятся машины, и снова воцаряется тишина. А снег падает и падает. Дважды где-то совсем близко раздается до омерзительности неприятный крик птицы.

– Так я пойду потихонечку, – говорит старик, вновь переходя на местный говор.

Их это вполне устраивает: он им больше не нужен. С треском заводится мотор мопеда. Холле делает Йохену и Вернеру знак рукой, и они следуют за ним по дороге, идущей от стоянки в лес.

– Эта дорога практически используется только летом новыми арендаторами дома лесника. Так сказать, нелегальный съезд с автострады, которым, конечно, пользуются и другие, – объясняет Холле.

В зарослях орешника, на голых ветвях которого уже появились первые подвески соцветий, дорога сужается. Холле останавливается и вынимает из снега палку:

– Здесь, несмотря на дождь, остались отпечатки покрышек. Они отпечатались дважды: вероятно, на переднем и заднем ходу.

Местность просматривается все хуже. Извилистая дорога идет под уклон. Почва под снегом приобретает болотистый характер. Попадаются бочажки, некоторые из них закрыты хворостом или засыпаны галькой. Кусты, заросли ольхи и молодая поросль крушины сдвигаются все плотнее. Из чащи вновь раздается резкий крик птицы.

Пройдя около трехсот метров, Холле останавливается и вытаскивает из снега еще одну палку:

– Кострище, на котором лежал труп.

Никакого кострища не видно. Свежий снежок распростер над ним свое идеально белое покрывало. Йохен обводит взглядом эту картину:

– Местечко – лучше не придумаешь. Если у меня когда-нибудь появится желание кого-нибудь прикончить, я сделаю это здесь. Однако напрашивается вопрос, как старику вообще удалось заметить огонь с такого расстояния.

– И у нас этот вопрос возникал. Но посмотри-ка сюда, – указывает Холле на обуглившиеся ветви с зарубцевавшимися ранами. – У них что-то стряслось. Может, произошел взрыв, когда они подожгли бензин. Так что полыхало здесь, по-видимому, вовсю.

– Вы исключаете вероятность самосожжения? – спрашивает Вернер. – Ведь в определенных кругах это сейчас модно.

– В данном случае самосожжение мало вероятно по двум соображениям. Во-первых, по соображениям психологического характера. Те, кто прибегают к самосожжению, стараются сделать это публично. Они хотят, чтобы их смерть стала призывом к действию. У тех же, кто устал жить, иные мотивы, и они предпочитают иные способы самоубийства. Во-вторых, но соображениям технического порядка. На месте происшествия не обнаружено сосуда из-под горючего. Стало быть, если это и был самоубийца, то у него имелся помощник. Все это весьма проблематично.

– Другие гипотезы есть?

– Да, но все гипотезы опираются на предположение об убийстве. Можно допустить, что мертвый или убитый человек был доставлен сюда и сожжен. Вопрос: зачем? Может быть, труп хотели уничтожить полностью, но что-то помешало сделать это? Например, преступники услышали шум приближающегося мопеда нашего знакомого старика. А может быть, они хотели сделать труп неопознаваемым? Это им в значительной степени удалось. Лицо и папиллярные линии уничтожены. Можно предположить также, что убийство произошло здесь непосредственно путем сожжения. На это указывает наличие в крови убитого быстродействующих наркотических средств.

– Так как же все-таки были истолкованы следы иностранных покрышек?

– Ты опять затрагиваешь нашу самую уязвимую точку. Достоверно только то, что преступники пользовались машиной. Иностранной или отечественной марки – на этот вопрос, увы, мы ответить не можем. Первое предположение: беспомощная жертва уже находилась в машине, след которой мы обнаружили. Она была одурманена или усыплена. А может, это было сделано здесь, на месте преступления. Человека вытащили из машины в специально подысканном для этого глухом месте, облили бензином – и дело сделано. Преступники уехали тем же путем, что и приехали. Второе предположение: жертва пыталась скрыться на одной машине, ее преследовали на другой. Признаю, что все это напоминает приключенческую книжку, но с такими вещами нам уже приходилось встречаться. Между организациями, нелегально переправляющими людей через границу, существует достаточно сильная конкуренция. Ставка высока, соответственно и методы борьбы самые жестокие. Может, нужно было вывести из игры конкурента, а может, это был акт мести по отношению к человеку, решившему порвать с бандой.

В разговор вступает Йохен:

– Сейчас я уже далек от всех ваших дел, поэтому прошу разрешения задать наивный вопрос: почему ты допускаешь лишь «несчастный случай на производстве» в одной из организаций, занимающихся нелегальным провозом людей? Разве взаимосвязь с секретными службами в данном случае не возможна?

– Разумеется, возможна. В пользу такого предположения свидетельствуют два момента. Первый момент – это совершенно однозначный обработанный и обобщенный эмпирический материал целого ряда последних дел. Исходя из этого проникновение тайных служб противника в организации, занимающиеся нелегальным провозом людей через границу, с целью использовать эти организации в своих интересах можно считать фактом. Иными словами, и в нашем случае мы не должны исключать вероятность того, что преступники выполняли задание по нелегальной заброске к нам или, наоборот, по нелегальному вывозу от нас одного из агентов секретных служб.

– Может, имела место подмена? – спрашивает Йохен.– Убитого заменили живым.

– Подмена или просто ликвидация по приказу из Центра. Все это и теоретически, и практически вероятно. Но я не люблю теоретизировать, если практическая ситуация не дает для этого конкретных отправных точек.

– Теоретизируй дальше, это тренирует ум, – говорит Вернер.

– Хорошо. Второй момент – это, конечно, найденная у трупа фишка для го и ее загадочная связь с прошлым. Только поэтому я и обратился к вам за консультацией. Случайность или закономерность? Имеет ли старое дело отношение к новому? Ваш старый знакомый по тому делу, доктор Баум, руководивший Йохеном как агентом ЦРУ, играл в го. Участвует ли он в нашем деле? Если да, то какова его роль?

– Он был все что угодно, только не авантюрист, – говорит Вернер.

– Я могу поставить вопрос по-другому: кто он – тот, кого ликвидировали, или тот, кто ликвидировал? Он ли подкинул нам труп или же его самого подкинули нам в виде трупа?

Падает мелкая снежная крупа. Некоторое время они слушают, как она шуршит по прошлогодней дубовой листве. Йохен поднимает воротник пальто.

– Баум никогда не был похож на убийцу, – произносит он. – Так что один вариант можешь отбросить, а о другом мне не хочется думать.

– Хорошо, однако вернемся к событиям, разыгравшимся здесь. Итак, каким образом они могли развиваться дальше?

Носком ботинка Эрхард Холле чертит на снегу какие-то значки:

– Я могу порадовать вас опять же только гипотезой. Например, преследуемый находится в безвыходной ситуации и предпринимает последнюю отчаянную попытку спастись. Резким поворотом он уходит на стоянку, выпрыгивает из машины в кусты. Ему безразлично, что будет дальше. Он думает лишь о том, как спастись от убийц. Преследователи не отстают, в свете фар они находят дорогу и хватают беглеца. Все.

Вновь вмешивается Йохен:

– Тогда здесь должна была остаться вторая машина.

– Нет. Надо исходить из того, что преследователей было как минимум двое. Один из них мог сесть за руль второй машины.

Вернер качает головой:

– Не могу себе представить, что они в этом случае делали бы дальше. Вряд ли бы им удалось переправить машину назад через границу. Они попались бы при первой проверке документов.

– А если бы один из них предъявил документы убитого? Если между тем и другим существовало внешнее сходство?

– Слишком рискованно для тех, кто планирует такую операцию. Они подстраховываются совсем другими способами.

В разговор вновь вступает Йохен:

– Значит, машина должна быть где-то здесь, по эту сторону границы. Может, ее просто поставили где-то недалеко от автострады.

Его дополняет Вернер:

– Во всяком случае машина не могла раствориться в воздухе.

А Йохен заключает:

– Точно так же, как и вторая фишка для го.

«До чего же любят фантазировать эти два стреляных воробья», – с удивлением думает Эрхард Холле. Он никак не может понять, при чем здесь вторая фишка и почему они так упорно стремятся ее найти. Уважение к старшим несколько смягчает иронию, звучащую в его голосе:

– Однако не обнаружено ни второй автомашины, пи второй фишки для го. И ничто не указывает на то, что их когда-нибудь удастся обнаружить.

Йохен вздыхает:

– Да, по крайней мере, не сейчас. Может, приехать сюда весной, когда растает снег?

– Что касается меня, то я не располагаю временем…– Голос Холле звучит несколько раздраженно. – Однако позвольте спросить: почему вы оба так уцепились за эту вторую фишку?

– Потому, дружище, что, как я тебе уже говорил, без этой фишки ты не продвинешься ни на шаг. – Вернер хватает первый попавшийся прутик, торчащий из снега, и со свистом рубит им воздух.

– Стоп! – Холле выхватывает у него прутик и вновь втыкает его в снег. – Это маркировка. Здесь лежала фишка для го, найденная во время осмотра места происшествия.

– Ах нот оно что! Тогда продолжай искать дальше. Да побыстрее!