Текст книги "За любовь не судят"
Автор книги: Григорий Терещенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
– Постой, постой... Значит, и у тебя такая же история?
– Ты думал, зачем я приехал с Алтая? – горько усмехнулся Сабит. – Был и у меня любовь! .. Та-акой любовь!.. А пока я служил здесь, у вас в Днепровске, она за другого выскочил... Приехал домой, как узнал – сразу на поезд и опять сюда! Чтоб мало-мало забыть измена...
– Вот оно что! – Остап с сочувствием взглянул на друга, обнял его за плечи. Горько усмехнулся. – Выходит, не только у меня...
– Не только у тебя... А, пропадай он все пропадом...
И друзья снова склонились над чертежами...
6
Сегодня третья ремонтная смена не подготовила фронта работ, и первая – начала дробить камень с опозданием. Как только Григоренко узнал об этом, сразу же помчался на камнедробильный завод. На душе было тревожно: нарушится ритм всего комбината. Завод, как сердце, ни на минуту не может останавливаться!
В цеху он застал Михаила Андреевича Драча, директора завода. Высокий, худой. Держится вызывающе.
– В чем дело, Михаил Андреевич? Почему третья смена снова не выполнила задания? – с трудом сдерживаясь, спросил Григоренко. – Почему завод так плохо работает?
– Об этом нужно спрашивать начальника горного цеха Прищепу. Он, наверное, забыл, что у нас стоят дробилки СМ-16, которые принимают гранит кусковатостью не более полуметра диаметром, а не ЩКД-8, которым и полутораметровые по зубам... Негабариты замучили! Вот полюбуйтесь сами!
Они спустились к дробилкам.
Там действительно лежала гора огромных глыб гранита, так называемых негабаритов. Серый, крепкий, как сталь, гранит – ни одной трещинки в нем! «Такой и вправду не по зубам нашим дробилкам, – не мог не согласиться Григоренко. – Это не клесовский, ноздреватый, трещиноватый, который и под молотком разлетается вдребезги».
К ним подошел запыленный машинист.
– Товарищ директор, что же это такое? Сколько негабарита за смену подали, будь оно... Такой застрянет – приходится полчаса из дробилки вынимать! Больше стоим, чем работаем!.. Дробилка давно на ладан дышит! Принимайте меры!..
Григоренко молчал. Что он мог ответить? Машинист был прав.
– Пошли в горный! – бросил коротко.
В карьере не было слышно шума механизмов, где-то в стороне трещали два пневматических молотка. Зато вовсю гремела ругань начальника цеха Прищепы.
– Что вы – ослепли? Что грузите? Что?.. Здесь в каждой глыбе больше двух метров!.. Кто их будет дробить? Чем?..
– Мы тут при чем? – огрызнулся маленький белокурый экскаваторщик. – Гранита в карьере нет. За каждым камнем, как за зайцем, гоняемся!
– Лучше стойте, а негабарит не грузите! Ясно?
– Да ладно!.. Давно все ясно!
Увидев директора, экскаваторщики пошли к своим машинам.
Прищепа протянул тяжелую, как гиря, руку.
– Сил моих больше нет! – прогудел он вместо приветствия.
– Не прибедняйтесь, – сумрачно усмехнулся Григоренко, окидывая взглядом могучую фигуру Прищепы. – Лучше скажите, как это случилось, что ваш цех срывает общий план!
– Что я сделаю?! Четверо бурильщиков вчера не вышли на работу. Прогуляли. Сегодня вся бригада Лисяка не работает.
– Как это – не работает? А где же они?
– Там, – указал Прищепа на приземистое железобетонное сооружение, – возле конторки...
Как только Григоренко и Прищепа приблизились к конторке, их сразу же окружили молодые парни в брезентовых спецовках.
– Оформляй, начальник, простой! – закричал высокий, чернобровый, обращаясь к Прищепе и подчеркнуто игнорируя директора, словно его здесь вовсе не было. – Оформляй!
– Или подпиши наряд! – послышались голоса.
– Как это так – подпиши! – рассердился Прищепа.– Вы что, с неба свалились?.. Норму выполните, тогда и подпишу!
– Выполнишь тут! Компрессоры не работают!
– Сами виноваты... Сплавили карбюраторы!
– Мы сплавили?! А ты докажи, начальник! Докажи! Наше дело бурить, а не карбюраторы охранять!
– Вот так вы бурите! Одни разговоры!
– Попробуй, сам побури! Возьми молоток и побури!.. Когда сам с молотком не работаешь, то давай, обеспечь! Охрану поставь!
– К каждому механизму охрану не поставишь! Тогда вообще некому работать будет!
– Не можешь охранять, акт подписывай! Обязан подписать, по закону обязан!..
– И не подумаю!
Все кричали, перебивая друг друга. Только Лисяк стоял в сторонке и вяло ухмылялся, обнажая мелкие зубы.
– Мы в местком пойдем!
Григоренко поднял руку:
– Товарищи! Давайте поговорим спокойно... Вы болеете за план, за наше предприятие?
– Как же, директор? Когда бы не болели, не пришли сюда! Сами работы просим.
– Ну, если так, то вот вам ответственное задание: найдите карбюраторы, снятые с машин ночью. Чужие сюда не могли прийти... Без машин вам тут делать чего! И акта о простое вам никто не подпишет!
Лисяк перестал ухмыляться. Все замолчали. Григоренко подозвал его:
– Вы, Ростислав Романович, – если не ошибаюсь, вас так величать? – сами и найдете... – Лисяк хотел что-то возразить, но Григоренко повысил голос. – И второе: негабариты разбуривать на куски! Иначе мы все дробилки выведем из строя... Понятно?
– Понятно, – усмехнулся Лисяк. – Пошли, братва!
«Братва» стала молча расходиться.
– С ними надо говорить по-хорошему, – сказал Григоренко.– Они понимают. Не все же среди них разгильдяи!
– Все! – подчеркнуто выпалил Прищепа. – Все! Ни капли совести у них нет!
– Ну-у, так уж и ни капли...
7
Зоя быстро поднялась и пошла навстречу мужу. На ней – белоснежный фартучек. Волосы аккуратно и красиво уложены.
«Я женился на тебе не для того, чтобы ты работала и приносила домой свои несчастные семьдесят рублей! – заявил Комашко сразу же после свадьбы. – А для того, чтобы дома был уют, вкусный обед, чтобы ты меня провожала, ждала и встречала... Поняла?»
С тех пор Зоя сидела дома, готовила со свекровью обед, убирала квартиру, стирала, подавала на стол, встречала мужа, когда он приходил с работы.
– Подавать обед? – спросила она.
У Арнольда Ивановича чуть было не вырвалось: «Чего ради, по-твоему, я домой приехал?» Но он сдержался. Последнее время Зою словно подменили. Замкнулась в себе, как улитка. Стала совсем молчаливой, задумчивой. «Может, забеременела?» – подумал было Арнольд Иванович, хотя определенно знал, что детей от него никогда не будет. На его же расспросы Зоя ничего не отвечала.
Комашко молча моет руки, садится к столу. Ждет. Зоя также молча наливает тарелку борща. Борщ с молодой капустой – вкусный, ничего не скажешь.
Зоя, присев к столу, наблюдает. Муж мрачен, как осенняя туча. Наверное, опять с планом не ладится. Но Зоя решила сегодня обязательно поговорить с ним.
Арнольд Иванович замечает напряженное состояние жены и спрашивает:
– Ты мне что-то хочешь сказать?
Зоя положила руки на край стола, переплела пальцы, округлила лучистые глаза. Комашко знает, что жена так делает всегда, если обижена или сильно нервничает.
– Да, мне нужно поговорить с вами, Арнольд Иванович!
Она так и не привыкла говорить ему «ты». Но Комашко и не настаивает на этом. Ему даже приятно, что жена чувствует его главенство, интеллектуальное превосходство и, наконец, материальную от него зависимость.
– Говори, – ответил он, прихлебывая борщ. – Я слушаю.
– Знаете, я хочу предложить... – начала нерешительно Зоя.
– Что именно?
– Думаю, вы не станете возражать.
– Да говори же... Чего тянешь?
– Нам обоим будет лучше...
– Ну?
– Хочу пойти на работу... Истомилась я дома. Что у меня – дети? Или хозяйство?.. Мама сама управится...
Комашко удивленно посмотрел на жену. Что-что, а уж такого от нее он не ждал. Сначала мелькнула мысль, что Зоя откуда-то дозналась о тех его грехах, о которых жене не стоит знать. Да нет, конечно, она ничего не подозревает... Ну, тем лучше!
– На работу?.. – задумался Комашко. Знал, что двум женщинам сидеть дома не к чему. Но чтобы работала его жена... – И куда же ты надумала идти?
– В комбинат. На любую работу...
– Ты – жена главного инженера. Я не позволю тебе работать где угодно. Да и какой в этом смысл? Что – тебе денег не хватает?
– Их у меня никогда и не было. Вы даете только на продукты. К тому же не мне, а матери. А она выдает мне, – обиженно сказала Зоя.
– Ну, ты это брось! У нас одна семья!
– Так что вы скажете о моей работе?
– У нас нет свободных вакансий, которые бы тебе подходили.
– Как нет? Я могу пойти нормировщицей в горный цех...
– Нормировщицей... в горный? Откуда ты об этом знаешь?
– Знаю... Там нормировщица ушла в декрет. Ее не будет около года.
– Вот как! Ты, оказывается, все проведала!.. А представляешь ли ты, что это за работа? Целый день – и зимой, и летом, и в жару, и в дождь – под открытым небом! Ругаться с каждым бурильщиком, бригадиром, мастером.
– Это меня не беспокоит... Наоборот, я боюсь оставаться в четырех стенах!
Комашко насупился и долго смотрел на жену из-под рыжеватых бровей.
«Какая ее муха укусила? – думал он. – Может, попробовать наладить отношения? Подойти сейчас к Зое, обнять, приголубить. Как легко и естественно получалось это у него раньше. А теперь? Теперь ничего подобного не будет. Она, видите ли, к директору насчет работы побежала! А мужу – ни слова. Да, таким только дай волю. Сегодня к директору, завтра в горком... Ну что ж, пусть идет работать. Может, это и к лучшему. Меньше времени на всякие мысли останется...»
Арнольд Иванович отложил ложку, вытер салфеткой рот.
– Ты твердо решила?
– Да!
– Если так, я не возражаю. Приходи. Скажу, чтобы оформили.
– Спасибо.
Глава четвертая
1
Когда Соловушкин, взяв трубку, услышал, что звонит Григоренко, то засыпал его вопросами: почему приехал в Москву без вызова? Почему не командировал кого-нибудь другого?..
Григоренко терпеливо объяснял, все время нажимая на то, что ему необходимо поговорить с начальником главка. Для этого ему нужен пропуск.
Соловушкин недовольно пробурчал еще что-то, но пропуск заказал.
Григоренко поднялся на третий этаж и вошел в кабинет. Соловушкин встретил его внешне по-дружески. Куда девались официальный тон, строгость и недовольство в голосе.
– Ну, как там в Днепровске, рассказывай, – положил он руку на плечо Григоренко, усаживая его в мягкое кресло. – Днепр разливался в этом году? Рыба хорошо ловится?..
Сергей Сергеевич отвечал нехотя. Его привели сюда более серьезные дела, а Соловушкин расспрашивает о каких-то пустяках, далеких от гранита, щебня, дробилок.
– Ну, а как с планом? – спросил наконец Соловушкин, очевидно заметив кислую мину Григоренко. – Какие меры приняли, что наметили?
– Это и заставило меня приехать в главк.
– Да ты храбрец! Вот так просто сел и приехал в Москву! За это, брат, строго наказывают. Узнает начальник, будь уверен – перепадет на орехи!
– Мне в Днепровске делать нечего.
– Не понимаю...
– Все дробилки вышли из строя. Если не дадите ЩКД-8, придется закрыть дробильный завод. Вы же хорошо знаете, у нас очень крепкий гранит!
– Крепкий, крепкий! Гранит должен быть крепким! На то он и гранит! Но... Мы запланировали вам на третий квартал еще одну дробилку СМ-16. Новую!
– Новая тоже долго не выдержит... Нет, нам нужна ЩКД-8! Иначе из прорыва не вылезем!
– Известно ли вам, – Соловушкин вдруг перешел на «вы», – какой план дадут комбинату после установки ЩКД-8? Увеличат на пятьдесят процентов! А это миллионом пахнет! Миллионом кубометров щебня!
– Зато будем работать ритмично, уверенно. Перестанем опасаться, что дробилка каждую минуту может подвести.
– Где вы столько горной массы возьмете?
– Заглубимся на третий горизонт... Увеличим объемы бурения...
– Дробилка ЩКД-8 снята с поставки по просьбе вашего комбината. Кто теперь будет восстанавливать наряд? Надеетесь, что начальник главка подпишет?
– Думаю, подпишет, – уверенно сказал Григоренко. – Вот поэтому и хочу попасть к нему на прием.
«К нему ты, голубчик, уже не попадешь, – соображал Соловушкин. – Сегодня он в министерстве, а завтра уедет за границу.... Это и к лучшему, а то этот Григоренко черт знает что может наговорить. Ведь идея о снятии ЩКД-8 с поставки комбинату – моя. В свое время она была вполне обоснованна... Но теперь... Неизвестно, как отнесется к этому начальник?»
Вслух произнес:
– Ну, а деньги? Титул в этом году никто корректировать не будет. А как строить новый цех первичного дробления, которого нет в титульном списке вашего строительства? За такое под суд отдают!
– Начальник главка вправе перераспределять средства. Другого выхода у нас нет.
– Не так все это просто, даже для начальника главка. Мой вам совет: используйте в этом году отпущенные вам пятьдесят тысяч на строительство запланированного корпуса первичного дробления. На следующий год мы запланируем вам ЩКД... Вы же знаете, как бьют, если оборудование не установлено до первого января? Безусловно, я в этом уверен, вам не успеть, если бы мы и дали вам ЩКД. Что тогда?.. Кроме того, в первую очередь вы обязаны думать о выполнении плана этого года! От продукции вашего карьера зависит работа нескольких больших строительств! Вы же сорвете поставку щебня!.. Не выполните годовой план. Сами знаете, чем это пахнет!
– А вы нам помогаете?
– Так, как и всем. Однако другие выполняют!
– Дайте нам ЩКД – и мы выполним!
– ЩКД у нас нет... Еще раз говорю: вы сможете установить ее только весной.
– В четвертом квартале начнет работать!
– Вы просто не представляете, чего добиваетесь! – выкрикнул Соловушкин и посмотрел на часы. – Впрочем, походите по отделам, порасспрашивайте – может, кто знает, где достать ЩКД. К механикам загляните, с ними посоветуйтесь... Помог бы вам, но через час надо ехать к проектировщикам. Вы уже обедали?..
– Нет.
– Тогда пошли, перекусим в буфете.
2
Утверждают – есть телепатические импульсы. Идет, скажем, человек по улице, и что-то непонятное, неосознанное, недоступное разуму заставляет его оглянуться. Человек останавливается, оглядывается – и видит знакомого!..
Так было и с Григоренко. Он вышел из главка. С начальником, конечно, не встретился. Механики, к которым посоветовал обратиться Соловушкин, оказались влюбленными в свое дело молодыми инженерами, многое знающими и понимающими. Они-то и подсказали, где можно получить дробилку ЩКД-8. Ну кто бы подумал – в Красноводске! Далековато! Но если она там действительно не нужна, как говорят механики, то следует побыстрее туда съездить...
Григоренко шел по вечерней Москве, углубленный в свои мысли, но вдруг стал подсознательно ощущать какую-то неясную тревогу. Казалось – кто-то упорно смотрит в затылок. Он оглянулся и от неожиданности выпалил:
– Вы?!
К нему подходила Оксана Васильевна. В легком светлом платье, с модной, очевидно московской, прической, румяная от быстрой ходьбы, улыбающаяся, она показалась такой красивой, что Григоренко даже зажмурился.
– Сергей Сергеевич?! – не скрывая радости, воскликнула Оксана Васильевна, протягивая к нему руки. – Вот приятный сюрприз! Здравствуйте!
Он тоже очень обрадовался. Крепко пожал ее руки.
– Вы в Москве?! Как оказались здесь?
– Я в отпуске... Приехала сегодня утром. В Москве живет моя тетушка... Хочу просто побродить по музеям, выставкам, посетить столичные театры...
Они стояли посреди тротуара, не замечая, что мешают другим. Над городом плыли одинокие тучки. Солнечные лучи, словно прутья огромной метлы, подметали асфальт,
– Ну как там у нас? Как с планом?
– Пока что дробилки держатся. – Оксана Васильевна сделала ударение на «пока что». – Но замучили негабариты. И третья смена не сможет спасти...
– Как – третья смена? Я ведь отменил!
– Только вы уехали, Комашко приказал снова работать в три смены. Хотел подогнать план... Вы уж не судите его строго.
«Опять, значит, за старое... – выругался про себя Григоренко. – Не хотят понять, что третья смена должна быть только ремонтной. Она обязана подготавливать для работы все – механизмы, транспорт, карьер... Постой! Постой! А почему бы в третью смену не дробить и негабаритные глыбы гранита? Накладными зарядами, малыми взрывами?!»
Оксана Васильевна молча следила за тем, как помрачнело лицо директора, как по нему пробежала сумрачная тень. Непонятно почему, но ей хотелось видеть его именно таким – озабоченным и строгим, как на работе.
– На сколько отстали? – спросил Григоренко.
– На три тысячи кубов...
– Ого!
– А как у вас?.. Дробилку обещают?
– Ничего утешительного. Но кое-что наклевывается. Нашел в Красноводске, в неликвидах, ЩКД-8. Представляете?
– Дробилка в неликвидах?! – в глазах Оксаны Васильевны промелькнули и удивление и негодование. – Шутите? Дробилка не запчасть, чтобы ее в неликвидах держать.
– Я тоже возмущен. Но больше, конечно, – рад. Механики главка каким-то образом пронюхали, что в одном тресте есть такая дробилка. Тут я подвернулся. Заказали разговор с Красноводском. Действительно, есть. Но за нее просят паровые котлы... Итак – никакой ошибки. Даже заводской номер запомнил – тридцать шестой. Выпущена еще в шестьдесят втором...
– Десять лет назад! – возмутилась Оксана Васильевна. Глаза ее сузились. Только что были голубыми, лучистыми, а тут вдруг стали серыми, суровыми, стальными. – И до сих пор не была в работе?
– Представляете, сколько щебня дала бы она за это время?
– Удивительно!..
Григоренко неожиданно засмеялся:
– Не это удивительно. А то, что мы вот уже полчаса говорим только о дробилке. С моей стороны это по крайней мере невежливо. Вам куда? Я вас провожу...
– Сама не знаю куда... Брожу просто так, преимущественно по магазинам. Знакомые кучу заказов надавали – сапожки, кофточки, фотобумага...
– Я не любитель толкаться по магазинам. Вот в кино – пошел бы... Да еще с вами!.. Ей-богу, с удовольствием сходил бы. Как вы на это?..
– Я не против, – неожиданно покраснела Оксана Васильевна.
Они смотрели какой-то заграничный фильм с замысловатым названием, которое и запомнить-то было трудно.
Первые минуты Оксана Васильевна сидела словно в полусне. Ведь рядом – Сергей Сергеевич... Ей казалось, что она его знает давным-давно. Правда, он немного скрытный, но в то же время интересный...
Оксана Васильевна смотрела на экран, но смысла картины почти не улавливала. «А что, если Сергей Сергеевич возьмет сейчас меня за руку? – подумалось ей. – Ведь руки наши совсем рядом... Ну, что это мне в голову взбрело. Нет, а все же...»
Из кинотеатра вышли молча. С облегчением вздохнули, окунувшись в свежую прохладу вечера. Медленно шли по Арбату, залитому огнями.
Время ужинать, но они единодушно решили, что идти в ресторан, где жарко и душно, не стоит.
Григоренко предложил пойти к его сестре.
– Ну что вы?.. Что она может подумать?! – стала возражать Оксана Васильевна.
– Да сестры дома нет. Она геолог и сейчас путешествует где-то в Восточной Сибири... Вот я и останавливаюсь всегда у нее... Или вы меня опасаетесь?
– Нет, не опасаюсь, – просто ответила Оксана Васильевна. – Если приглашаете, то пойдем.
Квартира была необжитой. Занавески потемнели. На подоконнике пылища. Кровать кое-как прикрыта одеялом.
– Это я здесь «нахозяйничал», – несколько смущенно признался Григоренко, ставя сковородку на газовую плиту. – Сейчас быстренько наведу порядок и что-нибудь приготовлю.
– Чего уж там, – возразила Оксана Васильевна, – я сама. Разрешите-ка, Сергей Сергеевич.
Она потянулась к сковороде, и руки их встретились. Григоренко почувствовал, как вздрогнули ее пальцы...
Ужин получился на славу. Оксана Васильевна, наливая в чашки ароматный кофе, спросила:
– Вы, наверное, любите свою сестру?
– Конечно. Она у меня одна. Когда бываю в Москве, сестра всегда провожает меня на поезд. Это хорошо, когда тебя провожают, правда?
Оксана Васильевна вздохнула и ничего не ответила. Потом улыбнулась и как бы сама себе сказала:
– Мне больше нравится, когда встречают.
Оба помолчали. Разговор как-то не ладился. Но тем не менее им казалось, что после этой встречи они уже как-то по-иному будут относиться друг к другу.
– Вы когда выезжаете? – спросила Оксана Васильевна.
– Как только раздобуду дробилку, так и отправлюсь отсюда. Возможно, в Красноводск придется слетать.
– Вы счастливый...
– Почему? – удивился Григоренко.
– Мне еще никогда не приходилось летать. Это, наверно, так интересно. Я лишь во сне видела нашу землю с высоты... Но, нет-нет, ради бога, не подумайте, что я хочу лететь в Красноводск... с вами...
– Нет, я вовсе не думаю...
Снова наступила тишина. Нарушила ее Оксана Васильевна. Она заметила, что Григоренко смотрит на нее как-то необычно, словно впервые увидел.
– Вы знаете, Сергей Сергеевич, у нас на комбинате мало кто верит, что дробилку установят в этом году. И ваши заместители тоже не верят.
– А вы?
– Я? Я верю.
– Спасибо. Благодарю вас. – Григоренко накрыл ее маленькую руку своей ладонью и слегка пожал.
Лицо Оксаны Васильевны вспыхнуло. Она торопливо освободила свою руку и поправила прическу.
– Мне уже пора, – сказала Оксана Васильевна дрогнувшим голосом.
– Вас кто-нибудь ждет? – спросил Григоренко.
– Нет. С чего вы взяли? Просто уже поздно...
– Позвольте вас проводить.
– Нет, нет. Не нужно. Пожалуйста, не провожайте!
Сергей Сергеевич провел ее до дверей. Он чувствовал, как эта неожиданная встреча сблизила их, и не понимал, почему Оксана Васильевна так неожиданно заторопилась, ушла. Не обидел ли он ее чем-либо?
Еще минуту слышались ее шаги, а потом все стихло. Сергей Сергеевич подошел к окну и посмотрел на улицу. Оксана Васильевна остановилась на миг и помахала ему рукой.
3
Случилось это в четверг. Самохвал снова послал Сабита и Остапа в город к незнакомым людям, где нужно было выложить кирпичные стены.
Ехали троллейбусом. Не доезжая до Днепра, сошли и еще квартала четыре добирались пешком. Сабит впереди, за ним – Остап.
– Похоже, Сабит, ты уже здесь работал?
– Работал. В ту субботу. С бригадиром.
– И подручные были?
– Были. Много подручных.
Сабит сказал правду. Подручных и сейчас было много. Да все старушки, старики. Руководил ими дородный пожилой мужчина с густой черной бородой.
Работу начали организованно. Раствор был уже заготовлен, кирпичи лежали на подмостках. Бери и клади. Только поспевай за подручными.
До обеда ребята успели сделать немало. Сабит надеялся, что к вечеру закончат кладку стен. Но произошло неожиданное.
По улице проходили два пожилых рыбака с удочками. Шли медленно, разговаривая. Вдруг остановились напротив Остапа. До него донесся их разговор.
– Гляди, – сказал седоусый, – как стараются! Так и горит все в руках! Школы бы так строили!
– Э-э, да тут калым! – ответил ему другой, сухощавый, с жилистой загорелой шеей. – По четвертаку за день загребут! Общине что? Заплатит! По рублику соберут... – Он сплюнул и пошел с приятелем дальше.
Слова эти поразили Остапа.
– Слушай, Сабит, что мы строим? Разве это не жилой дом?
– Жилой? Ха!.. Это, брат, мечеть.
– Что?
– Мечеть. По-вашему – церковь.
– На церковь что-то не похоже, – с сомнением сказал Остап и положил кельму. Сойдя с подмостков, зачерпнул кружку воды, выпил. Спросил чернобородого: – Что мы строим, папаша?
– Пристройку, сын мой. Пристройку к молельному дому... Ныне церкви божьи не строят... Вот мы и достраиваем. Расширяем. Как теперь говорят, реконструкция! Вот так-то!
Остап с негодованием посмотрел на Сабита. Махнул ему рукой:
– Ну-ка, Сабит, слезай!
– Ты что?
– Кончай работу, тебе говорят!
– Остап, ты, случаем, не сдурел мало-мало?
– Слезай!
Сабит уложил еще три кирпича, подобрал кельмой раствор и только после этого спустился.
– Ну, что?
– Тебе, Сабит, надо бы морду набить! Вот что!
– Ай-ай-ай, зачем кричишь?
– Ты знал, что мы строим?
– Знал... Так мы не сами пришли. Бригадир посылал. Для всей бригады стараемся. Полсотни вечером принесем...
– Мне плевать на ваши полсотни! – Остап рассвирепел не на шутку. – Калымщики несчастные!.. С Самохвалом я еще поговорю! Больше он меня на такие дела не пошлет!.. Идем!
– Идем так идем. Только что теперь бригадир скажет?
Они сложили свои вещи, вымыли руки.
– Ребята, куда же вы? – заволновался чернобородый.
– Клади, дядя, сам, – сдержанно ответил Остап и быстро пошел к выходу. – Мы тебе не работники!
Сабит поплелся следом.
Самохвал заметил их издалека и вышел навстречу.
– Что так быстро, закончили? А-а, решили искупить вину за тот случай, у главного...
Остап молча приблизился к нему, схватил за ворот.
– Гад!
– Ты что? – Лицо Самохвала стало серым.
– Ты куда нас посылаешь? А?
– Как куда? Подработать!.. Мы тут тоже не гуляли. За вас двоих отдувались!.. И работа не страдает, и мы будем по пятерке на брата иметь!.. Да пусти ты, черт! Задушишь!
– И задушу! Как мокрицу раздавлю!.. Сволота, молельные дома строишь, а здесь приписками занимаешься? Всех обманываешь? ..
– Ишь какой ты честный стал! Пять годочков отбухал за убийство! А краля тебе хвост показала. За другого выскочила. За того, кто побогаче! Инжене-ерша!..
Ярость затуманила Остапу разум. Еще миг – и он задушил бы Якова Самохвала. Но голос Сабита вернул его к действительности:
– Остап! Остап!! Отпускай его!
Остап так тряхнул Самохвала, что посыпались отлетевшие пуговицы.
– Ах ты сволочь! Из-за кого я отбухал пять годочков? А? Из-за тебя, подонок!.. Ты во всем виноват! Не Зоя, а ты! Слышишь?!..
Остап с такой силой швырнул Самохвала, что тот отлетел к насыпи, упал на просмоленные шпалы.
– Ну, ну, ты не очень! – вскочил Самохвал на ноги. – Я тебе покажу! Ты у меня запоешь!..
– Я тебе так запою, что своего голоса не услышишь, гад!
Самохвал снова отлетел назад и схватился рукой за лицо. Глаза его налились злостью, но кинуться на Остапа он не осмелился.
– Ребята! Он меня убить хотел! Меня, бригадира! – закричал вдруг Самохвал, обращаясь к рабочим, которые стояли неподалеку. – Вы все видели?!.. Я в суд подам! Будете свидетелями!
Сабит мрачно глянул исподлобья.
– Не видал я, – сказал твердо и отвернулся.
– Как это не видел?
– Да так, не видал – и все! Пусть в свидетели идет, кто видал!..
Другие тоже стали отворачиваться. Некоторые отходили в сторону.
– Кореши, куда же вы? Ведь вы видели?
– Ничего мы не видели, – буркнул кто-то.
– Вот, значит, как! Ну подождите! – прохрипел Самохвал.
Никто не откликнулся. Тогда он отряхнул с брюк песок, застегнул на рубахе уцелевшие пуговицы и побежал вдоль насыпи.
4
– Что с тобою, Остап? – спросил Иван Середа, когда ребята пришли в общежитие. – Ты мрачнее тучи!.. Неприятности? Заболел?
Такое уж лицо у Остапа Белошапки – все на нем написано, ничего не скрыть! Плохо на сердце – лицо хмурое. Радость – улыбкой светится. Лукавить никак не может.
– Спроси у Сабита, – сердито отмахнулся Остап.
– Зачем Сабита? Сабит – что? Бригадир послал! Попробуй не пойти! Он найдет как прижать!.. – обиженно забубнил тот.
– Сегодня послал молельный дом класть, а завтра – красть, – неожиданно для себя в рифму сказал Остап и поэтому улыбнулся.
– Сабит красть не пойдет. Сабит честный... Нет, нет, Сабит не вор! – обиделся Сабит.
– Ну, ладно. Затараторил! Нечего теперь вывертываться!.. Что касается меня, то со строительства я уйду. Ко всем чертям Самохвала! С ним мне не сработаться!.. Поеду куда-нибудь, наверно в Комсомольск..
– Правильно говоришь, – согласился Иван Середа.– Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. Я бы тоже ушел с карьера, да мне бульдозер обещали дать. Новый. Прищепа обещал.
– Жаль мне уезжать отсюда. Полюбил я вас, друзья. Даже вот этого бывшего калымщика Сабита, которому так и дал бы хорошего тумака, полюбил...
Сабит посмотрел на Остапа печальными глазами-маслинами, потом вскочил со стула, обнял.
– Ну, давай мне тумак! Давай, Остап!.. Заработал я! Только не поезжай в Комсомольск!
– Нет, поеду!
– Прошу тебя – не поезжай!.. Плюнь на Самохвала!
– Так и плюнешь! Если бы только Самохвал...
Сабит понял, что скрывается за последней фразой Остапа. Зоя! Жена главного инженера... Вот кто бередит сердце его друга!
– Ну, а мойка?! Разве тебе легко бросить мойка?
– Мойку?..
– Ну да... Сколько думал! Сколько вечер работал! Я мало-мало помогал... Все якши стал. И в техникум ты заявление посылал. Ответ ждешь. Тебе разрешат диплом защищать. Техником станешь. Может, мойка как дипломный работа посчитают! Вот будет праздник!.. Ну, Остап, думай-думай: зачем ехать? Я мало-мало так никогда не сделаю!
Печаль Сабита была настолько искренняя, что Остапу стало жаль его. Он обнял друга за плечи, провел рукой по колючей, коротко стриженной голове.
– Ну и хитер ты, Сабит!.. Ладно, пока останусь. Вот только уйду в другую бригаду, обязательно!
Радости Сабита не было границ. Он готов был расцеловать друга.
– Вот, мало-мало разум видно!.. Я тоже перейду! Куда ты, туда и я!
– Давай, ребята, к нам, – предложил Иван Середа. – В бригаду бурильщиков... Остап бригадиром может стать. От нас бригадир ушел, с Лисяком не ужился.
– Что Самохвал, что Лисяк – один шантан. Шакалы! – сказал Сабит.
– У тебя, Остап, из родных кто-нибудь есть? – спросил Иван, который улегся на кровати прямо поверх одеяла. – Братья, сестры?
– Нет ни братьев, ни сестер. Отец после войны инвалидом вернулся. С осколками. Без счета. Один – лет шесть под сердцем лежал. Потом зашевелился и... в сердце. Через год после отца похоронил мать...
– У меня отец живой. Только слабый очень, – сказал Середа. – Тоже покалеченный пришел с войны. И мать жива. Все хозяйство на ней. Получу квартиру, заберу к себе стариков.
– А жена? – спросил Сабит.
– Я с ней, можно сказать, разошелся. Да мы и не регистрировались.
– Письма получаешь... – не отставал Сабит.
В комнату вошла Марина.
– Ваня, вставай, – тихо позвала. – Ты же обещал пойти со мной на танцы!
Иван Середа, не меняя позы, продолжал лежать и безразличным взглядом смотрел на девушку.
– Обещал. Но вечером... Сейчас еще и семи нет. Мне отдохнуть надо. С молотком так натанцевался, что голова как с похмелья гудит!.. Это тебе не котлеты пальчиками на тарелочки раскладывать...
– Вовсе не пальчиками, – надула губы Марина.– Мы вилками раскладываем...
– Дай часок отдохнуть!
– Отстань от него, Марина, – вмешался Сабит. – Человек, мало-мало, спать хочет...
– Это дело наше, Сабит, – тихо ответила девушка. – Ваня, ты часочек поспи. Только не больше. Я тебе ужин принесу, а потом пойдем.
Глаза влюбленные, преданные.
Сабиту даже неприятно, что Марина, веселая и жизнерадостная девушка, так страдает от любви, так смотрит на Ивана.
Она ушла, но через полчаса снова появилась. Быстро прибрала на столе, сложила стопкой газеты, поставила на освободившееся место тарелку с гречневой кашей, которую больше всего любил Иван. Сверху положила три котлеты. Затем достала из сумки бутылку пива. Для Ивана это и не ужин вовсе, если он пива не выпьет.
Марина готовила из редиски салат и поглядывала влюбленными глазами на Ивана. Тот крепко спал.
Поставив салат и отрезав два больших ломтя хлеба, Марина подошла к кровати и осторожно присела с краешку. Подождав немного, легонько погладила Ивана по голове:
– Проснись, Ваня. Проснись. Я тебе пивка принесла.
