Текст книги "За любовь не судят"
Автор книги: Григорий Терещенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)
Терещенко Григорий Михайлович. За любовь не судят
Глава первая
1
Остап Белошапка вошел в здание речного вокзала, остановился у широких дверей ресторана. Оттуда доносились соблазнительные запахи жареного мяса и острых приправ, слышались хриплые звуки радиолы. Невольно глотнув слюну, Остап тяжело поплелся в самый дальний угол зала ожидания, нашел там свободную скамью и плюхнулся на нее.
Он был голодный и злой. Ноги гудели от усталости. Хорошо бы растянуться сейчас прямо здесь и поспать часика два! Но не может он позволить себе этого среди дня. Ни к чему становиться посмешищем, как вон тот мужик, что храпит на соседней лавке и почесывает обнажившуюся во сне грудь. Прилечь можно будет после двенадцати ночи, а не сейчас, когда на тебя смотрят люди.
Остап сидел, тяжело прикрыв веки. Медленно тянулись минуты. И так же медленно оставляла тело усталость. Зато все сильнее донимал голод. Сегодня ему совсем не пришлось поесть. Да и вчера обошелся всего двумя пирожками. Ведь в кармане – одна-единственная рублевка. Но сам виноват, что остался без денег. Зачем понадобилось ему покупать эти самозаводящиеся ручные часы?!
Мысли опять вернулись к другой волнующей его теме.
Где искать работу? Раньше он поднял бы на смех каждого, кто спросил об этом. Работу? У нас? Стоит только оглянуться – повсюду висят объявления... Иди работай!.. Но теперь... То ли ему не везет, то ли действительно место оказывается занятым. А может, узнав, что он из заключения, его просто не хотят брать?.. Куда бы ни обращался Остап – повсюду слышит отказ. Нужен был слесарь-сантехник: «вчера взяли». Кочегаром просился – время, говорят, летнее, своих не знают куда пристроить. На автомобильном заводе, казалось, все было уже согласовано. Даже медицинскую комиссию прошел. И вдруг – снова отказ. Ссылались на экономиста по труду,– мол, предвидится сокращение штатов, надо думать, куда определять своих. А он – не «свой». Да к тому же еще – «оттуда»...
Остап отчетливо вспомнил высокого, с живыми веселыми глазами заместителя директора завода по кадрам. Совсем молодой, наверное с комсомольской работы. Он обещал Остапу, что направит слесарем в сборочный цех. Твердо обещал... А на следующий день, не глядя в глаза, отказал – экономист, понимаете ли, запретил...
Странно иногда получается в жизни. Казалось бы – все может планироваться, учитываться... А вот о рабочей силе каждое предприятие само заботится. Куда это годится? Надо бы поскорее придумать электронную машину, чтобы все делала вместо бюро по трудоустройству, которое не всегда четко работает. Пришел, скажем, Остап к этой машине, заполнил карточку или какие-то кнопки нажал... Пощелкала бы машина задумчиво, потом зеленым глазком подмигнула и выдала ответ: специалисты вашего профиля требуются там-то и там-то...
А радиола продолжает играть, зазывая пассажиров в ресторан. Только не его, не Остапа... Стараясь заглушить острое чувство голода, которое все настойчивее дает о себе знать, он смотрит в окно на безбрежную ширь весеннего Днепра. Там —всюду солнце. Оно, кажется, залило и мутные весенние воды, и голубое небо, и далекие берега, и белокаменный молодой город... В его лучах отчетливы, как туго натянутые струны, пока голые, безлистые, но уже налитые живительным соком ветви деревьев.
Весна!..
Конечно, хорошо и то, что сейчас весна. Ну что бы он делал, если бы на улице был трескучий мороз? Разве смог он тогда проспать ночь в скверике над Днепром, как пришлось ему вчера? Правда, под утро замерз так, что еле отогрелся потом на утреннем солнце. Но все же это не тот холод, который загоняет человека в теплое помещение.
«Но где же Зоя? – в который раз задавал себе этот вопрос Остап. – В Комсомольске сказали, что выехала в Днепровск. А здесь в справочном бюро говорят: «Не проживает».
Снова напомнил о себе голод. Остап даже застонал, как от боли. И тут же заметил, что на него с подозрением покосилась соседка, а потом, насколько позволяла длина скамьи, отодвинулась. Наверное, заметила, выглядит он очень неряшливо и болезненно – под глазами синева, заросшие рыжеватой щетиной щеки ввалились. Да и костюм на нем весь измят.
У Остапа на душе стало совсем скверно оттого, что женщина, продолжая с подозрением поглядывать на него, передвинула подальше свой чемоданчик и небольшую сумку.
Он поднялся и медленно пошел к выходу.
Издали увидел милиционера, который стоял возле газетного киоска. Сердце екнуло. Но Остап тут же отругал себя: чего волноваться?
А радиола зовет...
Собственно, почему бы и не зайти? Можно заказать стакан чаю или бутылку воды. Ведь у него еще есть рубль, целый, неразменянный, – на крайний случай...
«Но стоит ли менять? – подумал Остап. – Сколько еще придется искать работу? День? Два? Неделю?..
А может, в Казахстан податься? Подъемные, ссуда, командировочные. .. Эх, если бы не Зоя, не Днепр, сразу уехал бы!»
Сколько он о Днепре думал, как мечтал снова увидеть его плесы, раздолье, задумчивость синих вод, шепот зеленых плавней... И, конечно, встретить Зою...
«А может, пойти в дворники? Вот эту должность предлагают. И место в общежитии дадут. Только неудобно. Стыдно ведь будет ему, Остапу, метлой на улице махать. И обидно...»
Спохватился, что стоит у открытых дверей ресторана. Решил все-таки зайти. Свободных мест много. Но лучше будет присесть там, где рассчитывается подвыпившая компания. Он подождал немного, пока все поднялись, и направился к тому столу.
Хорошо здесь пассажирам ожидать свой пароход. Конечно, если есть деньги. В открытые окна тянет прохладой, днепровской свежестью. Играет радиола... В такие минуты так хорошо на сердце. Сиди себе. Отдыхай. Слушай музыку, пока посадку объявят.
Остап подошел к столу. На нем куски хлеба и гора посуды. Официантка не торопится прибирать. Это – хорошо. Остап, словно нехотя, протянул руку за ломтиком хлеба. Взял и незаметно опустил в карман. Кажется, никто не видел. Может, лишь тот, что сидит в углу направо, – черноглазый... Так и есть, заметил. Взгляды их встретились. Но, собственно, что тут плохого?
Однако Остап отвел глаза.
А официантки все нет. Вероятно, ушла перекусить.
Взглянул в угол – за столиком никого уже не было. Остап протянул руку, взял еще несколько кусочков хлеба. «А если заказать чашку кофе?» – мелькнула мысль.
Сзади послышались шаги. Остап повернул голову. К нему подходил черноглазый.
«Чего доброго, еще привяжется, – подумал Остап. – И что ему от меня нужно?»
– Можно присесть? – спросил тот.
– Отчего ж нельзя? Места свободные.
– Далеко едем?
– Приехал... Здесь моя остановка, – нехотя ответил Остап и в упор посмотрел на собеседника.
Это был человек лет сорока, чисто выбритый, в хорошо сшитом сером костюме. Глаза его казались усталыми, но добрыми. Нет, человек с такими глазами не может сделать зла.
Тем временем незнакомец внимательно разглядывал Остапа.
– Получается, вокзал – ваш дом?
– Да нет, здесь я временно...
– Значит, некуда податься?
– Вроде так, – устало промолвил Остап и сам удивился, что этот вопрос не вызвал у него недовольства.
– Откуда же едем, если не секрет?
Остап опустил глаза, замялся. Потом решительно ответил:
– Отбывал наказание.
Черноглазый не удивился.
– Я так и подумал... Не обижайтесь, юноша, на мои расспросы, – добавил мягко. – В жизни всякое бывает... Куда же теперь? К родным?
– Нет у меня никого... Ищу работу... Вот уже больше недели болтаюсь по Днепровску, но...
– Что «но»?
– Не берут.
– Как это не берут? – искренне удивился незнакомец.
– А так – не берут... В газетах объявления печатают, мол, требуются рабочие. Но приходишь, поговорят с тобой, расспросят, а потом извинятся и скажут: к сожалению, место уже занято.
– А-а... Ну, а если на комбинат нерудных ископаемых? На гранитный карьер...
Остап недоверчиво посмотрел на собеседника:
– Я не против... А там примут?
– Примут. Как величать-то?
– Остап Белошапка.
– Вы, должно быть, голодны? Ели сегодня?
– Перебиваюсь пока.
– Ну хорошо, договорились. Приезжайте на комбинат.– И незнакомец крепко пожал Остапу руку.
2
Длинное приземистое здание конторы комбината нерудных ископаемых. Слева от дверей вывеска на стекле: «Управление 447». Остап постоял немного на ступенях и вошел в коридор. Здесь шумно. Снуют из кабинета в кабинет служащие, слоняются из угла в угол «толкачи». Их много: «окают», «акают», сибиряка сразу узнаешь – нет-нет и закончит фразу вопросительным «ага?». Говорят по-украински, по-русски, но всё об одном. Нужен гранит, щебень...
Бродят по коридору «толкачи». Мается с ними и Остап Белошапка.
– Ты за щебнем, парень? – спросил его грузный мужчина в шляпе.
– Нет... Я на работу...
– Ты к Комашко?
– К директору.
– Директора-то сняли. А новый еще не приехал... А пока – главный инженер Комашко и за себя и за директора... Поймать его трудно. Можно просидеть целый день и не увидеть. Мотается...
– Вот как!
– А ты запишись у Любки. У секретарши.
«Да, – подумал Остап, – видно, здесь можно долго прождать да ни с чем и остаться!»
Он решительно направился к застекленной перегородке, за которой сидела секретарь. Стол у нее маленький, а на нем – три телефона и пишущая машинка. Но машинка сейчас отдыхала. Люба все время отвечала на телефонные звонки.
– Мне к Комашко, – сказал Остап, улучив момент, когда секретарь положила трубку.
Девушка смерила взглядом Остапа с ног до головы и спросила фамилию.
– Вы будете двадцать шестой... Но не знаю, попадете ли? Сегодня планерка.
– Я не за щебнем... Я – на работу.
Люба с удивлением посмотрела на него.
– Тогда ждите, – указала она на стул и дала ему старый, истрепанный журнал.
Остап сел и начал нехотя переворачивать страницы.
Вскоре посетители заволновались. По коридору пронеслось:
– Комашко... Комашко идет...
Выстроилась очередь. Остап тоже поднялся. Но Люба сказала:
– Нет, вы пока посидите.
Распахнулась дверь, и по коридору быстро прошел Комашко. Был он еще молодой. На нем новенький, безукоризненно отутюженный костюм. Лицо тщательно выбрито, розовое, с редкими рыжеватыми усиками. На приветствия людей Комашко небрежно кивнул головой и прошел в кабинет.
– Я пойду первым, – заявил худой высокий мужчина с небольшой бородкой клинышком.
– Нет, вам придется подождать, – возразил кто-то из толпы. – Меня Арнольд Иванович сам вызывал.
– А я – за ним, – донесся третий голос.
– Нет, пойду я! – твердил свое высокий. – У меня срочное дело!
– У всех у нас – срочное!
– Я здесь с шести часов!
– Так уж и с шести. Мы вот с товарищем в семь пришли, а вас и в помине не было!
– Как это не было! Может, отлучился по надобности...
– Не нужно было отлучаться!.. У секретаря мы первыми записаны.
«Может, завтра пораньше прийти? – подумал Остап. – Разве всех переждешь? Но вдруг завтра Комашко вовсе не будет? Мало ли разных совещаний у начальства?.. Нет, нужно сегодня попасть! Неужели не примет?.. Дело совсем не в том, что пропадет еще день. Эти вот могут сидеть здесь и сегодня, и завтра... Они на службе числятся, им и суточные, и квартирные идут. А мне работать надо. Жить-то ведь не на что...»
Остап сидит рядом с секретарским столиком. То в окно посмотрит, то журнал полистает, изредка поглядывая на Любу.
Он заметил, что у девушки красивые ноги. Правда, лицом она не удалась – слишком скуласта. Однако симпатичная. Глаза карие, теплые, опушены черными ресницами.
«Ничего себе, – решил Остап. – Молодая. Строгая, наверно...»
Ему приятно смотреть на ее стройную фигуру, проворные маленькие руки.
«Если бы не скулы, она была бы прехорошенькой,– мелькнула мысль. – И прическа ей к лицу. Не пользуется косметикой. Даже брови не подводит».
Люба выдвинула верхний ящик стола и стала пристально смотреть внутрь. Там, в ящике, очевидно, лежит учебник: Люба взяла красный карандаш и что-то подчеркнула.
«Учится на заочном или вечернем, – подумал Остап.– А мой техникум пропал. Все пропало. Да-а, не по той колее жизнь пошла...»
Люба прикрыла ящик и встала. Остап взглянул на часы, что висели над дверью. Без четверти двенадцать. А в двенадцать – планерка. Он еще мог бы попасть к Комашко, если...
– Товарищи, прием закончен. Приходите к концу рабочего дня, – объявила Люба.
Все начали нехотя выходить во двор.
– А вы можете пройти, товарищ, – улыбнулась Люба Остапу.
– Благодарю.
Когда Остап вошел в кабинет, Комашко стоял у стола и говорил по телефону. Лицо круглое, улыбающееся. На голове лысина, окаймленная золотистым венчиком редких волос.
«Кажется, добряк», – подумал Остап.
Зазвонил еще один телефон. Комашко поднял трубку, кинул в первую:
– Одну минуточку...
А во вторую строго:
– Слушаю!
Мгновенно его лицо изменилось, насупилось.
– Умнее придумать не могли? Гнать с работы за это! А вы панькаетесь!..
Комашко со злостью бросил трубку и поднес к уху первую, но из нее донеслись короткие гудки. Сжав ее в руке, поднял глаза на посетителя. Остапу стало не по себе от тяжелого, холодного взгляда.
– Чего тебе?
– Да вот... На работу. Вам не звонили?.. Белошапка я, Остап...
– Откуда ты?
– Ну... отсидел...
– Даже если бы и звонили... Нет работы. И без того хватает тут всяких... – кивнул Комашко на телефон, вызвавший у него раздражение. – Комбинат – не исправительная колония!
– Спасибо, что объяснили!.. Но мне работать надо.
– Работы у меня нет! Я должен план давать, а не перевоспитывать вашего брата!
Остап изменился в лице.
– Разве это предприятие ваше собственное?
Комашко удивленно поднял брови:
– Ну знаешь!.. – и ожесточенно нажал какую-то кнопку, давая понять, что разговор окончен.
Остап продолжал стоять. Обида душила его.
Дверь распахнулась. Первой в кабинет вошла женщина. Симпатичная блондинка с пышной прической. Короткое светлое платье едва прикрывало колени. За нею стали входить на планерку и остальные. Рассаживались вокруг длинного узкого стола.
Но Остап их не замечал. Он видел сейчас только Комашко.
– Вам бы лет на семьдесят раньше родиться. Вот был бы управляющий на заводе какого-нибудь Терещенко или Рябушинского! Первый сорт! – со злостью бросил Остап и повернулся к двери.
В кабинете все умолкли. Стали недоуменно переглядываться. А Комашко, словно оправдываясь перед своими сотрудниками,пояснил:
– Зековец...
Как бичом хлестнуло это слово Остапа. Он пулей вылетел из кабинета, хлопнув дверью.
– Ну что, устроились? – встретила Люба его улыбкой.
– У вас тут устроишься!.. Директором у вас такой...
Он не закончил. По коридору твердой походкой шел его новый знакомый.
«Только его здесь и не хватало, – подумал Остап.– Пообещал, а толку...»
Черноглазый подошел, поздоровался с Любой, представился ей:
– Григоренко Сергей Сергеевич. – И повернулся к Остапу: – Ну как, хлопче, получили работу?
– Как же! Целую охапку! Держать бы покрепче! – раздраженно ответил Остап.
– Как это? – удивился Григоренко.
– А так... Не принимают!
– У директора вы были?
«И что ему нужно? – подумал Остап. – Чего привязывается?» И не ответил.
Григоренко взглянул на Любу, спросил:
– У себя?
– Планерка, – ответила девушка. – Только что началась. О вас доложить?
– Нет, спасибо! Я из главка. Сам зайду, послушаю... – и спросил, обращаясь к Остапу: – А какая у вас специальность?
– Специальность?.. Плотник, каменщик, шофер. Подрывником приходилось... Да кем только я не работал! – не мог сдержать досаду Остап.
– Образование?
– Техникум. Строительный. Только диплом не успел защитить...
– Понятно. Думаю, что работа для вас здесь найдется.
– Нету, отказали уже...
– Будет! Пишите заявление и подождите меня здесь! – улыбнулся Григоренко и решительно открыл дверь директорского кабинета.
Цыган, да и только. Лицо открытое. Плечи широкие, сильные. Взгляд внимательный, пытливый.
– Кто это? – спросил Остап, когда закрылась дверь.
– Не знаю... Кто-то из главка, – пожала плечами Люба. – Одним словом – начальство. Я уже научилась издали их узнавать.
3
Когда Григоренко вошел, все повернулись в его сторону. Смотрели кто с удивлением, кто недовольно, а кто – с нескрываемым любопытством. Комашко, прервав речь на полуслове и смерив взглядом прибывшего, сухо сказал:
– У нас планерка, товарищ!
– Догадываюсь. Продолжайте, пожалуйста!
Решительный тон и уверенность вошедшего смутили главного инженера, он смирился и указал на свободный стул:
– Садитесь. Подождите, пока закончим.
Арнольд Иванович был озадачен приходом незнакомца, его поведением. Кто он? Из главка? Но там он, кажется, знает всех руководителей. Отрекомендоваться не торопится. Может, наедине хочет...
Григоренко кивком головы поблагодарил, сел на стул у самых дверей и внимательно осмотрелся. Отсюда хорошо было видно всех.
– Михаил Андреевич, – обратился Комашко к одному из присутствующих, – как это ваш камнедробильный завод умудрился выполнить суточный план всего на восемьдесят процентов?
С места быстро поднялся высокий человек.
– Вы же сами знаете, что нас негабарит замучил. Прищепа виноват... – повернул он голову к соседу.
– А что я могу сделать? – ответил тот, к которому он обратился. – Три бурщика два дня уже не выходят на работу. Да и не только в этом дело. Полсмены дробилку сваривали. А сейчас Михаил Андреевич все на горняков свалить хочет.
– Будете давать качественную продукцию, тогда и мы план выполним, – отозвался Михаил Андреевич.
– Ладно... Послушаем механика. Как идет работа по изготовлению кронштейнов? – спросил главный инженер.
Медленно встал мужчина лет сорока пяти. Лицо бледное. Волосы растрепаны. Тонкий, чуть заметный шрам пересекал лоб.
– Файбисович до сих пор металл не привез...
В проведении планерки не было ни целеустремленности, ни последовательности. Со стороны все это походило на школьный урок, к которому учитель не подготовился.
Наконец Арнольд Иванович обратился к женщине с пышной прической:
– Оксана Васильевна, а как у вас дела с реализацией?
Она отвечала спокойно, по-деловому, лишь в больших, серых с прищуром глазах искрилась улыбка. Губы полные, свежие. Говорила четко, цифры приводила на память.
По ее выступлению Григоренко понял, что она – экономист.
«Умеет держаться! И, видно, дело знает... А как посмотрела, когда закончила?! Словно одержала победу! Над кем?..»
И еще заметил Сергей Сергеевич: она не раз украдкой поглядывала на него.
В открытую форточку влетел мохнатый шмель. Облетел весь кабинет, а выбраться обратно не мог. Бился о стекла. Но напрасно. Потом затих, стал ползать. Наверное, устал.
– Надо подтянуть третью смену! Это наш главный резерв, товарищи! – сказал Комашко после некоторой паузы.
«Вот как, у них и третья смена есть!»
Еще в дороге, когда ехал в Днепровск, Григоренко под монотонный стук колес раздумывал над тем, как вывести комбинат из прорыва. В главке сказали – никак не идет план. Первый квартал выполнили только на семьдесят процентов. Апрельский – тоже срывается. Как же найти то звено, за которое прежде всего надо ухватиться?
И вдруг: «Подтянуть третью смену!» Не в этом ли выход из положения?..
Григоренко понимал, что главного инженера не на шутку беспокоит угрожающее положение, сложившееся на комбинате. Ведь именно главный инженер персонально отвечает за план. Но видно по всему, что Комашко глубоко производства не знает.
...Все вопросы вроде исчерпаны. Пора бы отпустить людей на обед. Но Комашко планерку не закрывал. То ли ощущал внутреннюю неудовлетворенность, то ли не был уверен, что все уже сказано. Коснувшись пальцами реденьких усиков и пригладив пушок вокруг лысины, он вдруг спросил:
– А почему Николай Фролович не ведет борьбу с бурьяном? Территория комбината заросла сорняком, замусорена. Нужно все прибрать, перекопать, цветы посадить...
В ответ никто не поднялся. Словно не было здесь того, к кому обращался главный инженер.
– Товарищ Пентецкий! – повысил голос Комашко.
Пожилой человек, который клевал носом возле окна, встрепенулся, вытаращил глаза. Силился сообразить: о чем шла речь, что хочет от него главный инженер?.. Ответ его был совершенно неожиданным:
– Арнольд Иванович, так ведь рабочих чертежей-то нет!..
Какое-то время царила тишина. Потом кабинет содрогнулся от хохота. Задрожали стекла. Пентецкий растерянно и беспомощно смотрел на коллег. Дрожащими руками расстегнул воротник серой сорочки, платочком вытер вспотевшую толстую шею, заросшую седыми волосами.
Григоренко стало жаль этого пожилого и, очевидно, доброго человека с карими глазами, который неожиданно попал в такую переделку.
– При чем тут чертежи? Вы что – спать сюда пришли, Пентецкий? – выкрикнул главный инженер. – Какие могут быть чертежи для того, чтобы вскопать цветники?
Глаза Арнольда Ивановича так и сверлили прораба.
«Ну и прохвост этот Драч, – досадовал Пентецкий. – Ишь что подсказал!..»
Смех утих.
Комашко с досадой махнул рукой, как бы подводя итог неудавшемуся совещанию, и сказал:
– Вот и работай с вами... Если нет вопросов, можете идти.
– Разрешите, – вдруг поднялся Григоренко и направился к столу.
Все с интересом посмотрели на него. Заметно было, как внутренне напрягся Комашко.
– Здравствуйте, товарищи!.. Извините, но я еще на несколько минут задержу вас. Будем знакомы: Григоренко Сергей Сергеевич. Приказом по министерству назначен директором вашего комбината. Я немного опоздал на планерку и не хотел вам мешать. Но это, наверное, к лучшему, так как я человек новый и, конечно, ничего не смог бы сказать по поводу поточной технологии...
На лице Комашко появилась бледная улыбка. Он протянул руку и боком-боком пошел к Григоренко.
– Приветствуем вас, Сергей Сергеевич... Мы очень рады. Прошу занять место за своим столом!
Сам судорожно думал: «Новый директор... Как же так? Ведь Соловушкин обещал, что назначат меня. Это ведь было почти решено... Что же не сработало?.. Почему меня обошли?.. Даже не позвонили, не предупредили!..»
А Григоренко спокойно сказал:
– Ну, приветствовать не за что, сами понимаете... Однако работать будем. Но – по-новому!
– Как по-новому?
– Сначала вот так: с завтрашнего дня начнем работать в две смены...
– Позвольте, – заморгал Комашко, – но это распоряжение главка – работать в три смены! У нас и так план горел!
– Знаю. Вот мы и должны сделать так, чтобы не горел!.. Я твердо убежден, что третья смена мало что дает. Наоборот, она создает излишнюю напряженность. Некогда готовить фронт работ, ремонтировать технику... Поэтому будем добывать камень только в две смены! Третья – ремонтная!.. И еще одно: курить на планерках, совещаниях, собраниях не разрешаю!.. Все, товарищи! Пора обедать... Вас, товарищ главный инженер, прошу задержаться.
Когда все вышли, Григоренко открыл дверь кабинета и кивнул Остапу:
– Зайдите...
4
Комендант – полная молодящаяся женщина с ярко накрашенными губами – привела Остапа в комнату и показала:
– Вот ваша кровать. Располагайтесь.
Комната небольшая, но светлая. Ничего лишнего.
– А ваза у вас найдется?
– Ваза? – удивилась женщина. – Для чего?
– Для цветов.
Комендант удивилась еще больше, но вазу принесла.
Остап нарезал прутиков вербы, поставил в воду. Ему нравились нежные пушистые «котики» вербы.
На него сразу повеяло домашним уютом. Как хорошо! Долгими вечерами, в заключении, он часто мечтал об этом уюте. И еще о Зое... Где она? Куда уехала? На конверте письма, которое возвратилось к нему, стоял штамп: «Адресат выбыл...» Значит, испугалась Зоя. Уехала!
Скрипнула дверь, и на пороге появился невысокий широкоплечий парень – казах. На смуглом продолговатом лице улыбались темные глаза.
– Новичок? – спросил парень. – Давай знакомиться... Сабит.
Пожав Остапу руку, он сел возле стола. С загоревшего лица не сходила улыбка.
– Сыграем в шахмат, мало-мало? ..
– Ну что ж, сыграем, – согласился Остап.
Не хватало двух коней и нескольких пешек.
– Мы этих аргамаков заменим копейками, а пешка...– Сабит разломал спичечную коробку, сделал квадратики.
Остап сначала играл невнимательно и терял фигуру за фигурой. Но и Сабит думал о чем-то своем, так как тоже делал ошибочные ходы.
Сабит был в недоумении, когда проиграл партию.
– Шайтан забирай, дал маху!.. Давай еще!
Теперь он сосредоточился и играл внимательно.
– А-а, прикрылся пешками, шайтан тебя забирай! Как за стеной спрятался!.. Э-э, достану! Мало-мало, достану! Подожди, черный король, я тебя достану!..
На этот раз победил Сабит и был очень доволен.
– Теперь мы квиты! – улыбнулся он.
– А где же третий? – спросил Остап.
– Вано?.. Так он у Марины. Или у Светланки. Девчата любят Вано. Отарой ходят... Пошли пить пиво! Ты ужинал?
Остап не только не ужинал, но и не обедал. Лишь утром сжевал зачерствевший хлеб, взятый в ресторане. Однако есть не хотелось: переволновался.
Сабит понял это по-своему.
– Что? Денег нет? Я дам взаймы. У меня деньги мало-мало водятся.
– Мне аванс дали.
– Еще не работал, а дали?
– Директор выписал.
– Комашко писал?.. Он никому не дает аванса, а посылает в кассу самопомощи.
– Новый директор выписал, а не Комашко.
– Новый?.. Прислали? Наверное, хорош человек новый директор, – сделал вывод Сабит.– А тебя куда приняли?
– На строительство.
– К Пентецкий, значит. Я тоже там...
– А Иван?
– Вано в карьере – бурщик.
Поужинав в заводской столовой, они пошли на танцы. В парке играл оркестр. На площадке кружились пары. Но порядка не чувствовалось.
– Вано сегодня со Светланой танцует, – сказал Сабит.– Да ты не туда смотри. В шелковый рубашка Вано!.. А когда сердитый на Светлану, танцует с Мариной. Есть здесь такой... красавица! Сам посмотришь!
Танцевальная площадка круглая, как пятак. Огорожена. У входа – две женщины. Проверяют билеты. Те, кто не хочет заходить, смотрят со стороны.
Иван тоже заметил Сабита, поднял левую руку. Он танцевал со стройной белокурой девушкой, которая смотрела на него влюбленными глазами.
Сзади кто-то подошел и грубой ладонью провел по стриженой голове Сабита.
– Ассалам алейку-у-ум! Ты все еще колешься? – послышался голос, а потом смех.
Остап повернулся и увидел парня с мелкими желтыми, очевидно прокуренными, зубами. За ним стояли еще двое. Один из них тоже протянул руку к голове Сабита.
– Не тронь, туримтай! И зубы не оскаль!
– Ну-ну, тише ты! Тсс!.. Еще слово – и...
Все трое загоготали. Нахально, вызывающе, громко. И двинулись на танцплощадку.
– Билет у последнего, мамаша, – сказал тот, с мелкими зубами.
Последний же, наверное, показал только один билет, потому что женщина возмутилась и схватила его за рукав. Но парень шепнул ей что-то на ухо, и она отшатнулась от него.
– Что за ребята? – спросил Остап Сабита.
– Лисяк с дружками. В карьере работают. Скотин бессовестный. Зеки...
– А что это за словечко ты ему сказал – туримтай?
– Туримтай – по-казахски: ястреб-перепелятник. Плохой птица!.. Эх, был бы у меня сила батыра, я бы им показал!..
– Ну, силой тебя природа не обделила!
– Мало-мало сила есть. Но я один, а их много!
– Слушай, Сабит. Вот ты презрительно назвал их зеками. .. А знаешь, я тоже такой. Только что освободился.
– Как? – Сабит был поражен. – А зачем тебя на стройка посылали? Таких в котлован пускают, бурить!
– Говоришь – в котлован?
– Морочишь мне голова!..
– Честное слово, Сабит.
– Гм... А за что?
– За убийство.
– Вай-вай-вай! Убил?! Неужели? Ну, должно, сильно плохой человек был?
– Нет, не плохой. К тому же – женщина... Как-нибудь расскажу.
– Вай-вай-вай!
– Ну, как, пойдем на пятачок или отсюда будем ворон считать?
– Ты иди, Остап. Иди! А я в общежитие вернусь.
– Это почему? Меня испугался? Или Лисяка?
– Я – нет, не пугался...
– Вместе пришли, вместе и назад пойдем. Мы, может, еще хорошими друзьями станем!
Домой они возвращались молча. В комнате так же молча разделись и легли. Но Остап чувствовал, что товарищ не спит, притих и лежит с открытыми глазами. Наверное, думает...
Далеко за полночь пришел Иван. Свет не включал, ходил на цыпочках. Но все же споткнулся о стул, и что-то с грохотом упало на пол. Он тихо выругался, затем долго раздевался. В темноте слышалась его возня у кровати. Иван что-то бурчал себе под нос. Потом его голос прозвучал решительно:
– Надо кончать со Светланой. Не высыпаюсь... И вообще, подумает еще, что хочу жениться на ней...
Через минуту он уже крепко спал.
5
После обеда Григоренко на комбинате не было. Не сказав никому ни слова, он сел в машину и поехал не в гостиницу, как показалось кое-кому из управления, а на Клинский комбинат.
Миновав проходную, машина остановилась у белого двухэтажного дома.
К директору Клинского комбината попасть не так-то просто. В приемной сидело уже человек восемь.
– Нельзя! – предупредила секретарь, как только Григоренко подошел к дверям.
– Скажите – приехал директор Днепровского комбината.
Девушка с подозрением посмотрела на Григоренко. Правду ли говорит? Многие таким вот образом без очереди проходили.
Скрылась за дверями. И сразу же вышла.
– Проходите, пожалуйста, – и щеки ее зарделись.
Кабинет был просторный.
Из-за стола поднялся человек лет пятидесяти.
– Лотов, – подал он руку.
– Григоренко, новый директор Днепровского комбината.
– Рад вас видеть у себя. Прежний, ну как его... Краснолюбцев, так ни разу и не побывал у нас. Романов приезжал, Комашко навещал... Откуда, если не секрет, прибыли в наши края?
– Из Прикарпатья, тоже с должности директора комбината. Только другой отрасли.
– Хвалиться у нас нечем, – заходил по кабинету Лотов. – Правда, мы недавно вас опередили. В прошлом году...
Сергей Сергеевич вспомнил, что об этом карьере читал в отчетах главка. Здесь ввели новый режим беспрерывной рабочей недели.
– Меня интересует опыт вашей работы.
Лотов прошел к столу. Сел.
– План трещал, вот и перешли на непрерывку. А теперь от делегаций отбоя нет... Новый метод, мол! Новый режим! Четырнадцать смен в неделю! А ничего ведь в этом необычного нет. Просто жизнь подсказала...
Григоренко тоже собирался послать сюда инженера изучать опыт, но не успел, потому что его самого перевели.
– Ну что ж, сосед, пошли знакомиться. Покажу свое хозяйство.
Рядом с корпусом управления квадратный новенький домик. При входе табличка: «Дом-музей».
Большие комнаты. В одной из них развешаны наглядные таблицы, графики.
– Здесь мы проводим политинформации, – пояснил директор.
Дальше – комната поменьше. В ней – документы истории карьера. На одной стене – портреты ветеранов, на другой – рабочих и служащих, погибших на фронте. Передовики производства. Орденоносцы. Первый слеза– директор с орденом Октябрьской Революции.
«Нам надо тоже хотя бы одну комнатку выделить под историю комбината», – подумал Григоренко.
Лотов шел с указкой, как настоящий экскурсовод. И по тону, и по манере, с которыми он рассказывал, чувствовалось, что музей – его инициатива, его детище.
Музей заканчивался комнатой, где хранились знамя комбината, грамоты, кубки. Хороший музей. Ничего не скажешь.
– Молодежь, которая приходит на карьер, прежде всего посещает наш музей. Здесь проводим и традиционные праздники посвящения в рабочие,– заговорил Лотов, но в это время его позвали.
