Текст книги "Война в Малой Азии в 1877 году: очерки очевидца."
Автор книги: Григорий Градовский
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
Полевая касса, без сомнения, также охраняется часовыми. Денежные сундуки помещаются и перевозятся в особом фургоне, который и разыгрывает роль казначейской кладовой. В эту кладовую проникают не иначе, как с «присяжными», которых полевая касса не забыла захватить с собой. В полевой кассе не было недостатка в мелких кредитных билетах и серебряной разменной монете; начальник полевой кассы, очень милый, любезный человек, никогда не отказывал в размене денег. Наоборот, некоторые встречали иногда затруднения в промене мелких кредитных билетов на сторублевые. Любители всевозможной статистики не раз даже советовали собрать в полевой почте небезынтересные сведения о том, кем и сколько таких сторублевых отправлено было из лагеря на Кавказ и в Россию. Понятно, однако, что подобная статистика обнаружила бы только лиц более откровенных и не могла бы дать понятие о количестве выменянных сторублевых бумажек, если они не отсылались по почте, а отвозились при оказии или хранились до поры до времени.
Полевое интендантство помещается так же, как и полевая касса. Здесь только вы встречаетесь уже со знаменитым интендантским писарем и известным мундиром интендантства. Мундир этот, однако, не внушал у нас в лагере того чувства брезгливости, какое ему свойственно возбуждать в нашем обществе, да и во многих других странах. Вероятно, это происходило от того, что интендантская часть в нашем отряде была в порядке. Не знаю, во что она обходилась казне, по крайней мере солдаты были одеты и сыты, что главное [3]3
Все, что мне известно по этому предмету, сообщено в особой главе: «По возвращении с театра войны».
[Закрыть]. Служащие в полевом интендантстве ничем не отличались от других штабных чиновников и под конец даже прославились в лагере своей предприимчивостью и распорядительностью: образовав из себя артель, они завели особого маркитанта, у которого можно было довольно сносно пообедать и поужинать и, притом, дешевле, нежели у корпусного и других маркитантов.
Остальные военные управления, как то: артиллерийское полевое, артиллерийское осадное, инженерное, медицинская и военно-топографическая части, размещались так, что по наружности присутствие их в лагере и заметить было трудно. Офицеры и чиновники, принадлежащие к этим управлениям, жили и «служили» в обыкновенных офицерских палатках. Даже штаб имел особую киргизскую палатку только для писарей. Полевой военный суд водрузил было заметное помещение, большой парусиновый намет, для храма военной Фемиды, но оставаться ему в лагере пришлось недолго, и пребывание его ознаменовалось только одним публичным заседанием, да необыкновенно грубой сценой между военным прокурором и одним из чиновников военно-судебного ведомства. Характерно, что этому чиновнику поручалась зашита подсудимых, и он творил ее без малейшего внимания к самому снисходительному терпению слушателей; в данном же случае ему пришлось еще плачевнее: защищать самого себя от «непечатных выражений» военного прокурора.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Положение дел в середине мая
Блестящая военная картина. – Кажущееся бессилие турок. – Мусса-паша. – Кавалерийское дело под Бени-Ахметом. – Южный и северный лагери
18 мая, когда я приехал в наш лагерь при селении Заим, положение дел на малоазиатском театре войны представлялось в самом блестящем виде. Не прошло и пяти недель, как война была объявлена, а войска наши по всей линии были в наступлении и занимали значительную часть неприятельской территории. Военные действия открылись в самый день объявления войны, 12 апреля. Турки были застигнуты врасплох. Их аванпосты по всей пограничной черте сдались почти без выстрела, когда утром 12 апреля на них нагрянула наша кавалерия. В несколько часов мы имели уже около ста пленных. Кавалерия переправилась через Арпачай вброд; пехота же, артиллерия и обозы переходили эту пограничную реку по двум мостам, быстро наведенным против Александрополя и Баяндура. Погода была холодная, шел дождь, порывистый ветер почти не стихал и бушевал по временам со страшной силой, дороги были испорчены, но войска вступали на неприятельскую территорию с музыкой и песнями; они были веселы, здоровы и уверены в себе; они рвались в бой с тем увлечением, всю силу которого можно понять только взвесивши невыразимо-томительное выжидательное положение их во время более нежели полугодовой стоянки на границе, в самый разгар сербской войны и в течение последовавших за ней дипломатических сношений. Первое время казалось, что вся забота турок заключалась в том, как бы вернее уйти от наших отрядов или укрыться, по крайней мере, от них за бастионами и траншеями крепостей. Неприятельской армии точно не существовало: она заперлась в Ардагане и Карсе; турецкий главнокомандующий Мухтар-паша, словно перепуганный, поспешил уйти с несколькими батальонами за Саганлуг, причем несколько сотен казаков преследовали турок до подножия этого горного хребта и успели захватить отставших, вьюки и патронные ящики. «Мухтарка удрал», – говорили тогда; действительно, поспешное отступление его имело вид бегства; оставленные позади крепости Карс и Ардаган он, казалось, бросил на произвол судьбы, заботясь лишь о том, чтоб самому подальше укрыться от наших войск. Не прошло и недели, а мы очутились уже полными хозяевами в Карсском пашалыке. Небольшие отряды кавалерии безнаказанно шныряли в тылу турецких крепостей, отдаляясь за сто и более верст от главных сил. От Александрополя до заимского лагеря можно было ехать без конвоя; армянское население встречало наши войска с хлебом-солью с духовенством во главе, как давно жданных друзей, как освободителей; турецкие селения не обнаруживали неприязни и не выходили из пассивной роли. Казалось, им все равно было, русские или турецкие паши будут править в стране. Войска ни в чем не нуждались, продовольствие в изобилии подвозилось им местными жителями благодаря установленным выгодным ценам. Наши кредитные бумажки ходили вместо звонкой монеты и принимались охотнее турецких. Курды присмирели и обнаруживали намерение перейти в наши ряды. Карапапахи, в числе нескольких сот, поступили в нашу службу и, как вороны, кружились впереди и по следам наших отрядов, разыгрывая роль преданнейших друзей. Им платили хорошее жалованье, и они прекратили на время свои грабежи. Турецкие войска смирно сидели в своих укреплениях, почти не осмеливаясь выходить даже на фуражировки; но укрепления эти, можно было думать, не представляли серьезной преграды победоносному шествию наших войск: на юге Баязет без выстрела был очищен. Тергукасов уже 1 мая свободно достиг до Сурн-Оганеса; на севере, после нескольких часов артиллерийского огня, смелым натиском войск ахалцыхского отряда и колонны генерал-лейтенанта Геймана взят сильно укрепленный Ардаган с его 92 прекрасными орудиями и множеством интендантских и артиллерийских запасов. Точно также легко было занять Кагызман, очень важный пункт для поддержания сообщений главных сил с эриванским отрядом.
С 8 мая войска из ахалцыхского и александропольского отрядов, оставив небольшой гарнизон в Ардагане, сосредоточились в заимском лагере, в 20 верстах к северу около Карса. Никто не сомневался, что эту крепость скоро ждет участь, постигшая Ардаган; в Тифлисе, в Александрополе, по всей дороге советовали мне торопиться, чтоб быть свидетелем падения Карса; в лагере только и слышались рассуждения о том, с какой стороны лучше подойти на приступ.
Некоторую дисгармонию с этой блестящей военной картиной составляли лишь вести, доходившие из ренского отряда и со стороны нашего черноморского побережья. Войска генерала Оклобжио уже со второго дня по переходе за границу должны были покупать каждый свой шаг ценой крови; турки, пользуясь естественными преградами, представляемыми густыми лесами и кручами Кджарских гор, оказывали упорное сопротивление, заставляя наши войска брать с боя каждую новую позицию. С другой стороны, почти беспрепятственная высадка турок в Сухуме и быстрое отступление генерала Кравченко, вместе со вспыхнувшим в Абхазии восстанием, могли играть роль первого предостережения, обнаруживая, что борьба с турками может обратиться в более трудное и серьезное дело, нежели это казалось сначала под упоением первых успехов. Но в начале мая все это представлялось не более, как легким, мимолетным облачком на чистой синеве летнего неба; о черных тучах, застлавших потом почти без просвета горизонт, страшно было и помышлять!..
В самый день прибытия моего в заимский лагерь произошло славное кавалерийское дело под Бегли-Ахметом [4]4
Это было то самое дело, о котором в одних «Губернских ведомостях» помещена была телеграмма, возвещающая публике, что на «курской» дороге разбита «морская кавалерия».
[Закрыть].
Расположение наших войск около Карса было следующее: в заимском лагере оставалась 39-я пехотная дивизия генерала Девеля, саперный батальон и сводная кавалерийская дивизия генерала Шереметева с их артиллерией; тут же сосредоточены были все военно-полевые управления и тяжести отряда; в заимском лагере главное начальство поручено было генерал-лейтенанту Девелю. Колонна генерал-лейтенанта Геймана, состоявшая из кавказской гренадерской дивизии, саперного батальона и гренадерской артиллерийской бригады, выступив из заимского лагеря 15 мая, направилась вдоль восточных укреплений Карса на юг и 17 мая находилась в селении Хаджи-халил. Во все это время погода была ненастная; непрестанные дожди испортили и те плохие дороги, которые существуют в Малой Азии; поэтому движение войск было очень затруднено. Еще раньше колонны генерала Геймана, при которых находился и командующий корпусом, генерал-адъютант Лорис-Меликов, остальная кавалерия отряда под общим начальством генерал-майора князя Чавчавадзе выступила по тому же направлению. 17 мая пехотная колонна генерала Геймана и кавалерия князя Чавчавадзе соединились у селения Хаджи-халил. Между тем из донесений разъездов было известно, что в верстах 30 еще далее к югу, на пути сообщений Карса с Эрзерумом, показались значительные массы неприятельской кавалерии из-за Саганлуга. Поэтому вечером 17 мая кавалерийскому отряду князя Чавчавадзе приказано было выступить к селению Какяч, за которым, как полагали, расположен был неприятельский стан.
Наша кавалерия вышла с бивуака Хаджи-халиля в пять часов пополудни. В состав ее входили нижегородский и северский драгунские полки, три казачьих полка и несколько сотен иррегулярной кавалерии; всего 8 эскадронов и 30 сотен; с ними было 16 орудий казачьей артиллерии (2-я кубанская и 1-я терская конные батареи). Благодаря дурным дорогам только к 12 часам ночи отряд подошел к берегу Карс-чая, против селения Бегли-Ахмет. На возвышенном противоположном берегу на большом пространстве виднелись бивуачные огни. Это была турецкая кавалерия, спокойно расположившаяся на ночлег; неприятель оказался ближе, нежели можно было ожидать, он шел нам навстречу.
Прежде, нежели решиться на атаку неприятельского бивуака, необходимо было разузнать, не скрывается ли за кавалерией турецкая пехота. Разъезды присылали довольно противоречивые сведения; тем не менее, из донесений их выяснилось, что у Бегли-Ахмета расположена кавалерия Мусса-паши, т.е. бывшего генерала русской службы Кундухова, выселившегося в 60-х годах в Турцию с несколькими тысячами кавказских горцев. Из этих горцев и состоял теперь отряд Кундухова. Говорили, что Кундухов имел личную неприязнь к генерал-адъютанту Лорис-Меликову и похвалялся, что возьмет его в плен неожиданным ночным налетом на наш лагерь. С этой целью, будто бы, Кундухов и приближался к нашему отряду. Имели или нет основание эти толки, но они были очень распространены. Между тем самому Кундухову едва удалось спастись от участи, которую он готовил, по слухам, командующему корпусом. Князь Чавчавадзе решил неожиданно напасть на бивуак Кундухова на рассвете со всех сторон.
С этой целью наша кавалерия разделена была на три колонны, из которых правая и левая должны были обойти неприятеля с обоих флангов и зайти в тыл, а средняя, под личным начальством князя Чавчавадзе, двинуться на него с фронта. В два часа ночи все три колонны переправились через Карс-чай и начали свое наступление. Средней колонне, очевидно, было ближе к неприятелю и потому она, подойдя к турецкому бивуаку на две версты, остановилась, выжидая рассвета и обходного движения правой и левой колонн. Но едва нижегородцы и 1-й волжский казачий полк, бывшие в средней колонне, построились на занятой позиции, как слева раздался одиночный выстрел, за ним другой, потом последовали залпы, а через несколько минут на соседней возвышенности уже гремела неумолкаемая ружейная пальба. Оказалось, что неприятель заметил левую колонну князя Эристова, сбившуюся в темноте с направления и преждевременно наткнувшуюся на бивуак. Турецкая кавалерия, вооруженная магазинными ружьями, имеющими по 16 зарядов, палила беспрерывно, тогда как конно-иррегулярные полки, бывшие в колонне князя Эристова, могли отвечать только из своих плохих кремневых винтовок. Состоявшие на нашей службе кавказские горцы под покровом ночи сражались со своими выселенными собратьями, получившими от турок самое усовершенствованное оружие. По направлению выстрелов нетрудно было догадаться, что неприятель брал уже верх над озадаченными сотнями князя Эристова; о нашей правой колонне не было еще ни слуху ни духу. При таких обстоятельствах нельзя было медлить: на выручку князя Эристова посланы были волжские казаки и 2-й эскадрон нижегородцев. Ударив в шашки, наша кавалерия погнала неприятеля. Перестрелка все более и более удалялась влево. Между тем остальные эскадроны Нижегородского полка с артиллерией продолжали продвигаться вперед. На возвышенности, справа, показалась новая масса кавалерии. Полагая, что это наша правая колонна, князь Чавчавадзе со своим штабом подъехал к ней навстречу, подвигаясь по склону горы. Вдруг гребень высоты запылал огнем и раздался хорошо выдержанный залп. Это были новые массы турецкой кавалерии, очутившейся на правом фланге и, отчасти, в тылу нижегородцев. Но этот полк не из таких, чтоб теряться при неожиданной встрече с неприятелем! Не мешкая ни минуты, ближайший к неприятелю 3-й эскадрон поднялся на высоту и врезался в турецкие ряды. Несколько минут кипел рукопашный бой; горцы, как известно, очень хорошо владеют шашкой, их было двойное число, сравнительно с нашими, но знаменитые нижегородцы никогда не давали тыл перед неприятелем: скоро турецкие всадники дрогнули и побежали под ударами удалых драгун. 3-й эскадрон преследовал их по направлению колонны князя Эристова. Между тем за первым эскадроном неприятеля остальные два эскадрона нижегородцев наткнулись на второй. На этот раз турецкая кавалерия стреляла не только из ружей, но и из орудий. Тогда бросился на них в атаку 4-й эскадрон Нижегородского полка. Этой атаки неприятель не выдержал и дал тыл. Преследуя их, 4-й эскадрон наткнулся на главные силы Кундухова, расположенные у самого селения Бегли-Ахмет. По пятам бежавших драгуны ворвались в неприятельский стан. Отчаянная рукопашная схватка снова завязалась. Последний, не бывший еще в деле, эскадрон драгун бросился на помощь своим; но он прискакал поздно: их храбрые товарищи и без того уж справились – неприятель обратился в бегство, бросив орудия, вьюки, не подобрав убитых. Правая колонна нашей кавалерии не могла вовремя поспеть к бою. Сражение неожиданно началось раньше, нежели она могла зайти по крутой дороге в тыл. Только благодаря этой случайности совершенно расстроенной турецкой кавалерии удалось убежать. Утомленные большим переходом и продолжительностью боя, люди и лошади в состоянии были преследовать неприятеля не более 15 верст. Это славное кавалерийское дело стоило нам сравнительно незначительной потери: в темноте, хотя и мы путались, но и неприятель не мог метко стрелять из своих магазинных ружей. У нас смертельно ранен шашкой в голову прапорщик Нижегородского полка барон де Форрет, убито 11 и ранено 26 нижних чинов. Лошадей выбыло из строя 80. Неприятель оставил на поле сражения 80 тел и 30 пленных, в том числе одного полковника. Я видел потом два орудия, отбитые в этом деле: это были отличные, отделанные как туалетная вещица, небольшие стальные пушки; они попали в наши руки вместе с мулами, которые их возили.
После кавалерийской победы у Бегли-Ахмета пехота генерала Геймана перешла на южную сторону Карса. Можно было ожидать, что разбитая турецкая кавалерия составляла только авангард Мухтара-паши. Хотя посланные разъезды и не открыли турецких войск на всем пространстве до Саганлугского хребта, но генерал-адъютант Лорис-Меликов решил расположить отряд генерала Геймана на путях сообщения Карса с Эрзерумом. Такое положение могло быть полезно и в случае действий против Карса, и в случае движения к Саганлугу, навстречу армии Мухтара-паши, если б она появилась. К 23 мая наш южный отряд окончательно стал лагерем на местности у селения Аравартане; в то же время войска заимского лагеря перешли на десять верст ближе к Карсу и расположились у селения Мацра (Мезра). Для связи с обоими отрядами выдвинута была на западную сторону Карса, к деревне Самоват, часть кавалерии генерала Шереметева и установлен военно-походный телеграф. Лагерь при селении Мацра находился почти в том самом месте, где в 1855 г. стоял Бакланов со своим отрядом. Говорили, что сохранились еще следы хлебных печей, устроенных 22 года назад нашими войсками, но мне не удалось видеть этих наглядных знаков нашей прежней кампании в Малой Азии.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Около Карса
Предположение идти на Эрзерум. – Налет на Ольту. – Приезд главнокомандующего. – Карские укрепления. – Предположения насчет штурма. – Ночь со 2 на 3 июня. – Первая неудача
Наступал конец мая, драгоценное и в военном деле время уходило и уходило, а мы все стояли или кружились около Карса. Очень важно было на что-нибудь решиться и решиться безотлагательно: или брать Карс, или идти далее, на Эрзерум, против армии Мухтара, чтобы не дать ей организоваться, оставив под Карсом только наблюдательный отряд. В кампанию 1855 г. главнейшие наши военные действия и цели сосредотачивались около Карса; но тогда в этой крепости заключена была главнейшая часть анатолийской армии и других войск у турок почти не было. Омер-паша высадил свои армии на черноморском побережье, где они бесцельно утопали в грязи и болотах Мингрелии, на берегах Интура. В нынешнюю же войну турки распорядились несравненно умнее. В Карсе у них был гарнизон от 15 до 20 тыс. человек, достаточный только для обороны этой крепости; главнейшая же армия формировалась и сосредоточивалась около Эрзерума, за Саганлугским хребтом. Затратив время и силы на взятие такой сильной крепости, как Карс, мы не решали участи кампании; после успешной осады, а может быть и во время ее, нам пришлось бы еще видаться с нетронутой и многочисленной армией неприятеля. К тому же, не в Карсе, а в Эрзеруме сосредотачивались все военные запасы и другие условия, играющие важную роль при формировании и сборе турецких войск. Прочное занятие Эрзерума обеспечивало бы за нами всю страну, начиная от долины Ефрата – на юге, до Аджарских гор – на севере. Не следует забывать, с другой стороны, что и европейская Турция черпает свои главнейшие военные силы из Малой Азии. Занятие такого важного пункта, как Эрзерум, в значительной степени парализовало бы этот источник. Что касается до Карса, то он вынужден был бы сдаться без боя. Наблюдательный отряд в два-три полка пехоты и несколько казачьих полков были бы совершенно достаточны, чтобы не дозволять карсскому гарнизону предпринимать вылазки и фуражировки на значительное расстояние. В этом отношении мы имели даже опыт во время ардаганской экспедиции, когда под Карсом оставались очень незначительные силы. Недостаток продовольственных запасов сделал бы, со временем, то, что не в состоянии часто совершить крупповские пушки и самые отчаянные штурмы.
Генерал-адъютант Лорис-Меликов, как мне достоверно известно, склонялся в пользу немедленного движения за Саганлуг. В середине мая предположению этому дала сильную поддержку отважная экспедиция, предпринятая ардаганским отрядом. Начальником нескольких батальонов и конных сотен, оставленных в Ардагане, был полковник Комаров, младший брат генерала, командовавшего кавказской гренадерской дивизией. 20 мая полковник Комаров с частью своего отряда выступил из Ардагана и в два дня, смелым налетом, нагрянул на часть турецких войск, охранявших северный проход через Саганлугский хребет, в ущелье Пеняк и в г. Ольты. Расположенные здесь турецкие войска имели, между прочим, целью действовать при первой возможности против Ардагана. Полковник Комаров предупредил их своим неожиданным появлением. Турки отступили без боя, а наши войска заняли Пеняк и Ольты, захватив значительное число различных военных запасов, в том числе 2 000 ружей и 500 000 патронов. Оценивая всю важность этих двух пунктов, в случае движения на Саганлуг, полковник Комаров донес командующему корпусом, что не двинется обратно из Ольты, не получив на то особого приказания.
Таким образом, часть необходимых условий к движению за Саганлуг была уже соблюдена: северный путь находился уже в наших руках; горные проходы по дороге из Карса в Эрзерум, по всем сведениям, не были заняты турками; отряду генерала Тергукасова также нетрудно было бы подвинуться вперед, особенно при совокупном наступлении главных сил и ардаганского отряда на фланги и тыл турецкой армии, которая тогда еще не вполне была готова к действию. Сосредоточившись у Гассане-Кале или в другом пункте, у Эрзерума, все три отряда могли бы представить очень достаточные силы для операций против войск Мухтара-паши. Но для всего этого нужно было торопиться; необходимо было еще, чтоб рионский отряд генерала Оклобжио прекратил свое трудное и стратегически неважное наступление против Батума и укрепленных турками позиций, прикрываемых огнем неприятельских броненосцев; генерал Оклобжио (как и случилось впоследствии, после ряда неудач и значительных потерь) мог бы занять оборонительное положение, а добрая часть его войск перешла бы к главным силам или для охранения тыла их.
Для решения всех этих вопросов и предположений необходим был приезд великого князя главнокомандующего; но приезд этот задерживался восстанием в Абхазии, все более и более разгоравшимся, и волнениями в других частях Кавказа. Полковнику Комарову послано было приказание отступить в Ардаган, куда он и выступил 25 мая; а из Александрополя, как можно скорее, потребована была осадная артиллерия. Все это служило признаками, что саганлугская экспедиция на время отложена, что решено прежде разделаться с Карсом. По господствовавшему, однако, в лагере убеждению, такая разделка не могла нас задержать надолго. Для взятия Карса, по мнению многих, было необходимо: 1) устройство осадных батарей, для чего считалось достаточным одной ночи; 2) три дня усиленной, непрерывной бомбардировки и, наконец, штурм одного или двух укреплений. Из остальных, полагали, перепуганные турки сами побегут, да и карсские жители их выгонят... Мы мерили, таким образом, на ардаганский аршин!..
26 мая состоялся приезд августейшего главнокомандующего в лагерь при селении Мацра. Приближение этой минуты чувствовалось уже за несколько дней. Генерал– адъютант Лорис-Меликов, оставив отряд Геймана в Аравартане, вернулся в наш северный лагерь. На особо отведенном и тщательно убранном от камней месте, в центре лагеря, раскинулись палатки Главной квартиры. На первой линейке, в середине, одиноко стояла ставка главнокомандующего; с боков, на некотором расстоянии, и сзади ее протянулись палатки чинов Главной квартиры и свиты. В последнем ряду раскинут продолговатый столовый шатер. Далее опять стояли палатки, назначенные для прислуги, за ними шли коновязи лошадей Главной квартиры и, наконец, бивуак конвоя.
Установка и устройство Главной квартиры служили немалым развлечением для нашего лагеря в эти дни застоя в военных действиях. Кто не призван был сам хлопотать, тот ограничивался осмотром того городка, который с виду имело помещение Главной квартиры; кто не мог сделать осмотра, тот ограничивался наблюдениями издали или расспросом других. Войска приготовлялись к возможно торжественной встрече главнокомандующего. Лагерь чистился и прибирался. Комендант, казалось, удвоился и был в движении, более нежели когда-нибудь. Кое-где учреждены были новые караулы, чтоб лишний люд не шатался и установленный наружный порядок не был нарушен. Наконец, после обеда 26 мая все было готово к приему августейшего главнокомандующего. За исключением дежурных частей, батальоны 39-й пехотной дивизии под ружьем, с распущенными знаменами и музыкой, в лагерной парадной форме заняли свои места, еще с утра обозначенные желнерами. Углом от пехоты стояли артиллерийские роты. Несколько раз заблаговременно прорепетированный, почетный караул от Бакинского полка со знаменем и музыкой вытянулся в струнку около походной церкви, у входа которой ожидало военное духовенство в облачении. Начальство, в мундирах, лентах и шарфах, готовилось сесть на лошадей. Штабные и свободные от службы офицеры, главные военные медики и чиновники военных управлений в парадной форме вытянулись в длинную линию около почетного караула. Словом, наш военный лагерь превратился на минуту в своего рода Царицын луг.
С наблюдательного поста впереди лагеря уже верст за пять виднелось приближение экипажей Главной квартиры, окруженных казаками. Спустившись в небольшую балку, бывшую впереди лагеря, экипажи остановились. Великий князь главнокомандующий сел на коня и в сопровождении свиты направился к лагерю. Взвились сигнальные ракеты, на передовой линейке выстроились караулы и забили барабаны. Корпусный командир со свитой поскакал навстречу. Не сходя с лошади, августейший главнокомандующий обнял и поцеловал генерал-адъютанта Лорис-Меликова. Далее, с обнаженной саблей и почетным рапортом, лихо подскакал генерал Девель, командовавший парадом, и скоро оглушительное «ура» и торжественные звуки музыки огласили лагерь: главнокомандующий объезжал войска. Проскакав по фронту, главнокомандующий еще раз объехал войска, чтоб благодарить каждую отдельную часть за недавние военные подвиги. Затем он зашел в церковь, а после этого принял почетный караул. По окончании парада все разошлись, довольные приветливостью и похвалами великого князя и надеждой на решительные действия. По окончании торжественной встречи опять приходилось вспомнить о турках, о войне, о Карсе, укрепления которого уж мы довольно долго созерцали то с той, то с другой стороны.
Вечер и следующий день прошли частью в отдыхе, частью в совещаниях начальства. Вероятным последствием этих совещаний следует считать, что второй бригаде 39-й пехотной дивизии под начальством генерала Ореуса приказано было перейти на левую сторону Карс-чая и расположиться на несколько выдвинутой позиции, впереди Бердых-чая и селения Мелик-кев.
28 мая главнокомандующий ездил в лагерь генерала Геймана. Путь лежал по западной стороне карсских укреплений, через Чалгаурские горы. Этот путь мне пришлось совершить уже второй раз; теперь мы ехали по значительно улучшенной и разработанной дороге, на всем протяжении которой нас встречали различные части кавалерии. Тут я впервые имел удовольствие видеть нижегородцев и северцев, а в аравартанском лагере – знаменитые полки кавказской гренадерской дивизии, с которыми пришлось потом переживать столько радостей и горя. В аравартанском лагере повторилась встреча, устроенная 26 мая в Мацре. Во время нашего отдыха и обеда со стороны северных и восточных укреплений Карса слышались довольно частые орудийные выстрелы. Возвратившись, мы узнали, что лагерь генерала Ореуса у Мелик-кева был засыпан турецкими гранатами. Незаметно выдвинув полевую батарею из Мухлиса, турки открыли по нашему лагерю учащенную пальбу. По счастью, особых потерь этот сюрприз не причинил отряду генерала Ореуса. Несмотря на гранаты, батальоны собрались без всякого переполоха, а батареи быстро выдвинулись и прогнали непрошенных гостей. Между тем на правом, противоположном берегу Карс-чая значительное число турецких батальонов вышли из-за укреплений Карадага и Араб-Табии и двинулись против лагеря при селении Мацра. В это время генерал Девель, инженеры и артиллерийские офицеры производили рекогносцировку, выбирая места для будущих осадных батарей. Генерал Девель, заметив решительное наступление турок, вызвал остававшуюся в лагере первую бригаду своей дивизии. Как только показались наши батальоны, турки не замедлили повернуть назад. Все дело кончилось одной тревогой.
Обсуждая этот случай, некоторые удивлялись, откуда это турки набрались такой смелости, решаясь среди белого дня наступать на наш лагерь? Большинство же, на основании россказней лазутчиков, держались того мнения, что на подобные выходки карсский гарнизон вынужден вследствие тревожного настроения жителей города, настоятельно требующих, чтоб гарнизон или дал сражение русским, или очистил крепость. Наученное печальным опытом прошлой войны, карсское население и слышать, будто бы, не хочет об осаде; при первой, пущенной с нашей стороны, гранате, оно взбунтуется и потребует сдачи крепости. «Только с трудом и ложными обещаниями о приходе армии Мухтара-паши жители Карса сдерживаются от беспорядков», – прибавляли к этим рассуждениям наши лагерные вестовщики. С такими-то Успокоительными мыслями приступали мы к осадным действиям под Карсом.
Осадная артиллерия и парк наконец прибыли в лагерь. Доставлено было всего 110 или 115 орудий, из которых большую часть составляли 24-фунтовые нарезные, заряжающиеся с казенной части пушки и 6-дюймовые мортиры. Выстроившись в два ряда, осадные орудия заняли довольно обширное пространство и представляли очень внушительный вид. Армяне и турки соседних сел с любопытством на них посматривали; другие были уже близко знакомы с ними, так как везли их из Александрополя и Кюрюк-Дара. По той же причине знали они хорошо и приблизительное количество доставленных в лагерь снарядов. Теперь значительное число арб согнано было для доставки орудий и снарядов на место будущих батарей. Соседнее население видело также, как изготовлялись платформы под орудия и штурмовые лестницы из дерева, проданного и доставленного из соседних деревень. Указываю на все эти факты, чтобы засвидетельствовать, что не от корреспондентов и не из газет неприятель узнает необходимые ему сведения; он не настолько прост, чтоб дней двадцать ожидать петербургских или лондонских газет и из просмотра их черпать указания для своих действий; те временные успехи, которые турки имели, приобретены ими не на основании преследований газет и корреспондентов. С другой стороны, я не знаю и никто и ни разу не указал случая, который доказывал бы, что мы воспользовались хотя одними разоблачением или нескромностью европейской печати насчет турецких позиций, планов и сил. Во время осадных действий под Карсом я и некоторые другие корреспонденты постоянно следили за ходом работ и часто посещали самые батареи, однако, от того никакого вреда не произошло. Мы воздерживались от описания многих фактов, относящихся к ходу осады, и публика о них до сих пор не ведает: но туркам ничто не мешало своевременно знать эти факты лучше нас всех. Мало того, мне не раз случалось удостовериться, что на лагерном базаре самые важные секреты узнавались всегда раньше, часто за несколько дней, нежели они делались достоянием корреспондентов и даже начальников отдельных частей. Все это очень понятно; мы жили и действовали не в безлюдной степи, а среди населенной страны; население это имеет глаза и уши, с которыми, к сожалению, нельзя поступить, как с корреспонденцией или газетной статьей.