Текст книги "Война в Малой Азии в 1877 году: очерки очевидца."

Автор книги: Григорий Градовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Смелое движение турок было остановлено по всей линии. Обе стороны оставались на своих местах, поддерживая артиллерийский огонь и ружейную перестрелку. Турки не решались возобновлять нападение; мы не наступали, поджидая отряд генерала Девеля.

Я говорил уже, что колонна генерала Девеля была за Арпачаем, у Кизилкилиссы, когда ее настигло известие, что гора Кизилтапа очутилась в руках турок. Генерал Девель имел категорическое приказание идти как можно спешнее в эриванский отряд; теперь же он получил приглашение, если можно, вернуться назад и помочь Александропольскому отряду. Генерал Девель не решился уклониться от боя и поспешил назад, на выстрелы. Река Арпачай у Кизилкилиссы и далее, до самого впадения ее в Аракс, пробегает по очень глубокому дну страшно обрывистого оврага; единственно возможная переправа для артиллерии и обоза находилась позади, у Кигяча. Чтоб не терять времени, генерал Девель направил артиллерию и обоз к Кигячу, а сам с семью батальонами переправился кое-как у Ани. Часов в десять или одиннадцать колонна генерала Девеля показалась уж за Учьтапой и приближалась к Инахтапеси. Генерал Девель послал в Корпусный штаб извещение о своем прибытии и просил прислать хоть одну батарею, так как артиллерия его отряда не могла подоспеть к бою, направившись окружным путем через переправу у Кигяча.

Между тем в Корпусном штабе с понятным нетерпением ждали колонны генерала Девеля. Наконец, около двух часов дня, пришло известие о прибытии ее и просьба о присылке батареи. Дивизии драгун Северского полка с 4-й батареей гренадерской бригады отправлены были в отряд генерала Девеля; вместе с тем, он уведомлялся, что с наступлением ночи предполагается возобновить нападение, чтоб отбить Кизилтапу, причем генерал Девель должен был действовать на левом нашем фланге. Но через несколько времени все узнали, что отряд генерала Девеля ушел назад, к переправе через Арпачай у Кигяча, не дождавшись посланной ему батареи. Этому отступлению приписывают окончательный неуспех дела 13 августа. Я расспрашивал, однако, по этому поводу многих лиц из штаба генерала Девеля; по объяснениям их, эпизод этот представляется в следующем виде. Подходя к левому флангу наших войск, колонна генерала Девеля, не имея артиллерии, утомленная быстрым переходом и трудной переправой, вынуждена была сделать привал; навстречу отряду не было выслано какой-нибудь небольшой части кавалерии, которая вошла бы с ним в связь и выяснила бы обстоятельства происходящего впереди дела; не было также послано генералу Девелю никакого приказания, что должен делать его отряд, какое назначение желают ему дать в данный момент хода сражения, тем более, что в это время у Кизилтапы происходил безрезультатный обмен выстрелами с обеих сторон, и главный интерес боя сосредоточивался на крайнем правом фланге, удаленном, по крайней мере, на 20 верст от того места, где находился отряд генерала Девеля. Мало того, отряд этот встречен был несколькими выстрелами со стороны нашей конной артиллерии, которая, под прикрытием части кавалерии, быстро удалилась от колонны генерала Девеля, очевидно, принимая ее за неприятеля. Эго обстоятельство еще более доказывало, что отряда генерала Девеля не ждали, не предупредили войска левого фланга о возможности появления его и не предназначили ему никакой определенной роли в происходившем бое. По всем этим причинам: генерал Девель вынужден был приостановиться и послать узнать, что должен он делать и могут ли ему дать батарею, без которой он не мог вступить в сражение. Несколько часов прошло в томительном ожидании ответа. Наконец, генералу Девелю доставляют записку начальника Корпусного штаба, в которой извещалось, что турки в превосходных силах напирают на наш правый фланг, что, ввиду этого, оба наши лагеря сняты и предполагается отступить от Башкадыклара и Кюрюк-Дара. Считая эту записку ответом на посланный запрос и замечая из ее содержания, что сражение нужно полагать конченным, генерал Девель решил возвратиться к переправе через Арпачай. Необходимо припомнить, что наступление свое на соединение с главными силами корпуса генерал Девель предпринял на свой страх, не имея на то прямого приказания; возвращаясь к Арпачаю, он снова входил в ту роль, которая ему была предназначена распоряжением Главной квартиры, т.е. мог на другой день продолжать движение в эриванский отряд; наконец, в случае действительного отступления наших главных сил от Кюрюк– Дара и Башкадыклара, положение отряда генерала Девеля на ближайшей к неприятелю переправе через Арпачай могло оказаться очень выгодным.

Как ни уважительны эти причины, но в действительности оказалось, что полученная генералом Девелем записка не должна была служить ответом на его вопрос. Не знаю, всегда ли соблюдается у нас правило, так много принесшее пользы во время французско-немецкой войны: обозначать с точностью число, час, даже минуты на тех записках, которые содержат какое-нибудь приказание, донесение или вопрос? Во всяком случай, очевидно, записка начальника Корпусного штаба и уведомление генерала Девеля о прибытии его отряда разминулись в дороге, отчего и произошло недоразумение. Когда приказание о предполагавшемся ночном нападении было отправлено, и 4-я батарея послана к генералу Девелю, отряд его возвращался уже назад. Только ночью на бивуаке у Кигяча получил, наконец, генерал Девель это приказание. Выполнить его уже было невозможно и по позднему времени, и но усталости войск.

Так кончилось дело 13 августа. На левом фланге гора Кизилтапа осталась в руках неприятеля; удачное начало штурма ее не было доведено до конца. Оно было приостановлено вследствие опасений, возбужденных смелым наступлением турок на наш правый фланг, когда возникло даже предположение отступить от Кюрюк-Дара. Оно не было возобновлено вечером благодаря недоразумениям, обрекшим отряд генерала Девеля на бездельное, напрасное шатание вперед и назад. На правом фланге дело ограничилось отражением натиска турок. Очень вероятно, что турки, довольствуясь успешным занятием и удержанием Кизилтапы, не имели побуждения к продолжению боя; если б с нашей стороны возобновлена была атака Кизилтапы, турки не остались бы в бездействии на правом фланге.

Во всяком случае ровно через два месяца после зевинского сражения мы снова проиграли битву. 13-го числа не везет. 13 июня отражено было наше нападение и открыта была дорога корпусу Мухтара-паши к Карсу; 13 августа уже мы играли оборонительную роль, и, несмотря на это, туркам удалось завладеть частью нашей позиции и потом: расположиться у подошвы Аладжи, спустившись с неудобных, по времени года, высот. Наш авангардный лагерь был отведен несколько назад и расположился у Огузлы; в Башкадыкларе остались одни аванпосты, так как местность эта обстреливалась с Кизилтапы, которую турки не замедлили укрепить самым основательным образом.

По поводу дела 13 августа нельзя не сказать нескольких слов о нашей прекрасной артиллерии. По общему говору войск, по отзывам самих артиллеристов нельзя не сознаться, что наша многочисленная, храбрая, отлично стреляющая артиллерия не играет здесь, к сожалению, той роли, которая ей по праву должна принадлежать в сражениях. Из описания зевинского боя было уже видно, что мы не воспользовались превосходством нашей артиллерии и по числу орудий, и по качеству личного ее состава; 13 июня только одна батарея (4-я) могла оказать серьезное содействие пехоте. В деле 6 июля артиллерия удачно действовала только на нашем правом фланге, в отряде генерала Комарова. В последнем сражении, 13 августа, повторилось то же самое, хотя и в другой форме: на этот раз колонне генерала Комарова пришлось чувствовать недостаток в артиллерии, она «занимала», выпрашивала орудия у 2-й гренадерской бригады, у которой их также было неизобильно, так как при ней находилась лишь одна батарея. Против Кизилтапы действовала весь день одна только батарея подполковника Мусхелова; еще далеко до окончания сражения из ее восьми орудий могли продолжать огонь только три; в остальных пяти вследствие учащенных выстрелов и, вероятно, благодаря недостаткам конструкции попортились кольца, предохраняющие от прорыва газов; может быть, не так выражаюсь, но, во всяком случае, из этих пяти орудий нельзя уже было ничего сделать. Между тем у нас здесь находится значительно более ста полевых орудий!.. По этому поводу здесь часто вспоминается один из героев кавказских войн, генерал Бриммер, который, в качестве начальника артиллерии, успел так прекрасно ей пользоваться. Известно, что знаменитое сражение под Кюрюк-Дара в 1854 г. выиграно благодаря распорядительности генерала Бриммера. В решительную минуту, когда турки пробовали обойти наш фланг, он сосредоточил почти всю артиллерию против их центра, благодаря чему наши сравнительно малочисленные силы могли прорвать турецкие линии и разгромить их наголову. Теперь, когда нам приходится действовать на тех же местах, когда мы имеем под рукой гораздо большее число орудий, нельзя не указать и на этот поучительный пример из истории прежних войн. С другой стороны, довольно странно напоминать о роли артиллерии в сражениях после франко-прусской войны, после того, как наши специалисты столько раз, и печатно, и устно, твердили, что в настоящее время участь сражений зависит от артиллерии, которая «подготовляет бой»...

На другой день после сражения 13 августа в Кюрюк-Дара внезапно прибыл великий князь главнокомандующий. В числе сопровождавших его лиц Главной квартиры находится генерал Обручев, не так давно прибывший из Петербурга. С тех пор великий князь не покидает главных сил действующего корпуса и с 14 августа принял эти войска в непосредственное свое командование. Отряд генерала Девеля возвращен с пути его в Эриванскую губернию; мало того, из отряда генерала Тергукасова возвращены Тверской драгунский полк и Горско-моздокский казачий; вероятно, вернется и часть отосланной туда пехоты из полков 39-й дивизии. Генерал Тергукасов не воспользовался очень значительным подкреплением его отряда и по-прежнему занимал оборонительное положение против Измаила-паши.

17 августа кюрюкдарский лагерь и вообще главные силы действующего корпуса изменили свое расположение. Около Кюрюк-Дара стоит часть кавалерии; гренадерская дивизия занимает Караял и местность у его подошвы; тут же помещается Главная квартира и Корпусный штаб. Далее линия нашего расположения идет на Огузлы, Байрахтар до горы Учьтапы включительно. Эта гора, точно так же как и гора Караял, укреплена. Таким образом, мы сблизили несколько наши силы, оставили мысль об усилении эриванского отряда насчет Александрополя и прочно укрепили наши фланги. При таких условиях мы можем спокойно ожидать прибытия новых войск, находящихся уже в пути; дела 6 и 13 августа, можно надеяться, не повторятся.

Дух войск, несмотря на неудачи, отличный; они горят нетерпением отмстить туркам и только сожалеют, что до сих пор дела кончались приказом об отступлении. «Только начнет наша брать верх, сейчас отступать велят, уж коли идти, так идти», – говорят солдаты. Действительно, мы растеряли очень много сил, избегая решительного сражения. Я уж писал о потере во время «диверсии» 6 августа. Вот сведения о нашей убыли 13 августа: убито офицеров 8, нижних чинов 237, ранено и контужено офицеров 37 (в том числе генералы князь Чавчавадзе, начальник кавалерии и Комаров) и нижних чинов 712; всего потери 994 человека. Главная убыль приходится, без сомнения, на Имеретинский полк, батальон которого должен был выдержать внезапное нападение турок на Кизилтапу. Имеретинцы потеряли: убитыми четырех офицеров и 168 нижних чинов, ранеными 9 офицеров и 216 нижних чинов. Наибольшая затем убыль убитыми и ранеными падает на Владикавказский и Мингрельский полки.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Тревога 1 сентября

Сегодня чуть свет разбудили нас пушечные выстрелы. Знакомый гул их приятно возбуждал нервы и призывал к деятельности. В последний раз вскочил я на коня и поскакал в Огузлы, по направлению которых слышалась канонада и где расположен бывший наш авангардный лагерь. Великий князь, Главная квартира, Корпусный штаб – все уже уехали на ближайшую высоту Караяла. Я замешкался, поджидая других корреспондентов, и теперь наверстывал расстояние и время, дав полный ход лошади. Густой, осенний дождь, ливший всю ночь, не переставал и теперь. Сквозь него, как через сеть, бросил я прощальный взгляд на возвышенности, на которых, друг против друга, стояли наш и неприятельский лагери. Разрывчатые, дымчатого цвета облака низко ходили вокруг гор. Несмотря на это, ясно виднелась Учьтапа, с ее полевыми укреплениями, возведенными нами в последнее время, после дела 13 августа. Далее виднелась рогатая возвышенность, которая издали казалась рядом с Учьтапой, но которая, как я хорошо знал, была на той стороне Арпачая, против Ани, на расстоянии, по крайней мере, восьми верст от Учьтапы [10]10
  Слово «учь» – значит три; действительно, гора эта состоит из трех связанных одна с другой возвышенностей.


[Закрыть]. Правее темной полосой тянулись Аладжинские высоты, прорезанные там и сям турецкими траншеями и батареями. Но неприятельские палатки не пестрели уже на Аладже. После удачного для турок дела 13 августа они спустили свои лагери с высот и расположились впереди их, на. плоскости, воздвигнув новую линию оборонительных укреплений. На правом их фланге опорными пунктами служат им две горы: Инахтапеси и Кизилтапа, которую мы так несчастно упустили из своих рук в злополучную ночь с 12 на 13 августа. Эти две торы превосходно укреплены турками и служат естественными бастионами, которые потребуют много крови в случае наступления на неприятельский лагерь.

В ночь на 26 августа охотники из дагестанцев и Самат со своей беспардонной командой карапапахов произвели очень удачное нападение на турецкий лагерь, стоявший позади Инахтапеси. Ворвавшись в лагерь и произведя страшный переполох, охотники ускакали назад. Опомнившаяся наконец турецкая кавалерия пустилась преследовать горсть смельчаков, но нарвалась на засаду дагестанцев и пехоты. Встреченные сильным ружейным огнем, турки еще быстрее удрали восвояси, потеряв, говорят, не менее 80 человек. У нас легко ранены шесть охотников и выбыло несколько лошадей. В числе раненых находится и удалой Самат [11]11
  Я писал уже, кто такой этот Самат, когда говорил о том, как зачастую пополняются ряды карапалахов и какие сказочные разбойники иногда попадаются между ними


[Закрыть]. Я видел его на другой день. Он и не думает уходить в госпиталь и лечится сам. «Я сам доктор», – сказал мне Самат. Действительно, между горцами и татарами имеются превосходные знатоки по части лечения ран. Самат уже заслужил второй георгиевский крест, чем очень гордится. Он совсем еще молодой человек атлетического сложения. В лице его выражается много ума: каждый жест его обнаруживает силу и энергию. Нужно было видеть, с каким комическим видом он просил меня не называть его разбойником. «Право, я не разбойник», говорил он мне. Я пожал ему руку и обещал приехать «на плов», как он приглашал. К сожалению, мне не удалось выполнить это обещание.

От Караяла турецкий укрепленный лагерь тянется через Суботан и Визинкей. На левом фланге турки имеют такие же два естественные бастиона, как и на правом. Это знакомые уже читателям горы Большая и Малая Ягны, причем Малая довольно сильно загибает линию турецкого расположения к северу. Мне кажется, что подробности эти не будут излишни ввиду ожидающихся событий на малоазиатском театре войны, как только подойдут туда подкрепления. Кстати сказать, у турок, по имеющимся сведениям, находится, против наших главных сил, до 56 000 одной пехоты, низама и редифа; вообще, на малоазиатском театре войны неприятель успел собрать до 140 батальонов (средним числом 600 человек в батальоне) и до 20 000 кавалерии, считая тут курдов, черкесов, сувари и проч. Сверх того, милиции насчитывают более 30 000. Полевых батарей полагают у них не менее 32, в восемь орудий каждая. Крепостных орудий в Карсе находилось 280, а в Эрзеруме до 300. Судя по тем орудиям, которые взяты были в Ардагане, крепостная артиллерия турок находится в лучшем состоянии, нежели наша. Под словом «наша» я разумею, конечно, только осадный артиллерийский парк кавказского военного округа.

Из всего этого видно, что нашим войскам в Малой Азии предстоит нелегкая задача. Хотя турки, как сказано, и спустились с высоты, но стоят в сильно укрепленном лагере. За спиной их находятся оставленные ими укрепления в горах, которые, во всяком случае, могут представить сильную оборону, если с первой позиции они и будут сбиты. Далее опорным пунктом им служит такая первоклассная крепость, как Карс.

Учащенная канонада и ружейная пальба, раздавшиеся в утро 1 сентября, оказались, однако, незначительным делом. В отряде генерал-лейтенанта Лазарева произведена была рекогносцировка правого крыла турецких позиций [12]12
  После дела 13 августа генерал Девель уехал в эриванский отряд, где находились три полка его дивизии; начальство же над бывшим авангардным лагерем поручено генералу Лазареву.


[Закрыть]. Наши доходили до Аладжинских высот и потом возвратились в лагерь. Выбыло при этом из строя до 28 человек. Пушки гремели усердно на Учьтапе и на Кизилтапе, но безвредно для обеих сторон. Напрасно измокнув, я нагнал штаб и вернулся с ним на Караял.

Как ни привлекательна была мысль о возвращении домой, в условия обычной, мирной жизни, но не без грустного чувства делал я прощальные свои визиты. В лагере быстро сближаешься; общие лишения и опасности скоро сродняют. Мне жаль уехать, не увидев в последний раз знакомые ряды храбрых гренадер 39-й пехотной дивизии, не пожав руку всем тем офицерам, с которыми сводила меня походная жизнь; мне хотелось еще взглянуть на. наших молодцов драгун, артиллеристов и сапер или на труженические ряды казаков, на их тощих, маленьких лошаденок. Печально было думать, что многих и многих из этих знакомых и полузнакомых людей никогда уже не доведется видеть и что многим из них не суждено вернуться на родину! Я не мог со всеми проститься. Я желаю хоть этими строками пожелать им счастья и благополучия; пусть уверятся они, что, живя с ними, нельзя было их не полюбить, что хотя мнение «штатского корреспондента», «неспециалиста», и имеет мало веса, но оно громче и горячее иных «военных» и «специалистов», не устанет утверждать, что лучше, храбрее и, вместе, человечнее нашей армии нет на свете. Говорю это особенно ввиду тех «специалистов», которые так упорно твердили о разложении нашей армии, об упадке ее духа и дисциплины, тех «специалистов», которые, как мне лично довелось видеть, и теперь не прочь проявлять свою специальность в палочных и кулачных расправах, вопреки закону и дисциплине, о которой так много кричат... Позвольте мне также еще раз засвидетельствовать этими строками о том гостеприимстве, радушии, которые я, как один из представителей печати, встречал в нашей кавказской армии. Еще раз повторяю: войска были рады корреспондентам и постоянно, прямо и косвенно, выражали лишь одно желание – чтоб наша печать говорила правду, одну только правду. Да, наша армия не боится гласности; стеснение печати не ей на руку.

Прощальные визиты в штаб носили уже иной характер. Тут многие палатки приходилось обходить и радоваться, что с известными личностями никогда более не придется встречаться... Один из первых визитов моих был к корпусному командиру. Генерал-адъютант М.Т.Лорис-Меликов встретил меня с обычной своей приветливостью, любезно выразил сожаление, что я покидаю армию накануне важных событий. Он казался мне бодрее и веселее обыкновенного. Я счел это хорошим признаком и вышел от него с надеждой, что наши дела в Малой Азии могут еще поправиться.

Говоря о последнем дне моем в лагере и передавая обязанности корреспондента другому лицу, г-ну Николадзе, я считал бы себя неправым перед читателями, если б не сообщил еще несколько подробностей по поводу дела 13 августа.

Накануне 13 августа в ряды гренадер возвратились из госпиталей несколько десятков раненых, из которых большая часть пострадала ровно два месяца назад, в зевинском бое. Их приняли, конечно, радостно; вместе с тем, почти все частные начальники сделали распоряжение, чтоб этих людей не назначать на службу и не выводить в ряды. Распоряжение это объяснилось желанием доставить выздоровевшим необходимый отдых, не подвергая их, без особой необходимости, новым тягостям службы и опасностям, как уже людям, свято исполнившим свой долг; к тому же некоторые из них, хотя и выздоровели, но подлежали увольнению в отставку в виду качества их ран. У одного, например, совершенно была повреждена кисть правой руки, так что только два или три пальца способны были двигаться. Как известно, дело 13 августа возникло неожиданно, по тревоге. Гренадеры поднялись и выступили в бой ночью. Когда рассвело, ротные и батальонные командиры, к удивлению своему, увидели, что все раненые находятся в рядах. Полагая, что вышло какое– нибудь недоразумение, приказано было вызвать их и вернуть в лагерь. Но недоразумения не было: раненые добровольно пошли в бой, выпросившись у фельдфебелей.

– Явите Божескую милость, дозвольте остаться, – говорили раненые, обращаясь к своим командирам таким тоном, точно приказ о возвращении их в лагерь равносилен был тяжкой обиде или наказанию.

Никакие уговоры не подействовали, и просьба их была уважена. Некоторые из них вторично были ранены спустя несколько часов... Нужны ли какие-нибудь комментарии, чтоб выставить в ярком свете все геройство этих людей. Ручаюсь вам, однако, что громадное большинство наших солдат считает этот подвиг самым обыкновенным делом и, при случае, поступит таким же образом.

Без сомнения, в редком случае не поступит таким же образом и наш офицер. В ряду нескольких примеров укажу на один, близко мне знакомый. Отправляясь в армию, я случайно съехался: с одним офицером, из числа служащих в собственном конвое Его Величества. Мы вместе приехали в Заим. Затем прапорщик Мусаев (фамилия этого офицера), как дагестанец по рождению, причислен был к одному из конно-иррегулярных дагестанских полков и поступил в состав постоянных охотников. 14 июля, в очень смелой аванпостной стычке, г-н Мусаев был довольно опасно ранен. Теперь, едва выписавшись из госпиталя и с невынутой пулей в паху, г-н Мусаев уже вернулся в лагерь и снова просится в охотники. Из разговора с ним я заключил, что ему ужасно хочется захватить турецкую пушку. «Хотя бы замок снять!» – говорил мне г-н Мусаев.

В деле 13 августа заслуживает внимания следующий эпизод. Нижегородский драгунский полк, прикрывая 2-ю конную батарею Кубанского казачьего войска, послан был занять позицию правее горы Кизилтапа, в то время уже занятой турками. Конная батарея не замедлила, конечно, открыть огонь по неприятельским колоннам. Турецкие батареи отвечали, причем один выстрел, сорвав крышку зарядного ящика, воспламенил паклю, которой снаряды укреплены в гнездах ящика. Каждую секунду следовало ожидать, что ящик взлетит на воздух, произведя сильное опустошение в наших рядах. При таких условиях два урядника батареи бросаются к ящику и, под надзором сотника батареи Малича, принимаются выбрасывать и тушить горящую паклю. Благодаря такому самоотвержению и хладнокровному мужеству несчастье было предотвращено; удачный выстрел турок не имел других последствий. В то же время медик Нижегородского полка, г-н Кучинский, под ружейным огнем перевязывал раненых за фронтом полка. При одной из таких перевязок санитар, поддерживавший раненого, был убит наповал; но это не остановило врача в исполнении его обязанностей.

Было, конечно, много и других примеров проявления личной храбрости и самоотвержения в деле 13 августа; но всех их невозможно было собрать. Привожу эти случаи потому, что о них мне сообщено из рядов войск непосредственно, с просьбой предать эти подвиги путем печати «заслуженной известности».

Еще два слова. В деле 13 августа едва ли не в первый раз не чувствовался недостаток в ружейных патронах. Очевидно, обстоятельство это считается выходящим из ряда обыкновенных, потому что о нем громко говорили в лагере: «15 часов сражались и 15 часов были патроны». Даже в реляции генерал-лейтенанта Геймана упоминается об этом и отдается должная дань справедливости артиллерийскому чиновнику Алексееву, которому было поручено передвижение летучих парков из лагеря к месту боя. Всего ружейных патронов выпущено было в деле 13 августа до 400 000, а артиллерийских снарядов более 5000. Это дает некоторое понятие о силе огня в нынешних сражениях.