Текст книги "Война в Малой Азии в 1877 году: очерки очевидца."
Автор книги: Григорий Градовский
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)
Я уже говорил как следует, но моему мнению, смотреть на присоединение подобных разбойников к составу наших войск. На этом основании я не буду сетовать, что Михрали остался верен турецкой стороне. Нужно, однако, отдать справедливость, что между подобными разбойниками попадаются личности, судьба которых исполнена трагизма и энергии, мужество которых стяжали ли бы им немалую славу, если б были направлены на более уважаемый вид деятельности.
Несколько слов о том, как пополняются иногда ряды карапапахов, будет достаточно, чтоб дать понятие об этого рода личностях. В нашем Закавказье между пограничным мусульманским населением существует помещичий элемент; многие из этих помещиков очень богаты, но, за малыми исключениями, все лишены образования и проводят жизнь в праздности. Смелость, энергия, храбрость, ловкость во всех физических упражнениях ценятся у них очень высоко; эти качества, не регулируясь образованием, ищут себе очень неуважительный исход в мирное время, когда более всего ценятся гражданские добродетели и остается весьма мало места для удальства. Сидят у себя в кунацкой подобные помещики, окруженные нукерами и друзьями; в женском обществе не пригоже находиться днем; женщины заперты в отдаленной половине дома; в кунацкой одни мужчины, слушают песни или игру местного барда на доморощенном инструменте. Все наконец спето, все сыграно, скучно, тоска долит, а бурливая кровь все быстрее и быстрее вращается, сильные мускулы просятся к деятельности. Вдруг кто-нибудь скажет: «Хорошо бы шашлык зажарить». Дружеская компания сразу хватается за эту мысль; зажарить так зажарить, все время скоротается веселее. «Нет, стой! – кричит вдруг хозяин. – Свой шашлык не так вкусен; я достану вам шашлык!» И с этими словами хозяин встает, вооружается и приказывает седлать лошадь. Все радостно следуют поданному примеру и развеселившаяся компания шумно выезжает со двора. Они знают уже в чем дело. Хозяин вспомнил о баране, замеченном им у богатого соседа. У него сто таких баранов, он мог бы купить их двести; но свой или купленный баран – это такое обыденное, скучное дело! Нужно утащить, отбить барана у соседа, из краденного барана шашлык в тысячу раз вкуснее. И вот помещик ночью как вор прокрадывается в дом соседа; по нему стреляют; друзья подоспевают на выручку, завязывается иногда чуть не сражение, но, во всяком случае, баран утащен, компания весело доканчивает ужин, хвастаясь своим удальством. Другой раз предметом добычи служит не баран, а красивый конь, с которым ни за какие деньги не хочет расстаться сосед. Не грехом считается украсть и невесту; оно и удалее гораздо, да и девушка, пожалуй, полюбит крепче; значит такой человек, что своего чужим не выдаст, да и защитить сумеет.
И все подобные подвиги вовсе не считаются позорными и редко когда преследуются. Сегодня Самбат ловко барана отбил, а завтра Джемиль-ага отмстит, выведя лучшего коня из его конюшни. Оба выказали удальство, оба рисковали жизнью; чего же больше? Какое кому до этого дело!
Но при таких нравах, при подобном образе жизни очень легко столкнуться с законом. В ночных похождениях, в удалых схватках недалеко и до убийства. Если нет возможности скрыть следы преступления, если русские власти всполошились, помещику ничего не остается более, как бежать. И удаляется он за границу, в Малую Азию, где гостеприимно встречается всякий преступник; становится он в ряды карапапахов и, не имея возможности вернуться на родину законным путем, делает на нее набеги, превращается в разбойника-любителя...
Примеров подобного превращения в разбойники насчитывается множество. Из них один достоин особого внимания. Жил-был некто помещик Самат и имел двух сыновей, из которых один был женат. Однажды жена этого сына подверглась тяжкому оскорблению и, защищаясь, ранила или убила одного из своих оскорбителей. Братья Саматы отомстили остальным и бежали в Малую Азию. На одном из раз– боев они были пойманы и заключены в метехский замок в Тифлисе. Отсюда старший бежал, бросившись в Куру и проплыв незаметно несколько верст; брат же его сослан в Сибирь, а отец выселен в одну из восточных губерний России. Но недолго Самат гулял на воле: он опять попался нашим властям и также сослан в Сибирь. Сладить с Саматом оказалось, однако, нелегко. Из Сибири он бежал через китайские владения и пробрался опять в Малую Азию, к границе своей родины. Нынешняя война застала Самата одним из видных начальников карапапахов; теперь он, в качестве офицера, служит в карапапахских сотнях, перешедших на нашу сторону. Михрали был одним из его помощников и иногда получал, как говорит Самат, по 50 плетей. Вдобавок следует сказать, что в настоящее время явился и брат Самата, успевший также бежать из Сибири.
Так вот каковы бывают карапапахи...
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Столица Армении
26 июля совершенно случайно составилась компания, чтоб ехать в Башкадыклар, где расположен наш авангардный лагерь. Три недели, как мы занимали нынешние позиции, а мне не удалось побывать в Башкадыкларе, хотя он находится всего в десяти верстах от Кюрюк-Дара. Чтоб не откладывать дальше, я тоже поехал. Лагерь при Башкадыкларе хотя и называется «авангардным», как ближе расположенный к турецким позициям, но, в сущности, в нем сосредоточено более сил, нежели в Кюрюк-Дара.
В нашем лагере живется как-то монотонно: много начальства, еще больше сплетен, подслушиваний и перешептываний; нет недостатка в мелочных интригах – словом, здесь приходится жить с оглядкой, взвешивая, зачем предложен иной вопрос, и размышляя, какой на него следует дать ответ. Были в этом смысле поразительные примеры, и при случае я приведу их. Теперь же ограничусь лишь указанием, что я с удовольствием променял бы штабную жизнь на более скромное место в каком-нибудь лихом драгунском эскадроне или боевом полку, вдали от нашего «большого света». В Башкадыкларе дышится как-то свежее, обстановка более боевая и говорится откровеннее, без опасения, что найдется какой-нибудь прислужник, который передаст в искаженном, виде ваши слова. Тут по целым дням гремит музыка, раздаются задушевные тосты, безыскусственное кахетинское льется рекой, а по вечерам долго слышится разудалая солдатская песня. Чуется здесь что-то, охватывающее вас целиком, влекущее вас к самозабвению, к великодушным порывам; вы становитесь благороднее, отважнее, а уж «на турка» готовы идти хоть ежеминутно, хотя бы он окопался в тысячу раз сильнее и число таборов его удесятерилось! Начальником лагеря при Башкадыкларе генерал-лейтенант Ф.Д.Де– вель, командир 39-й пехотной дивизии. Генерал Девель провел на Кавказе всю свою службу, начав ее в рядах сапер. Он высокого роста, плотного, мускулистого сложения. Лицо загорелое, как бы закаленное полуденным солнцем и ветром: борода у него уж сильно «подернута инеем», и держится он несколько сутуловато. Обладая необыкновенно могучим голосом, генерал Девель, умеет увлекательно говорить с солдатами. При этом очень часто речь генерала складывается в рифмы, и он никогда не прочь сказать меткое и острое словцо. Генерала Девеля следует считать главным виновником удачного взятия Ардагана, так как его отрядом взято еще накануне штурма и прибытия генерала Геймана укрепление Гюляверды – этот ключ ардаганской крепости на южной стороне. От генерала Девеля мне приходилось не раз слышать самые горячие отзывы в честь нашей молодой, новой армии. В устах старого кавказского служаки подобные отзывы очень ценны, и они могут служить лучшим дополнением к тому, что столько раз приходилось мне доказывать в известной полемике с самозванными друзьями и «охранителями» русской боевой славы, которые под громкими словами умели ловко скрывать личные счеты и интриги.
Прибыв из Башкадыклара и проезжая мимо палаток отрядного штаба, я остановился, чтоб поклониться Ф.Д.Девелю. Со свойственным ему гостеприимством он пригласил меня отобедать. Здесь совершенно случайно я узнал, что в ту же ночь небольшой отряд, под начальством бригадного генерала Ореуса отправляется снова занять Ани. Прежняя же позиция наша при Ани, на турецком берегу, была свободна, и ходили слухи, что турки ее заняли или намерены занять. Какую ценность имеет эта позиция – я не знаю; но ее считают нужным не упускать из рук. С этой целью из башкадыкларского лагеря и отправлялись три батальона с одной восьмой батареей и двумя сотнями казаков.
Рассчитывая, что, быть может, этому отряду придется с боя занять позицию при Ани и что, вместе с тем, представляется удобный случай осмотреть развалины древней столицы Армении, о которых рассказывали чуть не чудеса, я решил следовать с войсками генерала Ореуса. На мое счастье, у ресторана m-me Шер, владеющей сердцами и кошельками доброй половины лагеря и вообще женщины с большим тактом, умеющей соблюдать полное приличие и наживать своей торговлей хорошую деньгу, встречаю моего приятеля-американца, корреспондента «New York Herald», г-на Уиллера. Без сомнения и он, что называется, обеими руками, схватился за случай побывать в Ани. Одно обстоятельство нас затрудняло. Рассчитывая к вечеру вернуться в Кюрюк– Дара, мы оба не захватили с собой ровно никаких вещей, даже верхнего платья; на нас были летние парусинные пальто, которые очень хороши были во время нестерпимой дневной жары, но служили бы весьма плохой защитой от холода здешних ночей. К счастью, на выручку явились наши храбрые и радушные нижегородцы. Командир эскадрона, капитан Чернышев, предложил мне свое кожаное пальто, а г– н Уиллер снабдился буркой у князей Трубецких, двух очень милых юношей, не более трех месяцев как поступивших в полк в качестве вольноопределяющихся и уже имеющих право гордиться унтер-офицерским званием. У нижегородцев за чаем и веселым ужином скоротали мы время до отхода отряда, выступившего в час ночи.
Переход наш, протяжением до пятнадцати верст, мы совершили совершенно благополучно, несмотря на темноту ночи. Утро застало нас верстах в шести от Ани. Послышавшиеся со стороны Башкадыклара выстрелы побудили отряд на некоторое время приостановиться, да и обозу нужно было стянуться. Выстроившись на всякий случай в боевой порядок, мы осторожно приблизились к Ани. К удивлению, никаких турок здесь не оказалось. Напротив, на месте нашей позиции мы увидели нескольких нестроевых солдат, десятка два казаков и свежие следы недавнего пребывания отряда. Два батальона и казачий полк с четырьмя бывшими при них орудиями, стоявшие на той стороне Арпачая, на возвышенности, вполне господствующей над Ани, как только завидели нас, стали сниматься и выступать, чтобы соединиться с нашим отрядом.
Войска стали лагерем у самых развалин Ани. Перед нами была высокая стена со многими башнями, круглыми выступами, выдававшимися наружу. Перед этой стеной сохранился еще ров, окружавший с этой стороны город. Слева от стены начинается глубокий овраг, спускающийся к Ар па– чаю, быстро текущему здесь в необыкновенно глубокой расселине двух почти отвесных гор. С правой стороны находится другой крутой овраг, по которому узкой ленточкой протекает ручеек, впадающий в Арпачай. Таким образом, местность, где находилась древняя столица Армении, представляет как бы полуостров, резко выдающийся над Арпачаем и окруженный с двух сторон глубокими оврагами; четвертая, совершенно доступная сторона Ани ограждается указанной, очень хорошо сохранившейся крепостной стеной с искусственным, полуобрушившимся рвом впереди. Развалины подобной же стены и башен явственно заметны и по всей окружности Ани. Здесь эти укрепления сооружены были над самой крутизной обрывов и потому, вероятно, сделались более доступны разрушительной руке времени. Стены, башни, остатки фундамента, уцелевшие части построек обнаруживают высокую степень развития архитектуры и вкуса. Так называемая облицовка строений состоит из совершенно правильных, прекрасно отесанных четырехугольных камней. На наружной стене господствует желтоватый цвет; украшения же сделаны из красного или черного камня. Верх одних ворот арочной системы привлекает глаз своими красными и желтыми камнями, расположенными в шахматном порядке; на протяжении всей стены чернеют кресты и крестообразные украшения из черного камня. Главные ворога состоят из двух громадных круглых башен, соединенных аркою; чтобы проникнуть в них, нужно пройти еще через малые ворота и позади выступающей наружу стены, у которой, можно думать, существовал подъемный мост. Некоторые из башен имеют узкие бойницы, вероятно, для метания стрел, потому что огнестрельное оружие изобретено несколько веков позже того времени, когда Ани перестал существовать.
Об Ани, кажется, довольно писано, потому что каждый путешественник считает долгом посетить эти древние развалины; но еще более говорят об Ани различные устные предания, которые передаст вам, в той или другой форме, с большей или меньшей долей фантазии, каждый армянин. Ани является священным городом у здешних армян, своего рода Меккой или Иерусалимом; но этот священный город не имеет реального бытия, он рисуется только в воображении, пищу которому дают сохранившиеся до наших времен почтенные развалины. Каждый армянин считает себя счастливым, если ему удастся побывать в Ани и порассказать о нем другим. Он переносится этим путем в золотой век своей родины и утешается надеждой, что настанет, наконец, время, когда Армения отделается от турецкого деспотизма, и луч счастья снова озарит ее судьбу.
Видев нынешний быт турецких армян, удивляешься, на какой низкой степени развития находится это христианское и богато одаренное от природы население. Жилище его не похоже на жилище человека: это скорее берлога, на сооружение которой необходимо иметь разве немного больше энергии или ума, чем на устройство вороньего гнезда или лисьей норы. Просматривая, как Ксенофонт в своем «Отступлении десяти тысяч греков» описывает быт армян, можно составить довольно верное понятие о современном их положении. Те же жилища и способ их устройства, почти та же пища и орудия ее производства; разве только в одежде и оружии встретится значительное различие. Отсюда вы готовы уж сделать заключение о вековой неподвижности армянского народа, о неспособности его к развитию, о слабости влияния, какое может оказать на быт народа христианская религия; но вдруг вы становитесь лицом к лицу с замечательными развалинами Ани, и перед глазами вашими каким– то чудом вырастают остатки причудливых замков, башен и мостов, переносящих вас совсем в другую эпоху, в иной быт, равно далекий и тому времени, когда жил Ксенофонт, и той печальной современности, которой мы теперь очевидцы. И вы поспешите взять назад свои невыгодные для Армении заключения и постараетесь отыскать другие причины того поразительного сходства, которое замечается в быте армянского народа на расстоянии двадцати с лишком веков. Становится очевидным, что существенные условия, при которых Армения достигла очень высокого развития, имела богатые города и замечательные сооружения, и должны находиться другие причины, благодаря которым эта страна обречена была снова впасть в младенчество, отойдя далеко назад. В числе этих причин не последнюю роль, конечно, играла Турция и ее порядки; турецкое владычество, очевидно, немало помогло времени в его разрушительной работе над блестящим прошлым Армении.
Можно себе составить теперь понятие, почему те обломки и груды камней, которые носят название Ани, пользуются таким высоким уважением у армян, почему они с таким удовольствием посещают эти развалины и любят о них говорить. Не будь Ани и других развалин, трудно было бы поверить в блестящее некогда существование Армении, неосновательно было бы и помышлять о лучшем будущем, этой страны. Конечно, золотой век Армении, как и золотые века всех народов, был не без терний и более или менее сильной лигатуры; но, во всяком случай, у армян есть, что вспомнить, есть прошлое, которое не хочется позабывать. Что касается Ани, то предания и армянские историки согласны, что в уничтожении этой столицы древней Армении главнейшую роль играло землетрясение; но что мешало возобновить этот город – о том мне не удалось ни слышать, ни читать. Очевидно, однако, что землетрясение тут было не причем. Если в Ани до сих пор сохранились, почти целиком, громадные храмы и башни, то ясно, что действие землетрясения не могло быть достаточно для запустения и потом полного уничтожения города. Воображение некоторых армян разыгрывается до того, что эпоха разрушения Ани относится у них на 15 веков назад. Между тем уже один византийский характер многих сооружений свидетельствует, что Анн существовал и строился гораздо позже. Более умеренные мнения говорят, что Ани разрушен в конце XII или после XIV вв. В Ани, говорят, насчитывалось до 100 000 домов и 1001 церковь; до сих пор у армян существует род божбы или клятвы, в которой главную роль играет «тысяча одна церковь». По числу развалин и месту, ими занимаемому, трудно допустить, чтоб в Ани действительно могло находиться: такое громадное число домов и такая масса храмов. Принимая относительно домов цифру 100 000, придется допустить, что в Ани было не менее миллиона жителей, т.е. население, которым и в настоящее время только очень немногие города могут похвастать и, без сомнения, города, в несколько раз обширнее, которые трудно, по крайней мере, обойти в одно утро или вечер, как это легко сделать с Ани. Много-много, если в Ани была десятая часть тех построек, которые ему приписываются слишком разыгравшейся фантазией. С достоверностью можно полагать только, что Ани был очень густо заселен, что улицы его были узки и неправильны, что дома занимали небольшие пространства и что храмов, дворцов и замков в нем было действительно очень много. Заметно также, что город носил на себе следы двойного владычества, светского и духовного; развалины Ани, сохранившееся храмы, даже наружные стены, с их черными крестами в виде украшений и многочисленные пещеры и подземелья отдают чем-то церковным, говорят более о деспотизме и вмешательстве в светские дела духовных владык, нежели о веселой и цветущей жизни богатого, торгового города. Не тут ли следует искать одну из виднейших причин разрушения и гибели Ани? Такое положение дел губительнее всяких землетрясений.
Ночью мы возвратились в Башкадыклар, пользуясь отходом двух сотен казаков.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Диверсия 6 августа
Усиленная рекогносцировка, в виде ложной атаки турецких позиций на Аладжинских высотах, предпринята была в день Преображения, 6 августа. Главная задача указана была отряду генерал-лейтенанта Девеля, расположенному, как известно, у Башкадыклара. Этому отряду следовало действовать против правого фланга турецких позиций и, если окажется возможными и удобным, занять гору Инахтапеси. Под именем Инахтапеси разумеется отдельная, конусообразная возвышенность, расположенная у подножия Аладжинских высот, почти на половине расстояния от Башкадыклара до Ани. Будучи укреплена, гора Инахтапеси составляет крайний редут на правом фланге турок и может служить важным опорным пунктом в случае обходного движения наших войск с этой стороны. Кавалерии башкадыкларского лагеря, под начальством князя Чавчавадзе, приказано было расположиться правее колонны генерал-лейтенанта Девеля, по направлению к селению Кюльверан. Для поддержания действий отряда генерал-лейтенанта Девеля, отряд, с частью артиллерии, выдвинут был против центра турецких позиций, по направлению к Суботану и Хаджи-Вали; начальство над этой командой вверено было генерал-лейтенанту Девелю. С той же целью и чтоб еще более отвлечь внимание турок от их правого фланга, послана была еще третья колонна, под начальством полковника Комарова (произведенного уж теперь в генерал-майоры). Отряд полковника Комарова расположен был в Паргенте, в восьми верстах от Кюрюк-Дара. Выступив из Паргента еще 5 августа, вечером, и переночевав у селения Яиля-Мешко, левая колонна должна была произвести демонстрации на левом фланге турок, между горами Большая и Малая Ягны, как раз в том месте, где мы имели уже неудачное столкновение с турками во врем я рекогносцировки 16 июля.
Из сказанного видно, что протяжение фронта нашей атаки или, если угодно, «диверсии», как называют здесь дело 6 августа, простиралось от 20–25 верст, считая по ломанной линии от Инахтапеси, через Суботан и Большую Ягны, до горы Малая Ягны. Такое протяжение фронта, не представляя удобств для поражения неприятеля и для единства действий, могло, однако, заставить турок выказать все свои силы и удержать их от подкрепления своего правого крыла; этим самым облегчалось выполнение поставленной отряду генерала Девеля задачи относительно занятия Инахтапеси. Исполняя эту задачу, генерал Девель, в свою очередь, разделил свои силы на три колонны, из которых правая двинулась к Керыхану, средняя на Тайпалых, а левая, следуя некоторое время за средней колонной, повернула, не доходя до селения Тайпалых, влево – на селение Джала, имея в виду обойти. Инахтапеси с восточной стороны.
Правая колонна отряда генерала Девеля беспрепятственно выдвинулась на высоту селения Керхан: селение же Тайпалых оказалось занятым частью турецкой кавалерии, почему огонь стрелковой цепи средней колонны вытеснил оттуда неприятеля. Левая колонна, отбросив и держа в почтительном отдалении довольно густую массу турецкой кавалерии, выставила 32 орудия своей артиллерии против Инахтапеси, готовясь, в случае приказа, штурмовать этот редут с восточной стороны и, отчасти, тыла. Турки очень деятельно отвечали на огонь нашей артиллерии. У них имелось на Инахтапеси всего шесть орудий, из которых четыре были шестифунтового калибра; а два – горные. Не смотря на столь очевидное преимущество нашей артиллерии как по числу орудий, так и по их калибру (большинство – девятифунтовых), им не удалось заставить замолчать неприятельские пушки на Инахтапеси, и орудийный огонь продолжался с обеих сторон от половины восьмого утра до полудня. В это время генерал-лейтенант Девель, осмотрев обстоятельно Инахтапеси, ведущие к нему доступы и находящиеся вблизи части Аладжинских высот, решил, что занятие этого редута хотя и было возможно, не стоило бы нам сильного урона, не представляя особенных выгод.
На Инахтапеси и на ближайших к нему аладжинских траншеях находилось, говорят, не менее восьми батальонов; удобнейший подступ для штурма представлялся именно с той стороны, которая отлично обстреливалась неприятелем со стороны Аладжи; таким образом, штурмующим пришлось бы выдержать двойной огонь – спереди и с тыла или фланга. Независимо от этого, по мнению генерал-лейтенанта Девеля, очень трудно было бы удержаться на Инахтапеси, не завладев теми траншеями и батареями, которые находились с южной стороны Инахтапеси, на Аладжинских высотах. Эти траншеи и батареи господствовали над Инахтапеси, и из них неприятель мог удобно поражать занятый нами редут не только орудийным, но и ружейным огнем. Такое положение Инахтапеси относительно Аладжинских высот заставило бы нас постоянно держать наготове сильные резервы для встре чи неприятеля в случае неожиданного нападения и вовлекло бы нас в немалые потери. Так как не предполагалось произвести решительное нападение на турецкие позиции на Аладжинских высотах, то частный успех относительно Инахтапеси не представлял, таким образом, никаких выгод. Я уже сказал, что генералу Девелю не вменено было в непременную обязанность взять Инахтапеси, а предоставлено было решить этот вопрос на месте, во время боя, смотря по обстоятельствам. Поэтому, на основании приведенных соображений, генерал Девель не нашел выгодным штурмовать этот редут и около полудня сделал распоряжение об отступлении вверенных ему войск на те места, которые были указаны по диспозиции. Эти места находились впереди нашей стоянки у Башкадыклара версты на три, у селения Кюльверана. Войска отряда генерала Девеля начали постепенно отходить, причем турецкие орудия с Инахтапеси преследовали их очень жарким огнем, а неприятельская кавалерия, сосредоточенная, после очищения селения Тайпалых, с правой стороны Инахтапеси, несколько раз пробовала атаковать нашу цепь. Словом, турки на этот раз вели себя по всем правилам военного искусства. Прежде, например, под Карсом или под Зевином, они будто радовались всякий раз, как наши войска оставляли их в покое; теперь же турки не только стойко и спокойно выдерживали нападения, но и решались на преследование при отводе наших войск назад.
Еще скорее этот вывод можно сделать по поводу действий турок в деле 6 августа против нашего центра, и особенно на правом фланге, в центре, гренадеры Мингрельского полка заняли Суботан и Хаджи-Вали, когда получено было приказание об отступлении; но генерал-лейтенант Гейман вынужден был не спешить с выполнением этого распоряжения, так как в это время положение дел в колонне полковника Комарова было крайне серьезно. Часов в шесть-семь утра наша правая колонна была уже на пространстве между горами Большая и Малая Ягны. Против пяти батальонов нашего правого фланга неприятель выставил втрое большие силы и большие массы кавалерии, как со стороны Малой Ягны, так и с высот Визинкея. Имея в виду предписание не вступать в серьезный бой и желая сблизиться с нашим центром, полковник Комаров направил свой отряд влево, к горе Большая Ягны, у которой, на основании диспозиции, он надеялся встретить правый фланг нашей центральной колонны. Отстреливаясь от турецкой кавалерии и задерживая очень удачным артиллерийским огнем наступление неприятельской пехоты, отряд Комарова подошел к подножию Большой Ягны. К удивлению, там не было наших войск. Вторая бригада гренадерской дивизии находилась у Суботана и Хаджи– Вали, а Эриванский и Грузинский полки, бывшие в резерве, были не менее, как верстах в семидесяти от поля битвы. Колонна полковника Комарова оказалась, следовательно, в уединенном положении, а, между тем, и впереди Большой Ягны стали показываться неприятельские колонны, стройно наступавшие и имевшие впереди новые массы кавалерии. Опасаясь быть отрезанным от пути своего отступления, полковник Комаров решил избрать гору Большая Ягны опорным пунктом своего отряда при сближении его с центральной колонной. С этой целью необходимо было занять эту гору. По счастью, на Большой Ягны находилось только до двухсот всадников турецкой кавалерии. Турки, вероятно, рассчитывали, что этой горсти будет достаточно, чтоб задержать наши войска до прибытия подкреплений и для нанесения нам безнаказанно такого же поражения, как во время рекогносцировки 16 июля; но двух рот достаточно было, чтоб очистить гору от неприятеля. Заняв Большую Ягны и послав туда еще батальон, полковник Комаров, под покровительством ружейного огня с этой высоты, успел обогнуть гору и перевести весь отряд на восточную ее сторону, что называется, под самым носом неприятеля. Но турки не остановили своего наступления и смело послали несколько батальонов, чтоб выбить наших с их выгодной позиции на Большой Ягны. Несколько раз пробовали турки завладеть этой горой, но каждый приступ их был отражен с огромным уроном. Между тем на помощь колонне полковника Комарова стали постепенно приходить подкрепления. Сначала подоспел казачий полк из центральной колонны; потом пришла на рысях кавалерия из колонны князя Чавчавадзе, которой уж ничего не оставалось делать у Кюльверана по отступлении отряда генерала Девеля: наконец, подошел и батальон Эриванского Ее Величества полка из бригады генерал-майора Авинова, находившейся в резерве. Незанятое, очень значительное пространство между Суботаном и Большой Ягны, между нашим центром и правым флангом, наконец, можно было хотя отчасти восполнить и тем обеспечить отступление небольшого отряда полковника Комарова. Казачьи батареи высланы были на позиции и, вместе с орудиями правой колонны, очень удачно задерживали наступление гораздо сильнейшего неприятеля. Эскадрон нижегородских драгун спешился и, прикрыв одну из конных батарей, поражал ружейным огнем турецкую кавалерию всякий раз, как она пробовала слишком заноситься вперед. Затем подошла первая бригада гренадерской дивизии, и, при ее содействии, колонна полковника Комарова и наша кавалерия могли, наконец, выйти из линии огня. Турки остановились, продолжая, пока было возможно, преследование орудийным огнем.
Так кончилось дело 6 августа. Одна из целей не была достигнута. Инахтапеси не был занят по указанным причинам. Другая цель этого дня состояла в желании удержать Мухтара-пашу от посылки подкреплений к Измаилу-паше против нашего эриванского отряда. Если только Мухтар– паша имел это намерение, то надо признать, что вторая наша задача в деле 6 августа была вполне достигнута. Это наглядно доказали события 13 августа, когда исполнилось ровно два месяца после битвы под Зевином.
В деле 6 августа мы понесли довольно большую потерю, если принять во внимание, что серьезного значения ему не желали придать, а имелось в виду произвести только «диверсию», чтоб заставить турок быть настороже и не ослаблять своих сил на Аладже и прилегающих к ней высотах. У нас убыло: убитыми один офицер и 60 нижних чинов; ранеными восемь офицеров и 275 нижних чина; без вести пропавшими 18 нижних чинов. Вся потеря простиралась, таким образом, до 342 человек. Сверх того, убиты 63 и ранены 35 лошадей. Главнейшая убыль произошла во время отступлений, причем львиная доля досталась, конечно, колонне полковника Комарова, поставленной было, временно, в крайне стесненное положение и отбивавшейся несколько раз от наседавшего на нее с двух сторон неприятеля не только артиллерийским и ружейным огнем, но и штыками. Восемнадцать нижних чинов, пропавших без вести, принадлежат к этой колонне: все они пали на горе Большая Ягна во время натиска турок, и их не успели вынести при оставлении этой возвышенности. На другой день в штаб Мухтара-паши послано было через парламентера письмо, писанное и подписанное бывшим нашим консулом в Эрзеруме, г-ном Обер-Миллером. В письме этом, от имени командующего корпусом, излагалась просьба, чтоб оставленные нами на поле сражения тела преданы были погребению. Послание адресовано было к «начальнику штаба оттоманской армии, Фейзи-паше»
Из турецкого лагеря не замедлил последовать ответ. В письме к начальнику Корпусного штаба, генерал-майору Духовскому, излагалось, приблизительно, следующее: «Милостивый государь. Вчера, в штабе турецкой армии получено от некоего г-на Обер-Миллера, адресованное на имя бригадного генерала, Фейзи-паши, частное письмо, в котором изложена просьба командующего корпусом относительно погребения нескольких тел, оставленных русскими войсками на поле сражения в деле 6 августа. Имею честь уведомить вас, что, по распоряжению главнокомандующего, Мухтара– паши, все оставленные русскими тела преданы уже земле в трех могилах, вырытых у подножья, на средине и на вершине горы Большая Ягны. Вместе с тем, покорнейше прошу передать командующему корпусом, что он может быть вполне уверен, что в турецкой армии умеют соблюдать долг, предписанный в отношении оставленных на поле сражения неприятельских тел». Письмо это имело следующую подпись: «Начальник штаба Хасан-Кязим».