Текст книги "Они не мы (СИ)"

Автор книги: Григорий Грошев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Запись 14

Солдаты ведут Алекса под руки, но он шагает бодро, хотя и не спал всю ночь. Пытается изобразить марш и военную выправку. Он видит на их лицах смятение. Словно они встретили призрак, или увидели нечто необычное. Втроём они входят в небольшой кабинет, в центре которого – стол, обитый красной тканью. На него падает свет из настольной лампы. Военный поднимает взгляд и долго, пристально смотрит на Алекса.

– Товарищ Главный редактор! – говорит майора после долгой паузы. Глаза его красны. – Мы прочесали весь квадрат. Вынуждены были свернуть поиски, так как стемнело. Это ужасная, необъяснимая случайность. От лица армии приношу извинения. И жду информацию прямо сейчас.

В кабинете воцаряется тишина. Некоторое время майор молчит, а потом делает знак своим солдатам – одним лишь подбородком. И они разворачиваются на месте на 180 градусов, а потом, гремя сапогами, удаляются. Военный садится за кресло с потёртой эко-кожей, и Главред тоже устало падает на стул.

– Всё произошло стремительно, – Алексу тяжело фантазировать после бессонной ночи, – багги, как мне показалось, наехал на крупный камень. Перевернулся. Меня выбросило из машины наземь, долго я переворачивался и катился, катился… Ударился шеей. А потом… Потом я очнулся в какой-то яме. Чудом мой шлем уцелел, поэтому я не задохнулся. К счастью, годы службы помогли мне сориентироваться и подойти к форту.

– Как ты выбрался? – спросил майор.

– Пожалуй, яма оказалась не такой глубокой, а фильтры не были повреждены. Сначала я мог только сидеть, а потом голова немного прояснилась. Я вылез. Уже светало, я увидел зарево пушек. Понял, в какую сторону мне нужно двигаться. Я шёл, и шёл, и шёл… Пока не набрёл на форт. Я так встал, чтобы меня хорошо видно было, и чтобы не застрелили. Вот и всё.

В кабинете повисло молчание. Майор размышлял и делал какие-то пометки карандашом на листе бумаги. Здесь, в армии, у них даже блокноты есть! Потом он скомкал лист, бросил его в пепельницу и поджёг. Бумага тут же сгорела.

– Да, мы видели перевёрнутую машину, – после долго молчания произнёс майор. – Сильнейший удар. Слава Главе, броня не пострадала. Мы эвакуировали багги в ближайший форт. Она ещё принесёт пользу государству. Где бойцы?

На этот счёт от сопротивленцев инструкций нет. Алекс делает вид, что у него кружится голова, начинает массировать виски. Он умеет врать. Если ты каждый день пишешь бравурные тексты, если привык скрывать то, что у тебя на душе… То обмануть кого-либо не составит труда. И в этот раз – то же самое. Слова будто сами рождаются у него в голове.

– Увы, они оба сидели спереди, от удара их не выбросило, как меня. А значит, они получили сильные травмы. Как минимум, их шлемы разбились. Да, когда я вылез из ямы, у меня первая же мысль была – помочь солдатам. Я не медик, разумеется, но… Они не двигались. Я пытался привести их в чувство, пытался, как мог. Потом бросился бежать, за помощью. Ну как – бежать? Идти. Я шёл всю ночь.

Майор молчит. Он смотрит в лицо Алекса. Пытается понять, можно ли ему доверять. Пытается найти в рассказе изъяны, но предпочитает их не замечать. Да, авария – это простое объяснение всему. Простое и понятное. Роковая случайность: они в армии происходят постоянно. А значит, виновники мертвы. А значит, никто не виноват.

– Когда мы нашли багги, – наконец, говорит он. Словно собеседник не слушает или не понимает. – Он был совсем не там, где должен быть. Наши солдаты сильно отклонились от маршрута. Это странно.

– Что с ними? – Главред волнуется. Он не может понять, хочется ли ему поверить в чудо. Или просто узнать, что он в безопасности, а его похищение никто не видел.

– Их нет, – пожимает плечами майор. – Солдаты исчезли. Ночи здесь страшные. Лучше тебе не знать, Александр, что с ними стало. Лучше никому не знать. Забыть об этом, как будто ничего и не было.

– Ладно.

Снова повисло молчание. Военный нажимает на кнопку, и в кабинете вновь появляются солдаты. Он быстро отдаёт им команду, они козыряют начальнику и быстро выходят из кабинета. Алекс присел на стул удобнее и вдруг осознал, как сильно он устал, и что с трудом может передвигаться.

– Есть просьба, – говорит майор. – Давай сделаем вид, что… Что ничего этого не было. Сам понимаешь. Мне ещё служить. Если узнают, что ты ночь провёл на Пустоши. На моей шкуре будут маршировать. И на твоей. Ты в редакцию не вернёшься. Усёк?

Молчание. Главреду немного страшно. По долгу службы он знает, как поступают с преступниками. И страшно не хочет повторить участь несчастных. И всё же… В его разуме – смятение. Сомнение.

– А как быть с солдатами? – спрашивает Алекс. – Их ведь будут искать. За них нужно отчитаться. Родственники в том числе!

– А никак, – пожимает плечами майор. – Списать их придётся, на боевые потери. Гражданские лица новых нарожают, ты не переживай.

Некоторое время Главред молчит, переваривая полученную информацию. Его собеседник даже немного улыбнулся, чтобы показать, как незначителен вопрос исчезнувших солдат на фоне возможного марша на шкурах выживших. Алекс чувствует, что теперь их связывает общая тайна, и им обоим ничто не угрожает, пока они оба молчат.

– Куда сегодня едем? – вдруг говорит майор. – Есть желание осмотреть наши вооружения? Уверен, кадры будут отличными. Да, не желаешь ли сменить скафандр?

– Так точно, – чеканит Главред. – Я бы хотел вздремнуть пару часиков.

– Да, мы уже подготовили койку. Отдыхай, Александр Р-101, расслабляйся по чуть-чуть. А там – снова в бой.

«Я вновь видел странный сон, где опять присутствовали фигурки и доска, разбитая на 64 квадрата (не поленился и сосчитал: ровно 32 белых и 32 чёрных сегмента). Какое-то время я просто смотрел на доску и наобум передвигал фигурки, едва рука противника делала свой ход.

Мы как будто играли каждый свою игру. Словно танцуем этими фигурками, убиваем время. Но в то же время понятно, что доска одна, и играем мы друг против друга. И танец наш – битва, война. Играл я без всякой системы: иные куклы передвигал только на одну клетку вперёд, иные – точь-в-точь буквой «Г», одной фигурой играл, как захочу, потому что она была похожа на женщину. Но и дорожил я ею больше остальных, бессознательно уводя от опасности.

– Совсем как я, – усмехнулся мой противник, взял за голову фигурку Главы и приподнял её. Мне стало любопытно, и я поднял взгляд. Передо мной сидел Он – Государь. Страшно: я побеждал у собственного господина. Тем временем странная игра окончилась: я загнал Главу правителя в капкан. Если бы я отвлёкся чуть раньше и заметил, с кем играю, я, безусловно, отказался бы от борьбы. Но было поздно, и эта победа в неведомой игре меня испугала.

– Ты правда хочешь победить? – спросил Государь добродушным и мягким голосом. – Переиграть меня?

– Ну… – смущённо протянул я. – Это ведь игра, всего лишь забава. Кто-то обязательно должен победить. Да и играю я в первый раз… Мне просто повезло.

– А в другой раз не победишь… Тактики нет… Ничего нет. Прав ты, повезло тебе. Случайность.

– Как это случайность? – удивился я. – Ведь твой Глава капитулировал, а я победил! Пусть игра, но победоносная!

– Ещё нет, – засмеялся мой противник, смахнул фигурки с доски, поднял её и со всего размаху опустил её мне на голову.

Больно. Я почувствовал, как темнота надвигается и отступает. По голове потекли горячие капли крови, я потерял сознание и проснулся. Слава Главе, это всего лишь сон. Я по-прежнему был за Сферой, в подземном бункере, пытался прийти в себя после ночных приключений. По голове текла кровь – ранка во сне раскрылась, и теперь вся подушка – в мелких помарках».

Запись 15

Боль превратилась в наваждение. Главред уже не может рыдать. Даже стонать ему больно. Он думает, что ему осталось продержаться всего чуть-чуть… Ещё немного, и тогда он будет спасён. Но сможет ли? Выдержит ли? Он ведь уже немолодой, измученный. От пыток всё тело покрылось синяками, ожогами, отметинами. Он рад уже хотя бы тому, что перестали бить по зубам: Главреду всегда нравилась собственная улыбка, почти белоснежная.

– У меня для тебя кое-что есть, упрямый Александр, – следователь ликует. – Вот.

Ещё до всего этого Алексу уже сильно перевалило за сорок лет. Это возраст, который под Сферой принято считать старостью. Да, работа в тепле и с хорошим водным довольствием помогла ему сохраниться. Но здесь, за решёткой, день идёт за три, а то и за пять. И ему кажется, что он уже наверстал всё, что удалось сэкономить за эти годы. Следователь играет с ним, но делает это так грубо, примитивно.

Что он придумал на этот раз? Главред берёт пакетик непослушными пальцами и пробует на ощупь. Внутри – что-то твёрдое и маленькое. Огрызок карандаша? Ключ? Наконец, Алекс вскрывает его. И роняет. В ужасе отшатывается назад. Стул прикручен к полу, а иначе он бы рухнул вместе с ним. Когда ему казалось, что уже ничто не может удивлять – вот такой «сюрприз».

– Вот, – говорит следователь, разыгрывая удивление. – А что такое? Неприятно?

– Да. Противно, – соглашается с ним Алекс.

Перед ним на столе лежит палец. Мизинец. Конвоир склоняется вниз, чтобы разглядеть подарочек, и заливается смехом. Следователь улыбается. Тонкий пальчик. На коже – мозоли. Главред не разбирается в трупах, но понимает: свежий. Кожа не успела потемнеть и пожелтеть. Сама плоть издаёт неприятный запах: едва уловимый, но всё же. На какой-то момент ему становится противно, страшно – как будто он провёл здесь, в казематах, несколько долгих дней, или даже недель.

– Так почему же ты молчишь? – спрашивает следователь. – Почему не сдашь подельников? А?

– Не хочу.

– Не жалко себя? А жену свою жалко?

Тишина. Конвоир перестаёт смеяться. Следователь вопросительно смотрит на Алекса. Арестант тщетно пытается воскресить в голове образ своей супруги. Но не может вспомнить ничего, кроме ярких губ и светлых волос. «Какой она была? Что я вообще о ней знаю?»

– Жалко, – отвечает Главред. – Она умерла на каторге.

Молчание. Ему нравится тишина. Здесь, в этой комнате для допросов, это словно передышка. Небольшая пауза перед очередным раундом мучений. Алекс пытается взять себя в руки, задушить следователя взглядом. Ведь всё идёт по плану – по его плану. Всё в точности так, как и было задумано.

– Нет. Разве ты не узнаёшь этот палец?

Алекс всматривается в отрезанный мизинец. Ему противно. Ему стыдно – он никогда не обращал внимания на руки своей жены, своего сына и друзей. Помнит лишь, что они были красивыми – как и она сама. Ему стыдно, потому что он больше времени тратил на работу, чем на семью. И вот результат.

– Узнаю, – лжёт Алекс.

– Хочешь часть побольше? Что-нибудь покрупнее?

– Нет.

– Тогда начни уже давать показания! – следователь бьёт кулаком по столу.

– Нет.

– Неужели тебе не жалко жену? Она ведь страдает!

– Жалко. Но… Дело-то не в ней. Дело во мне.

– Мы расшифровали почти все твои записи, жалкий ты писака! Когда закончим, тебе конец! Ты будешь страдать. Сильнее, чем сейчас, понимаешь?! Ты можешь себе помочь. Нужно говорить! Мы будем оживлять тебя снова и снова. А потом – убивать. Ты пройдёшь через такие глубины мучения, что вот это вот всё тебе курортом покажется. Отдыхом!

– Нет. Я ничего не скажу.

Следователь делает знак головой. Охранник хватает со стола мизинец и пытается засунуть его в рот Главреду. Алекс сжимает челюсти. Между ними идёт странная борьба, столь глупая и нелепая. Она продолжается долго, и Главред удивляется, как в нём сохранилось столько сил, чтобы крутить головой и вырываться. Следователь в это время читает, словно в метре перед ним нет никакой ужасной сцены.

«В тот день решено было действовать. Я ощутил своё величие и причастность. Решено было разрушить Сферу. С одной стороны, я испытывал благоговейный трепет перед Куполом. С другой, понимал, что без такого радикального шага невозможно обеспечить будущее.

Сколько столетий прошло с тех пор, как нас добровольно заточили сюда? Беда в том, что никто не знает. Никто не ведёт учёт прожитым годам, а с недавних пор это стало преступлением. Возникла смелая мысль, столь же безумная, сколь и великая. А что, если там, за полированной поверхностью, всё уже вернулось в норму?

Мы никогда не узнаем это, если не проверим. Может, мир погибнет, а может – воспрянет. Мне отведена роль диверсанта. Главная задача – это подобраться достаточно близко к Главе, чтобы выполнить своё предназначение. Разумеется, задача сложнейшая, но не самая важная.

Куда больше меня интересовало, как будут действовать уничтожители. В нужный момент они просто пробьют в Сфере брешь, отчего она перестанет существовать. Они клялись и божились, что никто не пострадает. Кроме врагов. Но смею ли я доверять им?

От напряжения кружилась голова. Я снова и снова прокручивал в голове план действий, пытаясь понять свою роль. Смогу ли я причинить вред фигуре, которая для меня всегда была выше отца? Не дрогнет ли моя рука в нужный момент? Этот великий человек… Человек ли?

Однако, если верить вновь обретённой семье, выбора нет. Да я и сам это ощущаю. Нам отведено 40-50 лет под Куполом. Этот путь я прошёл на три четверти. И осталось совсем немного. Я должен, должен доверить семье, ибо они показали мне то, что невозможно забыть. Я должен действовать».

Наконец, охранник сдаётся. Он швыряет мизинец на стол и становится рядом. Следователь вопросительно смотрит на Алекса. Главред молчит, от борьбы он вспотел, лоб покрылся испариной.

– Классно написано, – говорит он. – Только есть один нюанс. Это писал не я. Знаешь, у меня стиль другой. Отрывистый, что ли? А тут – новичок какой-то. Серьёзно.

– Мы не закончили, – отвечает Стефан. – Ты сдашься, преступник. Я сломаю тебя.

– Сколько пафоса.

Алекс хочет засмеяться, но даже от такого незначительного усилия у него начинают жутко болеть рёбра. Это невыносимо. И – к своему стыду – он снова теряет сознание, на этот раз от боли. И там, в стране бесчувствия и бессилия, ему хорошо. Не больно.

Запись 16

– Сегодня великий день! – вещает майор, перед которым выстроилась добрая сотня солдат. – Граждане солдаты! Сегодня мы снова отправляем своих героев на разведку. Туда, в самое сердце Пустоши. Ну или к другим частям тела этой ненасытной стервы. Мы отсылаем тех, кто готов рискнуть своей жизнью ради Государства.

Молчание. На секунду или две на плацу под маленькой копией сферы воцарилась такая тишина, что Алексу стало страшно. Что, если все эти солдаты сейчас бросятся на них? Растерзают офицеров, уничтожат гражданских? Наверно, и его не пощадят. Что, если юнцы знают, какую страшную участь им приготовило государство? Но ощущение это обманчиво, словно сон на рассвете.

Оглушительный рёв солдат. Кричат все, кроме тех двоих, которым, собственно, и отведена участь героев. Они только немного хлопают сами себе ногами, топча землю. Алекс смотрит в их лица и видит страх, безнадёжность и тревогу. Столько лет прошло, что он и забыл об этом странном ритуале. Разведка! Каждый год отважных солдат отправляют в пустыню, и на целых три дня прекращают обстрел пустоши.

Три дня! Этого времени должно хватить, чтобы выполнить разведку. Должно быть, когда-то этот ритуал воспринимали с оживлением, и он длился неделю, а то и две. И даже с некоторой надеждой. Как знать, что там? Ещё одна Сфера, с которой можно было бы наладить торговлю? Выжившие? Уцелевшие ресурсы, столь необходимые для города? Но шли годы, и разведка так и не принесла успеха. Надежда сменилась апатией.

И сейчас рейд рассчитан всего на три дня. О нём уже никогда не напишут в газетах, не снимут пропагандистских фильмов. Через три дня у героев закончится кислород. Как и смысл ждать несчастных. А значит, возобновятся бомбардировки, и вернуться назад они уже не смогут.

Со временем традиция стало просто глупой данью прошлому. Поговаривали, что её отменят – когда-нибудь, ну или хотя бы отменят ежегодный характер. Герои должны проехать 100 километров в одну сторону, сделать фотографии, взять образцы почв. А затем – вернуться. Но никто не смог за все эти годы. Вообще никто. И сейчас Алекс начинает догадываться почему.

– Это сложная и опасная миссия, из которой ещё никто не возвращался живым, – продолжает майор. – Но мы не должны сдаваться. Мы должны защищать свою Родину до самого конца! Наши герои обязательно вернутся на этот раз, я в это верю.

Вновь выступление военного прерывает крик, рёв, восторг. Алекс вспоминает себя в их возрасте: он столь же сильно любил своё дело. И так же радовался тому, что в Пустошь выпало ехать кому-то другому. Быть может, за песками – цветущий сад, и там деревья, как в древности. А может – гиблые места, но Главреду в любом случае интересно. Он хочет вызваться добровольцем, как в старые добрые времена. Но – его никто не возьмёт. Никто не разрешит отправиться в путешествие туда, за край песков.

– Мы навсегда запомним их имена, – продолжает майор. – Даже если они сгинут в Пустоши, мы никогда не забудем своих героев. Начать подготовку.

Стальной голос отдаёт приказы, как будто камни швыряет. Так же сильно, глухо, отрывисто. Главред вздрагивает, давно забытая привычка заставляет его выпрямиться и стать по стойке «смирно». Но тут же поправляется. Это не ему. Это не он поедет умирать в Пустошь. Можно расслабиться и даже улыбнуться.

Зато солдаты, как единый механизм, бросаются выполнять свои военные дела. Кто-то проверяет давление в шинах вездехода, кто-то снаряжает кислородные баллоны, укладывает продовольствие. Всего несколько минут – и готово. Несчастные садятся в автомобиль, надевают маски. Машина никак не хочет заводиться, и несколько солдат разгоняют её, чтобы запустить двигатель в движении.

Мотор тарахтит. Натужно, отрывисто – как в последний раз. При движении машина сильно подпрыгивает: подвеска оставляет желать лучшего. Не уверен Алекс и в герметичности кислородных масок, баллонов. Ворота шлюза открываются, и Пустошь принимает этот нелепый транспорт в свою утробу. Словно гигантский рот, она проглатывает солдат, кислородные баллоны, машину. Ворота закрываются.

Сейчас откроется второй шлюз. Машина покинет форт и неспешно двинется на юг. Не потому, что солдаты никуда не торопятся. Просто разогнать это корыто невозможно. Юг – таков маршрут разведки в этот раз. Майор садится за командный пульт и по мониторам отслеживает движение. Солдаты, подхваченные ефрейторами, разбредаются – по своим делам. Им на сегодня достаточно впечатлений.

Служба многих из них в скором будущем подойдёт к концу. А значит, они смогут вернуться туда, внутрь Сферы. В безопасность. В тепло, уют и относительный комфорт. К продуктовым талонам, однообразной работе. Правду говорят: всё познаётся в сравнении! Как ни крути, а в армии хорошо. Тут по крайней мере можно фильмы посмотреть, думает Алекс и улыбается.

А ещё он жалеет, что не вызвался уехать вместе с добровольцами. Ведь там, за выжженной землёй, никакая не Пустошь. Там мать-природа вновь возродила себя из пепла. Может, поэтому ни одна разведка не вернулась. Зачем уходить под Купол, если всего в 100 километрах от него – настоящая жизнь?

«Мне было позволено многое. Наравне с майором я смотрел в монитор. Он проворно следил за отъезжающей машиной, и мне стало страшно. Вдруг кто-то видел, как во тьме меня привезли к Форту? Но, наверно, в ту ночь дозорные исполняли свои обязанности халатно. Наверно, камеры смотрели в другую сторону, и нам повезло.

Когда автомобиль уехал в Пустошь, аккуратно объезжая крупные камни, я наконец смог поговорить с майором. Сколько вопросов было у меня к нему! Почему вместо традиционной четвёрки героев туда отправили только двоих? Почему вездеход чуть не разваливается на ходу? Хватит ли на три дня пути шесть кислородных баллонов?

Но майор лишь сделал мне знак следовать за ним. Прирождённый военный! В каждом движении – приказ, в каждой команде – грация. Даже сама мысль о неподчинении – преступна, а потому я покорно иду следом. К нам присоединился его адъютант, противный и худой юноша, подобострастно следовавший за военным повсюду.

– Меня всегда вопрос мучил, – произнёс майор, когда мы остались вдвоём. – У нас камеры – есть. Беспроводные машины – есть. Да, на сотку не бьёт. Но хоть на десять, хоть на двадцать километров можно. Ну можно было бы! Почему детей туда отправляем? Они ведь не возвращаются! Каждый год – вот так. Жесть.

Я молчал, не зная, что ответить военному. Что, наверно, есть какая-то разгадка. Что разведка несёт глубочайший, сакральный смысл, оттого и непонятный. Что техника очень быстро выйдет из строя в этой пустыне. И многое чего другого. Но майор сам продолжил.

– Говорят, что Сам не велит. Вот – Сам, представляешь, гражданин Александр? Не велит. И по четыре бойца в год я теряю только на этом. Много это? Ну вроде нет. Но за десять лет сорок человек набегает, вообще-то.

Говоря слово «Сам», майор многозначительно поднимал вверх указательный палец. И мне сразу становилось понятно, о ком идёт речь. Я не мог взять в толк, почему военный пришёл в такое возбуждение. Он, должно быть, уже второй десяток лет служит. Значит, немало молодцов на разведку отправил. Значит, должен был привыкнуть уже и успокоиться.

– Будь моя воля, выдал бы им машину нормальную, – тяжело вздохнул майор. – И кислорода побольше, чтоб хоть какая-то надежда. И вообще бы туда перестал засылать. Но – нельзя. Приказали. Кстати, ты напиши, что добровольцев было четверо. Мы тех двоих спишем, что тебя не довезли. Ну, ты понял. А лучше – вообще про это не пиши. И так тошно, если честно.

Я понял, и от этого мне стало противно. В какой-то момент захотелось схватить майора за полы его формы, встряхнуть как следует. Заорать, что я видел там, на скале. Уж туда-то подняться можно! Но я молчал, потому что в принципе привык не открывать рот там, где это не требуется. А ещё – он ни в чём не виноват. Он всего лишь действует по обстоятельствам. И никто не виноват.

– Всё образуется, гражданин майор, – произнёс я миролюбивым тоном. – Всё наладится. И разведка когда-нибудь вернётся. Я в этом не сомневаюсь.

Военный грустно улыбнулся. А мне было приятно осознавать, что он ещё способен на что-то человеческое. И только одна мысль не давала мне покоя. Почему я не сел в этот автомобиль и не уехал вместе с героями?».