Текст книги "Они не мы (СИ)"

Автор книги: Григорий Грошев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Запись 26

Утро под Сферой всегда мрачное и безрадостное. Смог от выхлопов заводов и от машин не оставляет солнечному свету ни малейшего шанса. Если бы не маски, если бы не очки и комбинезоны, они бы сами ходили чёрные-чёрные. Дезактивация в шлюзе каждого здания – такая же привычная вещь, как утреннее мытьё. К нему привыкаешь. Но задумываются ли граждане о том, как важная эта рутинная процедура?

Шлюз открывается, а грязная жидкость стекает в решётку. Главред так и стоит с поднятыми руками, как будто ему приказали сдаваться. Никого. Можно неспешно снять маску и комбинезон. У него – отдельный вход в собственный кабинет. Своя квартира. У него – отличная репутация и перспективы. Почему все хотят, чтобы он расстался с этими нехитрыми привилегиями самым бесславным образом?

– Что сегодня? – спрашивает Алекс, заходя в редакцию. В последние дни ему всё труднее работать так, как это было раньше. Противно смотреть на физиономии членов своей команды. Физиономии членов! Этот каламбур почему-то веселит Главреда, и он хихикает.

– Читаю сводку, – отвечает Даниил-136, глядя на него с лёгким недоумением. Он должен читать свежую информацию от Полиции. Иногда он запрашивает дополнительные данные, чтобы разнообразить статью. Его задача – искать новости, которые можно опубликовать в «Истине». – Вот смотрите, шеф. Какая-то старушка свела счёты с жизнью. Никогда этого выражения не понимал. Какие могут быть счёты с жизнью?

– Угу, – рассеянно кивает Алекс. – Эта новость не годится. Дальше.

– Нет, шеф, я ещё не закончил, – надул губы Даниил. – Ну, по большому счёту, какой счёт кому-то может предъявить жизнь? Уж извините за тавтологию. Смерть, что ли? Так это, по идее, она его предъявляет.

– Хватит, Даник, – просит Галина и улыбается. – Видишь, шеф сегодня не в духе. Расскажи ему какую-нибудь другую новость.

– Да, – кивает Главред. – Есть такое. Эти события… Так и крутятся вокруг меня. Так и кружатся. Ещё ты про свои счёты…

– Нет, в принципе, это выход, – не унимается Даниил. – Допустим, живёт-живёт мужчина, лет 40. Всего в жизни добился. Но семьи нет, детей нет. В карьере ничего нового. И он по сути ничего нового сказать не сможет. Почему бы ему не свести счёты, а? Может, кто-то помоложе, поудачливее хочет…

– Замолчи! – закричал Алекс и хлопнул кулаком по столу. – Что за… Субординация! Я сказал – следующая новость! Ещё сводки есть?

– Ничего, – надул губы Даниил пуще прежнего. – Остальное – так, мрак и пустота. Или вот ещё выражение есть. По большому счёту. Почему по большому? Типа, сходил по большому, я вот…

Алекс идёт в свой кабинет с отдельным входом и закрывает перегородку. Пусть Даниил упражняется в своём красноречии перед Галиной или в гордом одиночестве. Да уж, этот выскочка его утомил, но… Что он знает о жизни? Он не был в Пустоши, где можно дышать свежим воздухом без маски. Он не был во Дворце, где огромный бассейн воды. Ничего, пусть себе выделывается. Совсем чуть-чуть – и заживём.

Главред открывает лэптоп, чтобы написать какую-нибудь заметку. Но – мысли как назло не лезут в голову. Стремятся в обратном направлении. Пустота. Нет времени хуже, чем перемены. Он снова возвращается к Даниилу. Конечно, ему понятно, о ком идёт речь. О нём – Алексе, которому-де пора свести счёты с жизнью

Даниил – никчёмный выскочка. Подумать только, все его устремления начинаются и заканчиваются креслом Главного редактора. А кем мечтал стать сам Алекс в его возрасте? Хороший вопрос. Дневников он не вёл… Наверно, мечтал о большой семье, об отмене талонов и о какой-то ещё ерунде.

А сейчас – он мечтает жить во Дворце. Нет времени хуже, чем перемены. Ты с трудом понимаешь, что будет дальше – лучше или хуже. Неужели в 40 лет человеку пора думать о счётах с жизнью? Ведь всё только начинается! Дальше будет Дворец, и фрукты, и вода…

«Граждане не должны предаваться унынию. Это не просто грех, это – преступление. Ведь там, где печаль, начинаются мысли о добровольном уходе из жизни. Нельзя допускать подобного, и даже сама мысль должна стать противной каждому. Я знаю, какие мысли одолевают некоторых граждан. И какие-то из них даже могут поделиться крамолой с окружающими.

Серость. Тяжкие труды. Недостаточное количество солнечного света и небольшой по продолжительности отдых. Но – подумайте: это не навсегда. Ведь у Главы есть план, и мы обязательно достигнем процветания. Уныние, тоска – это подготовка к злодеянию, ведь своей беспросветной глупостью мы заражаем окружающих.

И в отдельных квартирах, и в общежитиях граждане сталкиваются с одними и теми же проблемами. В этом мы едины. А потому уныние – это движение назад, это топтание на месте, самое бесполезное в мире занятие. Долой уныние! Мы справимся со всеми тяготами. Мы победим. Мы превозможем.

Когда я вновь, спустя десятилетия, оказался за Сферой, я испытал страх. Ужас, ведь война, такая далёкая и близкая, снова цепко схватила меня за руку. Я увидел солдат, которые каждый день сражаются с невидимым врагом. Бесстрашных офицеров, отдающих приказы.

И только одно придавало мне сил – общество. Наше единство. Та цель, ради которой мы все существуем. И цель эта – наше Государство, по сравнению с которым каждый из нас – ничто. Долой трусость, долой уныние!»

Александр внимательно перечитывает свою заметку, делая ещё более позитивной и плакатной. Подходит ли это для речи Главы? И вообще трудно ли им быть, если мысли в твою голову вкладывают опытнейшие мастера слова? Главред ловит себя на мысли, что никогда не задумывался: а чем собственно живёт Глава?

Одним секретом меньше. Он не проводит часы и дни, слагая свои пламенные речи и придумывая искромётные шутки. Для этого у него есть как минимум один человек. А что, если кто-нибудь ещё и книги за него пишет? Значит, у Главы много свободного времени. Чем же он занимается?

Надевает неприметную маску, комбинезон и бродит по Сфере? Посещает заводы, где лично проверяет качество выполненного труда? Следит за нормой? Бывает ли он за Сферой, у военных? Все эти вопросы так увлекают Главреда, что голова идёт кругом. Если он теперь близкий к Нему человек, можно задать ему любые вопросы? Много чего узнать.

Он внимательно смотрит по сторонам. Идёт к сейфу и кладёт туда свой основной ноутбук. Пьёт стакан воды, выжидает. Задумчиво бродит по кабинету. А потом – достаёт из сейфа второй ноутбук, словно решил вернуться к работе. Но нет. Это – для личного. Для его крамольных мыслей, по сравнению с которыми самоубийство – так, мелочь.

«Я впервые задумался о том, кто есть Глава. Что есть Глава. Когда он появился на свет, в какой школе учился и кто были его родители. Самое смешное, что информации по этому поводу не найти ни в одном учебнике. Даже в самой красивой и хвалебной статье эти темы не затрагиваются. Почему?

И тогда одна мысль пронзила мою голову. Это было так больно, словно сын снова умер. А что если Глава – человек? Что если он такой же, как я, как ты, как она? Никто не видел его лица. Скорее всего… Что если он – всего лишь фигура, окружённая злыми и алчными людьми?»

Главред яростно удалил напечатанные строчки и обернулся. Ведь он забыл об осторожности, а значит – кто-нибудь может и прочитать крамольные мысли. Куратор. Это жирное недоразумение, у которого килограммы сахара. Нет, вряд ли: ленивый и бесхитростный, он тратит немного времени на свою работу.

Даниил! Эта пародия на журналиста… А что если он следит за ним? Что если он способен написать на него донос? Нужно держаться, держаться… Стать образцом и в работе, и в личной жизни. Не делать вообще ничего такого, что может навредить его карьере. А ещё… Послать ко всем чертям Виктора с его мечтами о переменах. Всё, хватит! Навоевался. Время пожить для себя.

Он снова проделывает комбинацию с ноутбуками. Только на этот раз выходит к своим подчинённым и неспешно разговаривает с ними. С каждым. Делает вид, что самым тщательным образом интересуется всеми вопросами «Истины». Многие удивлены. Галина улыбается ему, поправляет белую чёлку и грудь. Очень красивая девушка – её со временем можно будет забрать с собой, во Дворец. Хотя… Там таких красавиц немало.

Потом Главред возвращается в свой кабинет, достаёт рабочий лэптоп. Главное – не перепутать их. Иначе быть беде. Перечитывает заметку о том, как нужно бороться с унынием. Блестяще! Великолепно! Написано так здорово, что никаких сомнений не остаётся: работал профессионал.

«Как только я стану приближённым, сразу расскажу Ему, кто такой Куратор. Может, он найдёт на его место достойного гражданина. Идейного», – думает Алекс и отправляет свою заметку на вёрстку. Пятница заканчивается. Ещё несколько дней, или недель, или месяцев – и он займёт своё место на этом празднике жизни, и успеет насладиться им – сполна.

Запись 27

– То есть, мы идём наудачу? – спросил потрясённый Владимир. – Ты не уверен, что там будет Александр?

– Нет, – подтвердил Виктор. – На сто процентов – нет. Но… Знаешь, есть такое слово – интуиция.

– Конечно, знаю! – вспылил Влад. – Я, знаешь ли, не в пробирке рос. Знал бы ты, сколько новых слов там, за Клеткой…

Они брели по тёмному, сырому коридору, на потолке которого образовались белые наросты. Виктор освещал путь слабым-слабым фонариком, для работы которого приходилось крутить ручку. Но даже в слабых лучах электричества просторы поражали. Тоннелю не было конца. Он простирался на километры. Сначала ему было страшно: оказаться в таком коварном месте, которому сотни лет! А вдруг оно рухнет?

Потом страх, изнутри хватающий за внутренности, сменился азартом. Вот-вот они придут туда, откуда он сбежал много лет назад. Сфера. За пазухой Влад держал армейский нож в кожаном чехле. Аксессуар сделали лисицы и подарили в знак уважения. А на самом деле – банально из чувства страха. Феликс говорил, что племя лисиц называло его мудрёно – «убивающий взглядом».

– Сколько ты шёл? – спросил Герой.

– Час, – ответил Виктор. – Или два. Время за разговорами пройдёт незаметно.

– А если мы не будем тратить силы на болтовню, то быстрее дойти сможем, – отрезал Влад. Ему не нравился Поэт – и он сам не мог понять почему. Просто не нравился.

– Как скажешь, – кивнул Виктор и, казалось, прибавил шаг. – Ты ведь помнишь, какой он… Воздух под Сферой?

От одного воспоминания Владимир сразу же сморщился. Неужели ему придётся дышать этой гадостью? Кислая, прогорклая кислородная смесь, от которой зубы желтеют, а к горлу подступает комок. Сколько лет он дышал этим средством для уничтожения насекомых? У свободы тоже был недостаток: жарким летом летающие животные, казалось, собираются его сожрать.

К счастью, у Феликса на этот счёт ещё с весны заготовлены специальные мази. Провёл несколько полосок – и всё, нет насекомых. Правда, желание жить от жуткого запаха тоже несколько уменьшается. Но это лучше, чем поедание заживо москитами. А Поэт тем временем не унимался.

– Фильтр в твоей маске может быть слишком старым, – сказал он доверительно. – Они, знаешь ли, портятся от времени. Я спрятал там, на выходе, несколько штук. Надеюсь, никто не нашёл. Никто не забрал эти фильтры.

Владимир отвык от темноты, спёртого воздуха и замкнутости. Там, в лесу на холме – места столько, что перестаёшь это ценить. Как они живут здесь, в узких маленьких клетушках? Не все, конечно. Но он, Владимир, до армии не знал достатка. Его семья ютилась в маленькой комнате в общаге. Всё по расписанию! И туалет, и душ, и энергочай.

Армия должна была стать шансом. Его научили многому: мыть и зашивать раны, лечить самые простые заболевания, ставить капельницы. Разному научили. Но в казарме не лучше, чем в общаге, и даже хуже. Кормили, конечно, неплохо, но кусок в горло не лезет, когда страшно. Жить вне Сферы поначалу тяжело. «За Клеткой!» – поправил сам себя Владимир.

– Повезло! – сказал Поэт. – Фильтры на месте. На, установи себе.

Воздух в Метро был терпимым, но совсем не таким, как на свободе. Владимир машинально оттянул назад шлейки маски, закрыл глаза и рот. Натянул её на голову, шумно выдохнул. Сколько лет он обходился без этого предмета! Но руки по-прежнему помнят, как им пользоваться. Поэт выключил свой фонарь, взял Влада за руку и повёл его вперёд.

Здесь, в Метро, постоянно бурлит жизнь. По какому-то странному, древнему обычаю законы Сферы притупляются. Полиция смотрит на теневую торговлю и прочие вольности спустя рукава. Вот и сейчас, бредя в темноте, Владимир слышит шорохи. Приглушённые голоса. Вдали, в одной из частей Метро и вовсе никто не прячется: отсюда видны огни, зажжённые в бочках, и людей вокруг них.

Но Поэт ведёт его в совершенно другое место. Он ориентируется в темноте, будто крыса. Владимир видел этих юрких зверьков: иногда они селятся в хижинах, и тогда свободные люди приходят в ужас. Говорят, всего две крысы способны оставить без еды целую семью. Феликс готовил против них хитрое зелье, которое зверьки с удовольствием съедали, но после – уже никогда не просыпались.

«Просто приду и скажу им, что Сопротивление – это не моё, это не для меня, – думает Александр. – Пусть они там сами сидят, на своей горе. Мне и здесь неплохо. Слова их – чушь какая-то».

Алекс смотрит по сторонам. Густой смог ему – как помощник. Карта, данная Виктором, заучена наизусть. Метро – лабиринт, построенный древними, чтобы спрятаться от Сферы. Уйти на дно, где на тебя не давит Купол. Алекс спускается в Метро, проворно скользит мимо патруля. Те делают вид, что не заметили Главреда. Может, так оно и есть. Алекс уходит влево и дальше считает повороты, погружаясь всё глубже и глубже в бетонное тело подземки.

Отыскать ту самую комнату во второй раз оказалось сложнее. Александр входит в неё и тщательно закрывает за собой дверь. Включает фонарь и начинает осматривать помещение. Здесь только два человека, и встрече с ними он не рад. Виктор, которого он узнает в любой маске, и тот самый мрачный воин, которого он видел лишь однажды.

«Если это Сопротивление – то оно бесполезно», – думает Главред, но вслух ничего не говорит.

– Сегодня у нас большое событие, – торжественно произнёс Поэт. – В наших рядах – пополнение. Это достойный и мужественный человек, который в бою с системой лишился самых близких. Смелый боец, не признающий масок. Комитет сопротивления приветствует тебя.

– Благодарю на добром слове, – говорит Алекс. – Но…

– Настали трудные времена, – продолжил Виктор, словно не слышал своего собеседника. – Нам нужно мобилизоваться. Внедрить разведчиков и диверсантов на важнейшие объекты. Ведь надежды на мирную, бескровную революцию всё меньше.

– Поэт! – в ужасе произносит Владимир. – Ты зачем всё это говоришь? Быть может, Александр – это шпион? Диверсант?

– Я за него поручился, Виктор, – отвечает Поэт. – И мы можем доверять ему. Давай просто расскажем ему, в какой заднице сидит Сфера. Он же ничего не знает. Слушай сюда, Александр. Наш Купол создали древние, чтобы защититься от гибели. Много столетий назад. Наши предки разбомбили землю, всколыхнули стихию. Чтобы тебе всё это объяснить, придётся начисто изменить представление о жизни. Прими как данность. И Сфера справилась. Всё, что было внутри, выжило. А снаружи – нет. Или не совсем.

– Но прошли столетия, – неожиданно для себя вскричал Владимир. – Власть узурпировали тщеславные люди, которым дела нет до общества. Нет никакого смысла оставаться внутри Сферы. Мать-природа полностью возродилась. Мы… Мы могли бы просто уйти туда, на гору. И дальше, дальше. Но как быть с этими несчастными?

– Да! – перебивает Поэт. – Как быть с несколькими миллионами наших сограждан? Они живут в ужасных условиях. Только мы способны освободить их. Феликс не хочет уничтожать Сферу. Ведь здесь есть технологии, орудия труда. Клетка ещё сослужит нам службу, но необходимо её вскрыть. Ты ведь с нами, Александр?

«Рано утром раздался звонок. Мне не спалось, как это часто бывает в последнее время. Я захлопнул лэптоп и спрятал его в стол. Потом бросился к шкафу, нацепил на себя комбинезон и подбежал к двери. На пороге стоял Швак: высокий, крепкий. Совсем один. Это меня излишне расслабило. Быть может, я даже был рад визиту этого гражданина?

– Собирайтесь, – приказал инспектор. – Вы арестованы.

– Позвольте осведомиться, – замахал я руками. – Мне даже не удалось выпить энергочай! В чём же я обвиняюсь?

– В похищении и убийстве.

Тон Швака был настолько безапелляционным, что я даже опешил. Каких угодно грехов за собой мог представить, но такого! Сегодня глаза полицейского были совершенно пустыми. В них не отражалось ничего. Бездна, заглянув в которую у меня закружилась голова.

– Но позвольте… Какие у вас доказательства? – пытался спорить с ним.

– Я видел тебя у Метро, Александр. Вчера ночью. Я следил за тобой. Ты шёл по катакомбам так, словно гуляешь по парку! Даже я заблудился… Полагаю, что именно там, в этих бесконечных лабиринтах, мы найдём кости Виктора. Что такое доказательства? Самое главное – признание вины. Это значит – раскаяние. Это значит – что цель правосудия достигнута.

– Но это же абсурд! – взмолился я, и тогда впервые столкнулся с безжалостным правосудием. Швак просто ударил меня кулаком по лицу, защёлкнул цепные наручи и повёл вниз. Маску он надел на меня совершенно неправильно: видеть я мог только левым глазом, да и то чуть-чуть. Дышать было тяжело, от напряжения весь покрылся испариной. Из разбитого носа текла кровь.

К счастью, на лестнице никого не оказалось. Какой позор – быть задержанным вот так, среди бела дня. Мощь инспектора меня впечатлила. Он буквально нёс меня – я почти не касался земли ногами! Нас ожидал черный автобус, похожий на тот транспорт, который недавно вёз меня во Дворец.

В полицейское управление мы попали с нижнего уровня. Здесь, под Сферой – самая совершенная система катакомб. В каждое здание ведёт два, а то и три хода, с разной высоты. Небрежно вытащив меня из автобуса, Швак поставил меня на ноги и повёл к лифтам. Его могучая рука лежала на моём правом плече, корректируя направление. Комната для допросов.

– Прошу прощения, – когда меня усадили на табурет, мне наконец удалось достучаться до полицейского. – Что происходит?

– Прежде чем мы начнём… Ты, наверно, пытаешься понять, где прокололся, как я смог раскусить твой план и раскрыть это дело. Всё просто. Интеллект. Это то, что есть у меня и чего нет у тебя. С Виктором у тебя были давние счёты. Какие – не знаю, может, он популярнее. Вас, писак, не разберёшь. Ты сманил его в метро, там и задушил. Почему задушил? Да потому что у тебя дома ни ножа нет, ни хорошей дубины. Зато – всякие нитки есть. Фенечки. Вам, писакам, такое нравится. Знаешь, что тебя выдало? Чувство вины. Ты к матери пришёл Виктора, и талонов ей всучил. Думал, мы не узнаем? А теперь ты ходишь в метро, чтобы проведать труп, но… Впрочем, тело мы уже нашли. А теперь я – весь внимание, – улыбнулся Швак, но вышло у него это неубедительно.

В этот момент мне хотелось засмеяться, но спазм поразил мышцы лица. Мне ведь ясно, что Виктора никто не убил. Они просто не смогли обнаружить его, а потому заподозрили убийство. И этот невежа всерьёз подозревает меня? Ну, коли так, то песенка спета. Даже если я буду упираться… Даже если продержусь день или два… В конце концов, я во всём сознаюсь, лишь бы прекратились пытки. О методах Полиции всем известно.

Они вырывают ногти. Ещё – зубы. Вообще им как-то странно нравится лишать человека выступающих частей тела. Так, стоп, этой части тоже? Которая выступает не всегда? В конце концов, если во всём «признаться», можно попасть на каторгу. А не в камеру переработки. Тягостное чувство заволокло душу, и это сразу подметил Швак.

Только чудо может меня спасти. Может, выхватить дубину и ударить его? Бежать в метро, а там – в Пустоши. Попроситься добровольцем в армию. Заговаривать ему зубы, бесконечно долго… Меня спасёт чудо, или…

– Разрешите сделать звонок в Редакцию. Сегодня пятница, знаете ли. Один звонок, и я сразу во всём признаюсь. Обещаю.

– Ну конечно, мы ведь не звери, – инспектор протянул мне кнопочный телефон. Бьюсь об заклад, что нужных цифр он не знает. Я набираю их по памяти. Но совсем не те цифры, которые могли бы соединить меня с местом работы.

Гудки, долгие гудки. Настолько длинные, что я едва не отчаялся. На том конце провода раздался бархатный голос Крокса, нисколько не удивленный. Словно он ждал моего звонка.

– Магистр, искренне прошу прощения за этот звонок, – мой голос дрожал. – Это Александр. Ваш кандидат.

– Говорите, – Крокс, как всегда, предельно конкретный.

– Меня задержали. По какому-то нелепому обвинению.

– Кто? – осведомился магистр.

– Инспектор Швак.

Тишина, молчание длилось несколько секунд. А затем… Затем в трубке раздались гудки. Полицейский глядел на меня с той же самодовольной улыбкой. Я догадался, что он не понял, кому я позвонил и зачем. На меня нахлынуло отчаяние и апатия. Неужели Крокс так быстро открестился от меня, хотя заверял в своём восхищении? Неужели он не поможет разобраться в этом деле?

– Совершенно стандартная процедура… – протянул Швак. – Сейчас я предложу тебе, Александр, написать признание. Не только в убийстве Виктора, разумеется. Пиши всё, что общество должно знать о тебе. С кем ты ел. С кем ты спал. Кого в редакции за задницу лапал. Не только про женщин, Алесандр. Про парней тоже пиши.

– Про парней?! – возмутился я. – Мне только женщины нравятся.

– Да будет тебе известно… – поучительным голосом произнёс инспектор. – Редкий писатель знает, как пользоваться по назначению своей задницей.

– Я не такой!

– Пиши, пиши, – кивнул Швак. – Ориентация твоя не может быть обычной.

В тоне полицейского было столько патетики, что мне захотелось взять у него интервью. Сделать фото на память. Так вот, как они раскрывают преступления! Ни дать, ни взять – профессионалы.

– О любых кражах пиши, – продолжал Крокс. – С кем ты на работе спишь, чтобы, значит, секретарю или журналистке больше часов нарисовать в табеле. Где алкоголь покупаешь. Сколько раз в день думаешь о том, что неплохо бы о Главе плохо написать. О своих стихах. Может, о мужиках нет-нет, да и подумаешь. Понятно?

– Да, – ответил я. – Ну, про алкоголь, инспектор, Вы и сами можете написать. А на работе ни с кем не сплю. Честно. И про мужиков тоже не думаю.

– Ты меня не обманешь, – улыбнулся Швак. – У тебя есть тридцать минут. Потом мы начнём дознание.

Степенно и неспешно инспектор встал из-за стола. Вытянул руки и хрустнул костяшками пальцев. Затем он начал раскладывать перед собой богатый арсенал инструментов дознания. Длинные иглы. Острые звёздочки. Кусачки и плоскогубцы. Телескопические дубинки. Какие-то электрические приспособления, о назначении которых можно только догадываться.

– Пиши-пиши, – сказал он почти ласково. – Тебе скидка выйдет.

Я взял ручку и начал заполнять шапку. Указал свою фамилию и имя, должность. Место проживания. «Чистосердечное признание». И тут озадачился. В чём, по сути, мне признаваться? О чём рассказать? Мне есть, что скрывать. Очень даже много всего. О чём же написать? О том, как начал вести дневник, что строжайше запрещено? Что похитил в редакции ноутбук и карты памяти? Познакомился с Сопротивлением? Участвовал в нелегальных собраниях?

Думая обо всех этих эпизодах, я так и застыл с ручкой наперевес. За такое меня не просто уничтожат – само имя вычеркнут отовсюду. Заставят забыть тех, кто меня знал. Но Крокс, казалось, ничуть не озадачен тем, что моё «признание» не продвигается вперёд. Он улыбался, предвкушая пытки. Несколько минут прошло в молчании, но затем – дверь резко распахнулась.

– Что? – ярости инспектора не было предела. – Да как вы смеете? Там же табло горит: идёт дознание!

Стражи, коих было не меньше пяти человек, ринулись к инспектору. Двое повисли на могучих плечах полицейского. Он смахнул их, словно детей. Третий, не столь решительный, нанёс короткий удар электродубинкой. Потом ещё один. Только с пятого или шестого разряда Швак, наконец, рухнул. Столь же быстро, как и вошли, они вынесли инспектора из кабинета.

Один из стражников подошёл ко мне и сказал хриплым голосом, положив руку на плечо:

– Магистр просит извинений за доставленные неудобства. Его приказ по-прежнему в силе. Вы не передумали?

– Никак нет! – на армейский манер ответил я.

– Сейчас вам выпишут пропуск на выход. Хорошего дня».