Текст книги "Феодал. Федерал. Фрондер. Форпост"

Автор книги: Григорий Волчек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Передовик частной торговли

В конце января президент подписал очередной революционный указ – «О свободе торговли». Каждый пункт этого указа бил в точку. Первый предоставлял предприятиям и гражданам право вести торгово-закупочную деятельность за наличный расчет и без специальных разрешений по всем товарам, кроме оружия, боеприпасов, взрывчатки, ядохимикатов, радиоактивных веществ, наркотиков и лекарств. Второй освобождал от таможенных пошлин товары, ввозимые гражданами на территорию России, и эти самые граждане, именуемые «челноками», в одночасье стали главными действующими лицами экспортного рынка. Третий дал старт «малой приватизации», установив двухнедельный срок для продажи имущества предприятий торговли и общепита, ранее находившихся в аренде. Четвертый легализовал торговлю с рук, лотков и машин в любых местах, кроме дорог, станций метро и территорий близ государственных учреждений. Пятый и восьмой пункты указа усиливали роль местных органов власти в организации торговли. Шестой вводил прогрессивное налогообложение для торговых предприятий, работающих более чем с пятидесятипроцентной рентабельностью (этот пункт я интерпретировал по-своему – таких магазинов не должно быть вообще).

В отличие от указа «О либерализации цен», январский документ не «мариновался» месяц, а вступил в силу немедленно, и дал взрывной эффект, который коснулся и лично меня – я понял, что могу понемногу освобождаться от тяжелейшей работы «ресурсного диспетчера», съедавшей огромное количество времени, сил и нервов. Мы со Стрельниковым составили перечень стратегических товаров-стабилизаторов (зерно, мука, хлеб, хлебопродукты, крупы, молоко, растительное и животное масло, мясные и рыбные консервы, сахар, яйца, картофель, водка, табак) и контролировали их распределение в прежнем режиме, то есть, ежедневно и жестко. Остальными товарными группами Стрельников занимался самостоятельно.

В правоте этого решения я убедился, когда увидел возле одной из трамвайных остановок в центре города киоск, торгующий свежими фруктами и овощами. Раньше такого чуда – фруктов посреди зимы – в Прикамье не было никогда. Я остановил машину, показал киоскерше удостоверение и попросил ее передать хозяину киоска вызов на губернаторский ковер. Мол, хозяину полагается вымпел как передовику частной торговли. Для убедительности я купил по два килограмма яблок, апельсинов и бананов. На следующий день ко мне пришел смущенный хозяин киоска, которого мы со Стрельниковым детально допросили на предмет, откуда в Прикамье в феврале взялись свежие фрукты. Оказалось, что из Турции, Греции и Израиля. Главной проблемой торговец назвал трудности с хранением груза – хладокомбинат отказал в складском помещении. Я поручил Стрельникову вздрючить директора хладокомбината и вместо вымпела вручил пионеру частного плодоовощного рынка допуск на участие в ежемесячных тендерах на поставку в область зерна и сахара.

Политзеки со Скальной

После одного из заседаний областного штаба, который я вновь перевел на нормальный еженедельный цикл, генерал Шебалин задержался.

– Михаил Георгиевич, из МВД получено указание – 14 февраля выпустить на свободу всех политзаключенных из колонии «Скальная-35». Основание – указ президента о помиловании.

– Честно говоря, я думал, что всех политзеков давно уже отпустили.

– Да, процесс начался еще пять лет назад, когда Сахаров вернулся из ссылки. Основной контингент освободили в позапрошлом году, потом выпускали небольшими партиями по мере опротестования приговоров. Процесс сильно ускорился, когда Семен Королев возглавил Комитет по правам человека Верховного совета РСФСР. Семен в свое время на этой же зоне сидел.

– Знаю, я с Королевым встречался в журналистскую бытность. Сколько зеков осталось на Скальной?

– Одиннадцать. Это «политики», которым в довесок дали серьезные уголовные статьи – незаконный переход границы, контрабанда, торговля оружием и наркотиками, оказание сопротивления сотрудникам милиции.

– Это последние политзеки в России?

– Да, самые что ни на есть последние из могикан.

– Значит, назревает символическое событие. Поэтому будем все делать красиво и основательно.

Сказано-сделано. На объект привезли прессу, пригласили местных жителей из близлежащего шахтерского поселка Центральный, у ворот зоны устроили небольшой митинг. Несмотря на собачий холод и пронизывающий ветер, народу собралось много. Стоя под транспарантом «Свобода – высшая ценность», я от имени власти извинился перед неправедно осужденными, пожелал им успешного возвращения домой, радостной встречи на родной земле и скорейшей психологической и профессиональной реабилитации. Еще я сказал, что не 21 августа и не 21 декабря, а именно сегодня прекратил свое существование Советский Союз как тоталитарный монстр. Завершил я свою короткую речь утверждением, что в России больше никогда не будет политзаключенных.

Потом я передал слово освобожденным. Новоотпущенные, попавшие из огня в полымя и не ожидавшие такой помпы, инстинктивно попятились от предложенного микрофона. Потом один из них, откашлявшись, срывающимся голосом произнес: «Мы долго ждали этого дня, мы верили в то, что справедливость восторжествует, мы благодарны всем…», а потом всхлипнул и отвернулся. Женщины в толпе заплакали. Я понял, что говорить больше не о чем, и на пару с главой Всесвятского района вручил бывшим зекам цветы, конверты с деньгами (по три тысячи рублей каждому), полновесные продуктовые пайки в солдатских рюкзаках и красивые немецкие джемперы. Потом зеки сели в туристический «Икарус» и в сопровождении машины ГАИ поехали в областной центр с тем расчетом, чтобы успеть на вечерний поезд в Москву. Я помахал вслед автобусу рукой, а Шебалин, до этого момента державшийся подчеркнуто нейтрально, отдал честь. Немного поговорив с пришедшими на митинг шахтерами о житье-бытье (житье у них было тяжелым – закрывалась очередная шахта), мы вместе с генералом и местным главой пошли отогреваться в кабинет начальника колонии. Выпив водки, генерал неожиданно обратился ко мне запанибрата:

– Вот скажи, Георгиевич, что теперь делать с этой зоной? Зеков-то ведь не осталось. В МВД говорят – закрывай, передавай лесникам или угольщикам, а «Кизнеруглю» она на дух не нужна, да и леса вокруг немного осталось. Жалко колонию – образцовый объект, муха отсюда вылететь не могла.

– Твой образцовый объект я забираю на областной баланс. Привлечем историков и правозащитников и сделаем здесь музей политических репрессий. Сохраним всю инфраструктуру, а надзиратели переквалифицируются в экскурсоводов. А ежели ситуация в стране кардинально переменится, и коммунисты снова власть возьмут, они легко музей обратно в политзону перепрофилируют, и персонал заодно.

– Тогда, губернатор, ты на этой зоне будешь самым почетным зеком. Будешь сидеть комфортно, обещаю.

– Спасибо на добром слове, генерал. Давай выпьем за то, чтобы этот прогноз не реализовался.

Голодные милиционеры

Со Скальной мы с Шебалиным возвращались на одной машине. В пути генерал говорил о том, что область захлестнула волна преступности. Острейшие материальные проблемы, дефицит товаров, начавшееся имущественное расслоение сделали свое дело. Например, количество квартирных краж выросло в разы – домушники охотились не только за дорогой импортной аудиовидеотехникой, но и не гнушались выгребать запасы продовольствия из кухонных шкафов и холодильников. Мелкие уличные грабители теперь не только срывали шапки с прохожих (это в Прикамье всегда было «классическим» зимним преступлением), но и могли раздеть человека до нижнего белья. Массовым стал угон автомобилей и с открытых стоянок, и из гаражей. На междугородних автотрассах, проходящих через Прикамье, появилось сразу несколько банд «перехватчиков», грабящих дальнобойные фуры. Из суверенных среднеазиатских республик через регион пошел мощный наркотранзит, окрепли этнические преступные группировки.

– Что будем делать, генерал? Сдаваться нельзя.

– Нельзя. Путь один – усиливать профилактику правонарушений, повышать сознательность населения и нормально финансировать милицию, в первую очередь, службу участковых и оперативные подразделения. С транспортом вы более-менее помогли, теперь нужна связь, аппаратура слежения и наружного наблюдения. Хорошо было бы внедрить систему «Папильон» – она моментально фиксирует пальчики, сличает их и выдает информацию по всей базе данных. Еще надо вневедомственную охрану раскрутить как следует, чтобы частные квартиры под охрану брала. Дать бы вневедомственникам немного денег на обзаведение, а потом они на хозрасчет перейдут, да еще и прибыль давать станут. Для профилактики преступности есть у нас задумка создать свою газету и телерадиокомпанию с правоохранительным уклоном. Надеюсь, как журналист вы нас поддержите.

– Поддержу. Что по наркотикам?

– Отдел надо создавать специальный, выделять из угрозыска. Москва не возражает, но денег пока не дает. А гроши нужны приличные.

– Деньги найдем. Как будем дальнобойщиков защищать?

– Тут чисто оперативными методами надо действовать – гонять подставные фуры, засады устраивать.

– Действуй.

– А вообще, хорошо было бы спецоперацию провести – нагнать несколько тысяч оперов из соседних регионов и прошерстить преступный мир за пару-тройку недель. Это здорово поможет сбить волну криминала – эффект будет долговременным, еще при Советской власти проверено.

– Так давай организуем.

– Нужна личная санкция министра. И, как минимум, месяца два на подготовку. И полная конфиденциальность.

– Поедем к Елину вместе. Думаю, договоримся.

– Еще текущая проблема имеется, горячая – нечем зарплату платить. Уже на две недели задержка, а министерство все завтраками кормит. Я народ как могу, успокаиваю: сам, говорю, без копейки сижу (я порядок завел, что среди всего личного состава УВД зарплату получаю в последнюю очередь). Но долго мы так не протянем. Голодный милиционер – это опасно.

– Сколько надо?

– Шесть миллионов. Когда деньги придут из Москвы, я сразу же отдам, в тот же день.

– Бери. И в дальнейшем обращайся без стеснения. Ставлю потребности милиции в разряд главных приоритетов. Без этого не выживем.

Глас народа

Сняв с себя основные диспетчерские функции и высвободив тем самым большое количество времени, я решил сделать две важные вещи – «вернуться в семью» и начать интенсивно, не менее одного раза в неделю, ездить по области. Теперь я ночевал исключительно дома, по воскресеньям не ходил на работу и вновь с большим удовольствием вернулся к исполнению своих супружеских обязанностей, впервые за последние месяцы заслужив комплимент от Эли: «Я думала, что ты от этой чертовой работы стал импотентом, а ты, оказывается, еще ничего».

Поездки по территориям я планировал так, чтобы за один день посетить два района – из Прикамска выезжал в пять-шесть часов утра, возвращался за полночь. Правда, Кизнеру и Осинникам пришлось посвятить по полному дню – там я спускался в угольную шахту и калийный рудник. Принимали везде радушно, но буквально забрасывали вопросами. Доминировала тема нехватки бюджетного финансирования, поэтому я стал брать с собой в поездки Пирожкова. Какие-то текущие проблемы мы решали на месте, какие-то откладывали на потом, но зачастую просто разводили руками и предлагали потерпеть до лучших времен.

Эти поездки были хоть и хлопотны, но очень полезны – позволяли чувствовать пульс жизни. С этой же целью я восстановил практику личного приема граждан. Под это дело Некипелов оборудовал специальную приемную с большим «предбанником» – накопителем и отдельным входом с улицы. Раз в неделю я нес там четырехчасовую вахту. Этот же порядок был обязателен и для всех моих заместителей и руководителей подразделений администрации и областных учреждений.

Народ шел на прием косяками. Темы разнообразием не отличались – жилье, зарплата, пенсии, пособия. Дефицит квадратных метров и скудость личных бюджетов – эти главные беды прикамцев (да и россиян в целом) – дополнялись спецификой региона, исторически лидирующего по плотности лагерного населения. Жалобы на небрежное следствие, неправедный суд и плохие условия в местах лишения свободы составляли до четверти всех обращений граждан.

Поток ходатаев, страдающих от житейского дискомфорта, несправедливости бытия и произвола власти, отнимал у меня массу сил. Бедность, неустроенность, изможденность и издерганность людей, приходивших на прием «последней надежды», заряжали отрицательной энергией. И, тем не менее, эту часть своей работы я считал необходимой – глас народа не позволял расслабиться и почивать на лаврах, посылая совершенно четкий и внятный импульс: наши успехи – локальны и условны, наши проблемы – огромны и всеобъемлющи. И поэтому – работать, работать и работать! И еще работать. И еще.

Рок по радио

С первого же «выхода в народ» я понял, что люди очень смутно представляют себе новое лицо областной власти и одновременно избавился от заблуждения, что губернатору-журналисту не нужен помощник по связям с общественностью. Поэтому я ввел соответствующую ставку в аппарате администрации и быстро заполнил вакансию, приняв на работу Фиму Шафрана.

Фиме недавно исполнилось 23 года, но, несмотря на столь юный возраст, парень был очень толковый и достаточно опытный. Несколько лет назад, еще работая в «Вечерке», я нашел его в стенах родного экономфака и взял без отрыва от учебы корреспондентом-стажером в отдел экономики и организации социалистического соревнования. Потом Фима перешел вслед за мной в «Прикамские вести» и быстро вырос там до большого человека – члена редколлегии, редактора экономического раздела. Кайгородов не хотел отпускать ценного кадра, но я втолковал Вите, что генерирование кадров для власти – миссия важная, почетная, и ведущая не к обескровливанию газеты, а, наоборот, к ее процветанию, обеспеченному влиятельными лоббистами.

Фима рьяно взялся за работу и быстро поссорился с Пирожковым (на заседании областного штаба Фима «как дипломированный экономист» изложил свое видение организации бюджетного процесса в Прикамье). Получил от меня втык и публично, и приватно, критику воспринял правильно, и больше в чужой огород не лез, благо пиаровских дел у него хватало выше крыши. Кроме того, я категорически запретил сверхактивному Фиме вмешиваться в редакционную политику СМИ: «Твоя задача – насытить журналистов качественной информацией о деятельности областной исполнительной власти, а учить их правильно писать и говорить не надо. Меня никто не учил, и я никого учить не собираюсь».

Микроскопические паузы, которые начали у меня появляться в течение рабочего дня, я заполнял чтением газет. А я еще я поставил в кабинете радиоприемник и настроил его на волну местной FM-радиостанции, передававшей качественный рок. Эффективность работы сразу же выросла.

Женщины губернатора

В начале марта президент существенно скорректировал состав и структуру правительственной верхушки. Бутманис, бывший скорее раздражителем, нежели реформатором, ушел в тень, первым вице-премьером и одновременно министром финансов стал Гайдук (соответственно, Минфину вернулся статус отдельного министерства, к вящей радости Пирожкова), а вице-премьером по оперативным вопросам был назначен Майсурадзе. Должность главного государственного инспектора занял Юлий Бондарев, который, в отличие от Вахтанга Анзоровича, регионами не занимался, а боролся с коррупцией в высшем госаппарате. Так я стал «безнадзорным», а мое назначение – фактически бессрочным. Скажу честно – это меня нисколько не расстроило.

Восьмое марта мы отметили более-менее достойно, с аппаратным размахом. На здании администрации повесили большой плакат, в торжественной обстановке провели награждение передовых работниц. Как и под новый год, мы с Курбацким записали поздравление для прикамских женщин на ТВ, но, в отличие от новогоднего спича, этот ролик снимался и монтировался организованно, заблаговременно, без импровизаций и внезапных озарений. Правда, неугомонный Штейнберг снова проявил творческую инициативу, сняв телепередачу «Женщины губернатора», где засветил и маму, и Элю, и нескольких моих сотрудниц, включая Варю, Людмилу Григорьевну и Надежду Семеновну. За этот опус я сначала хотел закатить Бочкареву строгий выговор, но когда передачу стали хвалить все наперебой, включая папу, Сан Саныча, Шафрана и прочих тонких ценителей искусства, я смягчился.

Более того, я решил устроить своим сотрудницам сюрприз. Днем 7 марта управделами Некипелов в приказном порядке отправил сотрудниц аппарата в парикмахерские, а вечером в столовой администрации было организовано корпоративное мероприятие. Я объявил, что всем женщинам будет выплачена праздничная премия и произнес тост за лучшую половину обладминистрации. Затем блеснули красноречием замы, Пирожков спел фрагмент арии Герцога из «Риголетто», а Некипелов поднял бокал под стихи собственного сочинения: «Нам свыше женщина дана! Гуляй, огромная страна! За женщин наших пью до дна! За женщин тост: «Гип-гип-ура!».

Потом начались танцы. Плэй-лист составил я, исходя из своих вкусов и используя магнитофонные кассеты из личной коллекции. По закону жанра на три быстрых композиции звучала одна медленная. На первый медленный танец я пригласил Людмилу Григорьевну, на второй – Надежду Семеновну.

С Варей, которая выглядела шикарно, я решил не танцевать, дабы не провоцировать ненужные домыслы, но сексапильная секретарша, прилично выпив, сама проявила инициативу и пригласила меня на «белый танец».

Плавное покачивание под роскошную композицию Silent Lucidity группы Queensryche проходило внешне спокойно, но с элементами скрытого противоборства: я держал дистанцию, а Варя ее сокращала, я целомудренно держал девушку за талию, а Варя гладила меня по спине и пояснице, я рассказывал партнерше политические анекдоты, а она шептала, что я очень интересный мужчина, и она давно мечтает познакомиться со мной поближе. Я ответил, что наше более близкое знакомство может произойти только после моей отставки, и то чисто теоретически. Варя обиделась и до конца вечеринки меня игнорировала, полностью переключившись на Шафрана.

Земля и воля

Зима заканчивалась. Было ясно, что область перезимовала успешно. Теперь нужно было готовиться к посевной. Попов, которого я брал с собой в поездки по аграрным районам, был настроен мрачно. Я в сельском хозяйстве ничего не смыслил, но, тем не менее, понимал, что нашей нечерноземной области, находящейся в зоне рискованного земледелия, для поддержания минимального продовольственного баланса в смутное время реформ нужен какой-то мощный импульс. Одним из вариантов решения этой проблемы я видел массовую раздачу земли под частные фермы и садово-огородные участки. Попов был сторонником колхозной системы и крупных аграрных комплексов, но признавал, что без развития огородничества и фермерства полноценного рынка сельхозпродукции не создашь.

Мне составили областную сводку по заявкам на приобретение земельных участков. Заявок оказалось более ста тысяч. Когда мы объявили цену выкупа земли (в среднем за один гектар – пятнадцать тысяч рублей, в окрестностях крупных городов – в десять раз больше), большая часть заявителей отсеялась. Для малоимущих мы ввели рассрочку платежа на десять лет, для всех остальных – на три года. Местные власти, которые начали было кочевряжиться, мы заинтересовали тем, что все платежи за землю оставляли в районных бюджетах. Особо несговорчивых суровый Попов уламывал административно. Дело пошло. За несколько недель было продано десять тысяч участков. Наиболее активные районы уже в первом квартале выполнили годовой план по поступлению средств в бюджет, и ненадолго перестали просить у меня денег.

31 марта я поехал в Москву и, наряду с другими главами регионов, подписал Федеративный договор, который стал частью российской конституции. Торжественное и значимое событие было омрачено строптивостью ряда субъектов федерации. Татарстан и Чечня от подписания договора отказались, Башкортостан и Тюменская область подписали, оформив при этом особое мнение по ряду принципиальных позиций, свои оговорки зафиксировали Санкт-Петербург, Ленинградская и Калужская области. Я был уверен, что после этого президент снимет с должности руководителей непокорных территорий, но мой прогноз не оправдался. Эта мягкотелость была однозначно истолкована как слабость федерального центра, и неудивительно, что вскоре сразу восемь крупных и богатых регионов-доноров – Татария, Башкирия, Якутия, Новосибирская, Челябинская, Самарская, Сахалинская и Тюменская области – объявили о переходе на одноканальную систему уплаты налогов. То есть, деньги оттуда шли в федеральный бюджет через местный, и фактически регионы решали, сколько денег перечислять в центр, а сколько оставлять в своем распоряжении. До распада России оставалось всего несколько шагов.