Текст книги "Сильвия"
Автор книги: Говард Фаст
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)
Глава II
У каждого города есть, чем похвалиться, а что касается Лос-Анджелеса, тут все ясно – солнце, погода: всегда тепло, всегда чудесно. Приезжающие из Нью-Йорка и вообще пуритане, которым претит, чтобы люди предавались наслаждению, не преминут добавить капельку дегтя – мол, у вас здесь смог ужасающий. Но сегодня смога в Лос-Анджелесе почти не было, а в Беверли-Хиллз его не было вообще. Теплый, прозрачный день из самых восхитительных.
Я шагал по улицам, не задумываясь, куда иду, и вот так оказался на бульваре Санта-Моника, вскоре увидев перед собой вывеску книжного магазина «Драйзер». Вот уже почти целый день я в городе, который называю родным, а ни с кем еще толком и не побеседовал, почему бы не зайти перекинуться словечком с Энн Гольдфарб. Она сидела за своим столиком, перебирая книжки, и при виде меня приветливо улыбнулась: «С возвращением, путник».
Сразу стало как-то тепло на душе, давно уже не было этого чувства.
– Далеко ездили?
– Да по разным местам.
– Рады, что вернулись?
– Дом как-никак, – сказал я. – Ну, что теперь читают умные люди?
– Не очень-то читают. Дела у нас скверно идут, почти как и у вас, детективов.
– А мне что вы порекомендуете?
– Да много чего можно посоветовать, Мак. Смотрите-ка сколько всего вышло. Когда мы с вами пообедаем вместе?
– Когда проголодаюсь.
– Симпатичный вы, – улыбнулась Энн. – Ладно, подберите себе книгу, я вам двадцать процентов скидки дам.
Я пошел попастись. Прекрасное слово, умиротворяющее. Отец мне, помнится, рассказывал, что там, на старой нашей родине, когда пробивалась первая травка, скот выпускали в поля – вот именно попастись. Какая ирония, что в этой стране, где на книги смотрят косо, а часто и настороженно, тех, кто любит в них рыться, сравнивают со скотом – тоже пусть пасутся. Да, сравнение точное: передвигаешься от полки к полке, кое-что подбираешь, пробуешь на вкус. В разделе беллетристики ничто не пробудило у меня настоящего аппетита, но в секции книг по истории я невольно задумался: их было очень много, и все больше по античности – с чего бы это столько людей принялись выяснять свои самые глубокие корни? То ли предчувствуют надвигающийся зловещий конец, то ли вдруг пришло понимание, что всех нас жестоко лишили корней и надо, непременно надо восстановить какие-то утраченные нами связи друг с другом?
Я перелистывал новую книгу профессора Косна об этрусках, решив, что эту я приобрету, и тут подошла Энн Гольдфарб:
– А поэзией еще интересуетесь, Мак?
– Да никогда я ей особенно не интересовался, Энн.
– Но одну-то книжку купили, я ведь помню. Не забыли еще? «Погасшую луну» Сильвии Вест.
– Она мне по особому случаю понадобилась, Энн.
– Мисс Вест вообще особый случай, Мак.
– Совершенно с вами согласен. Вы говорили, она к вам заглядывает?
– Раза два-три в неделю обязательно. И сейчас вот здесь. Мне подумалось, не хотите ли вы с ней познакомиться, Мак?
Я обернулся и вот, рядом с Энн, увидел Сильвию Вест, разглядывавшую что-то на соседних полках. Виден мне был только профиль, но узнал я Сильвию мгновенно и, вот странно, никакого нервного трепета при этом не почувствовал, ни восторга, ни дрожи, просто некоторое облегчение. Знал ведь, что рано или поздно мы встретимся – либо случайно, либо я так устрою, что эта случайная встреча состоится. Ну и ладно, так даже лучше.
Но, видимо, смотрел я на нее пристальнее, сосредоточеннее, чем догадывался. На ней был пепельно-серый костюм с белой блузкой. Черные волосы завязаны узлом сзади. Туфли темные и такая же сумка. И вот она поворачивает ко мне голову, а мне кажется, что мы с ней встречались десятки, сотни раз в былые времена. Мне и в голову тогда не пришло задуматься, красива ли она и в чем именно ее красота. Тут просто не о чем было говорить – конечно, красивая, это же Сильвия.
– Да, интересно было бы познакомиться, – пролепетал я. – Очень интересно.
Я пошел за Энн к соседнему стеллажу. Покупателей, кроме нас с Сильвией, почти не было, а если и были, значит я на них не обратил внимания. Сильвия, заметив наше приближение, отложила книгу, стояла, с любопытством на нас поглядывая, особенно на меня – взгляд женщины, слишком много дела имевшей с мужчинами, чтобы не проявлять никакой настороженности.
– Мисс Вест, – обратилась Энн непринужденно, как она умеет это делать, избегая любых сложностей, – это мистер Маклин. Хочет с вами познакомиться. Он с большим интересом прочел вашу книгу, которую у меня купил месяца два назад.
Сильвия улыбнулась, протянула мне руку, не испытывая ни малейшей робости. Мне нравится, когда женщина, знакомясь, по-мужски протягивает руку.
– Рада с вами познакомиться, – сказала она. – Всегда рада убедиться, что кому-то интересно, что я пишу. Хотя убеждена, что интересно это только моим самым близким друзьям. Тем приятнее, что и люди, которых я не знаю, иногда меня читают.
– Мне ваша книга понравилась, – ответил я. Энн очень внимательно слушала наш разговор. – Да и вообще, знаете, с писателями я почти никогда в жизни не встречался, так что весьма взволнован.
– Благодарю вас, мистер Маклин. Вы очень любезны. Только какой же я писатель, просто выпустила скромную книжку стихов, ничего больше.
– Скромных книжек не бывает.
– Правда? Вы так любите книги?
– Во всяком случае, покупает их при каждой возможности, – вставила Энн. – Он из моих самых старых и самых надежных клиентов, мисс Вест. И кроме того, мистер Маклин мой старый надежный друг.
– Прекрасная рекомендация, мистер Маклин, – сказала Сильвия. И почти инстинктивным жестом указала на книгу, которую я держал в руках. – Вам нравится античная история?
– Он просто живет ею, – улыбнулась Энн и, приметив нового покупателя, ушла, извинившись. Сильвия полистала мою книгу, вопросительно на меня взглянула.
– В университете я изучал древнюю историю. Собирался ее преподавать, после окончания. Давно это было. А теперь так – просто привычка.
– Жаль, что только привычка, – вдруг перебила она меня.
– Конечно, жаль, мисс Вест. Хотя почему, собственно, вы так думаете?
– Мне кажется, вы сами об этом сожалеете. Нужно, чтобы человек имел возможность заняться тем, чем хочет.
– Разумеется, мисс Вест. Вот как вы. Вам в этом смысле повезло.
– А вы уверены, что я занимаюсь всегда тем, чем хочу?
– Но вы ведь пишете стихи, а разве поэзией занимаются вынужденно?
– Нет-нет, вы правы.
– Вот видите.
– Да, не спорю.
– Я прочел ваш сборник. – И тут, набравшись смелости, я добавил: – Видите, мисс Вест, мы не то чтобы совсем уж незнакомы. Я ваш читатель, меня вам Энн представила, в общем… в общем, не пообедать ли нам вместе, если вы еще не обедали?
Она улыбнулась, покачала головой.
– Нет, еще не обедала.
– И я тоже, – соврал я. – Окажите мне честь, прошу вас. Так бы хотелось с вами поговорить. Если, конечно, у вас нет других планов.
– Других планов нет, – просто сказала она.
Глава III
Я спросил, какой ресторан она предпочитает, и услышал, что тут мне предоставляется право выбора. Машину я оставил на стоянке в трех кварталах отсюда, предложил пройтись, но она заметила, что ее автомобиль стоит прямо у входа в магазин, почему бы не воспользоваться им. Я поблагодарил, сказал, что неподалеку есть итальянский ресторанчик – столики на открытом воздухе во дворе и кормят хорошо, без выкрутасов. Машина ее оказалась не «ягуаром», не «тандербердом», а «плимутом» 1956 года, с открытым верхом, и вела она ее очень уверенно, не отрываясь от шоссе, хотя и была погружена в какие-то свои мысли, точно бы вовсе позабыла, что я сижу рядом. Я воспользовался случаем понаблюдать за ней попристальнее, не привлекая к себе внимания, и тут, наконец, рассмотрел как следует и ее чуть выпирающие скулы, и темный загар, и крупноватый рот с чуть слишком полными губами, – рассмотрел женщину, чье прошлое я только что пережил заново и чей образ для себя создал до мельчайших деталей. Косметики на ней почти не было, только слабый слой помады на губах, но это не придавало ей, как другим, когда они снимают косметическую маску, выражения беспомощности на лице. Я бы не назвал ее лицо ни молодым, ни простодушным, хотя морщин нигде не было заметно, а кожа была гладкая и ровная, как у ребенка.
Было время подумать и о другом: вот пригласил ее со мной пообедать, поддавшись порыву, а ведь кто я такой, если разобраться, и как должен себя в подобном положении ощущать? Вдобавок ко всему, что и так было мне в себе отвратительно, еще и проходимец?
Ладно, утешал я себя, как будет, так и будет, потихонечку все придет к тому, к чему должно прийти.
В ресторане я для себя заказал что-то совсем легкое, и мы молча сидели друг против друга, чувствуя себя не совсем уверенно. Наконец, она мне напомнила, что я, кажется, хотел с ней о чем-то поговорить.
– Видите ли, – начал я, – в ваших стихах мне сначала не все было понятно – ну, не так понятно, как хотелось бы.
– А зачем вам хотелось все в них понять, мистер Маклин?
– Хотелось, это же естественно. Попробую вам объяснить, только не сразу, если можно. Мы с Энн Гольдфарб про вас говорили, и она сказала, что вы к ней иногда заглядываете. А потом я познакомился с Гэвином Малленом, он профессор современной литературы в университете, я был у него в гостях, и мы заговорили про вас – вот так почти весь вечер про ваши стихи речь шла, читали их вслух…
– Быть того не может! – засмеялась она.
– И тем не менее. Если хотите, можем к Малленам вместе наведаться, они так рады будут.
– Не знаю, – застеснялась она. Потом, взглянув на меня, добавила. – Вы льстить не очень умеете, мистер Маклин, но все равно так приятно все это от вас слушать. Тем более, что день сегодня у меня неудачно начался. Ужасно любопытно, что сказал этот ваш профессор Маллен. Хотя подозреваю, что вы его просто выдумали.
– А вы позвоните в университет, проверьте.
– Ну хорошо, хорошо. Так что же он сказал? Понравились ему стихи? Они правда неплохие?
– А вы будто не знаете!
– Не знаю, уж поверьте. Это вы, видимо, вращаетесь там, где стихи умеют ценить. А вообще-то, мистер Маклин, в этой стране поэзия – самое последнее дело. Самое последнее. Книжки вроде моей не расходятся. Их печатают в убыток себе. И пишут о них только в очень немногих журналах, причем большей частью пишут люди, вообще не представляющие себе, что я хотела выразить и зачем. А уж о том, хорошие стихи или плохие и о чем они, вообще речи не заходит. Правда, в университетском журнале один критик просто Камня на камне от книжки не оставил, написал, что я прямо-таки создаю угрозу настоящей литературе, зато другие два считают, что у меня яркий талант, подаю надежды, – в жизни ничего противнее про себя не слышала. Хотя, честно говоря, мне все равно, что они там пишут.
– Маллену ваша книга понравилась. Хотите, перескажу его отзыв. Насколько запомнилось. Ведь почти два месяца назад этот разговор у нас с ним был.
– А вам самому он нравится, этот Маллен?
– Даже очень, мисс Вест, знаете, это такой маленький усталый человек с чудесными глазами, жена у него замечательная, и полон дом детей; правда ведь, не может такой человек быть скверным критиком? Я все к нему приставал, объясните, мол, хорошие это стихи или не очень, а он возмутился: что за вздор! Как такое вообще можно спрашивать? Сказал: да вы вслушайтесь в эти стихи как следует, неужели не чувствуется, что в них – как это он выразился? – не то ужасно много отвращения к миру, не то ужасно много внутренней боли, что-то такое…
– Он так и сказал? – переспросила она, не отрывая от меня взгляда своих темных задумчивых глаз.
– Кажется, именно этими словами.
Минуту она хранила молчание. Я закурил, исподтишка наблюдая за ней. Тут она оторвалась от тарелки, перехватила мой взгляд.
– Но вы же ничего не едите!
– Видите ли, я сыт. Простите, что соврал вам, просто хотелось познакомиться поближе.
– Вы часто лжете, мистер Маклин?
– Приходится, – кивнул я, улыбаясь, и она улыбнулась в ответ. Вот и хорошо, теперь я успокоился.
– Наверное, друзья вас Мак называют, да?
– Чаще всего. Иногда Мак, иногда Алан. Но обычно – Мак.
– А что это у вас за работа такая, что можете выкроить время для двух обедов и знакомства посредине?
– Я частный детектив.
– Да ну?
– Но ведь я не навязывался вам. Нас познакомили.
– Конечно.
– Вы как к частным детективам относитесь?
– Да никак. А вы хотите, чтобы я составила о них какое-то мнение, понаблюдав вас?
– Все равно придется, – сказал я.
Глава IV
Мы сидели у нее в машине на краю Малхолланд-драйв, там где она переходит в набережную и где есть небольшая площадка для паркинга; в лучах яркого солнца – было уже три – весь открывающийся к северу пейзаж, казалось, залит золотом: и вот эти синие холмы, и деревья, чуть колеблемые слабым океанским бризом. Он пробегал по высокой желтеющей траве, и над долиной висели, слегка покачиваясь, точно осенние листья, два ястреба.
– Мак, – спросила она, – вам не случалось бывать в Мексике накануне сезона дождей, когда холмы выжжены до желтизны, а земля кажется мертвой и такая твердая, что по ней страшно ступать?
– Случалось.
– А понравилось?
– Понравилось, потому что я тогда таким же и себя ощущал – выжженным, мертвым.
– Не понимаю, – задумчиво произнесла она, – вы что, мысли мои читаете, что ли?
– Да что вы.
– А по-моему, читаете. Хотя вам ведь от меня многое скрывать приходится, верно?
– Ну как вам ответить. Кое-что да, приходится. Но не все. Родители мои правда погибли при пожаре. Оба сгорели. Странно, иногда мне кажется: да нет же, ты просто это выдумал, – а на самом деле так и было. И я все могу принять, но вот это – нет, до сих пор нет. А вот войну я сумел пережить. И всю эту гадость, с которой на работе сталкиваться вынужден. И свой развод. Я сегодня от нее письмо получил, от жены своей бывшей. Она, оказывается, разошлась и со вторым своим мужем, все у нее плохо, просит помочь. Ну, послал ей денег, а ничто ведь во мне не всколыхнулось, ничто…
– Мак!
– Да, Сильвия?
– Какой вы странный. То можно подумать, вы самый обыкновенный проходимец из тех, каких тут у нас полно, а то вдруг совсем другое впечатление оставляете…
– Видите ли, Сильвия, отец мой еще там родился, в Шотландии. И я от него кое-что перенял, манеру говорить тоже. Хотя, что там. Короче, я почти всегда стараюсь говорить правду, так что вы напрасно думаете…
– Так вы знаете, что я думаю?
– Мне кажется, да, хотя не уверен.
– Да, вы правда странный, – улыбнулась она. – Знаете, что мне в вас нравится?
– Нет, – сказал я. – Но хорошо, хоть что-то нравится.
– Не что-то, а даже очень многое. Например, как вы разговариваете и как на меня смотрите, и лицо у вас приятное, простое, сразу видно, о чем вы вот сейчас задумались, так что непонятно, как вы умудряетесь играть в покер, например, или работать детективом.
– Да плохой я детектив, совсем плохой, – усмехнулся я.
– Но больше всего мне нравится, что вы ко мне с расспросами не пристаете, не пытаетесь про меня выяснить, чем я еще занимаюсь, кроме стихов, и кто мой муж, и есть ли он вообще, ну и так далее.
– Сами скажете, если захочется.
– Почему вы так уверены?
– Потому что так и есть.
– Мак, – прошептала она, – но кто вы такой, наконец?
– Я же вам сказал.
– Перестаньте. И зачем было врать про этого профессора Маллена?
– Про него я не врал.
– Тогда вот что: сегодня же вечером едем к нему, и если вы мне соврали, не сносить вам головы.
– Уж это несомненно, – засмеялся я.
Глава V
Мы поехали по бульвару Вентура, остановились у закусочной, и, отыскав в телефонной книге номер Маллена, я ему позвонил. Половина пятого. Он оказался дома, и так мне было приятно услышать в трубке его ласковый голос: «А, старый знакомый, ну конечно, я вас помню, Пинкертон, очень рад, что вы опять объявились, а то от детишек и от коллег этих своих скучных уж совсем деваться мне некуда». Я ему сказал про Сильвию Вест, и он пришел в восторг: ну видите, просто замечательно выходит. «Только не сегодня, Маклин. Сегодня у меня вечером занятия. Как насчет завтра? Приходите с ней на ужин, ладно?»
– Я-то с радостью. Но надо спросить мисс Вест. Не знаю, сможет ли завтра вечером она. – Она пила колу, присев за стойку. Я окликнул ее из дверей автомата, получил заверение, что завтра ее вполне устраивает, и сообщил Маллену, что мы придем. Добавил: «Слушайте, Маллен, окажите мне маленькую услугу».
– Маленькую – пожалуйста, Маклин. А вот о чем-то серьезном меня просить бессмысленно.
– Тогда вот что: не надо при ней вспоминать, как я к вам в тот раз приставал, выясняя всякие профессиональные вещи. Короче, я к вам пришел просто как любитель поэзии, прочел ее книжку и решил поговорить со специалистом, хорошо?
– Договорились.
Я поблагодарил, пошел к Сильвии.
– Ловкач вы, однако, – сказала она. – Хорошо меня подловили с этим Малленом. Знаете ведь, что поэзия для меня слабое место, вот и пользуетесь.
– Не буду больше, – пообещал я. – Постараюсь.
Мы пошли к машине и, пока ехали к океанскому берегу, минут десять не обменялись ни словом. Я ждал, чтобы заговорила она. Куда мы направляемся, я не имел ни малейшего представления.
– Да, вот что с людьми делает поэзия, – заговорила она, наконец. – Всего несколько часов, как познакомились, а уже исповедуюсь перед вами, словно вы пастор. Черт бы вас подрал!
– Это уж точно, – согласился я.
– Не надо со мной в остроумии упражняться, Мак.
– Вы тоже какая-то странная, знаете ли. Хотя мужчины вам отвратительны, держитесь вы с ними превосходно.
– Тоже мне, психоаналитик нашелся.
– Просто жалкая попытка, извините.
– Еще бы, психоанализ для вас высший авторитет, тем более что и трудов никаких не требуется. Мужчины, видите ли, мне отвратительны. И сразу все понятно. Вы мне правда нравитесь, Мак, но иной раз смотрю – ну и негодяй же вы.
– Совершенно правильно. Как и все остальные мужчины, я порядочный мерзавец. Даже немножко больше, чем другие.
Она усмехнулась.
– Напрасно рассчитываете, что я вас разуверять примусь. Сначала еще посмотрю. А с чего это вы взяли, что мужчины мне отвратительны?
– Да так, догадался.
– А я-то думала, вы умный.
– Увы, не могу похвастаться.
Еще несколько минут царило молчание.
– Не принимайте близко к сердцу, Мак, – сказала она, наконец. – Знаете, я быстро срываюсь и тогда такое могу ляпнуть, ужас просто, но зато и отхожу быстро. Сама не возьму в толк, что со мной.
– Это я вас спровоцировал.
– Нет, Мак, перестаньте. Вы прекрасно держитесь, спасибо вам.
Вот так оно все и шло, и я уже не пытался ничего наперед рассчитать, вообще ни о чем не думал, просто чувствовал, все получается, как и должно получаться, и только так все должно между нами идти дальше, и что никто больше не способен вызвать во мне такого чувства, и что она единственная женщина в мире, которая по-настоящему моя. Не в том смысле, что она мне принадлежит, потому что принадлежать она не будет никому, ведь слишком в ней укоренело и это отвращение, и эта болезненность. И даже не будь я нанят Фредериком Саммерсом, оплачивавшим мои услуги, все равно никогда Сильвия ко мне не прониклась бы полным доверием и пониманием, как и к Фредерику Саммерсу, да и вообще ни к кому…
Мы свернули на прибрежное шоссе, припарковав машину там, где бульвар Сансет упирается прямо в океан. Поднималась вечерняя прохлада, с океана тянуло холодным ветерком, и вдруг мы оба испытали ощущение страшного голода, какой-то внутренней пустоты, которая нас сближала. Мы сидели в машине, поглощая гамбургеры и передавая из рук в руки пакет с оранжадом. Вот этого мы и хотели, вот это и нужно нам было – просто побыть наедине друг с другом, без спиртного, без компании. Сильвия, дрожа от озноба, приникла ко мне, прижалась плечом. Первый раз я чувствовал ее так близко. Поцеловать ее, подержать за руку, обнять – ничего этого я не пытался, просто мне было хорошо чувствовать ее совсем рядом. Когда с гамбургерами было покончено, я достал сигареты, раскурил, откинувшись, мы покуривали, глядя на волны, прибрежные постройки, поток заполнивших шоссе машин, нависшие над дорогой виллы, которые лепились по склонам, мощный океан, сливавшийся там, дальше, с горизонтом. И тут Сильвия проговорила:
– Когда я про поэзию вспомнила, то вот что имела в виду…
– Знаю, – перебил ее я. Продолжать она даже и не стремилась. – Вы написали книгу, потому что хотелось доказать: обиды, беды, которые вам как женщине пришлось вытерпеть, – все это не просто так было, а имело в себе какой-то смысл, и вам самой себе надо это было доказать, вот потому-то эта книга, независимо от того, хорошая она или нет, все равно для вас важнее всего в мире. И вам обязательно нужно, чтобы она была хорошая, тогда и есть смысл дальше существовать. Только вот ведь что, Сильвия, неверная вся эта ваша теория, и нельзя по такой теории жить. Понимаете, нельзя.
Она помотала головой.
– Книга ведь вас изменить не может, Сильвия. Хоть еще десять напишите.
– А откуда вам знать, какая я?
– Да неужели же вы думаете, что человек, который на вас смотрит так, как я смотрю, ничего про вашу жизнь не знает?
– Ох, устала я, – проговорила Сильвия. – Устала да и скучно вести эти разговоры.
Что-то в ней появилось жесткое, какая-то чужеродность и отрешенность. Опустила крышу машины, спросила, где я живу. Я дал ей адрес, и больше ни слова не было произнесено, пока мы не добрались до моего дома в Западном Голливуде. Она даже не пожелала мне спокойной ночи, отъезжая.
