Текст книги "Гордон Лонсдейл: моя профессия — разведчик"

Автор книги: Гордон Лонсдейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Через несколько минут оба «джентльмена» входили в парикмахерскую. Ее внешний вид казался вполне скромным. Тогда я еще не знал, что именно на Джермин-Стрит и в прилегающий переулках расположены наиболее дорогие, хотя и небольшие и скромные на вид, магазины, где можно купить или заказать предметы мужского туалета.

В вестибюле парикмахерской никого не оказалось. По трем стенкам вестибюля располагались какие-то кабинки, отгороженные портьерами. В парикмахерской царила мертвая тишина. Но тут же как из-под земли появился человек в униформе и любезно помог нам снять плащи.

Произнеся какую-то фамилию и предпослав ей «мистер» (я не слышал в Канаде, чтобы парикмахеры называли друг друга мистерами), человек в униформе отдернул портьеру одной из кабин и изысканным жестом пригласил туда Харриса. Тот еще не успел войти, как рядом бесшумно появился парикмахер и тщательно задернул портьеру.

Я впервые видел мужскую парикмахерскую, клиентов которой прятали друг от друга в таинственных кабинетах. Однако мне не дали долго удивляться, так как тут же был вызван еще один «мистер», и я так же бесшумно был препровожден в свой загончик.

Не произнося ни слова, кроме «здравствуйте, сэр», парикмахер усадил меня в кресло и жестом предложил выбрать один из нескольких журналов. Все это были свежие номера. Я взял «Лондон иллюстрейтед», так как считал его нарочитую старомодность весьма занятной.

Усевшись поудобнее, я принялся за чтение журнала, незаметно наблюдая за работой парикмахера. Тот ни разу не попросил меня повернуть, наклонить или поднять голову. Извиваясь как индийский йог, он ухитрялся стричь своего клиента, не мешая ему читать. Прошло немного времени, и операция была закончена. Тщательно стряхнув волоски, мастер поднес к моему затылку зеркало и, не торопясь, продемонстрировал свое искусство. Оно было на высоте.

После этого была названа некоторая сумма (скромная по американским масштабам, но раза в два выше, чем в обычных английских парикмахерских) и с поклоном принята вместе с чаевыми. Когда я вышел из кабины, то увидел, что Ленард буквально лишь на несколько секунд опередил меня. Здешние мастера были не только йогами, но и телепатами!

Степенно, не говоря ни слова, мы вышли на Джермин-Стрит. Тут переглянулись и разом захохотали.

– Когда я буду рассказывать про эту лавку древностей где-нибудь в Экваториальной Африке, мне никто не поверит, – выдавил из себя Ленард.

Не прошло и пяти дней, как я заметил, что было бы не вредно снова сходить в парикмахерскую. Оказывается, в «парикмахерской для джентльменов» не столько стригли, сколько подравнивали «лишние волосы». Видимо, британские джентльмены привыкли стричь волосы почти так же часто, как бриться. Больше я с этим заведением дел не имел. В обыкновенных парикмахерских были очереди, журналы давностью в несколько месяцев, но зато стрижки хватало недели на две, а то и больше.

ГЛАВА VII

Утром я отправился в университет. Традиционный лондонский дождь перестал, но на улице было сыро и туманно, и автобус, на котором я добирался до университета, плыл в сырых косматых облаках, освещая себе дорогу яркими желтыми фонарями.

Предстояло получить официальное подтверждение, что я принят. Сомневаться, что это так и есть, никаких оснований не было, но все же я слегка беспокоился: мало ли какие бывают случайности? Все обошлось благополучно, и сам заведующий кафедрой профессор Саймонс чинно поздравил меня со вступлением в университет – цитадель британской науки.

Я был абсолютно искренен, когда, поблагодарив профессора, заверил его, что счастлив учиться под его руководством.

– Вам предстоят нелегкие дни, – профессору явно хотелось поговорить. – Только очень неумные люди представляют студенческие годы эдаким веселеньким коктейлем из развлечений и увлечений. Работа, работа и еще раз работа – только так можно стать настоящим ученым. В наш век, когда поток информации растет как снежный ком, когда ученый уже практически не может оставаться узким специалистом-индивидуалистом, когда многие важнейшие открытия приводят к невиданным изменениям в жизни всего человечества...

Я слушал профессора внимательно, подчеркнуто почтительно. Мне хотелось, чтобы с самого начала с ним установились добрые отношения – зачем осложнения там, где их можно избежать?

– Надеюсь, профессор, вы будете мною довольны.

– Время начала занятий, расписание и другие детали вы узнаете у Джин, – профессор Саймонс встал. Разговор был окончен.

В приемной сидела худенькая большеглазая девушка. Потом я узнал, что ей двадцать с небольшим, но тогда она показалась мне подростком.

– Наверное, вы и есть Джин? – обратился я к ней, не скрывая, что с интересом разглядываю ее.

Джин рада была поболтать:

– Это действительно мое имя. А вы будете у нас учиться?

О, милая Джин! Конечно, она уже знала, что Гордон Лонсдейл зачислен студентом, но надо же было поддержать разговор.

– Да. Но боюсь, без ваших советов я просто пропаду, – сказал я. – Поэтому помогите, Джин, своему студенту.

– В чем? – подняла аккуратно выщипанные бровки Джин.

– Подскажите, какие нужны учебные пособия, книги. Вообще посоветуйте, что еще необходимо студенту.

Я по опыту знал, что добрые отношения с секретарями иногда более важны, нежели с их патронами.

Джин толково, с полным знанием дела перечислила все, чем следовало мне заняться в эти дни. В то же время она успевала весьма деловито выполнять свои секретарские обязанности: кратко и точно отвечала на телефонные звонки, по каким-то одной ей известным признакам определяла, стоит ли пропустить очередного посетителя к профессору, придирчиво следила за тем, чтобы посетители, удостоившиеся чести быть принятыми Саймонсом, не отнимали у него больше запланированного времени.

– Ну и работенка у вас, – посочувствовал я.

– Приходится нелегко, – охотно откликнулась Джин. – Но это временно. Вот только бы рост не подвел.

– А в чем дело?

– Мне не хватает нескольких миллиметров до нормы. А вы себе не представляете, как придираются к этому, когда отбирают девушек в стюардессы.

Джин мечтала стать стюардессой на одной из американских линий.

– Рост – чепуха, – с полным знанием дела сказал я. – Когда я жил в Нью-Йорке...

– Так вы из Нью-Йорка? – оживилась девушка.

– Я из Канады, но мне пришлось провести немало времени в этом городе.

Джин буквально набросилась на меня с расспросами о США и Нью-Йорке. Особенно интересовала ее стоимость жизни в этом городе. Это было не праздное любопытство: девушка хотела знать, сможет ли она прожить на зарплату стюардессы. Я достаточно подробно рассказал ей о ценах в кафе и ресторанах, парикмахерских, гостиницах, магазинах. Джин пришла в ужас, когда услышала, сколько стоит маленькая квартирка в Нью-Йорке, казавшийся ей весьма высоким будущий оклад стюардессы для Нью-Йорка был очень и очень скромным.

Растерянность ясно отразилась в больших светлых глазах девушки.

– Не унывайте. Каждый с чего-нибудь начинает. Ведь то, что вам предлагают, это только начало?

– Но я уже так много успела сделать! – Джин, видимо, сочла меня вполне достойным того, чтобы поделиться своими сомнениями. – Думаете, легко было окончить курсы французского языка? А сейчас я учусь на курсах медицинских сестер, посещаю занятия по спасению утопающих.

– И все это надо знать стюардессе?

– О да, это и еще многое другое! В наши дни стать стюардессой не так-то просто! И специальные знания, и физические данные.

– Ну, с этим у вас полный порядок! – вполне искренне заверил ее я.

Джин действительно была очень миловидной.

– Вот только рост...

– Какие-то жалкие несколько миллиметров не могут играть существенной роли. Я как-нибудь принесу американские журналы, и вы сможете убедиться, что время рослых, мужеподобных девиц ушло в прошлое.

– Да здравствует грация! – засмеялась Джин.

– Вот именно! – ответил откровенно восхищенной улыбкой я. – И вы – ее образец!

Комплимент мог бы показаться нескромным, но я точно знал, кому он предназначен. В тысячах английских офисов, фирм, учреждений за секретарскими столиками сидят тысячи таких Джин. Они в совершенстве постигли технику своей работы, в меру исполнительны, в меру привлекательны. И многие из них мечтают о том времени, когда удастся вырваться из узкого мирка служебных обязанностей. Дома у Джин наверняка хранятся иллюстрированные журналы, в которых преподносятся стандарты женского обаяния.

Джин впоследствии все-таки стала стюардессой, кажется, в авиакомпании «Панамерикэн». Я встретился с нею, когда она уже летала. Помню, Джин очень важничала и строила из себя космополитку. Для какой-то части молодых людей Запада это весьма положительное качество, которое свидетельствует о том, что человек в любой стране чувствует себя как дома. Девушка небрежно поинтересовалась, как идут мои дела, невнимательно выслушала короткий ответ. Она явно считала, что все, кто «не летает», – люди второго сорта. Меня забавлял ее снисходительный тон, но я искренне пожелал ей новых удач в воздухе и на земле...

– Здесь меня видели в первый и последний раз, – категорически сказал Ленард, отодвигая от себя тарелку, на которой лежало нечто, вкусом, размером, цветом и формой напоминавшее хоккейную шайбу, зажаренную в собственному соку. – Обедать буду в итальянском ресторане. Идешь со мной?

– Боюсь, эта кухня не для меня, – уклончиво ответил я. – И потом я бы не хотел связывать тебя своей персоной. Пойду пошатаюсь по городу.

– Тогда до вечера.

Мы завтракали в одном из корнер-хаузов недалеко от гостиницы. Кухня была традиционно английской, привыкнуть к ней за неделю было невозможно. Ленард поднялся, нахлобучил шляпу. Я остался один. Достал из кармана план Лондона и, перелистав несколько страниц, выбрал один из прилегавших к центру районов, который решил сегодня освоить.

Красные линии транспортных маршрутов сообщали мне номера автобусов, которыми следовало воспользоваться (я пришел к выводу, что лучше всего знакомиться с городом, сидя впереди на втором этаже автобуса – здесь был хороший обзор: и вправо, и влево).

Несколько минут я путешествовал по карте, запоминая серую сетку улиц, зеленые прямоугольники парков, квадраты площадей. Допил кофе. Еще раз проверил себя, бегло глянув на карту и убедившись, что память зацепила именно то, что ей полагалось.

Лондон уже источал чистые и нежные запахи весны. После долгих дождей пробилось солнце, и город смотрел на мир весело и ясно.

Поднявшись на второй этаж автобуса, тут по утрам было свободно, я прошел вперед и занял первое место, приготовившись к встрече с незнакомым районом. Я пропустил несколько улиц, уже освоенных за предыдущие поездки, проверяя попутно, насколько запомнил их, и скоро въехал в район, с которым только что знакомился по карте. Серая сетка, отпечатанная на бумаге, трансформировалась в трех– и четырехэтажные дома с традиционным зеленым газончиком, в пустыри, оставшиеся на месте разбитых во время немецких бомбардировок зданий, в редкую цепочку прохожих.

Покачиваясь на обитом плотной мягкой тканью сиденье, я скорее безучастно, чем заинтересованно поглядывал по сторонам, а память в это время работала на полный ход, безотказно фиксируя все наиболее интересное для меня, что проходило перед глазами.

Так я ехал, может быть, пятнадцать, может быть, двадцать минут, потом пересел на автобус, двигавшийся в обратном направлении, и снова перед глазами побежали те же дома, пустыри, газоны... Где-то на середине пути я сошел и двинулся пешком, стараясь держаться поближе к магистрали.

Я знакомился с Лондоном.

Оно продолжалось долго, это знакомство, – все время, пока я жил в этом большом и сложном городе. Сначала я изучал центр и основные магистрали. Я прошел их все, «от и до». Пешком, фиксируя в памяти дом за домом, переулок за переулком. Когда уставал от пеших прогулок, спускался в метро и изучал Лондон подземный – систему пересадок, входы и выходы, районы вблизи станций.

Прежде чем осваивать новый для меня уголок города, я всегда сначала садился за карту и, только уложив в памяти геометрию его улиц, отправлялся в путь. Без этого в Лондоне нельзя: спланирован город весьма запутанно и хитроумно, вернее, он вообще не спланирован, сформировался как бы сам по себе. Это, конечно, не означает, что его невозможно досконально изучить. Просто нужно затратить больше времени и усилий.

Путешествуя по городу, я почти всякий раз делал для себя маленькие забавные открытия. То это была пивная с несколько необычным названием «Петля палача» (впоследствии лондонцы с восторгом узнали, что ее действительно содержал официальный палач их города, имя которого, пока он не ушел в отставку, держится в тайне. Как оказалось, сей почтенный господин развлекался тем, что иногда собственноручно обслуживал своих клиентов). То это маленькое заведение на Уигмор-Стрит, специализировавшееся на ремонте парикмахерских принадлежностей. В витрине его был выставлен перочинный нож с 1851 лезвием! Столь необычное число объясняется тем, что нож был изготовлен специально для знаменитой выставки 1851 года. (Потом я убедился, что мало кто из лондонцев знает об этой уникальной вещице, которую с полным основанием можно считать одной из достопримечательностей их города).

В районе Трафальгар-Сквер я наткнулся на пивную «Шерлок Холмс», в которой хранится трубка знаменитого литературного героя и некоторые другие его «личные вещи». Многие лондонцы (причем далеко не наивные люди) свято убеждены, что Холмс был постоянным завсегдатаем пивной, хотя она находится очень далеко от известной Бейкер-Стрит, где Конан Дойл поселил своего героя.

Правда, для его местожительства он избрал не существующий на Бейкер-Стрит дом, тем не менее узкий и длинный двор одного из кварталов знаменитой лондонской улицы с легкой руки поклонников великого сыщика был переименован в «Шерлок Холмс мьюз» («мьюз» – это внутриквартальные дворы, в которых в прошлом веке располагались конюшни. Естественно, там сейчас – гаражи, а помещения, где когда-то жили кучера и конюшие, переоборудованы в уютные квартирки, которые по весьма высоким ценам обычно сдают одиноким мужчинам).

Я обнаружил «Шерлок Холмс мьюз» случайно: нашел в газете адрес кинотеатра, где показывали довоенные ленты с участием знаменитых актеров. Реклама обещала даже циклы таких фильмов, посвященных крупнейшим режиссерам и актерам. Лондонская публика посещала подобные программы с редким постоянством, и владельцы кинотеатров, «горевших» под ударами телевидения, сделали верный вывод, что надо ориентироваться именно на добротную старину.

Я пошел туда не столько ради удовольствия посмотреть хороший (наверняка хороший!) фильм, сколько для того, чтобы восполнить известный пробел в образовании – ведь по возрасту мне полагалось помнить лучшие ленты довоенного и военного времени, а в силу понятных читателю причин я был лишен такой возможности.

В первый же свой визит в этот маленький и весьма уютный кинотеатр я узнал, что темноватый двор, застроенный старинными одно– и двухэтажными домами, куда открывался запасный выход кинотеатра, и есть знаменитый «Шерлок Холмс мьюз». Шел дождь, и желания снять шляпу и поприветствовать всемирно известного детектива у меня не появилось.

Как-то в воскресенье утром я посетил всемирно известный «спикерс корнер» – уголок Гайд-Парка, где каждый может держать речь перед собравшимися там зеваками. Послушав двух-трех ораторов и найдя это занятие весьма скучным, я решил двинуться по парку вдоль Бейсуотер-Роуд. Случайно мой взгляд остановился на весьма странном сооружении: между двумя солидными пятиэтажными зданиями втиснулся дом такой же высоты, но шириной буквально в два метра, Первый этаж состоял из входной двери, а на всех остальных было ровно по одному окну – второе разместить было уже негде.

Так я познакомился с самым узким лондонским домом.

Еще несколько шагов, и на Круглом пруду Кенсингтонского парка – он примыкает к Гайд-Парку – я увидел, как проходят «ходовые испытания» модели судов – от весьма примитивных парусных лодок до кораблей с дистанционным управлением.

Тут же я обнаружил поклонников совсем иного хобби – неподалеку от Круглого пруда собираются любители воздушных змеев. Солидные джентльмены с упоением запускают свои конструкции в воздух, постепенно разматывая катушку с нейлоновым шнуром.

Еще одно открытие я сделал, когда решил посидеть на шезлонге – в наиболее людных местах лондонских парков расставлены шезлонги.

Как из-под земли выросла фигура в форменной куртке и со словами: «Прошу три пенса, сэр» – протянула небольшой билетик. Я не сразу понял, за что должен уплатить пенсы. Оказалось – за шезлонг. За эту скромную сумму я мог сидеть в нем сколько угодно. Однако стоило отлучиться от «своего» шезлонга хоть на минуту, и он становился «ничейным», плата взималась вновь...

Мне полагалось хорошо знать не только планировку города, в котором предстояло работать, но и обстановку в разных районах, в разное время суток.

Как-то после очень позднего сеанса в одном из кинотеатров на Лестер-Сквер я решил побродить в районе Трафальгарской площади. Даже в такой час, когда уже трудно сказать, то ли это поздняя ночь, то ли раннее утро, она еще была оживленна. Неожиданно я увидел освещенные окна почтового отделения и зашел, чтобы выяснить часы его работы – подобные сведения всегда могут пригодиться. Оказалось, что почта открыта всю ночь, но производит лишь продажу марок и прием телеграмм. Теперь я знал, откуда могу отправить в Центр срочную информацию даже ночью.

Также во время своих вроде бы бесцельных, но в действительности заранее продуманных прогулок я зашел в Вестминстерскую публичную библиотеку – одну из библиотек Лондона. Тут вполне можно было переждать время после того, как «проверишься» до начала какой-либо операции. Расположена библиотека на Грейт Смит-Стрит. Случайно я выяснил, что библиотека доставляет книги на дом старикам и инвалидам, а также снабжает лиц со слабым зрением книгами, отпечатанными очень крупным шрифтом. Я запомнил и это. Однажды мне доставили письмо, которое прошло цензуру в английской контрразведке. На конверте был адрес почтового отделения и номер почтового ящика этого небезынтересного для меня заведения. Как оказалось, так называемая МИ-5 пользовалась услугами почтового отделения именно на этой улочке. Правда, мне и моим коллегам это было давно известно, но, согласитесь, – всегда приятно получить подтверждение правильности подобных сведений.

Во время странствий по ночному Лондону с изумлением узнал, что в гостинице «Империал», где я как-то останавливался, всю ночь работает турецкая баня. Туда обычно являются после полуночи сильно подвыпившие джентльмены, проходят парилку, затем массаж, а потом отсыпаются на «оттоманках». Ради интереса и в надежде, что когда-нибудь это пригодится, я посетил и это любопытное заведение. Парилка была весьма умеренной, зато массаж с применением каких-то масел буквально раздирал человека на части, и после него клиента, запеленутого в махровый халат, неудержимо клонило ко сну. Как разведчику мне очень понравилось это заведение. В минуту жизни трудную тут можно было провести ночь или две, не называя своей фамилии, и таким образом уйти из-под контроля полиции, ибо сообщать здесь о себе какие-либо сведения не было необходимости.

...Вечером я застал в номере Ленарда, с нетерпением дожидавшегося меня, чтобы затащить в какой-то ночной клуб. Сидя там за столиком и глядя на обнаженных девиц, извивавшихся в немыслимом «африканском» танце (сочиненном явно в Лондоне), я думал лишь о том, чтобы поскорее добраться до гостиницы лиги и лечь спать. За день я отшагал километров тридцать, не меньше. Что поделаешь – иных путей для изучения курса «География Лондона» не существовало.

Из боевой характеристики

лейтенанта Молодого Конона Трофимовича

Товарищ Молодый К. Т. с первых дней Отечественной войны участвует в боях с немецкими захватчиками и проявил себя смелым, инициативным командиром.

Пройдя большой путь от бойца до командира в условиях боевой обстановки, тов. Молодый накопил богатый опыт и практику в ведении инструментальной разведки, а также в организации ее.

За выдающиеся заслуги в организации разведки огневых средств противника тов. Молодый награжден медалью «За боевые заслуги», орденами Красной Звезды, Отечественной войны первой и второй степени.

(В характеристике указывается, что тов. Молодый К. Т., 1922 г. рождения, русский, член ВКП(б), военного образования не имеет, в РККА – с октября 1940 года, в Отечественной войне участвует с 22 июня 1941 года.)

ГЛАВА VIII

Следующий визит я нанес в студенческий союз – канадский студент Лонсдейл, конечно же, пытался устроиться в общежитии (хотя это никоим образом не входило в планы Лонсдейла-разведчика). На счастье, свободных мест там не было и не предвиделось.

В студенческом союзе мне дали список лиц, сдающих комнаты. Все адреса были далеки от университета, тем не менее я созвонился с несколькими хозяйками и посетил их. Комнаты были весьма дешевыми, однако их состояние полностью соответствовало формуле «сколько заплатишь, столько и получишь». Самое же скверное заключалось в том, что в подобных домах жилец находился под постоянным и достаточно бдительным (из любопытства, желания предупредить порчу мебели и т.п.) наблюдением хозяйки, что создало бы для меня ненужные трудности.

Как всегда, выручила лига. Мой добрый гений – мисс Пауэлл тут же порекомендовала небольшое бюро по найму меблированных комнат и квартир и при мне позвонила хозяину, с которым была хорошо знакома. Минут через пятнадцать я уже беседовал с этим почтенным джентльменом. К сожалению, в районе университета в его картотеке не числилось ничего подходящего. Я уже собирался уходить, как вдруг тот сказал:

– Мистер Лонсдейл, а вы согласились бы платить за комнату четыре фунта в неделю?

– Конечно. В Канаде захудалая комнатушка стоит куда дороже.

– Отлично. Думаю, мне удастся устроить вам крохотную однокомнатную квартирку за эту сумму.

Он тут же позвонил какой-то своей знакомой, и из разговора стало ясно, что сейчас свободных квартир нет. Тем не менее он попросил неизвестную госпожу Сёрл все же принять Лонсдейла, подчеркнув, что он из Канады и к тому же – «настоящий джентльмен». Произнося последние слова, он хитро подмигнул мне. Я не понял, что он имел в виду, но все же посмотрел на него как можно более глубокомысленно.

– Я думаю, что госпожа Сёрл все же сумеет что-то подыскать. Она ведает сдачей квартир в огромном здании, которое находится в пятнадцати минутах ходьбы от университета.

– Что бы вы посоветовали мне, чтобы ускорить дело?

– Преподнести ей американские сигареты. Она их очень любит. Достать же их сейчас невозможно – запрет на импорт.

Это не было новостью для меня.

Еще до отъезда в Англию я внимательно проштудировал «Путеводитель по Европе» Филдинга, в котором всячески подчеркивалось, что в Старом свете высоко ценят американские сигареты, так что, курите вы или не курите, всегда полезно иметь их про запас. Я не курил, но решил последовать доброму совету и приобрел на теплоходе несколько блоков сигарет.

Уже через час я стоял перед стойкой в вестибюле «Белого дома», за которой вела с кем-то телефонный разговор госпожа Сёрл. Отрекомендовавшись, я достал пачку «Честерфилда» и предложил госпоже Сёрл закурить, вежливо поднеся зажигалку, которую всегда имел при себе.

– Как вы находите американские сигареты, госпожа Сёрл? – задал я вопрос, который должен был приоткрыть путь к закаленному в боях с квартиросъемщиками сердцу администратора «Белого дома».

– Я давно полюбила их, – последовал ответ, который я предвидел заранее. – В этом доме во время войны жили ваши летчики, приезжавшие на отдых в Лондон. Они приучили меня к этим сигаретам.

– Очень интересно. Но, по-моему, в Лондоне нет в продаже американских сигарет. Приходится трудно, наверное?

– Кое-как перебиваюсь. В нашем доме живет немало иностранцев, меня иногда балуют, – кокетливо улыбнулась госпожа Сёрл.

– Можете записать меня в их число. Завтра же принесу вам первый блок. Что вы предпочитаете – «Лаки страйк», «Кэмел» или «Честерфилд»?

– О мистер Лонсдейл! Разве я могу принять такой подарок! Впрочем, если это не затруднит вас, «Честерфилд». Моя любимая марка!

Ну, а дальше выяснилось, что на следующей неделе освободится одна из 800 квартир «Белого дома» и, хотя у госпожи Сёрл набрался длинный список ожидающих, она, учитывая безвыходное положение, все же отдаст предпочтение мистеру Лонсдейлу.

Как я уже сказал, огромное здание «Белого дома» находилось совсем недалеко от университета. Это было очень удобно – разведчику всегда приходится экономить время. Расположено оно было в районе Риджентс-Парка – одного из красивейших в Лондоне. Рядом проходили три линии метро и около десятка маршрутов автобусов. Отсюда легко было выбраться в любой район Лондона, что также было мне удобно.

«Белый дом» смахивал на пчелиный улей, на девяти этажах которого размещались сотни однокомнатных квартир и несколько десятков двух– и трехкомнатных. Это был в полном смысле жилой комплекс: внизу – ресторан, бар, парикмахерская, продовольственный магазин, аптека, бюро путешествий, плавательный бассейн. В конце каждого крыла имелся запасной выход. Это особенно привлекало: всегда могла сложиться такая ситуация, при которой пришлось бы им воспользоваться.

Здесь жили в большинстве одиночки. Жильцов с детьми сюда не допускали. В квартирную плату входили уборка, электричество, отопление и другие услуги. За каждый телефонный звонок взималась дополнительная плата. В просторном, светлом холле круглосуточно дежурил портье. Он записывал на черной доске номера тех квартир, в которые звонили в отсутствие их постояльцев.

По сути, «Белый дом» был огромной гостиницей с постоянными жильцами.

– Ну как? – спросила госпожа Сёрл неделю спустя, когда осмотр квартиры был закончен. – Нравится?

Вместо ответа я развел руками и поднял глаза к небу. Что означало: божественно...

Иногда мне случалось уезжать из страны на некоторое время, и тогда я отдавал свою квартиру, а вернувшись, получал другую. Любопытно, что за шесть лет квартплата более чем удвоилась.

ГЛАВА IX

Я отношусь к тому типу людей, которые никогда не скажут о себе: «я знаю все» или «я все постиг». Это не профессиональное свойство, хотя для разведчика зазнайство и самоуспокоенность – гибели подобны. Это внутри. От человека. От его натуры. От воспитания.

Однажды, еще на фронте, вдвоем с товарищем ушли мы в разведку. Впрочем, не ушли – уползли. Нам не повезло: на ничейной земле немцы засекли нас. Белой пустыней лежали снега, тихо мерцали, холодно искрились под бледной, будто напуганной бесконечным грохотом войны, луной. Вспыхивали и гасли, распахивая небо, ракеты. Ударила автоматная очередь – пули легли чуть сбоку от нас. Мы повалились, зарылись в сугроб. Мороз был такой – звезды, казалось, трещали. Так мы пролежали часа два, а может, и меньше – время казалось бесконечным.

– Все, пошли дальше, – тихо сказал товарищ.

– Лежи. Рано.

– Забыли про нас фрицы. Или решили, что прихлопнули.

– Лежи, – попросил я.

Товарищ не послушал. Приподнялся на мгновение. Очередь прошила ему грудь...

Я запомнил это, надеюсь, навсегда: разведчику не должно изменять терпение. Оплошности ему не прощаются. Все это аксиомы. Но, чтобы их усвоить, нужны годы и, увы, уроки, которые нам преподносит жизнь.

Теперь мне предстояло пройти этот курс в Англии. Разведчик учится бесконечно, как тот почти анекдотический «вечный студент». Хочешь ты того или не хочешь, но по-настоящему понять чужую жизнь, понять так, чтобы естественно войти в нее, можно только «на натуре».

Естественно, я был посвящен во многие ее тонкости задолго до того, как выехал в спецкомандировку. И я, и мои учителя понимали – это то необъятное, объять которое никто не в силах, и я продолжал вникать в жизнь подданных Ее Величества до своего последнего английского дня. Меня интересовало все – от старинных уходящих в тысячелетия обычаев до последней моды на мужские рубашки.

Можно сказать, что преподавателей я выбирал себе сам. О чем они, естественно, не догадывались. Один из них – начищенный до блеска маленький юркий человечек – ведал отношениями большого отеля «Савой» с прессой и обществом. Англичане, как и американцы, считают, что ими, этими отношениями, должно управлять. И каждая приличная фирма, все государственные ведомства и даже воинские части содержат специалистов по формированию общественного мнения. Эта система называется «паблик рилэйшенс» – связи с публикой. Ну, а для меня это был выход в тот «полусвет», который старался жить жизнью «света» и всегда находился в курсе его новостей.

Человек из «Савоя» следил за рекламой отеля в прессе и на телевидении. Он же старался сделать так, чтобы публике не стали известны скандалы, которых в отеле происходило немало.

– Понимаете, Гордон, если мистер «Икс» набил рожу мистеру «Игрек» в ресторане нашей гостиницы, то не только они, но и мы заинтересованы в том, чтобы на следующий день в газетах не промелькнуло об этом ни слова.

Я был искренне удивлен, ибо знал, что Англия гордится своей самой независимой прессой, которая не боится критиковать даже премьера...

Специалист по «паблик рилэйшенс» жизнерадостно расхохотался:

– Приглашаю вас, Гордон, на коктейль-парти в «Савой». Тут вы быстро во всем разберетесь... Независимость, мой друг, это товар. А товар продается и покупается.

– Отлично, – сказал я. – Когда «коктейль»?

Было интересно посмотреть в натуре, как работает «паблик рилэйшенс», к тому же я надеялся завести знакомства среди газетчиков, обычно это люди весьма информированные.

Вечером я надел немнущийся костюм и отправился в «Савой».

Знакомый уже ждал меня в холле.

– Прекрасно, Гордон, – окинул он меня быстрым взглядом. – Вы выглядите как новенький канадский доллар, еще не пущенный в оборот.

– Спасибо, – довольно сдержанно поблагодарил я. Сравнение с долларом мне не очень-то понравилось.

– Кстати, сегодня здесь будет одна начинающая журналистка. Она весьма успешно рвется вверх по лестнице. Девочка сделает карьеру, поверьте моему опыту. Ей нравятся мужчины вашего типа.

– Какого?

– Вы чем-то напоминаете славянина. Широкоскулое лицо... Темные глаза... Сдержанность в характере, в которой опытная женщина многое предугадает.

– Черт возьми, – я искренне рассмеялся, – вы отличный знаток людей. Если учесть, что я родился и вырос в Канаде, что ни одна из моих бабушек и прабабушек не была знакома со славянами, что характер у меня открытый и простой, тогда, конечно, вы хорошо во мне разобрались.

– Выдерните из карманчика платок и сдвиньте чуть набок галстук – вы выглядите слишком чопорно, а нынче опять входит в моду манера одеваться небрежно.