355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Гордон Лонсдейл » Гордон Лонсдейл: моя профессия — разведчик » Текст книги (страница 20)
Гордон Лонсдейл: моя профессия — разведчик
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 13:06

Текст книги "Гордон Лонсдейл: моя профессия — разведчик"


Автор книги: Гордон Лонсдейл



сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

– Ничего не могу понять, – разводил он растерянно руками, – у вас ведь было официальное разрешение на получение этого документа?

– Да. – Я иронически улыбался.

– Вы заплатили за него, и, следовательно, документ стал вашей собственностью?

– Абсолютно точно, дорогой Майкл.

– И вас даже не известили о конфискации этого документа властями?

– Не известили, дорогой Майкл, – меня забавляла наивность адвоката.

– Но ведь это же незаконно! – наконец пришел к «кощунственному» выводу адвокат.

– Вот об этом я и говорю!

Месяцы тюрьмы не убили во мне чувства юмора. Я все же предпочитал, если хотите, с улыбкой относиться к своей «войне» с английскими законниками и видеть в ней не мелкую юридическую возню за имущественные права, я средство поддерживать боевое настроение и не терять форму даже в тюрьме.

– Как они могли, как могли! – возмущался Хард. Утром, перед выходом на работу, в мою камеру как

обычно заглянул дежурный надзиратель. Скучным голосом спросил:

– Просьбы есть?

Надзиратель уже привык, что у заключенных всегда куча просьб. То хотят побывать в медпункте, то вдруг их обуревает желание облегчить душу беседой с капелланом, то просят организовать встречу с представителями специальной службы, оказывающей помощь семьям заключенных. И все это, по мнению тюремщиков, только для того, чтобы отвертеться от работы.

У заключенного № 5399 тоже была просьба:

– Хочу попасть на прием к начальнику тюрьмы. Надзиратель поморщился, но аккуратно вписал эту

просьбу в специальную тетрадь.

Днем меня повели в приемную начальника тюрьмы. Кабинет был специально приспособлен для приема заключенных: голые стены, стол, кресло. Между мной и начальником находились два тюремщика, еще один торчал у меня за спиной, а рядом с шефом каменной глыбой возвышался главный надзиратель тюрьмы.

Я представился по всем правилам внутреннего распорядка:

– Заключенный Гордон Лонсдейл, № 5399. Хочу узнать, что случилось с юридическим документом, отправленным мне 2 мая юридической фирмой «Хьюит и Уолтерс».

Начальник тюрьмы не подал виду, что знает, о чем идет речь, и приказал позвать цензора. Тот подтвердил: да, такое письмо поступило на имя Лонсдейла 3 мая. Как и все письма этого заключенного, оно было переслано в министерство внутренних дел.

Начальник тюрьмы не скрывал радости:

– Ну, вот – ваше письмо задержано министерством. Я здесь ни при чем...

– В таком случае прошу разрешения предстать перед судейской комиссией!

– Ваше право, – пожал плечами начальник тюрьмы. – Вряд ли только вы чего-нибудь добьетесь.

Судейская комиссия помочь отказалась.

В почтовый ящик пошло еще одно письмо Джонсону-Смиту. Член парламента вскоре сообщил следующее: как разъяснила ему госпожа Пайк, документ был задержан, так как я якобы ухитрился каким-то образом тайком дать указание своим адвокатам получить его.

Госпожу недаром звали «Щукой».

Я немедленно выслал Джонсону-Смиту копию письма адвокату, а также копию его ответа. При этом указал, что письма были отправлены через тюремную цензуру и что господину члену парламента, видимо, небезынтересно будет знать, что вся его корреспонденция негласно проверяется контрразведкой и министерством внутренних дел.

И тут Джонсон-Смит «прозрел». До него наконец каким-то образом дошло, что заключенный Лонсдейл может отсидеть только часть своего срока – не исключено его досрочное освобождение.

Что же будет, если он выйдет на волю и расскажет прессе о волоките, которую затеял член парламента, призванный стоять на страже прав избирателей? Публичного скандала не избежать...

Теперь Джонсон-Смит действовал с необычной для него напористостью. Вскоре он сообщил очередное «разъяснение» госпожи «Щуки»: полицейская матрона утверждала, что господин Лонсдейл будто бы действительно дал указание своему адвокату возбудить дело против полиции. Вот почему этот документ ему и не выдали. (На самом же деле, как мы помним, речь шла о том, имелись ли у министра законные основания отказать заключенному Лонсдейлу в разрешении возбудить судебное дело).

Словом, министр внутренних дел разрешал полиции выступать в роли судьи в деле, по которому сама полиция была ответчиком. Мне же фактически запрещалось возбудить против полиции дело, в ходе которого я мог легко доказать, что даже среди видных полицейских и контрразведчиков есть мелкие воришки.

Удалось ли мне все-таки заполучить эту бумагу?

Нет, не удалось. Выйдя из тюрьмы, я написал своим бирмингемским адвокатам и попросил прислать копию юридического заключения и остаток денег, которые я в свое время заплатил этой уважаемой фирме авансом. До сих пор не получил ответа. Английские адвокаты не очень-то любят расставаться с деньгами своих клиентов.

«Битва за права» продолжалась. Получив отказ министра, я тут же подал другую петицию. В ней речь шла сразу о трех вещах: о переводе в центральную тюрьму, о посещении вечерних классов и о возбуждении судебного дела против полиции. Я довольно резко писал министру, что считаю его решение незаконным и даже более того: «Ваша попытка, господин министр, отвести удар от воров, похитивших принадлежавшие мне деньги и имущество, превращает вас в соучастника преступников. А по английскому праву укрыватель преступника может быть привлечен к ответственности как соучастник преступления...» И так далее, в таком же тоне.

Копию письма я отправил Джонсону-Смиту, которого решил держать в курсе всех этих дел.

Через несколько часов после того, как я опустил в ящик письмо Джонсону-Смиту, меня вызвали к начальнику тюрьмы.

Потрясая каким-то листком бумаги и с трудом владея собой, тот, едва я показался на пороге, крикнул:

– Кто дал вам право писать подобные вещи о министре внутренних дел?

– Статья 249-а тюремных правил, – сухо ответил я. – Позвольте процитировать ее вам: «Все жалобы будут рассмотрены, и если будет установлено, что они не обоснованы, то податель жалобы будет наказан. Не разрешается забирать жалобы назад».

Как видите, господин начальник тюрьмы, моя жалоба подана в полном соответствии с тюремными правилами, и я с нетерпением жду ее рассмотрения. Каждое слово, написанное в ней, – правда. К тому же я уже не имею права взять ее обратно. И теперь мне остается только ждать...

Я отлично изучил «Основы тюремных правил» – «конституцию» тюремной жизни, принятую парламентом и дополненную тюремным ведомством. Ох, уж эти правила! Заключенный может их получить и при желании заучить сотни их пунктов и подпунктов на память. Но он не знает главного: из его экземпляра начисто вымараны те пункты, которые предоставляют ему хоть какие-то права. Кроме этого, существуют еще и неписаные правила. Например: ответы министра внутренних дел только зачитываются заключенным, и мало кто из них знает, что может потребовать копию «сиятельного» документа в письменном виде. Или что можно написать члену парламента, минуя министра.

Начальник тюрьмы быстро понял: человек, который спокойно стоит перед ним и даже где-то там внутри посмеивается, глядя ему в глаза, твердо знает свои права и его, начальника тюрьмы, обязанности.

– Значит, вы хотите, чтобы мы отправили письмо? – тон уже был помягче.

– Очень хочу, – простодушно подтвердил я.

– И не желаете взять его обратно?

– В соответствии с «Основами тюремных правил» я не имею на это права!

– Что ж, будь по-вашему...

Наверное, в эту минуту начальник тюрьмы уже тоскливо думал о том, когда же наконец уберут этого беспокойного заключенного, решившего отравить ему жизнь бесконечными просьбами и петициями...

Нет, наказан я не был. Что же касается моей переписки с членом парламента, то она успешно продолжалась. 20 ноября я направил ему очередное письмо, в котором попросил высказать мнение по поводу дискриминации, осуществляемой министром внутренних дел. В ответе, датированном 23 ноября, Джонсон-Смит снова ухитрился обойти все поставленные вопросы. Он просил заключенного дать указание своим адвокатам ознакомить его с документами, связанными с жалобой. Власти прибегли к новой уловке. Они продержали письмо члена парламента более сорока дней и выдали его мне лишь второго января 1963 года. Вручая это письмо, начальник тюрьмы зачитал резолюцию министра, запрещавшую мне дать указание адвокатам о передаче Джонсону-Смиту необходимых сведений. Это новое запрещение было, конечно, тоже незаконным.

Раунд продолжался. Мне явно полагались очки за активность.

«Заключенный № 5399» немедленно подал жалобу на преднамеренную задержку письма Джонсона-Смита. Ответ на жалобу «по поводу задержки» был задержан на несколько месяцев. Я вновь призвал на помощь Джонсона-Смита, стремясь сыграть на его самолюбии: «На этот раз нарушение правил касается лично Вас, господин парламентарий». После нескольких месяцев активной переписки Джонсон-Смит прислал мне копию письма госпожи «Щуки», в котором содержалось обещание «проследить, чтобы подобные инциденты больше не повторялись». Но и это письмо было задержано на 36 дней!

8 марта 1963 года я получил ответ на свою октябрьскую петицию. Это был отказ по всем пунктам. Однако, как бы вскользь, было упомянуто, что вопрос о переводе в центральную тюрьму и разрешении посещать вечерние занятия «находится на рассмотрении». В конце ответа министр сообщал, что разрешает подать на него жалобу королеве. Пусть в Букингемском дворце обратят внимание на рвение, которое проявляет господин министр на своем трудном посту!

Итак, 10 марта я в своей камере-одиночке положил перед собой на узкий тюремный столик лист бумаги и написал: «Ваше Величество! Прошу Вас дать указание Вашему министру внутренних дел вернуть мне украденное у меня полицией и службой безопасности имущество, а именно: радиоприемник и другие предметы...» В заключение я деловито обращал внимание Ее Величества на то обстоятельство, что суд не вынес постановления о конфискации моего имущества и, следовательно, все вышеперечисленные предметы являются моей собственностью. Я также обвинял министра внутренних дел в укрывательстве преступников, укравших у меня деньги и вещи. Ответ королевы был необычайно быстрым – прошло всего лишь 38 дней – и гласил:

«Ваша жалоба была изложена королеве, но поскольку министр внутренних дел не сделал никаких рекомендаций, королева не дала никаких указаний».

Дворцовый круг замкнулся – жалоба на министра внутренних дел не дала никаких результатов, так как министр ничего не посоветовал королеве в отношении жалобы на него самого...

А в это время к господину министру внутренних дел Англии уже шло письмо от моей жены с просьбой разрешить переслать мне продовольственную посылку (при этом она ссылалась на долгий срок заключения мужа и недостаток витаминов и жиров в тюремном питании). Министр остался глух к мотивам, изложенным в письме, и верен традициям своего министерства. Пять месяцев жена терпеливо ждала ответа, а я тем временем бомбардировал Джонсона-Смита просьбами заставить министра внутренних дел дать какой-либо ответ на мое письмо. Убедившись, что министр не собирается отвечать, жена решила взять быка за рога сама и отправила мне посылку.

Появление посылки вызвало в тюрьме переполох, о котором я узнал тут же.

Прошла неделя. Меня вызвал начальник тюрьмы.

– На ваше имя пришла продовольственная посылка, но министр не разрешает ее выдавать, – сообщил он то, что мне было уже давно известно.

Я промолчал. Молчал и начальник тюрьмы – ему было предписано наблюдать за реакцией Лонсдейла и детально информировать об этом контрразведку. Там все еще надеялись «сломить» упрямого заключенного.

– Скажите, как мне с нею поступить, – наконец не выдержал начальник. – Я ее должен куда-то деть...

– Пошлите ее Фреду Снеллингу, – равнодушно ответил я.

Фред Снеллинг стоил того, чтобы познакомиться с московской гастрономией. Он работал в аукционе, специализировался на продаже букинистических книг и был большим специалистом в своем деле. Я поддерживал с ним дружеские отношения, так как Фред охотно поставлял мне нужные книги. Да и сам Фред внушал уважение; у него были определенные принципы, которых он твердо придерживался. Снеллинг написал несколько книг о спорте, но потом удивил всех, опубликовав в 1964 году сенсационный боевик «007, Джеймс Бонд: отчет». Ловкий издатель оформил книгу «под подлинного» Джеймса Бонда. Пока читатели разобрались, что к чему, только в США было продано свыше миллиона экземпляров. Снеллинг прислал мне первое английское издание с посвящением, и я с интересом листал книгу, в которой весьма юмористически рассказывалось о знаменитом супермене. Главы назывались претенциозно: «Его предшественники», «Его образ», «Его женщины», «Его противники», «Его будущее».

Через неделю Фред сообщил мне, что получил посылку и благодарит за нее.

Уже после освобождения я спросил у жены, что именно она посылала в тюрьму. Жена перечислила все. Вспомнила, что положила туда черную икру.

Тогда же я встретился и с Фредом.

– Ну, как, дружище, – поинтересовался я после взаимных приветствий. – Понравилась тебе черная икра?

Я был уверен, что Фред икры до этого никогда не пробовал.

– В посылке не было никакой икры, – не без удивления ответил Фред.

Английские власти остались верными себе. Видимо, я так и не узнаю никогда, чей стол украсил предназначенный мне деликатес.

В августе 1963 года жизнь снова предоставила мне возможность выйти на ринг: Фред Снеллинг сообщил, что в Англии снимают фильм «Сеть шпионов» и что в его основу положено дело Лонсдейла. В ближайшее время фильм должен выйти на экран, а пока широко рекламируется прессой. Я легко представил, что это будет за лента, и решил помешать ее выходу на экран.

Формально в Англии для выпуска фильма о живом человеке требуется его разрешение. На заключенных это правило распространяется лишь теоретически, особенно если у них нет родственников на воле.

На следующий же день я подал петицию с просьбой разрешить проконсультироваться по этому вопросу с бирмингемским адвокатом. Указывая, что выпуск фильма ожидается в самом ближайшем будущем, я просил не тянуть с ответом. Прождав две недели, написал Джонсону-Смиту, чтоб тот подтолкнул министра. Прошло еще три недели. Мой депутат молчал, и я начал думать, что получу ответ уже после выхода фильма. Поэтому решил обратиться к своим адвокатам. Письмо было задержано: необходимо, сказали мне, дождаться ответа на предыдущую петицию. Наконец в октябре пришел ответ: мне отказывали в свидании с адвокатами. Но одновременно мне разрешали послать письмо в киностудию.

Я немедленно направил адвокату и в киностудию решительный протест против того, чтобы кто-либо изображал меня в фильме и использовал мое имя в сенсационных целях. В заключение я пригрозил передать дело в суд.

Как это ни странно, хотя, быть может, это было вполне закономерно, первым пришел ответ от адвокатской фирмы, представляющей интересы кинокомпании: «Наши клиенты действительно сняли фильм, рассказывающий о событиях, связанных с Вашим судебным процессом... События, которые касаются конкретных лиц, во всех своих существенных деталях основываются на неопровержимых фактах...»

К этому времени в газетах уже появились сообщения о том, что фильм выйдет на экран в конце октября (но фактически он появился лишь спустя шесть месяцев. Как оказалось, после моего письма студия была вынуждена подвергнуть фильм «чистке», он был сокращен на 15 минут. Все вырезанные сцены в основном касались вымышленных эпизодов из личной жизни разведчика. Это, конечно, в какой-то степени снизило интерес зрителей, которые привыкли видеть на экране «клубничку»). Многие мои знакомые, видевшие фильм, были единодушны: он поразил их лишь низким качеством. «Нужно обладать огромным талантом, – писала одна из газет, – чтобы ухитриться выпустить столь скучный фильм о столь интересном деле».

О чем шла речь в фильме? «Сеть шпионов» в псевдодокументальной манере рассказывала о так называемом Портлендском деле. Сценарий был основан на материалах судебного процесса и поэтому далек от истины. Показания Джи и Хаутона авторы приняли за чистую монету. Все действие разворачивалось в течение трех недель: от «начала» работы Хаутона до ареста. Британские налогоплательщики должны были убедиться, как здорово действует их служба безопасности. В заключительных кадрах были выражены все идеи, вдохновившие авторов и постановщика: купол «Олд Бейли», статуя Фемиды и мрачный голос за кадром: «Кто знает, быть может, такой же опасный шпион находится среди нас, в этом самом зале и даже в вашем ряду!» «Сеть шпионов» была вкладом определенных английских кругов в атмосферу шпиономании, которую после моего ареста старались раздуть в стране.

Покончив с кино, я принялся за прессу. 10 ноября 1963 года в газете «Санди экспресс» я с изумлением прочитал, что якобы написал своей жене, что буду дома значительно раньше, чем через четверть века. В частности, в газете говорилось: «В письме из Бирмингемской тюрьмы человек, который возглавлял портлендскую шпионскую группу... советовал своей жене не терять надежды, так как переговоры о его освобождении уже ведутся».

Конечно, я знал, что такое возможно, и не терял надежды на то, что обстоятельства могут сложиться в мою пользу. Я не сомневался, что на Родине обо мне помнят, думают, делают все возможное, чтобы вызволить из неволи. И неколебимая вера эта помогала переносить испытания, выпавшие на мою долю. Но я никогда не затрагивал этой темы в письмах к жене или кому-либо иному.

Между тем статья называлась крикливо: «Лонсдейл пишет жене: скоро буду дома». Помещена она была под крупным заголовком на центральной, самой «почетной» полосе толстой воскресной газеты, где обычно отводится место самым интересным материалам.

Сочинения, опубликованные в «Санди экспресс», легко опровергались, поскольку переписка с женой проходила через тройную цензуру. И все же, тщательно взвесив все обстоятельства, я решил прежде всего заручиться поддержкой так называемого Совета по делам прессы, в функции которого входит следить за «моральным обликом» английской печати. В письме в Совет я попросил ответить на два вопроса:

– Могут ли английские газеты публиковать содержание частных писем без согласия их авторов?

– Могут ли английские газеты фабриковать содержание личных писем?

После обычных проволочек, к которым к тому времени я уже почти привык, я получил ответ от секретаря Совета по делам прессы полковника Клиссита (тот факт, что в секретарях Совета состоит полковник, отнюдь не означает, что Совет – военная организация. В Англии отставных офицеров принято называть по их званию – но только от капитана и выше – до конца жизни).

Письмо было кратким и конкретным – лучшего я и желать не мог. Полковник писал:

«Частные письма или их содержание не могут публиковаться без согласия их авторов (основание – закон об авторском праве 1956 года).

Публикуя фабрикацию, владельцы газеты будут вынуждены выплатить компенсацию в соответствии с решением суда».

Таким образом, получалось, что если б «Санди экспресс» продолжала настаивать, что она опубликовала выдержку из подлинного письма Лонсдейла, то она была бы вынуждена выплатить компенсацию на основании пункта первого.

Если же она признает, что письмо сфабриковано, то она будет отвечать за это в соответствии с пунктом вторым. Как говорится, куда ни кинь, везде клин.

Передав необходимые документы адвокату, я поручил ему заняться этим делом. Случайно или умышленно, адвокат не понял его и повел дело так, что дал возможность «Санди экспресс» затянуть иск. Вскоре обстоятельства сложились таким образом, что я должен был заняться иными, более приятными делами, и адвокат, не дожидаясь новых указаний, прекратил атаку. А жаль: были все основания притянуть «Санди экспресс» к ответу.

Из письма англичанина Бриага Марриринера Галине Молодой:

С 1962 по 1965 год я отбывал пятилетнее наказание за грабеж с применением насилия. Думая недавно о пережитом в тюрьме, я вспомнил Гордона Лонсдейла, с которым соприкоснулся в тюрьме Винсон Грин в Бирмингеме. Я провел много часов, беседуя с Гордоном на прогулках, и нашел, что он выдающийся человек, очень смелый и приятный, хотя, к моему изумлению, убежденный приверженец коммунистической системы...

Истинная причина моего письма заключается в следующем: я вспомнил, что Гордон рассказал мне о том, что у него в России есть жена и дети. Я никогда о них не думал и даже не знаю, жива ли еще его жена. Если она жива, наверное, она рада будет прочитать о той дани уважения, отдаваемой иностранцем, который знал ее мужа в наихудших из всех возможных обстоятельствах – в британской тюрьме, отбывающим наказание в 25 лет. Тем не менее он никогда не переставал улыбаться. Он всегда был приветлив...

Лучше всего я помню его по одному эпизоду. Мы работали в «Звездной» мастерской, изготовляя кисти для красок. Было очень жарко, и мы были скучены в тесном помещении. Все были раздражены. Работавший напротив меня человек действовал мне на нервы своими саркастическими замечаниями. В конце концов я не выдержал и вскочил, чтобы ударить его. (За это я был бы посажен на хлеб и воду). Я – крупный мужчина ростом 6 футов 4 дюйма и весом 102 кг; однако Гордон тут же оказался между нами и заявил: «Не будьте дураками. Не давайте тюремщикам повода для удовлетворения». Мы оба сели на место.

Гордон тихо, уверенно, без лишнего шума разрядил обстановку. Своим поступком он ничего не выгадывал, а фактически рисковал сам.

Госпожа Лонсдейл! Ваш муж – настоящий, хороший, храбрый человек...

ГЛАВА XXXII

Английская контрразведка незримо присутствовала в каждой тюрьме, в которой я побывал. Шаг за шагом МИ-5 преследовала меня, стараясь заставить сдаться. Особый режим, самые скверные тюрьмы, дискриминация, психологическая обработка...

Борьба продолжалась.

Она шла теперь в условиях, неблагоприятных для меня. Я был один. Один против мощного, освященного веками тайной работы аппарата МИ-5.

Контрразведчики уже поняли, что поторопились с моим арестом и упустили возможность раскрыть действительный объем моей деятельности. Теперь они старались исправить ошибку. Но, увы, человек, начиненный секретными сведениями, которых просто жаждала МИ-5, хотя и находился в ее руках, по-прежнему ничего не говорил.

Вначале был период выжидания – ко мне присматривались и «подбирали ключи». Потом резко «закрутили гайки» – ухудшили режим и тут же стали проверять мое настроение. Авось что-нибудь да выйдет. Делалось это крайне примитивно. Вдруг среди тюремщиков попадался некий сердобольный, располагавший к себе дядя. Дядя будто невзначай заводил со мной беседу, бросал: «Жаль мне вас, через 16 лет я уйду на пенсию, а вы все еще будете гостем Ее Величества...» – и пытливо присматривался, как я на это реагирую.

Потом мне стали подставлять других заключенных – у каждого из них был свой заманчивый план побега. Загвоздка всегда была в одной мелочи: я должен был сообщить адрес человека, у которого можно было спрятаться после побега...

Сначала все это не слишком раздражало: тюремная жизнь скучна и монотонна. А в этих, пусть даже весьма примитивных, приемах, с которыми пытались «подойти» ко мне, было свое разнообразие. Но потом я справедливо посчитал топорность этих попыток явным неуважением к своей профессиональной квалификации. Методы МИ-5 свидетельствовали о негибкости и тенденции к шаблону и стереотипу. Главным средством считались деньги – западные специальные службы почему-то свято убеждены в том, что деньги купят все. Конечно, мне были известны случаи, когда такой подход позволял английской контрразведке добиваться успеха. Но это вовсе не давало оснований делать вывод, что найден какой-то универсальный, безотказный метод. Первый ход контрразведка сделала через месяц после процесса. В одну из суббот апреля 1961 года меня посетила госпожа Бейкер. Само собой разумеется, миловидная Молли Бейкер не работала на МИ-5. Она была моим партнером по фирме, торговавшей «электронным сторожем». Это был «молчаливый», или, как еще говорят в Англии, «спящий», партнер, что означало: госпожа Бейкер вложила определенную сумму денег, но активной роли в делах фирмы не играет, а лишь принимает участие в заседаниях правления наравне с другими пятью партнерами. Фирма не платила ей жалованья, гарантируя равную долю прибыли.

При милой внешности эта приятная женщина лет сорока обладала деловым складом ума. Это был ее второй визит в тюрьму, и, как и первый, он был связан с моим выходом из фирмы.

– Куда мы идем? – поинтересовался я у тюремщика, сопровождавшего меня.

– В зал, – лаконично ответил тот.

Как ни странно, но в английских тюрьмах есть залы свиданий. Есть залы «люкс», где посетители могут проводить время со своим знакомым или родственником за отдельным столиком. Те приносят с собой чай, печенье, съестное, хорошие сигареты. Всю еду заключенный должен тут же съесть, так как проносить с собой в «зону» не имеет права. Есть «кабины» – вроде той, в которой я встречался с Гарднером. Как правило, мои свидания происходили именно в них. Но бывало и так, что тюремная администрация распоряжалась выделить для свиданий заключенного № 5399 отдельную комнату, в которой меня уже поджидал Хард. Адвокат сидел за столиком, я занимал стул напротив, а между нами устраивался надзиратель, скучавший (во всяком случае, он подчеркивал это своим видом) до конца встречи.

Первое свидание с госпожой Бейкер тоже проходило в отдельной комнате в присутствии тюремщика. А вот второе...

На этот раз меня провели в зал, где происходила встреча нескольких десятков заключенных с родственниками и друзьями. «Случайно» моей экс-партнерше удалось занять скамейку в стороне от всей этой массы одновременно говоривших и жестикулировавших людей.

Мы быстро обсудили общие коммерческие дела, и тогда госпожа Бейкер сказала, что хотела бы потолковать по очень важному вопросу.

– Пожалуйста.

– Несколько дней назад я получила извещение из министерства обороны. Меня просили зайти туда в определенный день и час, позвонив предварительно по телефону.

– Видимо, это касается меня, – сказал я, – иначе вы не стали бы рассказывать это.

– Совершенно правильно. Меня провели в кабинет к джентльмену в штатском, который назвался Элтоном. Представившись сотрудником контрразведки, он попросил рассказать все, что говорили вы мне во время нашего предыдущего свидания в тюрьме...

– Вы, видимо, заметили, что наше прошлое свидание длилось почти час вместо положенных двадцати минут, – перебил я собеседницу. – Поблагодарите за это Элтона.

Госпожа Бейкер сказала, что она была возмущена столь гнусным предложением и заявила Элтону, что намерена рассказать об этом происшествии Лонсдейлу. Элтон, к ее безграничному удивлению, отнюдь не возражал и даже попросил передать мне, что у него есть заманчивые предложения, которые могут сделать меня богатым человеком.

– А почему бы и не поговорить с ним? – ответил я. – Я всегда готов обсудить заманчивые предложения. Пусть только он не думает, что я соглашусь выдать кого-либо. Что касается денег, то я в них не нуждаюсь.

Мы расстались. Дня через два меня посетил адвокат Хард – он тоже был знаком с госпожой Бейкер. Хард спросил:

– Что вы думаете о предложениях контрразведки?

– Ничего не думаю, – ответил я. – Я еще о них ничего толком не слышал. Главное, чего я хочу, это чтобы госпожа Бейкер ясно дала понять Элтону, что я не собираюсь покупать свою свободу ценою измены. Если же у Элтона есть другие предложения, готов их обсудить.

Прошло несколько недель. Элтон не появлялся. По-видимому, это входило в план «психологической подготовки» заключенного. Меня явно пытались «размягчить». Но вот как-то утром меня вызвал заместитель начальника тюрьмы. Он сообщил:

– Вас хочет видеть джентльмен из службы безопасности.

В крыле для свиданий с адвокатами царила суматоха. Хлопали двери, входили и выходили какие-то люди, отдавались распоряжения. Сам главный надзиратель следил за тем, как будет приготовлено место для встречи Лонсдейла с человеком из МИ-5. Окна и стеклянные двери были завешены плотной бумагой. Словом, было сделано все (хотя, видимо, и неумышленно), чтобы привлечь к этой «тайной» встрече внимание всех – и тюремщиков, и заключенных.

По моей просьбе на встрече присутствовала госпожа Бейкер. Мне был нужен свидетель, способный удостоверить, что подобная встреча действительно произошла. Не успел я обменяться несколькими словами с Молли, как дверь торжественно распахнулась. В комнату вошел типичный английский чиновник. Котелок, черный пиджак, брюки в полоску, туго свернутый зонтик. И самая бессмысленная улыбка, которую мне когда-либо приходилось видеть. Взглянув на лицо господина из МИ-5, я едва скрыл изумление: передо мной стоял собственной персоной тот самый Элтон, с которым я однажды познакомился на вечеринке у Тома Поупа во время учебы в Лондонском университете. Когда госпожа Бейкер упомянула еще в апреле его фамилию, мне и в голову не пришло, что я уже встречался с ним.

Представив нас друг другу, госпожа Бейкер сразу же ушла, оставив меня наедине с зонтиком и его обладателем. Последний раскрыл черный служебный портфель с вытисненной короной и буквой Е с цифрой II (Елизавета II), вынул из портфеля какой-то снимок и книгу.

– Фотография, – сказал он, передавая ее мне. – Найдена у вас на квартире.

На снимке Элтон красовался со своей женой.

– Скажите, пожалуйста, откуда она взялась у вас?

– Я сфотографировал вас и вашу жену в начале июля 1956 года, когда вы были в гостях у Тома Поупа.

– А что вы сделали с этим снимком?

– Как что? Увидев вас в компании с политическими разведчиками и поговорив с вами, я понял, что вы отнюдь не простой государственный служащий, и направил эту фотографию со всеми вашими данными туда же, куда я направил все остальные фотографии, снятые в тот вечер.

– От меня требовали объяснений, каким образом этот снимок оказался у вас на квартире. Теперь я смогу наконец объяснить это.

Криво усмехнувшись, Элтон пожал плечами. Нелегко было ему забыть этот неприятный эпизод, беседа еле вязалась. Поговорили об общих знакомых, присутствовавших на вечеринке у Поупа. Затем Элтон передал мне книгу Буллока и Миллера «Кольцо шпионов» и широко и доверительно улыбнулся:

– Поздравляю, мистер Лонсдейл. Ваше имя отныне вошло в историю разведки.

– Спасибо, я прочитаю книгу с интересом, – любезно заверил я, отметив для себя доверительный тон Элтона. Видимо, именно такой тон был избран его шефами для нашей встречи.

Тюремные правила не разрешают заключенным читать книги, в которых упоминаются их имена. По-видимому, власти опасаются, как бы подопечные не возомнили слишком много о себе. В данном случае мне предоставлялась особая привилегия в надежде, видимо, на то, что, увидев свое имя напечатанным черным по белому в книге, я приду в восторг и стану сговорчивее.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю