Текст книги "Гордон Лонсдейл: моя профессия — разведчик"

Автор книги: Гордон Лонсдейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Так мы переговаривались, пока съезжались в гостиницу гости.

Знакомый оказался весьма обязательным человеком и старательно опекал меня, пока длился прием в честь очередной кинозвезды, остановившейся в «Савое». В маленьком зале было полно публики – журналисты, писатели, кинодеятели. Стоял легкий шумок. Все были друг другу знакомы, все говорили. Тут обсуждали последнюю светскую новость и последний скандал очередной эстрадной дивы. Здесь запросто произносили громкие имена, здесь делались «кумиры» публики, заключались деловые соглашения.

Потом появилась та самая кинознаменитость, ради которой собрались все эти люди. Я не раз видел ее на экране – так же, как и миллионам зрителей, мне она казалась невероятно обольстительной, хрупкой и стройной. А тут в зале появилась не «девушка из киногрез», а некое прыщеватое, довольно невзрачное создание, лицо которого покрывал толстый слой косметики. К тому же замухрышка была явно навеселе, и ее при каждом шаге слегка пошатывало. Рядом с актрисой встал специалист по «паблик рилэйшенс». Газетчики торопливо, словно стараясь поскорее выполнить никчемную, но необходимую работу, задали ей несколько вопросов.

– Ваш последний любовник?

– Почему вы его намерены покинуть?

– Правда ли, что продюсер к вам немного охладел?

– Не будете ли вы любезны подтвердить слух о том, что до работы в кино увлекались стриптизом.

И так далее.

Почти все вопросы касались интимной жизни кинозвезды. Специалист подсказывал ей весьма ловкие ответы, она их повторяла тоже торопливо, ничего не добавляя от себя. При этом она старалась улыбаться. Чем подробности, о которых ее расспрашивали, были «деликатнее», тем улыбка звезды становилась обворожительнее. Нет, она не собирается дать отставку своему приятелю, он ее вполне устраивает. Против охлаждения продюсера она знает верное средство и в нужный момент пустит его в ход. Леди и джентльмены пусть не беспокоятся, продюсер ее верный и давний друг, и ему нравятся девушки ее склада и темперамента. Кино – это тот же стриптиз, только перед миллионами, эта мысль только что пришла ей в голову и выглядит забавной... Все это смахивало на заранее отрепетированный спектакль. Меня поразили пустота ответов, никчемность вопросов. Наконец, кинозвезда решительно потянулась к рюмке, быстро упилась, и ее, нежно поддерживая под руки, увели.

– Завтра разразится скандал, – шепнул я своему знакомому. – Газеты опишут эту безобразную сцену. Искренне вам сочувствую.

– Не волнуйтесь, – улыбнулся тот. – Для чего же здесь я?

«Специалист по публике» вышел на середину зала, сердечно приветствовал высокоуважаемых гостей гостиницы «Савой», которые, несмотря на чрезвычайную занятость, почтили их скромный вечер своим присутствием.

– А теперь просим к столу, – широким жестом указал он на столы, уже давно привлекавшие внимание гостей гораздо больше, чем кинозвезда.

Приятель познакомил меня с журналисткой, о которой упоминал. Быстрая, решительная девица окинула меня заинтересованным взглядом и спросила:

– Джентльмены, что будем пить? Я лично предпочитаю то, что покрепче.

Девица была дочерью известного промышленника. С пятнадцати лет заботливая мама стала делать дочери рекламу: отправляя дочь в школу, одевала ее в бальные платья. Педагоги не пускали ее в класс. «Война» шла несколько месяцев и не прошла мимо внимания прессы. Фотографии девочки замелькали на первых полосах. Малютке предложили написать «воспоминания», они пришлись по вкусу «среднему» читателю – путь в журналистику был проложен.

– Вы студент? – спросила журналистка, откровенно разглядывая меня.

– Да.

– Очень мило. – Она улыбнулась. – В моей коллекции еще не было студентов.

Мне показалось, что сейчас она ощупает мои бицепсы – столь оценивающим был ее взгляд.

Специалист по «паблик рилэйшенс» жизнерадостно расхохотался:

– А что я говорил, Гордон? Вот и подтверждение. Хватай его на лету...

Я молча улыбнулся – все это казалось весьма забавным.

– Вот моя визитная карточка, – продолжала наседать журналистка.

А дамы и господа от прессы усердно накачивались даровым виски и джином. Вскоре многие из них покидали зал примерно в том же состоянии, что и героиня их будущего интервью.

В утренних газетах я прочитал самое лестное описание творческой встречи с кинонимфой. Эта встреча, по мнению газетчиков, была значительным событием в духовной жизни общества и прошла в самой сердечной обстановке.

– Вся штука в том, – прокомментировал выступления прессы мой новый знакомый, – что на такие встречи ходят лишь третьеразрядные писаки или начинающие репортеры. Для них это возможность даром выпить. Да и написать о нас что-нибудь нелестное они просто не могут – у «Савоя» прекрасная репутация.

– Позвольте, – возразил я, – но ведь многие видели, как пьяные покидали зал. Это не могло не привлечь внимания...

– Да, если бы они вышли через главный подъезд. Но их выводили через черный ход, – покровительственно объяснил мой собеседник.

Это показалось мне любопытным.

Второй подъезд «Савоя», привлекавший его именитых гостей, выходил на Темзу. По вечерам набережная Темзы была безлюдна. Вереницей мчались автомашины, тускло мерцали немногочисленные фонари. Полиция, зная, для чего предназначен черный ход «Савоя», редко сюда заглядывала, чтобы не смущать знаменитых гостей, покидавших гостиницу в не очень респектабельном состоянии. Зато у самого черного хода в отель находилась будка телефона-автомата, которой, как легко было догадаться, пользовались редко. Я сообщил о будке в очередном донесении в Центр, и она стала одним из звеньев в моей цепочке связи. Время от времени я посещал ее, чтобы «позвонить». Опускал монету, неторопливо набирал первый пришедший в голову номер и детально исследовал стены будки.

Пришел день, и я обнаружил в условленном месте обычную канцелярскую кнопку. Она была именно того цвета, какого ей и надлежало быть. Появление кнопки означало, что в тайнике, о котором я знал, находится передача. Я очень обрадовался: линия связи заработала. Предстояло навестить тайник и извлечь присланное.

Около часа я бродил по улицам Лондона. Иногда останавливался полюбоваться старинными особняками, иногда присаживался на скамейку в маленьких, аккуратно подстриженных парках. И все время незаметно наблюдал за улицей – следовало убедиться, что «хвоста» нет. Только основательно «проверившись», я отправился к тайнику. Однажды мне показалось, что за мной следят. Представительный джентльмен с тростью трижды встретился на пути: в парке, в холле большого универсального магазина и в автобусе.

Потребовалось еще два часа поездок по Лондону – во всех мыслимых направлениях, – чтобы я убедился: случайность. Одна из тех странных случайностей, которые изредка подбрасывает жизнь.

В тайнике меня ждал небольшой сверток. Прямо в номере гостиницы лиги я развернул его. В тот день мне везло – Ленарда не оказалось дома, и я мог не торопясь читать директиву Центра.

Центр поздравлял меня с благополучным прибытием к месту работы и давал указания на ближайшее время. Среди них было и такое: выехать в конце недели в Париж и встретиться там с Жаном. Кто такой Жан, я не знал. Центр лишь сообщал условия встречи и то, что Жан решит все мои вопросы и расскажет, как установить контакт с будущим моим помощником Вильсоном. По характеру указаний я понял, что Жан – один из руководящих работников Центра.

Уснул я, так и не дождавшись Ленарда.

В следующие дни на меня свалилось несчастье, причем оттуда, откуда я меньше всего этого ожидал. Сырой английский климат сделал свое дело: за два дня до отъезда я заболел гриппом, заболел так сильно, что буквально падал с ног. А отложить визит в Париж было уже невозможно – оперативной связи с Центром я еще не наладил.

Снова пришлось прибегнуть к помощи Королевской заморской лиги.

– Мисс Пауэлл, порекомендуйте хорошего врача, который бы быстро поставил меня на ноги...

– Что с вами, Гордон?

– Видимо, грипп.

– Ну, это не так уж страшно.

– Я тоже так думаю, но все же...

В Королевской лиге, казалось, помогали во всех случаях жизни. И сейчас мисс Пауэлл деловито подыскала мне врача, договорилась с ним о времени визита.

– Гордон, учтите: в доме врача два входа: один – парадный, а второй – для пациентов. Но вы воспользуйтесь парадным входом.

– Почему? – удивился я. – Ведь я тоже пациент.

– Приемная врача переполнена больными, и вряд ли вам есть смысл дожидаться приема в общей очереди. Вы – частный пациент...

Увы, но я не знал, что это такое «частный пациент». Я лишь сердечно поблагодарил мисс Пауэлл и отправился по указанному адресу. Служанка, предупрежденная о приходе, сразу же провела меня в гостиную. Через несколько минут появился и сам врач: высокий, холеный, с манерами джентльмена и оксфордским акцентом. Ему еще не было сорока, но держался он с апломбом профессора медицины. Это был «показательный» англичанин, точно такой, какими их изображают на картинках или показывают во МХАТе в «Идеальном муже». Одет он был в черный сюртук и полосатые брюки, в петлице красовалась красная гвоздика. Принимая больных, будущее светило медицины прекрасно обходилось без халата. Последовал традиционный вопрос: «На что жалуетесь?»

Я объяснил. Врач сдержанно кивнул в ответ на жалобы больного и достал из кармана коробочку со шприцем. Он не стал даже осматривать пациента – сделал укол пенициллина. Я не удивился, что врач не вымыл перед этим руки, меня уже перестал удивлять этот джентльмен от медицины. Я теперь надеялся только на свое отличное здоровье – вдруг все-таки смогу перебороть болезнь.

Врач выписал два рецепта и протянул руку:

– Одну гинею.

Вот здесь-то я и понял, что значит «частный пациент». В Англии существует обязательное медицинское страхование. Еженедельно каждый работающий вносит энную сумму. За это его лечат бесплатно. Мне же предложили заплатить наличными – я не был в числе застрахованных, меня прислала Заморская лига. Я порылся в карманах и обнаружил, что там нет монеты в один шиллинг, чтобы добавить к фунту стерлингов. Надо сказать, что денежной единицы в одну гинею вообще не существует. Однако по традиции все профессиональные услуги исчисляются именно в ней. Зачем? Ларчик открывается просто – это автоматически увеличивает их стоимость на 5 процентов. В фешенебельных магазинах цены тоже исчисляются в гинеях. Я вручил доктору купюру в один фунт и монету в два с половиной шиллинга, тот небрежно сунул деньги в карман и, не подумав дать сдачу, распрощался традиционным: «Если снова потребуюсь – к вашим услугам».

Он прописал большое количество антибиотиков, и я приобрел их в соседней аптеке. На следующий день температура у меня упала. Впрочем, я и не подумал поблагодарить за это врача, поскольку выручило здоровье, устоявшее и перед гриппом, и перед слоновьими дозами антибиотиков. Как бы там ни было, я смог отправиться в Париж.

Конон Молодый (из письма жене):

Когда вернусь – мы с тобой ночью объедем всю нашу столицу. Будем останавливаться у каждого памятника. Ночью – чтобы стояла тишина. И чтобы ничто не мешало вновь встретиться с моей настоящей жизнью...

ГЛАВА X

Великий город встретил меня голубым весенним утром и солнцем. На бульварах продавали фиалки. За столиками открытых кафе уже скучали туристы, потягивая легкое вино и пытаясь понять и познать «Иси Пари». Как всегда, бездомные художники чертили мелом тротуары, клошары грелись на решетках метро. Елисейские поля пахли бензином и духами. По улицам текла разноцветная, разномастная, разнохарактерная и при этом в чем-то непостижимо одинаковая людская река, имя которой – парижане.

Я поселился в маленькой гостинице, недалеко от Опера. Я был здесь впервые, так как придерживался правила – дважды в одной гостинице не останавливаться. Отправляясь в Канаду, я не знал, случится ли снова быть в Париже, но так, на всякий случай перед отъездом приглядел себе отель.

Тут было по-домашнему тихо и уютно. Узенькая, застланная потертым ковром лестница привела меня к лифту, построенному, видимо, в начале века. Похожая на корзинку кабина была открыта с одной стороны, а ограждение доходило мне лишь до пояса. В номере на ночном столике стояли цветы.

Хозяйка отеля – изящная, хотя и немолодая уже, дама тут же пришла навестить меня и после традиционного: «Всем ли вы довольны, мосье Лонсдейл?» – поинтересовалась, буду ли я обедать у них.

– Завтрак вам принесут в номер.

Я выпил чашку тепловатого кофе с молоком и, намазывая джемом кусочек бриоша, – это и был весь мой завтрак (абсолютно европейский, но я уже успел привыкнуть к такому стандарту в меню и к таким мизерным размерам), прикинул, чем заняться до встречи с Жаном. По условиям встречи я должен был сначала побывать в Лувре. Там мне полагалось быть без пяти минут двенадцать, но уже в десять я поднимался по белой застланной мягким ковром лестнице, над первым же маршем которой простерла свои крылья в вечном полете бессмертная Нике. Я постоял тут немного, ощущая, как неспешно входит в меня великий мир античных легенд, и двинулся дальше. Дальше был зал Венеры Милосской – маленькое почти круглое помещение, где всегда толкутся восторженные посетители. Я подождал, пока очередное кольцо туристов не разомкнулось и гид не закончил свой страстный монолог, в котором, как обычно, было больше эмоций, чем знания предмета («Перед вами, мадам, мадмуазель и мосье, знаменитая Венера Милосская, да, именно та самая, которая считается идеалом женской красоты, почему, как, видимо, вы уже догадались, она и избрала своим местопребыванием Париж. Ибо, согласитесь, где еще на этой планете ценят так женщину, как не в этом замечательном городе»), и сел на диван рядом с дремавшим служителем-негром. Негр чуть приоткрыл глаз и, убедившись, что Венера все еще на месте, снова задремал.

«Здорово, – подумал я. – Единственный человек в мире, который может с утра до вечера любоваться этой красотищей, – и абсолютно равнодушен к ней. Се ля ви». Нет, пленительный античный мир на этот раз был далек от меня. И знакомый с детства по превосходным копиям Музея изящных искусств «Умирающий галл», и «Арес», и «Меркурий», игриво протянувший гроздь винограда маленькому Амуру, не радовали сейчас меня. Я переходил от одного шедевра к другому, но привычное ощущение отрешенности не приходило.

Мысли мои были о другом. Сейчас я работал, а не отдыхал.

Жан. Встреча с ним («Не привести бы с собой «хвоста»). Времени, видимо, будет в обрез. Что и как я ему скажу. Какие инструкции даст Жан.

Точно в одиннадцать пятьдесят пять я вошел в зал, где был вывешен «Иоанн Креститель» Леонардо. Средний палец моей левой руки был забинтован. Я всмотрелся в строгий облик Крестителя и отступил на шаг, чтобы охватить взглядом всю картину. Впечатление было столь огромно, что я даже приложил забинтованный палец к виску (жест предназначался для Жана. Тот находился где-то рядом, но я не пытался самостоятельно обнаруживать его – этого не требовалось). Через пять минут я покинул музей и зашагал к Елисейским полям. Там мимо меня не спеша прокатил черный «мерседес», тут же притормозивший у тротуара. Когда я поравнялся с машиной, водитель открыл переднюю дверцу. Мы помчались к одной из парижских окраин.

Я бросил взгляд на часы, вмонтированные в щиток автомобиля. Они шли совершенно точно. Тем не менее я сказал:

– Ваши часы отстают на двенадцать минут.

– Я не люблю торопиться, – ответил Жан.

Мне, честно говоря, показалось, что нужды в обмене паролем нет – такой длинной цепи совпадений не могло быть, – тем не менее я действовал строго по плану.

Машину вел седой худощавый человек лет пятидесяти. Он говорил со мной на прекрасном английском языке. Очень сдержанно и спокойно.

О чем мы беседовали? Пожалуй, об этом сегодня уже можно сказать.

– Я поздравляю вас с благополучным прибытием в Англию, – начал Жан. – Вам привет от семьи и друзей по работе. Несколько дней назад я видел вашу жену и, если хотите, чуть попозже смогу рассказать о ее житье-бытье... Но сначала введите меня в курс ваших английских дел...

Жан знал Англию не хуже любого англичанина, был прекрасно знаком со всей политической и административной кухней этой страны. Предельно сжато отвечая на мои вопросы, он дал несколько полезных советов. Все они касались одного: как вести себя с британцами. Не забудем, что работа разведчика – это прежде всего работа с людьми. И она немыслима не только без знания языка чужой страны, но и без знания психологии ее народа.

Мой собственный опыт к этому времени практически был ничтожен, я почти ничего не знал об англичанах «изнутри» – все, что было известно, я почерпнул из книг, журналов, разговоров с другими людьми, большинство которых, в свою очередь, слабо понимали психологию англичан.

– Вы, конечно, отметили традиционную британскую сдержанность... – говорил Жан, лавируя в потоке машин. – И, как иностранец, уже почувствовали, что англичане подчеркнуто холодно относятся к вам... Так ведь? Какая-то доля истины в этом, конечно, есть. Но это скорее оттого, что островное положение их страны веками вырабатывало психологию обособленности, оторванности от других стран мира.

– Вы правы, но я, похоже, уже нашел на этот случай эффективное контрсредство – сразу сообщаю собеседнику, что я канадец. Это помогает сломать ледок в разговоре и установить хорошие отношения.

Жан кивнул.

– Да, англичане все еще числят канадцев в близких родственниках. Но не обращайте особого внимания на их внешнюю сдержанность и холодность. Англичане умеют быть и очень милыми людьми и добрыми приятелями.

– И все-таки налет превосходства – он дает о себе знать...

– Естественно... Англия много лет была крупнейшей промышленной державой мира. Империя, над которой «никогда не заходило солнце», – такой представляли старушку Англию все слои ее населения. У англичан даже выработался собственный юмор, направленный как бы против самих себя. Заметили это уже?

Я кивнул. Да, я оценил и юмор англичан, и скептические нотки в тоне Жана. С этим спокойным, уравновешенным человеком, со сноровкой истого парижанина направлявшим свой «мерседес» в потоке машин, мне было хорошо. В этот час на улицах французской столицы было людно, машины всевозможных марок шли сплошным потоком, парижские водители весьма своеобразно соблюдали правила уличного движения: ровно настолько, чтобы не придрался не слишком требовательный ажан. А гость из Центра будто всю жизнь тем и занимался, что водил свою машину в такой сутолоке.

Я заметил, что от нас не отстает белое авто спортивного типа. Юркий автомобильчик, казалось, следовал за «мерседесом», как рыбка-лоцман за акулой.

– Нет, – перехватил мой взгляд Жан, – это не слежка. Видно, просто за рулем ловкач: мы ему прокладываем дорогу. Посмотрим, далеко ли нам по пути...

Действительно, через два-три квартала белое авто отстало, затерялось в сутолоке парижских перекрестков.

– А теперь самое время перекусить, – предложил Жан. – Есть здесь одно чудесное местечко.

Мы добрались до лесочка в одном из пригородов Парижа. В тени деревьев спрятался небольшой сельский дом, стилизованный под старинную постройку. Видимо, в нем жил когда-то зажиточный крестьянин или была деревенская корчма. А может, его соорудили совсем недавно – во Франции входила в моду старина. На первом этаже в просторной комнате стояли подчеркнуто далеко друг от друга несколько столиков – в такие заведения приезжают, чтобы вкусно поесть и поговорить без опасения привлечь внимание других посетителей.

«Патрон» встретил нас как добрых знакомых, просияв гостеприимной, чуть плутоватой улыбкой. В отличие от своих собратьев по профессии был он сухощав и строен. В таких заведениях внешность «патрона» играет далеко не второстепенную роль. В прямой зависимости от его умения расположить к себе клиентов находятся доходы ресторана.

– Что можете нам предложить? – поинтересовался Жан. Он вел здесь себя как истый парижанин среднего достатка: не торопился, не требовал показать меню (там ведь ровно ничего не обозначено, только готовые закуски, все остальное «патрон» готовит в зависимости от того, что приобрел сегодня во «чреве Парижа» – знаменитом парижском рынке).

Почтительно, но без тени подобострастия «патрон» назвал два-три блюда, добавив, что готовит их сам по собственному рецепту.

Попробуем, – решил Жан. – Мы у вас впервые, и начинать надо всегда с лучшего.

Я обратил внимание на то, что Жан счел необходимым подчеркнуть слово «впервые». У владельцев таких ресторанчиков феноменальная зрительная память – раз обслужив клиента, они через несколько лет встречают его как доброго знакомого. И хозяин, несомненно, сейчас припоминал, не были ли почтенные мосье когда-либо его гостями. Жан облегчил ему работу.

Пока хозяин выполнял заказ, мы могли поговорить не торопясь – в таких ресторанчиках не спешат.

– А мне показалось, что вы бывали здесь и раньше, – сказал я. – И ресторанчик отыскали без труда, и вошли как завсегдатай.

– Настоящий парижанин везде дома, – рассмеялся Жан. И серьезно добавил: – Я в принципе никогда не посещаю подобные заведения дважды, даже после многолетнего перерыва. Вы обратили внимание, каким цепким взглядом встретил нас хозяин? У таких, как он, не память, а электронное запоминающее устройство. А ресторанчик я выбрал по справочнику «Мишлена».

Я удивился:

– Позвольте, какое отношение имеет к ресторанам «Мишлен»? Ведь это, если не ошибаюсь, фирма, производящая автопокрышки?

– Не ошибаетесь! – подтвердил Жан. – Но именно она издает подробнейший справочник кафе и ресторанов всей Франции. Ее специалисты ежегодно посещают эти заведения – инкогнито, конечно, – и выставляют им оценки. Максимальную оценку получают меньше десяти ресторанов, причем не обязательно самых дорогостоящих и фешенебельных – фирма этим подчеркивает свою объективность и ориентацию на средние слои, которым дорогие рестораны не по карману.

За аперитивом закончили деловую часть разговора. Жан не навязывал своего мнения, он просто излагал его, заботясь об убедительной аргументации. Он рассчитывал, что имеет дело с подготовленным слушателем, и не ошибался. Над многим из того, о чем говорил Жан, я думал и раньше, наши мнения и оценки во многом совпадали.

– Попытки лидеров Англии играть ведущую роль в «холодной войне», по-прежнему использовать фунт в качестве основной международной валюты не увенчались успехом, – говорил Жан. – Соединенные Штаты не очень-то церемонятся со своим партнером. У англичан это вызывает горечь и обиду на американцев. Но эти чувства они тщательно скрывают – не признавать же открыто превосходство Америки по всем статьям.

– Я иногда слышу горькую шутку: скоро у США появится сорок девятый штат...

– Ну, до этого далеко. Однако американцы стараются свести Англию к положению державы второго ранга...

Жан весьма обстоятельно охарактеризовал международное положение Англии. По лаконичным, емким характеристикам, предельно точным оценкам я снова убеждался, что мой старший товарищ глубоко знает тему, умеет предвидеть дальнейший ход событий.

Жан знал Англию не хуже любого англичанина, а если быть предельно точными, то, может быть, и лучше. Ибо он специально занимался изучением этой страны, особенно ее политической, государственной и административной кухни. Я же, только-только приступавший к активной работе в Англии, получал возможность таким образом узнать мнение опытного товарища. Это надо было ценить!

Жан отвечал на мои вопросы скупо и сжато, избегая лишних слов, нарочито прямолинейно строя фразы, что помогало понять суть ответа, запомнить мысль, которую высказывает собеседник. И впоследствии, уже в Англии, я не раз возвращался к советам Жана.

– А вот и мы! – торжественно провозгласил хозяин ресторана. Он не без изящества нес большое блюдо, источавшее изысканные ароматы французской кухни. Это был рекомендованный им «петух в вине», «спесиалите» заведения. Хозяин, преисполненный значительности момента, водрузил фирменное блюдо на выскобленный добела стол – скатерть отсутствовала, она не вписывалась в сельский интерьер.

За обедом во Франции не принято много говорить – правила хорошего тона предписывают наслаждаться едой. Жан и в этом был верен деталям – он только изредка прерывал обед, чтобы обменяться со мной мнением о достоинствах той или иной приправы или соуса. Ресторатор, время от времени бросавший на своих гостей быстрые, изучающие взгляды, окончательно убедился, что перед ним – два почтенных гурмана, воздающих должное его кулинарному искусству. И если бы полиция вдруг поинтересовалась у него, о чем разговаривали два клиента, побывавшие в ресторане тогда-то и тогда-то, он и через много дней ответил бы значительно и с уважением: «Эти почтенные господа? Они не разговаривали – они обедали!»

И это было бы сказано так, чтобы все поняли: в его ресторане ничем иным и нельзя заниматься, потому что готовят здесь особо изысканно, хотя и по не таким уж высоким ценам.

На пути в Париж мы говорили о ближайших задачах, Жан уточнил кое-какие детали, назвал людей, с которыми мне предстояло работать, кратко охарактеризовал каждого, подробно остановился на условиях связи с ними. Посоветовал, как быстрее наладить связь с Центром.

Я, естественно, записей не делал. Сидел рядом с Жаном, разглядывал набегавшее на машину шоссе – со стороны могло показаться, что человек задумался о чем-то. Но Жан, уверен, понимал: сейчас я укладываю в памяти все, что он мне говорит. Иногда Жан просил:

– Повторите.

И я повторял слово в слово то, что только что услышал.

Наконец Жан сказал:

– Мы надеемся, что вы справитесь с поставленными задачами.

Он произнес эти слова без особой торжественности и той мнимой значительности, которая в этой обстановке была бы совершенно неуместна. Просто старший товарищ, хорошо понимая, какая трудная работа ожидает его коллегу, желал успеха.

– Обязательно должны справиться, – подчеркнул он. – Ведь речь идет о самом главном – предотвратить ядерную войну. Благородная, возвышенная цель...

Я кивнул: понимаю.

– Как это ни парадоксально, но вы будете работать и в интересах англичан – случись война, их страна просто перестанет существовать.

– Может быть, мне стоит вступить с ними в контакт и попросить оказывать помощь в собственных интересах? – заметил я.

Жан оценил шутку:

– Пока это преждевременно.

Теперь Жан вел машину не спеша, он оттягивал приближающуюся минуту расставания.

Завершалась деловая часть разговора. Теперь можно было поговорить и о семье.

Интервью с героем книги

Полковник улыбается, читая рукопись:

– Удивительно, как летит время... Кажется, только вчера виделся с Жаном: «Ваши часы отстают на двенадцать минут...»

– Мы верно записали рассказ о встрече в Париже?

– Да, все было именно так... Боюсь только, не покажется ли со стороны все очень простым, до банальности легким...

– Встретились, позавтракали, проехали по Парижу. Это вы имеете в виду?

– Отчасти и это... Во всяком случае, нет привычной стрельбы и белокурых девиц в масках...

– Считаете, что читатель приучен к этим аксессуарам детективных историй?

– Ну, как вам сказать... Я не могу быть здесь авторитетом, поскольку приключенческим жанром не увлекаюсь. Хотя новинки просматриваю довольно регулярно. Иногда поражаешься, куда загоняет читателя авторская фантазия. И ведь все это формирует и его вкус, и его представление о нашей работе. Позвольте маленький тест: можете ли вы представить себе современного разведчика, не умеющего мгновенно стрелять, владеть приемами самбо, лихо водить автомашину, очаровывать всех и вся? В общем, без всех тех замечательных качеств, коими обладает экранный разведчик-супермен?

– А разве разведчику не нужна отличная физическая подготовка?

– Нужна. Но еще больше ему нужно другое: высокая техническая грамотность, разностороннее развитие тренировка воли и памяти, знание языка и культуры народа той страны, где он работает, умение ориентироваться в меняющейся политической обстановке...

– То есть супермен, но только иного плана?

– Вы меня не поняли. Речь идет не о сверхлюдях, а о профессии, в развитие которой время вносит немедленные, буквально молниеносные коррективы. Но одно будет всегда присуще нашему делу: готовность работать в интересах Родины, не щадя себя.

– Вы дважды повторили: «Работа в подполье приучает к выдержке». Что скрывается за этой мыслью?

– Именно то, что значат эти слова. И не более того. Главным для разведчика всегда должно являться дело, которому он служит... Ну вот, представьте: значительная часть встречи, о которой вы только что рассказали, ушла бы на обмен семейными новостями. Разведчик не знает, когда и в силу каких обстоятельств придется прервать встречу. Было бы странно, если бы мы успели обсудить личные вопросы, а до дела так и не дошли.

– Но разве вас не волновали вести из дома? Ведь так естественно узнать сначала, как жена, дочь, и уже потом...

– А вдруг встреча прервется именно к этому моменту? Что тогда?

– Видимо, состоится вторая – в скором времени.

– Но дни, месяцы уже упущены, риск увеличился. Хотя, признаюсь, я действительно не без труда дождался окончания деловой части нашей беседы с Жаном. Так и подмывало спросить: «Как там, дома?»

– Спросили?

– Да. Тем более представился повод.

– ...Ну, с делами покончили. – Жан повернулся ко мне, добродушно поинтересовался: – Наверное, не терпится спросить, как жена и дочурка?

– Да, – не стал скрывать я.

– Все в полном порядке. Ваша жена работает учительницей в интернате для детей-инвалидов. Дело это требует жертвенности, много душевных сил. И, кажется, оно помогает ей легче переносить разлуку с вами. Дочку не узнаете, когда вернетесь, – так выросла. Впрочем, вот письма, читайте, не буду мешать...

Я торопливо развернул несколько листочков. Прочитал и раз и два – не часто разведчику приходится получать весточки из дома. Жан, понимая мое состояние, сосредоточенно молчал.

А мне вдруг вспомнился один разговор с женой.

– Неужели ты не можешь даже оставить мне свой адрес? – спросила меня жена. – Почему я должна передавать тебе письма через знакомых?

Я же мог лишь ответить неопределенное:

– Так надо, дорогая. Ну, потерпи еще – осталось недолго.

– Сколько? Год? Два? Десять? Вечная неизвестность, постоянное ожидание...

Как мог, я успокоил жену. И вот письма «оттуда».

– Вы тоже можете написать домой, – сказал мягко Жан. – Я передам письмо.

Он повел авто очень медленно, задерживался у светофоров, чтобы мне было удобно писать. Жан по собственному опыту знал, как трудно пишутся такие письма. Родные ждут от тебя вестей, волнуются, тревожатся, хотят знать, как и где ты живешь, чем занимаешься. И ничего этого сказать нельзя. Обтекаемые, туманные, обезличенные фразы ложатся на бумагу, они ничего не должны раскрыть, если попадут в чужие руки. Но точно так же они мало что скажут и жене – просто будут приветом от родного человека. В тот же вечер я улетел в Лондон.