Текст книги "Слепое пятно"

Автор книги: Гомер Флинт

Соавторы: Остин Холл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Глава XXXVIII
Голос из ниоткуда

Это необъяснимое великолепие еще горело на небесах, когда произошло нечто другое, куда более важное для Чика. И случилось это прямо у него на глазах.

В передней части машины находился диск, расположенный немного выше уровня всевозможных инструментов управления. И внезапно этот диск – небольшой, диаметром где-то в шесть дюймов – ожил и засветился.

Сначала всю его поверхность покрыло белое сияние. Потом белизна вдруг схлынула, уступив место многоцветью, которое после превратилось в точную копию трехцветного клевера высоко в небе. Чик, однако, заметил, что красный и зеленый были расположены противоположно тому, как это было на сияющем вдалеке оригинале. А потом он услышал голос, сильный и отчетливый, с легкой металлической ноткой, словно звучал сквозь микрофон, спрятанный в этом небольшом сияющем разноцветном листе:

– Слушайте те, у кого есть уши, дабы слышать!

Это было сказано на томалийском. Геос выдохнул:

– Голос пророка Харадоса!

Но в следующее мгновение невидимый оратор заговорил на другом языке: звонком, серебристом, мелодичном – на английском, и Чик узнал этот голос:

– Чик! Ты отлично справился, мой мальчик. Твои смелость и чутье, быть может, выведут нас отсюда. Следуй пророчеству слово в слово, Чик – оно ДОЛЖНО сбыться точно так, как написано! Не оплошай и прочти его там, на стене Храма Колокола, когда встретишься с Баром Сенестро в День Пророка! Я многое узнал, мой мальчик, но я не всемогущ. Твой приход дал мне последнюю надежду на возвращение к себе подобным вместе с тайнами жизни. Ты правильно сделал, что поверил своим инстинктам; не бойся, но помни, что, если ты… если мы оступимся, то пропадем. И наконец – если ты преуспеешь в своем поединке с Сенестро, я пошлю за тобой; но, если проиграешь, я знаю, как мне умереть. Нынче же вернись в Маховисал. Не пересекай границ Угольного Края, подумай, как будешь возвращаться: Бары ждут. Но Рамдам ты можешь доверять целиком и полностью.

Потом говоривший снова перешел с земного языка на томалийский:

– Это говорю я, пророк Харадос!

Всё это было сказано голосом доктора Холкомба.

Сияющий лист растворился во мраке, и речь прекратилась. Чик был рад темноте: всё произошло словно по волшебству и было слишком хорошо, чтобы поверить. Первая настоящая весточка от пропавшего профессора! Каждый ее слог намертво впечатался в память Уотсона.

Геос сжимал его руку.

– Вы поняли, мой господин? Мы слышали голос пророка! Что он сказал?

– Да, я понял. Он говорил на своем родном языке… на моем тоже. И он сказал, – твердо произнес Чик, – что мы должны вернуться. А еще, что нам следует остерегаться Баров.

Не было и мыли о том, чтобы ставить его слова под сомнение. Не дожидаясь приказа Геоса, Ян Лукар принялся разворачивать судно. Уотсон взглянул на небо – огромное изображение исчезло. Он спросил у воина:

– Как мы вернемся обратно? Как найдем дорогу?

Он не видел света, что указал бы им путь, за исключением разве что странного, нестойкого сияния от этого сверхъестественного неба. На чернильной глади Томалии не горело ни огонька из тех огней, которых можно было бы ожидать для удобства летящих. Но солдат нажал на кнопку, и над панелью загорелся другой диск, большего размера.

На нем оказалась то ли карта, то ли схема немалой части Томалии. Дальний ее конец был окрашен так, чтобы обозначать воду, а примыкавшая к нему местность имела форму квадрата и называлась «Маховисал». Где-то на середине пути от города и до ближнего конца диска висела красная точка, медленно двигающаяся по схеме.

– Красная точка, мой господин, означает наше местоположение, – пояснил Ян. – Таким образом, мы всегда знаем, где находимся и куда летим. Скоро мы прибудем в Маховисал.

Корабль тем временем набирал скорость и вскоре летел даже быстрее, чем раньше. Красная точка тоже развила удивительный темп. Конечно, теперь на их стороне была и гравитация; очевидно, лететь им оставалось всего несколько минут. Но какой бы невероятной ни была скорость, ее не обозначало ничего, кроме движения красной точки.

Геос явно был в настроении поговорить.

– Мой господин, знак был недвусмысленный. Это чудо, на которое способен только пророк. Со всеми нашими знаниями мы не смогли бы воспроизвести это великолепие. Лишь единожды Томалия видела подобное прежде.

Они уже было достаточно низко, чтобы различить скопления мигающих огней там, где на равнине внизу разместились города. Перед ними темноту разгоняли бледные лучи странного сияния. Уотсон узнал в них отблески далеких прожекторов. В это мгновение он был благодарен, что хотя бы в этом томалийцы еще не обогнали жителей Земли.

Когда подлетели немного ближе, Чик смог разглядеть множество ярких, сверкающих, похожих на мошкару летающих предметов, освещенных прожекторами. Ян Лукар сказал:

– Бары, мой господин. Они ждут; они с радостью преградят нам путь, если смогут.

– Происки Сенестро, полагаю. Я-то думал, он претендует на что-то вроде чести.

– Это не дело рук принца, мой господин, – ответил солдат. – Некоторые из его последователей из числа д’хартианцев и коспианцев не будут особо щепетильны в том, как убить «самозванца», каким они вас считают.

– А что, – рискнул Уотсон, – если бы я и правда БЫЛ САМОЗВАНЦЕМ?

И Геос, и Ян улыбнулись. Но голос Рамды звучал очень твердо, когда он ответил:

– Будь вы самозванцем, мой господин, я убил бы вас сам.

Теперь они были уже совсем рядом с Маховисалом. Внизу сияли опаловые переливы, которые ни с чем нельзя было спутать – каким-то образом их зажигало мощное освещение города, не уступающее по силе солнечному свету. Красная точка на подсвеченной карте была как раз над черным квадратом. А прямо впереди воздух задрожал от воздушного судна, выхваченного из мрака прожектором. И как им благополучно миновать его?..

Но Чик не знал, что за человек Ян Лукар. Солдат спросил:

– Мой господин не боится?

– Конечно, нет, – немного неуверенно отвечал тот. – А что?

– Потому что я намерен предложить нечто дерзновенное. Должен признать, мой господин, что, будь здесь только мы с Геосом, я бы на такое не решился. Но даже Барам, – с пленительной уверенностью добавил он, – не устоять перед нами теперь! Мы получили подтверждение от Харадоса и знаем, что, как бы ни сложилось, он поможет нам справиться.

– Что вы собрались предпринять?

– Я предлагаю действовать в лоб, господин.

И без дальнейших пояснений Ян спросил Геоса:

– Вы согласны? Хрущ выдержит – пророк защитит нас.

– Конечно, – ответил Рамда. – В обществе избранного нам нечего бояться.

Уотсон удивленно смотрел, как Ян вывернул нос хруща вверх, взяв курс почти перпендикулярный земле. Миля пролетала за милей, и менее чем за минуту они уже мчались к зениту, так что огни города скрылись вдали, и видны были только рыщущие лучи света. Чик гадал, что они будут делать дальше; судя по всему, бесшабашная отвага Яна Лукара не уступала его красоте.

Наконец солдат выровнял судно. Какое-то время они парили горизонтально; Ян не сводил глаз с красной точки. Когда она оказалась прямо над черным квадратом, он сказал:

– Это считается опасным маневром, мой господин. Мы собираемся упасть. Если сделаем это с такой высоты, то не только побьем все рекорды, но и докажем, что хрущу в этом отношении нет равных точно так же, как и в скорости. В любом случае, это наш единственный шанс! Но, так как Харадос на нашей стороне, можно не тревожиться, выдержит ли судно такое напряжение. Мы прорвемся через них, как брошенный камень; не успеют оглянуться, как мы уже будем на аэродроме – меньше, чем за минуту.

– С такой высоты? – Чик скрыл дрожь за искренним сомнением. – Минуты не хватит.

– Мой господин боится падения?

– С чего бы? Я беспокоюсь о хруще; он может загореться от трения, если будет лететь сквозь воздух так быстро, – Уотсон мысленно представил себе, как пылающий метеорит с тремя обгорелыми людскими телами вылетает из…

– Моему господину нет нужды об этом тревожиться, – заверил его Ян. – В оболочке судна предусмотрено множество крошечных пор, сквозь которые в течение маневра будет выделяться жароупорная жидкость. Температура немного поднимется, но не слишком. Видите эту кнопку? – он кивнул на панель, к которой ранее не прибегал. – Если на нее нажать, механизм судна автоматически настраивается на то, чтобы самостоятельно контролировать каждую фазу снижения. После этого всё, что нам останется, это наблюдать за красной точкой и приготовиться выйти там, откуда мы взлетели.

– Это когда-нибудь делали раньше? – Уотсон, собираясь с духом, тянул время.

– Да, и я сам это видел, господин. Хруща не раз направляли вверх, груженого балластом; кнопка нажималась с помощью специального механизма, и спустя пятьдесят восемь секунд он возвращалась в открытый проем аэродрома без единой царапины. Это было прекрасное зрелище. Я всегда завидовал судну в этом падении. А теперь мне представилась возможность попробовать самому под рукой Харадоса, которая направит и защитит!

Чику как раз хватило времени подумать, что, если он каким-то чудом переживет это, то потом сможет пройти любое испытание. Он наверняка сумеет справиться с чем угодно. Он принялся читать молитву, но не успел закончить, как Ян Лукар в последний раз склонился над круглой картой, увидел, что красная точка достигла центра квадрата, обозначавшего город, и без колебаний нажал на кнопку.

О том, что случилось дальше, воспоминания у Уотсона остались смутные. Пол как будто выпал из реальности. Он запомнил смутный удар обо что-то огромное, тихие раскаты грома в своей голове… потом был хаос в мыслях и потрясенное забвение.

Глава XXXIX
Кто есть Харадос?

Всё было кончено. Чик открыл глаза и увидел, как Ян открывает наружу пластину в боковой стене каюты. Казалось, ни солдат, ни Рамда не заметили его ошеломления. Что до Яна, то его голубые глаза искрились безрассудством.

– Вот что я называю жизнью! – усмехнулся он. – Они могут хоть всю ночь искать хруща!

Чик посмотрел наружу. Они были внутри той самой большой комнаты, откуда вылетели. Поездка подошла к концу; падение прошло благополучно. Чик глубоко вздохнул и протянул руку.

– Вы пришлись мне по сердцу, Ян Лукар. Предвижу, мы отлично повоюем с Сенестро.

– Еще бы, господин! – радостно ответил тот. – Не выношу этого наглого узурпатора! Жалею лишь, что не могу убить его вместо вас.

– Не вы один, – заметил Рамда. – Половина Рамд охотно согласились бы взять на себя полномочия избранного.

Так закончился первый день Чика Уотсона по ту сторону «Слепого пятна» – его первый день в Томалии, если не считать предыдущих месяцев, проведенных без сознания. У него были веские основания провести ночь без сна, гадая, чем всё это обернется. Но вместо этого он спал крепким сном усталого человека, а на следующее утро проснулся отдохнувшим.

Прежде всего он напомнил себе, что скоро ему предстоит выдержать испытание. У него было чуть больше двадцати четырех часов, чтобы подготовиться. К чему будет лучше и мудрее всего приступить сначала?..

Он послал за Геосом и рассказал ему, в каких сведениях нуждается. Рамда ответил, что всё это можно найти в библиотеке в этом же здании, и спустя полчаса вернулся с горой манускриптов.

Оставшись один, Чик обнаружил, что располагает теперь данными обо всех здешних науках, религии, образовании, политической истории и законах. Летоисчисление томалийцы, как он понял, вели уже не менее пятнадцати тысяч лет. Устоявшаяся цивилизация тех древних времен была, само собой, совсем иной, чем существующая ныне.

Казалось, Харадос пришел как чудо, то есть – прибыл из неведомого сквозь портал, который сам потом назвал «Пятном Жизни». Он учил религии просвещенности, включавшей в себя разум, любовь, добродетель и высокую нравственность, что является свойственным для всех великих философских течений. Но он не называл себя святым. Это было необычно. Он говорил, что пришел, дабы научить их более развитому пониманию жизни и недвусмысленно указывал на то, что его учение может считаться абсолютным лишь в определенной мере.

«Человек должен искать и находить, – гласило одно из его изречений, – а если он больше не в силах сыскать истины, то будет находить ложь». Это была просто вывернутая наизнанку мысль, что часть его философии является исключительно условной.

Но в некоторых вопросах он был непреклонен. Он явился в то время, когда бездумные, склонные к самовосхвалению томалийцы почти что закончили уничтожать все низшие формы жизни. Харадос пытался устранить шоры, которыми ограничили себя люди, и дать им вместо милосердия, предназначение коего они позабыли, жгучую жажду новых знаний. Кроме того, он научил их товариществу как средству для достижения этой цели. Он учил красоте, любви и смеху – трем великим силам, очищающим человека. И тем не менее, при всем этом…

Харадос был загадкой.

Он изучал жизнь по-своему. Он упорно стоял за то, чтобы доходить до самой сути вещей, чтобы метаться среди возможных причин, пока не будет найдена первопричина. Так он и постиг тайну сверхъестественного.

Именно этому он учил. И вскоре Харадоса уже знали как влиятельного представителя места, известного в Томалии как СЛЕДУЮЩИЙ МИР. Вот только он представлял жизнь не как переход в небытие, а просто сменой плоскости жизни на более высокую, более величественную. Словом, как нечто, чего стоит желать и стремиться достичь, а не избегать.

Это дало «Пятну Жизни» совершенно новое толкование. Оно больше не внушало ужас. Харадос приравнял смерть к возвращению на родину – к чему-то, чем можно гордиться. И Чик пришел к выводу, что знаменитое пророчество Харадоса, которое ему, Уотсону, еще только предстояло найти на стене храма, содержало все подробности сложных убеждений и постулатов Харадоса, касающихся тайны следующей жизни.

Тут началось нечто любопытное. Пока Чик читал эти подробности, он всё отчетливее ощущал… как бы это назвать? Присутствие кого-то или чего-то – оно было над ним и вокруг него, следило за каждым его движением. Он не мог избавиться от этого чувства, хотя стоял ясный день, и он явно был один в комнате. Чику не было страшно, но он мог поклясться, что, пока он знакомился со всеми этими материалами, некая совершенно реальная сущность словно окутывала его собственную.

Каждое слово почему-то напоминало ему о чудесной последовательности событий, какими они были ему известны – об этой безошибочной точности, с которой он, особо не задумываясь и почти без участия собственной воли, решал одну задачу за другой, хотя все шансы были против него. Он всё больше убеждался в том, что у него самого нет почти никакой власти над происходящим, что он находится в руках непреодолимой Судьбы и что – он не мог отделаться от этого чувства – его ангелом-хранителем выступает никто иной, как пророк, который почти девяносто веков назад жил и проповедовал в Томалии, после чего вернулся в неведомое.

Но как такое возможно? Уотсон даже не знал, где находится! Стоит ли удивляться, что он снова и снова испытывал потребность в ободрении. Он позвал Яна Лукара.

– Ян Лукар, – без предисловий начал Чик, – вы считаете меня избранным, не так ли?

– Да, мой господин.

– Вы убеждены, что я вышел из сверхъестественного мира, обладая при этом плотью и кровью, совсем как вы?

– Конечно!

Это всё решило. Уотсон счел необходимым выяснить кое-что, что не успел разузнать в библиотеке.

– Рамда, возможно, уже сказал вам, Ян Лукар, что я пришел сюда в поисках Харадоса. Теперь я подозреваю Сенестро. Можете ли вы представить, что он что-то сделал с пророком?

– Мой господин, – возразил тот, – хоть Бар и дерзок, Харадосу он не посмел бы навредить.

– То есть он побоится пойти против пророчества?

– Да, господин! Точнее – против его вольной трактовки. Он полагает, что то толкование, которого придерживаются либералы вроде Рамды Авека, недопустимо. Бары вечно предостерегают народ от самозванцев.

– А Сенестро их возглавляет, – размышлял Чик вслух. – Этот его брат, который умер… обычно ведь принцев и правителей бывает двое?

– Всё так, господин.

– И Сенестро намеревается жениться на обеих королевах, следуя обычаю!

– Господин… – и Ян внезапно резко выпрямился, – Бару невероятно повезет, если он сможет жениться хотя бы на одной из них! Уж конечно, он не получит Арадны – нет, пока я жив и могу сражаться!

– Отлично! А что насчет Нервины?

– Он будет счастливцем, если сначала сумеет найти ее!

– Это точно! Что бы вы сказали о его кодексе чести?

– Мой господин, у Сенестро вообще нет кодекса. Он ни во что не верит. Его разум и душа так устроены, что он не печется ни о ком и не доверяет никому, кроме себя самого. Он самый что ни на есть маловер: ему нет дела до Харадоса и его учения. Он – прагматик, жадный до власти, злобный, порочный, жестокий…

– Но отличный спортсмен!

– В каком смысле, мой господин?

– Разве он не позволил мне выбрать вид состязания?

Ян засмеялся, но его красивое лицо не смогло скрыть презрения.

– С теми, кто привык побеждать, всегда так, мой господин. Ему никогда не доводилось уступать кому-либо в физической силе. Его слава выиграет куда больше, если он одолеет вас в единоборстве, вами же выбранном. Зрелище будет ярким – он по достоинству ценит театральные кульминации… и убьет вас в мгновение ока, на глазах у миллионов томалийцев.

– Неплохой способ умереть, – сказал Уотсон. – Хоть с этим вы не будете спорить.

– Я не знаю неплохих способов умереть, мой господин. Но есть отличный способ прожить – убить Бара Сенестро. Я бы это сделал, выпади мне такая честь.

– Как так вышло, что Рамды, будучи такими сверхразумными, дают согласие на подобный поединок? Разве это не унизительно с их точки зрения? Отдает варварством.

– Они смотрят на это иначе, мой господин. Наша цивилизация переросла снобизм. Конечно, были времена – сотни лет назад, – когда нас учили, что любая физическая борьба – это зверство. Но с тех пор мы стали разумнее.

– Вы больше в это не верите?

– Нисколько, мой господин. Самое чудесное из осязаемого в Томалии – это человеческое тело. Мы его не прячем. Мы восхищаемся красотой, силой, мастерством. Живое тело превыше всякого искусства – оно есть дело рук самого Господа, а искусство – всего лишь подражание. И нет ничего прекраснее состязания в силе, этого молниеносного слияния разума и тела. Это отображение самой жизни.

– Рамды тоже так думают?

– Безусловно. Рамды – всегда первые атлеты.

– Почему?

– Совершенство, господин. Совершенный разум не всегда обитает в совершенном теле, но они стремятся к этому как могут. Первое испытание Рамды – это испытание тела. Справившись с ним, он должен пройти проверку способностей разума.

– Разума?

– В первую очередь, духа. Пожалуй, это самое сложное: он обязан быть выше всяких подозрений. Честь Рамды ни в коем случае не должна ставиться под сомнение. Ему следует быть справедливым и лишенным себялюбия, а также отличаться широкими взглядами, человечностью, производить приятное впечатление, быть способным взять на себя руководство людьми. После этого, господин, наступает черед испытания ума.

– Проверка образования?

– Не совсем, ваше сиятельство. Есть немало ученых мужей, из которых не получится Рамд; есть немало и таких, что вовсе не получили образования, но в конце концов заслужили этот титул. Проверяются умственные способности, не знания. Ум подвергается суровому испытанию на бдительность, чувственное восприятие, память, способность мыслить логически, испытывать эмоции и на самообладание. Во всей Томалии нет чести выше.

– И все они – атлеты?

– Все до единого, мой господин. Во всем мире не сыскать людей лучше сложенных. Я сам поколебался бы, прежде чем сойтись в поединке даже с немолодым Рамдой Геосом.

– А как насчет Рамды Авека?

– И с ним тоже. В гимнастическом зале он всегда был впереди всех, подобно тому, как не знал себе равных в нравственности и уме.

Быть может, это объясняло с одной стороны физическое превосходство Авека, а с другой – то обстоятельство, что он не опустился до попыток заполучить кольцо силой?

– Еще один вопрос, Ян Лукар. Вы совсем не боитесь, что я завтра проиграю?

– Нисколько, мой господин. Вы не можете проиграть.

– Почему так?

– Я ведь уже сказал – вы пришли от Харадоса.

И Чик, переживавший самую удивительную пору своей жизни, с головой тонувший в море, где можно было различить лишь горстку островков надежной реальности, вынужден был довольствоваться этим: единственными его друзьями были те, кто твердо верил ему. Вот только он знал слишком хорошо, что верят они сущему мошеннику! Вся эта поддержка держалась на доверии, полученном обманным путем.

Нет же, не совсем. Разве не было у него странного чувства, будто сам Харадос сопутствует ему? Разве он не обнаружил, что пророк был реален? Разве он не ощущал так же ясно, как ощущал и всё остальное, что Харадос до сих пор существует?

Той ночью Чик отправился спать с легким сердцем.