Текст книги "Слепое пятно"

Автор книги: Гомер Флинт

Соавторы: Остин Холл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Глава XXX
Погружение

Женщина ушла.

Какое-то время Чик раздумывал над ее словами. Бодрость стремительно возвращалась к нему, и мозг работал ясно, с аналитической точностью.

Только сейчас он заметил, какой здесь напряженный, словно перегруженный чем-то воздух, почувствовал какое-то странное, скрытое течение жизни, уловил невероятно слабый, но настойчивый звук, пульсирующий и ритмичный – словно отголоски дыхания множества живых существ. Чик был городским жителем и привык к вечному рокоту, с которым бьется сердце большого города. Но это было нечто совершенно другое.

Вскоре среди всей этой неразберихи ему удалось расслышать звяканье миниатюрных колокольчиков – почти неслышное, но мелодичное. Воздух казался тяжелым от тихой музыки, будто бы пронизанной золотистой энергией колокольного звона, далекого, приглушенного, больше похожего на шепот и в то же время словно бы от этого самого воздуха неотделимого.

Происходящее напоминало сон. В царстве подсознания ему уже доводилось слышать подобные звуки, диковинные, неземные… мимолетные и хрупкие.

Мысль о снах внушила ему внезапную тревогу. Он мгновенно погрузился в методичные размышления, пытаясь более четко осознать свое положение.

Женщина говорила о некоем Рамде. Правда, она добавила уточняющее «Геос», но это было не столь важно. Геос или Авек – это по-прежнему Рамда. К этому моменту Уотсон был убежден, что это слово означает нечто вроде титула… а соответствует ли оно званию доктора, лорда или профессора, уже не существенно. Что интересовало Чика, так это вопрос тождества. Сумей он разгадать эту загадку, и ему открылась бы сама суть «Слепого пятна».

Он старался думать быстро. Очевидно, именно Рамда Авек заманил в ловушку доктора Холкомба. Зачем? Что двигало этим человеком? У Уотсона не было ответа. Он знал лишь, что на самом этом поступке лежала тонкая тень злого умысла. Что за всем этим стоял какой-то смысл, некая направляющая сила, разумное начало, безжалостное и непреодолимое.

Но в другом он был уверен: этот Рамда Авек пришел из того места, где он, Уотсон, находится прямо сейчас. Или, скорее, ему было просто неоткуда больше явиться. И Уотсон не сомневался, что неважно где, неважно как, но он найдет доктора Холкомба.

В этот момент Уотсон определился, как ему действовать дальше. Он решил не говорить ничего, ни словом, ни поведением не намекать ни на что, что могло бы послужить обвинением или поводом навредить профессору. Ему предстояло выяснить всё возможное, сделать всё возможное, чтобы добиться своего, не выдавая ничего взамен. Ему придется играть в одиночку и очень осторожно, пока он не найдет доктора Холкомба.

Осознание этой задачи его не ужаснуло. Почему-то она произвела на него впечатление прямо противоположное. Может, это оттого, что к нему вернулись силы, а с ними и свойственная здоровью живость духа. Он чувствовал окружавшую его энергию – уравновешенную, мощную, застывшую в ожидании одного лишь знака с его стороны, чтобы стать действующей силой. Причиной такого ощущения могло быть только нечто жуткое, случившееся с ним раньше. Он был готов ко всему.

Прошло пять минут. Уотсон был бдителен и насторожен, когда женщина вернулась, ведя с собой спутника. Она ласково улыбнулась и представила его:

– Рамда Геос.

Сперва Чик был потрясен. Сходство этого человека с Рамдой Авеком было практически полным. Те же утонченность и элегантность, мимолетное впечатление юности, та же очевидная зрелость вкупе со здоровой непринужденностью и изяществом манер. Вот только он был немного ниже. Глаза были почти что те же, с теми же необыкновенными радужками и зрачками, выдававшими принадлежность к многовековой культуре. Он был одет в черную мантию, которая подошла бы ученому.

Он улыбнулся и протянул руку. Уотсон отметил его крепкую хватку и исходящее от него холодное притяжение.

– Вы хотели со мной поговорить?

Голос у него был мягкий, мелодичный и звонкий, звучностью напоминавший бронзу.

– Да. Где я… сэр?

– Вы не знаете?

Уотсону показалось, что в глазах мужчины мелькнули искреннее изумление. По сути, Чику до сих не приходило в голову, что он может представлять собой для этих людей загадку не меньшую, чем они – для него. Сейчас его больше всего волновал вопрос местонахождения.

– Это «Слепое пятно»?

– «Слепое пятно?» – он повторил это не менее озадачено, чем женщина до него. – Я вас не понимаю.

– Ладно, как я сюда попал?

– Ох, что касается этого, то вас нашли в Храме Листвы. Вы лежали на полу без сознания.

– В храме! Как же я там очутился, сэр? Вы знаете?

– Нам известно лишь, что за мгновение до этого там не было никого, а спустя секунду… вы.

Уотсон задумался. В его подсознании все еще отдавался какой-то звук: полный, захлестывающий, обволакивающий. Могла ли быть связь…

– Так вы, сэр, зовете это место Храмом Листвы. Мне кажется, я припоминаю, что слышал колокол. Есть в это вашем храме нечто подобное?

Рамда Геос улыбнулся, глаза его прояснились.

– Его иногда еще зовут Храмом Колокола.

– А!

Помолчав, Уотсон спросил:

– Где этот храм? Эта комната – его часть?

– Нет. Вы находитесь в больнице Сар-Аменив, учреждении Рамд.

Рамд! Так их было несколько. Возможно, это нечто вроде общества.

– В Сан-Франциско?

– Нет. Сан-Франциско! Опять-таки не могу вас понять. Эта местность известна под названием Маховисал.

– Маховисал?

Уотсон ненадолго задумался в тишине. Он заметил острейшее любопытство Рамды, огонек в необыкновенно умных глазах – в них отражались вопросы и придирчивый анализ происходящего.

– Так вы, сэр, зовете ее Маховисал? Что это – город, мир, организация?

Тот снова улыбнулся. Очертания его подвижного рта хорошо выражали самое разное: и сильные чувства, и мягкую снисходительность, и удовлетворение, которое может принести простое подтверждение какой-то внутренней веры. Во всех его движениях и словах чувствовался интерес и почтительное удивление.

– Вам не доводилось слышать о Маховисале? Никогда?

– До этой минуты – ни разу, – отвечал Уотсон.

– И вы ничего не знаете о том, что было раньше? Вы знаете, КТО ВЫ?

– Я… – Уотсон поколебался, раздумывая, не лучше ли сохранить сведения о себе в тайне, но все же решил рискнуть и сказать правду. – Меня зовут Чик Уотсон. Я… я – американец.

– Американец?

Рамда произнес это слово с раскатистым «р», отчего оно сильно напоминало китайское «мелликанец». Было очевидно, что раньше он никогда не слышал ничего подобного. В его лице читалась неуверенность, сомнение, усиленное заботой, когда он медленно повторил вопрос:

– Американец? Я снова не понял. Мне не известно это слово, мой дорогой сэр. Вы не д’хартианец и не коспианец, однако кое-кто… по большей части материалисты… уверены, что вы ничем не отличаетесь от любого другого. То есть вы… человек.

– Скорее всего, так и есть, – ответил совершенно сбитый с толку Уотсон. Он не знал, что сказать. Он никогда раньше не слышал ни о коспианцах с д’харианцами, ни о Маховисале. Это всё усложняло – ему не с чего было начинать. Больше всего ему сейчас нужна была информация, а вместо нее он слышал вопросы. Он счел за лучшее уходить от прямых ответов.

Что же до Рамды, то он нахмурился. Очевидно, его горячее любопытство наткнулось на разочарование. Но, как заметил Уотсон, ненадолго – этот человек был так воспитан и так умен, что безупречно владел своими чувствами. Уравновешенностью и самообладанием он весьма напоминал Авека, да и манеры у него были не менее любезные.

– Мой дорогой сэр, – заговорил он, – если вы действительно человек, то в ваших силах поведать мне нечто очень важное.

– Я, – отрезал Чик, – не могу сказать вам ничего, пока вы не объясните мне, где я!

Им определенно не хватало общности имеющихся сведений. Чтобы дело сдвинулось с мертвой точки, кто-то из них двоих должен был исправить положение. Уотсон понимал, что всё его будущее, возможно, вращается на оси его следующих слов.

Рамда на секунду задумался в нерешительности, было ясно, что его теория, которую он, вероятно, холил и лелеял, пошатнулась, но все же окончательно не рухнула. Внезапно он обратился к женщине со словами:

– Откройте портал.

Она шагнула к овальному окну, коснулась задвижки, и оконное стекло горизонтально открылось, держась на двух петлях. Комнату немедленно залило странно сияние – янтарно-золотое, мягкое, теплое, словно настоящий солнечный свет.

Вот только это НЕ БЫЛ настоящий солнечный свет!

Окно было вставлено в довольно толстую стену, за которой Уотсон увидел небо царственного сапфирного оттенка, покрытое белыми с пурпурными и аметистовыми прожилками облаками, что нависли над большим, сонным, янтарным солнцем.

Именно солнце привлекало больше всего внимания. Очень мягкое, оно, тем не менее, решительно опровергало все ожидания. Диаметром оно раз в шесть превосходило то солнце, к которому привык Уотсон; в дали, касаясь кромки горизонта, оно было точь-в-точь как огромное золотое блюдо, поставленное на ребро на краю земли.

И… он мог смотреть на него, не мигая!

В его памяти вспыхнуло первое описание Рамды. Тот посмотрел прямо на солнце и ненадолго ослеп. Вот и ответ! Он слишком привык к этому огромному мягко светящемуся чуду. Янтарное солнце, глубокого золотистого оттенка, будто бы спящее…

Может быть, всё это ему, Чику, только снится?..

Но ведь было и другое: бесчисленный хор этих микроскопических колокольчиков, несмолкающий, певуче пульсирующий, а теперь еще и экзотическая сладость нежнейших ароматов со слабыми нотками фиалок и роз, и дыхание диких лесных цветов. Он не мог этого осмыслить. Он посмотрел на пурпурные облака над подобным лотосу солнцем, с трудом веря своим глазам, теряясь в догадках.

Внезапно с небес спустилась, оказавшись в его поле зрения, огромная белая птица. Ни в одной из сказок его детства, где рассказывалось о Рух и подобных ей больших красивых птицах, ему не приходилось встречать ничего подобного. Глядя с его позиции, ей можно было дать все триста футов в размахе крыла; она имела форму лебедя, а летела, как орел, двигая крыльями в чарующих, ленивых взмахах. Ее перья по белизне напоминали снег, только что выпавший на горные вершины. А сразу за ней мчалось, пытаясь догонять, нечто гигантское и черное, не уступавшее ни в размерах, ни в скорости; то был огромный черный ворон – настолько черный, что очертания его отсвечивали зеленоватым.

Тут женщина закрыла окно. Всё стало по-прежнему. Уотсон был всего лишь человеком – он сумел сдержать свое любопытство до этого момента и ни на йоту дольше. Он повернулся к Рамде. Тот кивнул.

– Так я и думал, – удовлетворенно сказал он тоном человека, чья сложившаяся ранее и успевшая полюбиться теория только что подтвердилась.

Уотсон попробовал зайти с другого конца.

– И кто же я, сэр, как вы думаете?

Его собеседник улыбнулся своей прежней улыбкой.

– Я не думаю, – ответил он, – но знаю. Вы – доказательство того, что обещал нам великий Рамда Авек. Вы – ФАКТ И МАТЕРИЯ!

Он подождал ответа Уотсона. Из-за сильнейшего изумления ответа не последовало. Спустя мгновение Рамда продолжил:

– Разве не так? Разве я неправ? Конечно же, вы – порождение сверхъестественного, мой дорогой сэр. Вы – дух!

Эти слова застали Чика совершенно врасплох. Он был готов к чему угодно… кроме этого. Это было нереально, странно, невозможно. И тем не менее, почему нет? Профессор задался целью навсегда уничтожить завесу, до сих пор бросавшую тень на неведомое, но что ему удалось выяснить? Что открыло «пятно»? Ирреальное или РЕАЛЬНОЕ? И что из этого что?..

Во власти минутного вдохновения Чик увидел себя на перепутье сверхъестественного. Не было времени на раздумья – только на погружение. И, как и подобает сильному человеку, Уотсон нырнул туда, где поглубже.

Он повернулся к Рамде Геосу и тихо сказал:

– Да. Я… я – дух.

Глава XXXI
Наверх за воздухом

Вместо тревоги и беспокойства, которые кто угодно чувствовал бы в присутствии явного призрака, Рамд Геос излучал одну лишь глубокую, исполненную благоговения радость. Он почти стеснительно взял Уотсона за руку. В его поведении, лишенном несдержанности, чувствовалось тепло, на которое способно только сердце ученого.

– Как Рамда, – заявил он, – я не могу отказать себе в чести быть первым, кто заговорил с вами. И должен поздравить вас, мой дорогой сэр, с тем, что вы попали не в руки Бара Сенестро, но к одному из мне подобных. Это подтверждение пророчества и доказательство мудрости Десяти Тысяч. Добро пожаловать в Томалию, можете располагать мной как проводником и поручителем.

Чик ответил не сразу. Представившаяся ему возможность относилась к числу тех редких решений, что граничат с гениальными, – всё равновесие его дальнейшей судьбы зависело теперь от одного секундного импульса. Не то чтобы его мучили угрызения совести, но он чувствовал себя стесненным. Сказанное ограничило его. Определенно почти любую роль сыграть было бы легче, чем роль духа.

Он не ощущал себя призраком. В любом случае, он мог только догадываться, как бы повел себя настоящий призрак. Более того, он не мог понять, откуда у Рамды такое предположение. Почему ему так ХОЧЕТСЯ, чтобы Чик был призраком? Уотсон был живым человеком, воплощенным, как и сам Рамда. Он едва ли так представлял себе существование духа. Скорее всего, они оба – люди, и коль скоро один из них привидение, то и другой тоже. Но… как все это объяснить?..

Он снова вспомнил о Рамде Авеке. Слова Геоса «факт и материя» по смыслу точь-в-точь совпадали с тем, что сказал об Авеке доктор Холкомб – «доказательство сверхъестественного».

Возможно ли в самом деле, что эти двое великих, каждый со своего конца, все-таки разорвали темную завесу? Может ли быть, что в этом месте ему, Уотсону, придется выставить себя духом, если он хочет, чтобы его считали настоящим?

Эта мысль его потрясла. Здесь он вынужден будет играть ту же роль, что выпала Рамде по ту сторону «пятна», но не располагая при этом мудростью Авека. Кроме того, было нечто зловещее в неведомой силе, что сумела поглотить столь могучий разум, как у профессора, ибо в то время как Уотсон сам искал своей судьбы, в случае с доктором слишком уж сильно пахло подлой уловкой.

Он повернулся к Рамде Геосу с новым вопросом:

– Этот Рамда Авек… он был человеком вроде вас?

Тот снова просиял и спросил в ответ:

– Так вы его видели!

– Я… я не уверен, – ответил Уотсон, чувствуя себя застигнутым врасплох. – Но имя кажется знакомым. Точно не припомню, мой рассудок затуманен, мысли путаются. Я помню мир – великолепный мир, откуда я пришел, полный великого множества людей. Но не способен вспомнить своего места в нем. Я с трудом… дайте мне подумать…

Его собеседник кивнул в знак сочувственного одобрения.

– Понимаю. Не перенапрягайтесь. Едва ли стоит ожидать, что кто-то, насильно вырванный из потустороннего мира, окажется среди нас, ничуть не потеряв в своих способностях. Мы немало раз сообщались с твоим миром и неизменно огорчались тем, что этот разрыв никак нельзя преодолеть. Истинная мысль, пересекая границу, часто становится неопределенной, порой попросту бессмысленной. Такие ответы, взятые из ниоткуда, часто разочаровывают, какими бы талантливыми не были наши медиумы в искусстве общения с мертвыми.

– Мертвыми! Вы сказали… с мертвыми?

– Разумеется, с мертвыми. Разве вы – не покойник?

Уотсон многозначительно покачал головой.

– Ни в коем случае! Только не там, откуда я явился. Мы все там чрезвычайно живые!

Рамда заинтересованно смотрел на него, и в его огромных глазах горело воодушевление – воодушевление прирожденного искателя истины.

– Не хотите же вы сказать, – спросил он, – что вами там движут такие же страсти, как нами тут, среди живых?

– Я хочу сказать, – произнес Уотсон, – что мы ненавидим, любим, даем обеты; среди нас бывают добрые и злые, мы играем в игры и ходим на рыбалку.

Геос потер руки в исполненном достоинства ликовании. Услышанное, очевидно, вписывалось в какую-то другую его любимую теорию.

– Это великолепно, – радостно произнес он, – великолепно! И полностью совпадает с моими положениями. Вы должны повторить это перед Советом Рамд. Это будет величайший день со времен речи Харадоса!

Уотсон задался было вопросом, кто такой этот Харадос, но вернулся к тому, о чем уже спрашивал:

– Этот Рамда Авек – вы собирались рассказать мне о нем. Поведайте же мне всё, что я смогу понять, сэр.

– Ах да! Великий Рамда Авек. Быть может, вы вспомните его, когда ваши мысли немного прояснятся. Мой дорогой сэр, он занимает – или занимал – место главы всех Рамд Томалии.

– Что за Томалия?

– Томалия! Ну, так называется мир – мы его так называем. Физически он включает в себя землю, воду и воздух, политически – здесь располагаются Д’Хартия, Коспия и несколько меньших по численности народов.

– Кто такие Рамды?

– Они возглавляют… возглавляют Томалию. Не как номинальные политические или религиозные главы; они не представляют ни судебную, ни исполнительную, ни законодательную ветки власти, но являют собой истинных вождей, даже выше. Их сообщество можно было бы назвать верховным учреждением мудрости, науки и исследований. Кроме того, они содержат колокол и его храм, а также толкуют пророчество Харадоса.

– Понятно. Вы что-то вроде духовенства.

– Нет. Духовенство ниже нас по положению. Жрецы принимают сан, каким мы решим их наделить, и они исключительно…

– Суеверны?

Глаза Рамды самую малость сузились.

– Нет, вовсе нет, мой дорогой сэр! Они – славные, искренние люди. Просто, не будучи достаточно развитыми умственно, чтобы постигать истинные тайны, истинное знание, они дают всему условное объяснение, основанное на устоявшемся порядке. Не будучи Рамдами, они просто не сознают, что всё можно объяснить точно и исчерпывающе.

– Иными словами, – вставил Уотсон, – они ученые, которые еще не поднялись до плоскости любознательного сомнения.

И снова Рамда покачал головой.

– И не это тоже, мой дорогой сэр. Те, что стоят ниже нас, не невежественны – они просто ближе к уровню масс, чем мы. По сути, руководят людьми именно они – жрецы и им подобные избранные. Но мы, Рамды, руководим руководителями. Мы отличаемся от них тем, что не преследуем никаких материальных целей. Мы стоим на вершине, нас не волнует ничего, кроме справедливости и прогресса, потому наши решения никогда не оспариваются. В силу тех же причин, мы нечасто их выносим. Однако мы намного выше плоскости сомнения, о которой вы говорите – мы давным-давно ее миновали. Это лишь первый этап истинного познания; за ним следуют более высокие уровни, где для всего сущего есть причина: у нравственности, вдохновения, мысли, эмоций…

– И… у решения Харадоса?

Уотсон не смог бы объяснить, что заставило его это сказать. То был импульс, мгновенное, лишь наполовину осознанное предположение. Но эффект, произведенный его словами на Рамду и сиделку, указывал на то, что он невольно задал тон разговору. Оба вздрогнули, особенно женщина. Уотсон заметил это отдельно в силу врожденного отношения к женскому полу как к более достойному доверия.

– Что вы знаете? – нетерпеливо спросила она. – Вы видели Харадоса?

Что до Рамды, то он смотрел на Уотсона проницательным, задумчивым взглядом. Но в нем по-прежнему светилось любопытство.

– Вы можете сказать нам? – поинтересовался он. – Ну же, подумайте?

Чик понял, что добился своего. Ему достался верный козырь, но он был слишком умен, чтобы сразу же его выложить. Он был сам за себя и нес груз, требовавший точнейшего равновесия.

– Я, действительно, не знаю, – ответил он. – Я… мне нужно подумать какое-то время. Учитывая, каким образом я пересек границу, вам придется подождать. Вы говорили мне о Рамдах в целом. Теперь расскажите мне отдельно об Авеке.

Геос кивнул, словно понимая, какой туман застилает мысли Уотсона.

– Рамда Авек является – или являлся – мудрейшим из нас: глава, вождь, намного более способный, чем остальные. Однако об этом знало не так много людей за пределами его ближайшего круга; остальным было известно лишь, что он был символическим главой и исполнял свои обязанности по мере необходимости. У Авека было не так много друзей и знакомых. Он был изумительным исследователем. Мы, как вы понимаете, – сообщество людей ученых и стоим за каждым открытием, сделанным в течение сотен и сотен веков, так что сегодня мы представляем собой высшее достижение объединенных усилий и мыслей человека с начала времен. Каждое поколение Рамд должно превосходить предыдущее. Когда я умру и отойду в ваш мир, я должен оставить по себе нечто новое и достойное своего последователя: некую идею, мудрость или деяние, которое может сослужить службу человечеству. По-другому быть Рамдой нельзя. Мы – высшие жрецы, мы служим людям в храме разума, а не догмы. Разумеется, нас не стоит слишком уж высоко оценивать. Любое исследование, продвигаясь вперед, должно натыкаться на преграды; существует много троп в неведомое, весьма похожих на настоящую. Как следствие, среди нас есть адепты разных точек зрения, и каждая ведет своим путем. Сам я – спирит. Я верю, что мы можем сообщаться с вашим миром, и неоднократно это проделывали. Есть и другие, которые за это не поручились бы; есть Рамды, более склонные к материальной стороне вещей – они, когда доходит до вопросов такого характера, полагаются исключительно на свою веру в учение Харадоса. Есть и те, кто верит в ценность размышлений и убежден, что только с помощью созерцания человек может достичь спелых плодов познания. А во главе всех нас – Рамда Авек!

– Во что же верил он?

– Скажем так – во ВСЁ. Он был эклектиком и придерживался мысли, что все мы немного правы и каждый из нас ужасно ошибается. Однако он твердо стоял на том, что нет такой вещи, которую нельзя было бы доказать, что тайна жизни, оставаясь, несомненно, тайной во всех смыслах этого слова, тем не менее, суть нечто вполне осязаемое и может быть доказана!

Уотсон кивнул. Он вспомнил, как слышал такое же утверждение от другого человека – доктора Холкомба.

– Он годами работал уединенно, – продолжал Геос. – Мы ничего не знали о том, что он делает, пока однажды он не созвал нас всех вместе и не прочитал свою лекцию.

– Свою лекцию?

– Скорее, свое пророчество, ибо иначе его не назовешь. Не то чтобы он очень долго говорил – это было больше похоже на простой доклад. Он объявил, что, по его мнению, пришло время доказать сверхъестественное. Что это осуществимо, и осуществимо только с помощью осязаемых, материальных инструментов; что всё сущее, конечно же, может быть обнаружено. Он собирался раздвинуть завесу, до тех пор заслонявшую сумрак. «Я собираюсь доказать существование сверхъестественного, – сказал он. – Через три дня я вернусь с фактами и материальными подтверждениями. Затем я намереваюсь прочитать свою величайшую лекцию, последнее сочинение, в котором сосредоточится вся моя жизнь. Я предоставляю доказательство на суд ваших глаз, ушей и пальцев. Вы сможете лицезреть истину. А темой моей лекции… темой моей лекции будет „Пятно Жизни“».