Текст книги "Хроники неприкаянных душ"

Автор книги: Гленн Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

– Какие устремления, отец?

– Мы содержали слабых, бессловесных писцов, исполняя Божью волю. Они вели запись, Лука. Запись прихода в этот мир и ухода из него всех чад Божьих. С начала и до скончания века.

– Разве такое возможно?

Феликс пожал плечами.

– Господь вложил им в руки перья и повелел писать. В остальном они были как малые дети, нуждающиеся в постоянном уходе.

– Не только в уходе, – буркнул Лука.

– Да, – произнес Феликс, повысив голос, – их род должен был продолжаться. Цель Господня неохватная. Писцы трудились сотни лет. Благодаря нам, Ордену Имен.

– Но разве не тяжкий грех, отец, заставлять сестер предаваться блуду?

– Это был не блуд, а служба! – воскликнул Феликс и скривился от острой боли в глазу. – Служба Господу нашему. Но понимание доступно лишь посвященным. – Он сжал ладонями голову.

Лука встревожился, что старик вдруг умрет, и перевел разговор на другую тему:

– Что стало с их трудами?

– Тут была огромная библиотека, Лука. Думаю, самая большая во всем христианском мире. В тот день ты находился с ней рядом, но так и не увидел. После твоего бегства настоятель Болдуин, да благословенна его память, повелел замуровать библиотеку, а часовню сжечь. Полагаю, библиотека тоже сгорела.

– Зачем это было сделано, отец?

– Болдуин счел, что род людской не готов к Божьим откровениям, собранным в библиотеке. И встревожился, что ты, Лука, раскроешь людям нашу тайну. Сюда явятся инквизиторы, начнут разбирательство, а нечестивцы тем временем употребят библиотеку себе на потребу. Настоятель решил, а я исполнил.

Лука увидел на столе свой лист пергамента. Он был свернут.

– Этот лист я взял тогда, не знаю почему. Скажите, отец, что значит эта надпись? Мысль о ней изводит меня.

– Лука, сын мой, ты узнаешь все, что памятно мне. Чувствуя приближение смертного часа, я, последний из ныне живущих, кто знает о библиотеке, решил снять с души груз и записал все на пергаменте. Прошу тебя, возьми мое послание. А вместе с ним и это.

Старик направился к сундуку и извлек оттуда тяжелую книгу. Лука ринулся к нему помочь.

– Это единственная уцелевшая, – пояснил Феликс. – Мы с тобой оба совершили странные деяния. Ты, не ведая зачем, взял лист пергамента, а я спас от огня книгу. Вероятно, нас с тобой направляла рука Божья. Возьми назад свой пергамент и эту книгу с моим посланием, вложенным внутрь. Возьмешь?

– Да, отец. Вы были так добры ко мне, тогда, много лет назад.

– Благодарю тебя.

– Что я должен с этим сделать?

Феликс воздел глаза к потолку.

– Сие решит Господь.

18

1344 год

Лондон

Барон Кантуэлл проснулся, почесываясь. Осмотрел живот и руки. Так и есть. Ночью опять орудовали клопы. И это в королевском дворце, в Вестминстере. Надо поговорить с сенешалем.

Нельзя сказать, что отведенные ему покои были неудобными: кровать, стул, сундук, комод, свечи и ковер, не пускающий с пола холод, – в общем, все как подобает. Правда, отсутствовал камин. Но сейчас не зима, а весна во всем ее цветении. И Чарлз Кантуэлл был бы доволен, если бы не клопы. В прежние годы, когда ему еще не была дарована королевская милость жить во дворце, Чарлз, приезжая в Лондон, останавливался на постоялых дворах, где приходилось делить кров с простолюдинами. Правда, тогда, в молодости, он это едва замечал, потому что обычно засыпал мертвецки пьяным. Теперь другое дело. Чарлз остепенился. Стал старше и выше рангом.

Он облегчился в ночной горшок, затем осмотрел причинное место. Если провел ночь со шлюхой, то проверить надо непременно. Убедившись, что там порядок, Чарлз подошел к окну, проводил взглядом плывущий по Темзе к морю грузовой парусник с высокими бортами и заметил охотившегося за мышами камышового луня. Когда на берегу появился старьевщик, чтобы выбросить в реку с тележки ненужный хлам, Чарлз вспомнил про башмаки. Сегодня он наденет новые.

Чарлз разгладил остроконечную бороду, расчесал черепаховым гребнем усы и волосы длиной до плеч. Затем быстро натянул на себя бриджи и льняную рубаху. Шерстяные рейтузы выбрал самые лучшие, зеленые. В общем, принарядился. Камзол модный, облегающий, из голубой ткани, с пуговицами из слоновой кости. Подарок от французского кузена. Чарлзу было уже за сорок, но выправку и комплекцию он имел по-прежнему подобающую мужчине и не уставал это подчеркивать. Свое облачение Чарлз закончил щегольской накидкой из дорогой парчи. Затем, брезгливо морщась, напялил старые башмаки, вконец истоптанные и потерявшие форму.

Своего положения Чарлз добился случайно. Просто оказался в нужное время в нужном месте. Несмотря на то что род Кантуэллов был древним и его предки играли при дворе короля Иоанна и во времена принятия Великой хартии вольностей не последнюю роль, они долгое время влачили жалкое существование. Мелкие дворяне, не более того.

Отец Чарлза, Эдмунд, сражался в армии Эдуарда II против Роберта Брюса в Шотландии и даже был ранен в злополучном сражении при Баннокберне, где англичане потерпели поражение. Эдмунд в любом случае честь семьи на поле битвы не посрамил.

Надо сказать, что Эдуард II любовью подданных не пользовался, и потому они не возмутились, когда его свергла жена, прозванная в народе Французской Волчицей, на пару со своим вероломным любовником Роджером Мортимером. Сыну короля тогда было всего четырнадцать лет. Став монархом Эдуардом III при регенте Мортимере, он не мог препятствовать никаким деяниям злодея. Особенно подлым было убийство свергнутого короля Эдуарда в замке Беркли в Глостершире, превращенном в тюрьму. Приспешники Мортимера ворвались к нему ночью в спальню, когда он лежал в постели, набросили на него тяжелый матрац, чтобы он не вертелся, и засунули в задний проход медную трубку, куда воткнули раскаленный докрасна железный прут, который сжег его кишки, не оставив следов. Поскольку убийство нельзя было доказать, смерть Эдуарда объявили естественной. Вот таким способом Мортимер наказал бывшего короля за гомосексуализм, о котором было широко известно.

Накануне своего восемнадцатого дня рождения Эдуард замыслил отомстить за страшную гибель отца. Вот тут Чарлз вовремя попался ему под руку и был включен в число заговорщиков. В октябре 1330 года небольшая группа храбрецов дерзко проникла через потайной ход в неприступную крепость Мортимера, замок Ноттингем. Негодяя схватили в спальне и именем короля тайно увезли в лондонский Тауэр, где он принял ужасную смерть.

В благодарность Эдуард III даровал Чарлзу титул барона, щедрое королевское жалованье и землю в Роксоле. Лорд сразу начал строить там подобие дворца, который назвал «Кантуэлл-Холл».

Чарлз спустился во двор, в конюшню, где королевский конюх оседлал для него коня. Он пустил его рысью по берегу, наслаждаясь благоуханием весны, пока не пришло время выехать на зловонные узкие улочки квартала ремесленников. Примерно через полчаса он выехал на Таймс-стрит, сравнительно широкую и оживленную улицу неподалеку от собора Святого Павла, где принялся маневрировать на коне между тележками, всадниками и пешеходами.

У подножия холма Гаррик барон Кантуэлл свернул на извилистую, стиснутую со всех сторон домами улочку, где царило такое зловоние, что пришлось поспешно зажать лоскутом ткани нос. По обе стороны Кордвейнер-стрит, улицы кожевников и обувщиков, тянулись открытые сточные канавы. Там, конечно, присутствовали и человеческие экскременты, но главным источником вони являлись кожевенные мастерские, где постоянно кипели чаны с кожами, шерстью и овчинами. Обувщики тут тоже были разные: легкие, изготавливавшие дешевую обувь из подержанной кожи и промышлявшие ее починкой, и кордвейнеры, ^[15]которые изготавливали дорогую обувь из свежей кожи. Им требовалось, чтобы кожевенники были рядом, под рукой. Неподалеку располагались бойни.

Потеряв веселое расположение духа, посетившее его утром, Чарлз спешился у небольшой мастерской, где с карниза свисал черный железный башмак. Привязал коня к шесту и пошлепал по грязи ко входу.

Он сразу сообразил, что тут что-то неладно. Двери мастерских по соседству были распахнуты, а здесь даже окна закрывали тяжелые ставни. Бормоча под нос ругательства, Чарлз постучал в дверь. Затем еще, на сей раз громче, и уже собирался пнуть эту чертову дверь, когда она медленно открылась и вышла женщина в платке.

– Почему ставни закрыты? – спросил Чарлз.

Женщина была пожилая, лицо изможденное, осунувшееся, но на нем все равно оставались следы былой красоты. Чарлз заприметил ее в свой первый приход сюда, подумав, что в молодости женщина, наверное, была очаровательной.

– Мой муж болен, сэр.

– Сочувствую тебе, женщина, но я пришел за своими новыми башмаками.

Она молча смотрела на него.

– Ты слышишь меня, женщина? Я пришел за своими башмаками!

– Но башмаков нет, сэр.

– Что ты такое мелешь? Тебе ведомо, кто я?

– Да, сэр, – произнесла она дрожащими губами. – Вы барон Роксол.

– Ладно. Скажи тогда, помнишь ли ты, что я был тут шесть недель назад и твой муж, Лука Кордвейнер, сделал по моим ногам деревянные колодки. Я заплатил половину, женщина.

– Он заболел.

– Пусти меня в дом.

Чарлз протиснулся в небольшую комнату, которая служила мастерской, кухней и гостиной. В одном конце очаг и утварь, стол, стулья, в другом – верстак, инструменты и материалы. Стеллаж над верстаком заставлен множеством деревянных колодок. Чарлз остановил взгляд на колодке с надписью «Роксол» и воскликнул:

– Это мои. А где башмаки?

Сверху донесся слабый голос:

– Элизабет, кто там?

– Он их не делал, сэр, – проговорила она. – Захворал.

– Твой муж наверху? – спросил Чарлз, встревожившись. – Надеюсь, у него не чума.

– О нет, сэр. У него чахотка.

– Тогда я поднимусь и поговорю с ним.

– Пожалуйста, не надо, сэр. Мой муж очень слаб. Это может его погубить.

За последние годы Чарлз привык добиваться своего. К баронам простолюдины всегда относились с уважением, то есть уступали во всем и исполняли прихоти.

Он сжал кулаки.

– Значит, башмаков нет.

– Нет, сэр. – Она едва сдерживалась, чтобы не заплакать.

– Я заплатил вперед полнобля ^[16]и хочу, чтобы ты их мне вернула. С процентами. Пусть это будет четыре шиллинга.

Из ее глаз хлынули слезы.

– У нас нет денег, сэр. Мой муж не мог работать. Я начала продавать за еду запасы кожи другим членам гильдии.

– Так значит, у тебя нет ни башмаков, ни денег! И что мне делать, женщина?

– Не знаю, сэр.

– Тогда придется твоему мужу провести свои последние дни в тюрьме. И ты тоже увидишь, как выглядит долговая яма. В следующий раз я приду сюда с шерифом. ^[17]

Элизабет упала на колени и, всхлипывая, обхватила руками его мощные икры.

– Прошу вас, сэр, не надо. Лучше возьмите из мастерской инструменты… и вообще что хотите.

– Элизабет, – снова позвал Лука слабым голосом.

– Я сейчас приду! – крикнула она в ответ.

Чарлзу очень хотелось засадить этих воров в тюрьму, но было жаль тратить время на поиски шерифа. Пришлось бы мотаться по ужасному городу. Лучше найти другого кордвейнера. Он подошел к верстаку и начал осматривать инструменты. Щипцы, иглы, шила, деревянные молотки, ножи. Какая от них польза?

Чарлз взял с верстака инструмент с полукруглым лезвием.

– Что это?

– Тренкет, нож обувщика, – объяснила Элизабет, не вставая с коленей.

– И на что он мне? – хмыкнул Чарлз. – Разве что отрезать кому-нибудь нос? Мне этот мусор не нужен. У тебя есть что-нибудь ценное?

– Мы бедные люди, сэр, – пробормотала она. – Пожалуйста, возьмите инструменты и оставьте нас с миром.

Чарлз обошел комнату в поисках чего-нибудь, чем можно было удовлетвориться. Его взгляд остановился на сундуке возле очага. Не спрашивая разрешения, он открыл его. Летняя одежда, зимняя, какая-то рухлядь. Чарлз засунул руку поглубже и в самом низу нащупал что-то твердое и плоское. Раздвинув тряпье, он увидел обложку книги.

– У вас есть Библия? – Барон Кантуэлл удивленно вскинул брови.

Книги в те времена являлись большой редкостью и стоили дорого. Он никогда не слышал, чтобы простолюдин имел книгу.

Элизабет быстро перекрестилась, шепча про себя молитву.

– Нет, сэр, это не Библия.

Чарлз достал из сундука тяжелую книгу. Подивился тиснению на корешке: «1527». Раскрыл. На пол полетели листы пергамента. Он поднял их, быстро просмотрел написанное по-латыни и отложил в сторону. Затем пролистал книгу, где везде были только имена и даты.

– Что это за книга, женщина?

От страха у Элизабет сразу высохли слезы.

– Она из монастыря, сэр. Настоятель дал ее моему мужу. Что в ней написано, я не знаю.

Лука и вправду ничего не рассказал ей о книге. Вернувшись с Вектиса, он сразу положил ее в сундук. Он не хотел напоминать Элизабет о Вектисе. В своем доме название острова они никогда не произносили. Но у нее возникло ощущение, что книга эта нехорошая, нечистая. И каждый раз, открывая сундук, Элизабет осеняла себя крестным знамением.

Чарлз перевернул последнюю страницу, заполненную датами 1527 года.

– Это какое-то колдовство? – строго спросил он. – Черная магия?

– Нет, сэр, – испуганно проговорила она. – Священная книга от добрых монахов монастыря на острове Вектис. Дар моему мужу. Он в молодости был знаком с настоятелем.

Чарлз пожал плечами. Похоже, книга чего-то ст о ит. Вероятно, даже больше четырех шиллингов. Его брат был книгочей. Гусиным пером орудовал ловчее, чем мечом. Он оценит книгу по достоинству.

– Ладно, женщина. Я возьму книгу, хотя и зол на вас. Твой муж меня очень подвел. Мне скоро заседать на королевском совете, но разве можно заявляться перед его величеством в старых башмаках?

Огорченно качая головой, барон Кантуэлл сунул листы пергамента в книгу и вышел на улицу. Здесь он положил книгу в сумку на седле и поскакал искать другого обувщика.

Элизабет поднялась в комнатку, где в горячке лежал Лука. Ее рослый сильный муж превратился в высохшего слабого старика. Сейчас здесь пахло смертью. Перед его рубашки был весь в коричневых пятнах запекшейся крови. Виднелись и свежие ярко-красные потеки. Она приподняла Луке голову и влила в горло немного эля.

– Кто это был? – спросил он.

– Барон Роксол.

– Я так и не сшил ему башмаки, – начал Лука, но его тут же сразил тяжелый приступ кашля.

– Он ушел. Все в порядке, – проговорила Элизабет, ласково гладя его волосы.

– Но ведь барон заплатил мне вперед.

– Все хорошо.

– Ты отдала мои инструменты?

– Нет. Другое.

– Тогда что?

Элизабет взяла его слабую руку в свои ладони и с любовью посмотрела в глаза. Она продолжала любить Луку так же сильно, как и много лет назад, когда он, как благородный рыцарь, отважно спас ее от ужасной участи. Она всю жизнь мучилась виной, что не смогла подарить ему ребенка. И вот сегодня пришлось бросить кость в пасть волку, чтобы ее дорогой возлюбленный Лука мог умереть в своей постели.

– Книгу, – сказала она. – Я отдала ему книгу.

Лука прикрыл слезящиеся глаза и, издав похожий на всхлипывание звук, откинул голову на подушку.

19

Уилл проснулся и сразу ощутил знакомые признаки похмелья. Налитая свинцом голова, сухость во рту и ломота во всем теле, как при гриппе. Омерзительно. Он начал проклинать себя за слабость, а когда заметил стоящую у кровати на четверть полную бутылку, зло уставился на нее.

– Какого черта ты сюда забралась?

Первым побуждением было вылить содержимое в раковину, но этот напиток ему не принадлежал. Уилл прикрыл бутылку подушкой, чтобы не видеть. А потом он вспомнил остальное и расстроился окончательно. То, что он был в отключке, оправданием, конечно, не служило. Да, он изменял бывшим женам, подружкам, женщинам. Но никогда не изменял Нэнси. И потому чувствовал себя полным дерьмом.

Она вчера прислала сообщение. Надо ответить. Как?

Уилл принял душ, почистил зубы и взял телефон. В Нью-Йорке было еще рано, но он знал, что Нэнси уже встала кормить Филиппа.

– Привет, – произнесла она. – Решил позвонить?

– Ты удивлена?

– Да. Ты не ответил на мое сообщение. С глаз долой, из сердца вон?

– Перестань говорить глупости. Как дела?

– В порядке. А у тебя? – В вопросе прозвучала легкая тревога. Видимо, Нэнси уловила в его голосе необычные нотки.

– Прекрасно.

– Чем ты там занимаешься?

– Живу в старинном загородном доме. Чувствую себя персонажем Агаты Кристи. Хозяева милы и любезны. Можно сказать, поездка уже себя оправдала. Мы сделали открытие. Я бы рассказал, но тебе, наверное, неинтересно.

– Я больше на тебя не сержусь. Потому что осознала.

– Что?

– Ну, поняла твое состояние. Ты ведь не привык сидеть дома, без настоящего дела. Правда? Тебе трудно. И когда появилась возможность встряхнуться, ты с радостью согласился.

У него запершило в горле.

– Ты… ты чистое золото.

– И еще. Тебе неприятен этот город, ты хочешь уехать. Так давай уедем. Я уже попросила начальство о переводе.

Уилл почувствовал себя настолько виноватым, что не мог выговорить ни слова.

– Я просто не знаю, что ответить.

– Ну и не говори ничего. Расскажи лучше о своем открытии.

– Может, не по телефону?

– Ты же сказал, у тебя там все нормально. – В ее голосе прозвучало беспокойство.

– Да. Просто старая привычка. Вот приеду и все подробно расскажу.

– Когда вернешься?

– Пока не знаю. Работы тут на день или на два. Задерживаться не стану. Первым ключом мы уже дверцу открыли. Осталось еще три. Да, мистер Шекспир задал головоломку.

– И где он оказался, этот «Огонь Прометея»?

– В большом старом подсвечнике.

– Понятно. Следующий на очереди фламандский ветерок?

– Ага.

– Есть какие-то идеи?

– Нет. А у тебя?

– Буду думать. Приезжай поскорее.

В Лас-Вегасе ночью мобильник Малькольма Фрэзера вначале завибрировал, а затем зазвонил. Хорошо, что жена не проснулась. Малькольм соскочил с кровати и быстро прошел мимо комнаты детей в гостиную. Звонил дежурный оперативного центра «зоны-51».

– Извините, шеф, но вы сами приказали срочно передавать все, что касается Пайпера.

– И что там? – хрипло спросил Фрэзер.

– Мы только записали его телефонный разговор с женой.

– Давай включай.

Прослушав разговор, Фрэзер потребовал соединить его с Декорсо.

– Шеф? Что это ты звонишь в два часа ночи?

– Надо. Как ты?

Декорсо сидел в автомобиле, откуда был хорошо виден Кантуэлл-Холл. В данный момент он развернул обертку куриного сандвича с майонезом.

– Нормально.

– Он как-то проявился?

– Ночью трахал внучку. А так нет.

– У-у, паскуда, – пробормотал Фрэзер.

– Повтори, я не расслышал.

Фрэзер мысленно послал его ко всем чертям.

– Он только что звонил жене. Но не для того, чтобы признаться в измене. Нет. Он сказал ей, что сделал открытие и дело пока не завершил. Осталось отомкнуть три двери. Вот так он выразился. Похоже, сукин сын играет там в настольную игру «охота за мусором». Передаю это тебе для сведения.

– Понятно, шеф.

– И сиди тихо, – добавил Фрэзер. – Англичане бесятся насчет гибели Коттла. В ЦРУ им обещали разобраться. Мне уже звонили, задавали разные вопросы. Нужно, чтобы это поскорее замялось.

Вернувшись в постель, Фрэзер долго не мог заснуть. Проигрывал в уме разные варианты. Он решил позволить Спенсу побегать на свободе. Иначе Пайпера не расколешь. Пока все нормально. Похоже, Пайпер кое-что откопал. Ну что ж, пусть доделает работу, а затем его возьмут за хобот. Не вырвется. А следом и Спенса с книгой. Найти его будет нетрудно. Он ведь без пяти минут мертвец.

За завтраком Уилл вяло съел яичницу с беконом и уныло грыз тосты, запивая кофе. Какой аппетит с похмелья.

А Изабелла была на удивление оживленна и свежа. Вела себя, словно ничего не случилось. Он, конечно, против этого не возражал. Кто знает, видимо, сейчас у молодежи так принято. Переспали и забыли. Что ж, разумно. Уилл жалел, что родился слишком рано. Скольких можно было бы избежать проблем. И каких.

Они сидели одни. Лорд Кантуэлл еще не проснулся.

– Я уже поработала над фламандским ветерком, – сообщила Изабелла.

– Потрясающее трудолюбие.

– Но кто-то должен трудиться. Не всем же дрыхнуть до середины дня.

– Есть результаты?

– Пока лишь зацепка.

– Какая?

– Маленькая, мистер Пайпер. Я вижу, ваша голова после вчерашнего не прояснилась.

– Сегодня ночью я плохо спал.

– Неужели?

Он решил данную тему дальше не развивать.

– Так что за зацепка? Ветряные мельницы?

Изабелла кивнула, показав несколько страниц, распечатанных из Интернета.

– Знаете ли вы, что первую ветряную мельницу построил и во Фландрии еще в XIII веке? А их расцвет пришелся на XVIII век. Тогда там работали тысячи ветряных мельниц. Теперь во всей Бельгии их менее двух сотен, и только шестьдесят в самой Фландрии. При этом последняя ветряная мельница во Фландрии прекратила работу в 1914 году. – Она подняла голову и улыбнулась.

– Ну и какая нам от этого польза? – спросил Уилл, глотнув кофе.

– Верно, пользы пока нет. Но это наводит на мысль искать в доме предметы с изображением ветряной мельницы. Нам уже известно, что книг в библиотеке на данную тему нет.

– Молодец, – похвалил Уилл.

– Вчера был один из самых знаменательных дней в моей жизни! – восторженно воскликнула она. – То, что мы узнали, Уилл, невероятно.

Он строго посмотрел на нее.

– Не забывайте: это тайна за семью печатями. Не дай Бог кому-нибудь рассказать. На свете живут очень серьезные люди, которые быстро заставят вас замолчать.

– А разве остальные не имеют права знать обо всем? – Изабелла широко улыбнулась. – Кроме всего прочего, это может внести огромный вклад в историческую науку.

– Ради всего святого, умоляю, перестаньте. Вы дали мне обещание, и, если намерены нарушить его, я немедленно уеду отсюда и заберу с собой сонет. И все закончится.

Изабелла вздохнула:

– Хорошо. Что сказать дедушке?

– Скажите, что мы нашли интересные записки, но о книге там не говорится ни слова. Придумайте что-нибудь, у вас хорошее воображение.

Они начали обход дома в поисках предметов, имеющих хотя бы отдаленное отношение к ветряным мельницам. Уилл взял с собой еще чашку кофе. «Очень по-американски», – подумала Изабелла.

Планировка первого этажа Кантуэлл-Холла была довольно запутанная. В задней части располагалась кухня с несколькими кладовыми и комнатами для слуг. Надо ли говорить, что большинство помещений давно пустовали. Между кухней и вестибюлем находилась просторная столовая с окнами, выходящими на подъездную дорожку. Еще имелась гостиная с окнами в сад. Ее здесь называли французской. Она действительно была заставлена потемневшей от времени чопорной французской мебелью XVIII века и прочей утварью. Было видно, что посещают это помещение очень редко. Уилл также понял, почему в большом зале нет окон. Дело в том, что внешняя стена давно уже таковой не была, потому что в XVII веке построили длинную галерею, соединяющую дом с конюшнями, позднее превращенными в банкетный зал.

По галерее также можно было незамеченным попасть в вестибюль. Это был широкий коридор с высоким потолком. Кроме картин на стенах здесь стояли разные старинные предметы и столики с бронзовыми статуэтками. В большом банкетном зале, где прежде устраивали приемы и балы, было холодно и неуютно. Он был заставлен упаковочными ящиками, старинной мебелью и покрытыми тканью антикварными вещицами.

– Дедушка называет это своим банковским вкладом, – пояснила Изабелла. – Продает по очереди эти вещи, чтобы оплачивать счета.

– Тут может находиться что-либо, относящееся к XV веку? – спросил он.

Она пожала плечами.

– Не исключено.

Они двинулись дальше и по короткому коридору прошли в маленькую часовню с одним рядом скамей, где Кантуэллы в давние времена тайно служили мессы. Распятый Христос грустно смотрел сверху вниз на них и на пустые скамьи, залитые лучами утреннего солнца, светившего в витражное окно.

– Сейчас часовня почти бездействует, – сказала Изабелла. – Но дедушка хочет, чтобы, когда придет время, семья отслужила здесь по нему мессу.

– Значит, из окна моей комнаты видна эта часовня?

– Да. – Изабелла улыбнулась. – Пойдемте, я вам покажу.

Она вывела его наружу. На солнце ярко блестела густая мокрая трава, но дорожка была почти сухой. Уилл взглянул издали на часовню и обомлел.

– Узнаете? – спросила она.

Он кивнул:

– Этот собор Парижской Богоматери в миниатюре построил в XVI веке Эдгар Кантуэлл. Производит впечатление?

– У вас интересные предки, – произнес Уилл. – Думаю, в свое время Пайперы счищали грязь с башмаков Кантуэллов.

Они вернулись и обшарили банкетный зал. Искали все, что могло иметь отношение к Фландрии и ветерку, но не забывали и о других намеках: пророке и сыне-грешнике. Уилл воодушевился, с облегчением заметив, что похмелье медленно отпускает. К ленчу у него разыгрался аппетит.

Старик уже встал и присоединился к ним за столом. Изабелле было не сложно увести дедушку от разговора о послании с Вектиса. Однако о сонете, автором которого предполагался Шекспир, он помнил и поинтересовался успехами Уилла. Тот заверил лорда Кантуэлла, что расследование продвигается и сонет останется в его собственности. Старик попросил внучку быть с гостем любезной и помогать. Затем ударился в рассуждения насчет аукционных домов. «Пирс и Уайт» в последнее время хорошо себя показал и с ним можно и нужно вести дела. Но, когда речь пойдет о чем-то действительно стоящем, не надо забывать о «Сотби» и «Кристи». Затем он удалился разбирать почту.

Пока лорд Кантуэлл слонялся по первому этажу, Изабелла и Уилл воспользовались возможностью поискать в его спальне. Изабелла не могла вспомнить, есть ли там что-нибудь интересное, поскольку не входила туда много лет. Но проверить все же надо. На стенах висело несколько портретов и небольшой гобелен. Две вазы, часы. И не единого намека на ветряные мельницы. Они поспешно вернулись в банкетный зал, где усиленно трудились несколько часов.

Ближе к вечеру удалось покончить со столовой и французской комнатой. Затем они снова обыскали библиотеку и большой зал.

Изабелла уговорила Уилла сделать перерыв на чай. Экономка ушла за покупками, так что готовить пришлось ей. Она отправилась в кухню, попросив Уилла развести огонь в камине. Он отнесся к заданию серьезно и принялся укладывать поленья так, чтобы дым уходил, а не оставался в комнате. Огонь вспыхнул быстро, и пламя устремилось строго вверх, к дымоходу. Закончив, Уилл сел, откинувшись на спинку кресла.

На душе скребли кошки. Он устал и злился на себя за то, что вчера поддался соблазну и выпил. Что, опять все сначала? Бутылка со скотчем осталась наверху, в его комнате. Никто не мешал ее прикончить. Он лениво размышлял, блуждая взглядом по камину. Одна из белых с голубым плиток дельфтского фаянса привлекала его внимание. На ней была изображена симпатичная сценка. Женщина идет по полю с охапкой хвороста под мышкой. За руку ведет маленького сына. Она радостная, счастливая.

«Наверное, муж у нее был не такая скотина, как я», – с горечью подумал Уилл и вдруг замер. А затем вскочил. Когда Изабелла вошла с чайным подносом, Уилл стоял у камина и пристально вглядывался в него.

– Видишь, – прошептал он, от волнения нарушая игру и переходя на ты.

Она поставила поднос и подошла ближе.

– О Боже. И это все время находилось прямо перед нашими глазами. Но вчера я простучала каждую плитку.

– Надо посмотреть.

Речь шла о плитке, расположенной под той, где была изображена сценка с матерью и сыном. Здесь, на берегу извилистой речки, стояла изящно выписанная белым и голубым небольшая ветряная мельница. Художник был хороший. Он заставил зрителя поверить, что лопасти мельницы поворачивает дующий с реки ветер, потому что парящие в отдалении птицы под налетевшим невидимым порывом опустили крылья.

Чай остыл. Они к нему даже не притронулись.

Изабелла сбегала проверить, дремлет ли дедушка наверху, затем принесла из чулана ящик с инструментами.

– Только, пожалуйста, не сломай, – попросила она.

Уилл обещал быть осторожным, но гарантий не дал. Выбрав самую тоненькую отвертку, он взял легкий молоток и, затаив дыхание, начал осторожно постукивать ею по ровному слою цементного раствора между плитками.

Работа двигалась медленно. Покончив с вертикальной частью, Уилл перешел на горизонтальную. Примерно через полчаса все грани плитки были свободны от раствора. Поскольку работать пришлось близко от огня, Уилл взмок от пота. Теперь осталось самое трудное – отделить плитку. Изабелла стояла рядом, нервно следя за каждым его движением.

Все оказалось проще, чем он ожидал. Достаточно было стукнуть отверткой три раза, чтобы плитка пошевелилась и приподнялась миллиметра на три. К счастью, только одна. Уилл положил инструменты и стал легко ее покачивать.

Вскоре плитка оказалась в его руках, целая и невредимая.

В центре открывшегося темного квадрата виднелась круглая деревянная заглушка.

– Вот почему ничего не было слышно, когда я простукивала, – произнесла Изабелла.

Уилл извлек отверткой заглушку, которая закрывала выдолбленный в дереве тайник, и повернулся к ней.

– Нужен фонарик.

В ящике с инструментами нашелся фонарик в виде авторучки. Он посветил, а затем попросил подать пассатижи.

– Что там? – спросила Изабелла.

– Вот это, – ответил он, вытаскивая свернутые в трубочку листы пергамента и передавая ей.

Изабелла развернула листы и опустилась в кресло.

– Тут по-французски.

– Но ты, конечно, знаешь французский.

– Более или менее.

– Вот и отлично. Читай.

– Почерк отвратительный, но попробую разобрать. Это письмо Эдгару Кантуэллу. Датировано 1530 годом. Боже, Уилл, ты знаешь, кто его написал? Жан Кальвин.

– А кто он?

– Жан Кальвин? Реформатор Церкви. Основоположник кальвинизма, выдвинувший идею предопределения человеческой судьбы. Выдающийся духовный мыслитель XVI века. – Она пробежала глазами страницы. – И смотри, Уилл, он пишет о нашей книге.

20

1527 год

Роксол

Середина зимы. Лес и окружающие Кантуэлл-Холл поля потонули в снегу. Самое время для охоты. Кабан, которого все утро гнал Томас Кантуэлл со своими гостями, был проворный и сильный. Но уйти ему не удалось. Следы животного отчетливо виднелись на снегу, а собак сейчас не отвлекали посторонние запахи. Так что быть кабану скоро зажаренным.

Кульминация охоты – это момент убийства зверя. Особенно интересные эпизоды потом еще долго вспоминают за кружкой эля у камина.

Наконец собаки загнали кабана в непроходимую вересковую чащу. Он метнулся и пронзил клыками одну, зато другие свирепо вцепились в него сзади. Охотники натянули поводья и встали в полукруг на безопасном расстоянии. Барон повернулся в седле к сыну Эдгару, тощему узколицему, нескладному семнадцатилетнему парню.

– Давай, Эдгар. Возьми его.

– Я? – пробормотал юноша.

– Да, ты! – раздраженно бросил барон.

– Почему не я, отец? – прогундосил брат Эдгара Уильям, сидящий на коне рядом.

Уильям был широкоплечий, с квадратным подбородком. В общем, настоящий воин. На год моложе Эдварда.

– Потому что я так сказал! – проворчал барон.

Уильям зло прикусил губу.