Текст книги "Хроники мертвых"

Автор книги: Гленн Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Девятый округ одобрил правительственный запрос, и Гильдия писателей Америки передала в ФБР личные данные сценариста.

Пайпер сидел за компьютером, когда пришло электронное письмо от помощника адвоката, выдающего разрешения. Оно было перенаправлено от гильдии, в теме значилось:

«Ответ на правит. запрос в зап. Гильд. Сцен. номер 4277304».

Вряд ли когда-нибудь Пайпер вновь испытает волнение, которое пережил, читая это письмо:

«Со всей юридической ответственностью в ответ на вышеуказанный правительственный запрос сообщаем, что зарегистрированным автором сценария номер 4277304 является Питер Бенедикт, а/я 385, штат Невада».

Нэнси зашла в кабинет. Пайпер, будто окаменев, глядел на экран.

– Что случилось? – Она наклонилась так близко, что он почувствовал ее дыхание.

– Я его знаю.

– Как?!

– Мы жили в одной комнате в колледже. – В голове с бешеной скоростью проносились воспоминания. Сценарии на белом столе в комнате Шеклтона. «По-моему, ты его не поймаешь». То, как Марк занервничал, увидев на пороге Пайпера. И еще одна деталь.

– Ручки! Черт бы их побрал…

– Что?

Пайпер горестно качал головой.

– Черные ультратонкие ручки «Пентел» на его столе! Вот же, как все очевидно… Прямо под носом!

– Уилл, это невероятно! Как убийцей мог оказаться твой однокашник?! В чем смысл?

– О Господи! – простонал Пайпер. – Похоже, «Судный день» был предназначен мне.

Пайпер быстро стучал по клавиатуре, перескакивая с одной федеральной базы данных на другую. Кто ты, Марк? Кто ты на самом деле?

На экране постепенно появлялась информация: дата рождения, номер социальной страховки, старые калифорнийские штрафы за неправильную парковку… Но все это были обрывочные сведения. А сколько белых пятен оказалось в его биографии! Фотография на страничке с данными о водительском удостоверении, выданном в Неваде, тщательно затемнена. Никаких сведений о выданных кредитах, ипотеке, записей об окончании учебных курсов или работе в каких-либо организациях. Ни гражданских исков, ни вызовов в суд, ни зафиксированных данных об уплате налога на собственность. Он даже не внесен в базу данных налоговой службы!

– Как невидимка! – произнес Пайпер. – Его нет в сети. Видимо, поставил защиту на данные о себе. Я встречался с подобным всего пару раз.

– Что нам делать?

– Сегодня после обеда садимся в самолет. – Таким взволнованным Нэнси его еще не видела. – Сами навестим этого придурка. Прямо сейчас начни оформление бумаг у Сью. Нам нужен ордер на арест.

Нэнси погладила его по затылку.

– Я все сделаю.

Через два часа у офиса ФБР их ждало такси, чтобы отвезти в аэропорт. Пайпер, закрыв портфель, взглянул на часы. Почему Нэнси опаздывает?! Даже несмотря на его плохое влияние, она оставалась пунктуальной.

Вдруг в коридоре быстро застучали каблуки Сью Санчес. Желудок Пайпера инстинктивно сжался, как у собаки Павлова. И вот в дверном проеме показалось напряженное лицо. Глаза метали молнии. Судя по всему, ей было что сказать.

– Сьюзен, в чем дело? У меня самолет с минуты на минуту!

– Ты никуда не летишь!

– То есть?!

– Бенджамину только что позвонили из Вашингтона. Ты отстранен от дела. И Липински, кстати, тоже.

– Что?!

– Это не обсуждается, – задыхаясь, объявила Санчес.

– Почему, Сьюзен?

– Понятия не имею. – Видимо, Санчес говорила правду. Казалось, еще чуть-чуть – и у нее начнется истерика.

– Что за чушь? Мы же узнали, кто убийца!

Санчес развела руками.

– Где Нэнси?

– Я отправила ее домой. Вам запрещено работать в паре.

– Почему?

– Не знаю, Уилл! Приказ сверху!

– А мне-то что делать?

– Ничего, – примирительным тоном проговорила Санчес. Она действительно лишь выполняла приказ. – Ты отстранен. Все кончено, Уилл.

12 ОКТЯБРЯ 799 ГОДА
Остров Вектис, Британия

Когда ребенок родился, Мария не стала придумывать ему имя. Она не чувствовала, что это ее сын. Октавий просто грубо осеменил ее. Девушка безучастно наблюдала, как растет живот, а когда пришло время, смиренно перенесла родовые муки.

Она кормила ребенка только потому, что у нее было молоко, и потому, что ее заставляли. Она ни разу не взглянула на равнодушно сосущего малыша, ни разу не погладила его по головке, как обычно делают молодые матери.

Узнав о проступке Марии, Магдалина перевела ее из дормитория в домик для гостей, спрятав девушку от любопытных глаз послушниц и сестер. Путники и посетители монастыря ничего не знали о постыдном грехе Марии.

Ее хорошо кормили, разрешали гулять и немного работать в саду, пока Марии не стало трудно передвигаться. Все, кто знал Марию, огорчились ее внезапному переезду. Больше не было слышно веселого смеха, постоянных шуточек… Женский дормиторий погрузился в вечное уныние. Даже настоятельница Магдалина втайне от всех переживала, что характер Марии так изменился, что пропал свежий румянец с ее щек. Естественно, о постриге теперь не было и речи, но и вернуться в родную деревню она не могла. Родственники не желали знаться с потаскухой. Мария будто навсегда застряла в лимбе – пограничной области ада, словно душа ребенка, умершего некрещеным.

Когда Мария родила, все ахнули, увидев огненно-рыжие волосы малыша, молочную кожу и лишенное мимики личико. Аббат вместе с Паулином после долгих разговоров решили, что Мария – божественный сосуд, и поэтому заслуживает заботы, как и ее ребенок. Естественно, и речи быть не могло о непорочном зачатии! Но имя матери – Мария, да и родившийся мальчик был особенным…

Через неделю после рождения к Марии пришла Магдалина. Девушка лежала на кровати, уставившись в потолок. Ребенок плакал в колыбели на полу.

– Ты придумала ему имя? – спросила настоятельница.

– Нет, сестра.

– Ты вообще собираешься называть ребенка?!

– Не знаю, – безжизненным голосом проговорила Мария.

– У каждого дитяти должно быть имя. Если не хочешь ты, его назову я. Пусть будет Примием – первым сыном Октавия.

Примию уже шел четвертый год. Он бродил по странноприимному дому, гулял один во дворе, не уходя, впрочем, далеко, не интересовался ни игрушками, ни людьми. Как Октавий, мальчик был бледен и молчалив, его маленькие зеленые глазки безучастно взирали на окружающий мир. Паулин часто навещал ребенка, брал за руку и приводил в скрипторий, в келью отца, а потом часами наблюдал за ними, будто за небесными телами, ждал знака. Однако отец с сыном были совершенно равнодушны друг к другу. Октавий продолжал писать, а мальчик задумчиво ходил по комнате, глядя вокруг невидящим взглядом. И как ему удавалось не натыкаться на стулья и стены?! Он не проявлял интереса ни к листам бумаги, ни к перу и чернилам, ни к буквам, которые выводил Октавий.

– У мальчика нет дара, – часто говорил Паулин Иосифу. Старые монахи разочарованно вздыхали и отправлялись на молитву.

Наступила осень, даже днем подмораживало. Солнце, желтое как лепестки календулы, постепенно затухало. Погруженный в раздумья, Иосиф медленно обходил монастырь, шепотом моля Бога о любви и спасении. Хотя все-таки больше о спасении. Иосиф заметил, что на прошлой неделе его моча стала коричневой, а сегодня кроваво-красной. Аппетит совсем пропал. Кожа одрябла и потемнела. Помутнели белки глаз. Когда Иосиф поднимался с колен после молитвы, его качало, словно лодку на волнах, – нужно было схватиться за что-нибудь, чтобы устоять на ногах. И не требовалось советоваться с Паулином или другими братьями; Иосиф сам знал, что умирает.

Освин не увидел целиком перестроенный монастырь; видимо, не увидит и Иосиф… Слава Богу, успели закончить церковь, скрипторий и здание капитула. Работа велась уже в дормиториях, но больше всего Иосифа волновала библиотека Октавия. Кто позаботится о ней? Иосиф не знал, для чего хранит записи, но чувствовал, что так нужно. Манускрипты Октавия священны. Однажды Господь раскроет их предназначение, а пока необходимо сохранять и приумножать библиотеку.

Иосиф видел, как кровь, а с ней и жизнь, медленно вытекает из его тела. Он боялся за библиотеку. Кто возьмется защищать ее, когда его не станет?

Вдалеке показался Примий. Мальчик сидел на пыльной тропинке в саду у странноприимного дома, как всегда один, без материнского присмотра. Иосиф давно не заходил к ним и решил понаблюдать за ребенком со стороны.

Мальчику было примерно столько же, сколько Октавию, когда Иосиф взял его в монастырь, и выглядел он точной копией отца: те же рыжие волосы, бледная кожа, ножки как у цыпленка.

На полпути Иосиф от удивления застыл будто вкопанный. Сердце у него зашлось, голова закружилась; если бы он не опирался о палку, точно бы упал. Мальчик держал в руках ветку и что-то сосредоточенно чертил на земле. Иосиф не верил собственным глазам. Чудо! Примий начал писать!

Иосиф с трудом добрался до церкви, где как раз начинали читать часы, а когда братья и сестры начали расходиться после службы, отозвал трех из них в конец нефа. Кроме Паулина и Магдалины, в узкий круг посвященных включили Хосе – молодой монах первым прибежал на крики Марии. Иосиф нисколько не жалел об этом решении: Хосе был спокойным, мудрым и умел хранить тайны. Аббат, настоятельница и астроном – люди преклонного возраста – восхищались силой и энергичностью Хосе.

– Он начал писать, – тихо проговорил Иосиф. Его шепот эхом прокатился по нефу. Все перекрестились. – Хосе, отведи Примия в келью Октавия.

Мальчика посадили на пол рядом с отцом, который даже не взглянул ни на сына, ни на людей, нарушивших его уединение. Магдалина побаивалась Октавия после надругательства над Марией и даже спустя годы дрожала в его присутствии. Она строго-настрого запретила девушкам приближаться к скрипторию. Теперь еду в келью приносили только молодые послушники. Магдалина всегда держалась в стороне от письменного стола, словно боялась, что Октавий может накинуться на нее и изнасиловать, как Марию.

Хосе положил перед Примием большой лист пергамента, а по краям поставил свечи.

– Дай ему перо, – поторапливал Паулин.

Обмакнув в чернила, Хосе занес перо над бумагой на уровне глаз Примия, будто приманивал котенка. Скатившаяся капля растеклась по листу уродливой кляксой. Мальчик вдруг схватил перо правой ручонкой, опустил кончик на бумагу и со скрипом начал выводить круги.

Буквы получались большие и неровные, но вполне разборчивые.

В-А-С-К-О

– Васко, – прочитал Паулин.

С-У-А-Р-И-Ш

– Васко Суариш… Португальское имя, – сказал Хосе.

Цифры тоже получились корявыми.

8 6 800 Mors

– Восьмое июня 800 года, – произнес вслух Паулин.

– Хосе, посмотри, пожалуйста, что сейчас пишет Октавий. Какой год? – попросил Иосиф.

Молодой монах заглянул через плечо Октавия.

– Последняя запись – седьмое июня 800 года!

– Господи Иисусе! – воскликнул Иосиф. – Отец и сын связаны между собой.

Все четверо переглянулись. На лицах плясали тени, отбрасываемые свечами на полу.

– Я знаю, о чем вы все думаете, – первой нарушила молчание Магдалина. – Но я никогда не соглашусь!

– Откуда тебе знать, Магдалина, если я сам не знаю, что думать! – ответил Иосиф.

– Прислушайся к своему разуму, Иосиф, – скептически заметила настоятельница. – Уверена, ты уже слышишь его голос.

Паулин возмущенно всплеснул руками.

– Хватит говорить загадками! Может быть, и нас посвятите? О чем разговор?!

Иосиф медленно поднялся, чтобы не закружилась голова.

– Давайте оставим мальчика наедине с Октавием. Ненадолго. Ничего страшного не произойдет. Я хочу, чтобы мы поднялись наверх, помолились и все спокойно обсудили.

В скриптории было теплее и уютнее, чем в сырой келье. Иосиф попросил всех сесть за письменный стол. Сам он устроился напротив Магдалины, а Паулин – напротив Хосе.

Аббат вспоминал о ночи, в которую родился Октавий, и о каждом значимом событии в жизни мальчика, чтобы удостовериться, что все присутствующие в курсе мельчайших подробностей. Затем он перешел к описанию биографии Примия вплоть до последних дней.

– Кто-нибудь из вас усомнился в том, что нам Богом предопределено сохранить священные манускрипты? Не ведаем мы их истинного предназначения, но Бог вверил нам, слугам своим из Вектисского монастыря, чудесные писания. Он наделил юношу Октавия, рожденного при странных обстоятельствах, даром – нет, обязанностью – записывать в хронологическом порядке, когда приходят на землю человеческие души и когда возвращаются к Создателю. Судьба человека – словно раскрытая книга. Манускрипты – доказательство могущества и всеведения Бога, и мы должны радоваться любви и заботе, которой он одаривает детей своих! – Слеза скатилась по щеке Иосифа. – Октавий – особенный, но все же смертный человек. Мы все думали: как и кем продолжится его работа? Теперь ответ известен… – Он замолчал, все кивнули в подтверждение его слов. – Я умираю.

– Нет, что вы! – воскликнул Хосе с волнением, будто сын, услышав о смерти отца.

– Да. Вы и сами понимаете… Стоит лишь взглянуть на меня. Я уже одной ногой в могиле, – продолжал Иосиф. Паулин положил ладонь на запястье друга. Магдалина в отчаянии заломила руки. – Паулин, ответь мне, разве ты не видел на одном из пергаментов запись об Иосифе с острова Вектис?..

– Видел, – еле слышно прошептал Паулин запекшимися губами.

– Ты, конечно же, знаешь дату моей смерти.

– Знаю.

– Скоро?

– Да.

– Надеюсь, не завтра? – пошутил Иосиф.

– Нет.

– Ну вот и хорошо. Я обязан позаботиться о будущем не только монастыря, но и Октавия, и библиотеки тоже. Хочу, чтобы вы знали: сегодня вечером я отправлю гонца к епископу с мольбами, чтобы после моей смерти он назначил сестру Магдалину аббатисой Вектисского монастыря, а брата Хосе – настоятелем. А тебя, брат Паулин, прошу служить им так же преданно, как мне! – Магдалина низко склонила голову, чтобы никто не увидел ее улыбки. Паулин и Хосе молчали, убитые горем. – Я должен сказать вам еще кое-что. Сегодня вечером мы создадим новый орден внутри Вектисского монастыря. Тайный орден, чтобы защитить и сохранить библиотеку. Мы четверо станем его основателями. Он войдет в историю как орден имен. Помолимся, дети мои!

Закончив страстную молитву, все поднялись из-за стола. Иосиф прикоснулся к костлявому плечу Магдалины.

– После вечерней службы мы сделаем то, что должны, сестра. Ты согласна?

Разволновавшись, сестра зашептала молитву Богоматери. Иосиф терпеливо ждал ответа.

– Согласна, – услышал он наконец.

Отслужив вечерню, Иосиф удалился в свою келью поразмыслить. Он представлял, что сейчас должно произойти, но не хотел видеть этого своими глазами. Иосиф знал, что, когда он склонит голову в молитве, Магдалина вместе с Хосе поведет Марию из странноприимного дома по тропинке к скрипторию. Она будет тихо плакать. Иосиф знал, что ее плач перерастет в рыдания, а затем в крик, когда Паулин откроет дверь в келью Октавия, а Хосе силой затолкает девушку внутрь и задвинет щеколду.

13 ЯНВАРЯ 1947 ГОДА
Остров Уайт, Великобритания

Реджи Сондерс кувыркался – как он сам это называл – с Лорел Барнс, полногрудой женой подполковника авиации Джулиана Барнса, на супружеской кровати с пологом и четырьмя столбиками. Реджи сам себе завидовал. Шикарный загородный дом, огромная спальня, миленький камин и благодарная Лорел Барнс, которая привыкла обходиться во время войны без мужа.

Реджи был крупным розовощеким парнем с пивным животиком, детской улыбкой и невероятно широкими плечами. Такое сочетание обычно прельщает женщин, и Лорел Барнс не стала исключением. За ее наивностью, разговорчивостью и любезностью скрывался сломанный нравственный компас, стрелка которого показывала только одно направление – Реджи Сондерс. Парень всегда считал себя хозяином жизни, весь мир принадлежит ему, а судьба благоволит. Невредимые глаза, руки, ноги и гениталии после Второй мировой войны – не это ли доказательство уникальности? Благодарная страна обязана удовлетворять все его потребности – финансовые и сексуальные. Законы Королевства и общественные устои были в его представлении ценностями весьма относительными.

Его военная служба началась отвратительно – с должности штаб-сержанта восьмой армии Монтгомери, пытавшейся выбить Роммеля из Тобрука. Проторчав долгое время в пустыне, в 1944 году Реджи получил перевод из Южной Африки в освобожденную Францию – в полк, который занимался восстановлением и составлением каталогов разграбленного нацистами культурного наследия.

Начальником Реджи стал милейший джентльмен, кембриджский профессор, который не отдавал приказы, а вежливо просил подчиненных о помощи. Удивительно, как удачно подобралось место в армии для майора Джеффри Этвуда – здесь профессор археологии мог реализовать свои способности с большей пользой для страны, чем где-нибудь в штабе, вооруженный картой, биноклем и тяжелой артиллерией.

Сондерс командовал молодыми парнями, которые вытаскивали тяжеленные деревянные ящики из подвалов при транспортировке в безопасные районы. Он не разделял общего возмущения нацистскими грабежами – кто бы на их месте поступил иначе? Сондерс и сам пару раз менял вверенные ему безделушки на несколько фунтов стерлингов. После войны он работал то там, то здесь, по большей части на восстановлении разрушенных зданий, перебираясь на другое место всякий раз, как очередная подружка становилась слишком настойчивой. Когда Этвуд предложил небольшое приключение на острове Уайт, Реджи как раз сидел без работы.

– С вами – хоть на край света!

А теперь Реджи утопал в розовом теле, пахнущем тальком и лавандой. Хозяйка дома тихонько что-то ворковала, и воспоминания уносили Реджи в голубятник ботанического сада Кью-Гарденз, куда его часто водили в детстве. Реджи заставил себя вернуться в реальность. Приближался самый ответственный момент. Как любил повторять дедушка Реджи: «Если уж взялся за дело, выполни его достойно». Вдруг раздался механический рокот.

Годы ночных патрулей в пустынях Ливии и Марокко не прошли даром. Сколько раз он спасался благодаря натренированному слуху!

– Не останавливайся, Реджи, – простонала Лорел.

– Подожди-ка, мой цветочек. Ты ничего не слышишь?

– Нет.

– Звук мотора. – Это точно не машина прислуги. Шум другой… Похоже на первоклассный автомобиль. – Дорогая, ты уверена, что муж сегодня не вернется?

– Говорю тебе, он в Лондоне! – Схватившись за ягодицы Реджи, Лорел пыталась заставить его продолжить начатое.

– Кто-то едет, милая. И уж точно не почтальон! – Реджи вскочил с постели и подкрался к занавеске. Свет фар за окном прорезал темноту ночи.

Шурша по гравию, к воротам подъехала вишневая «инвикта» – редкостная красотка, такую сложно не запомнить.

– Кто это у нас ездит на красной «инвикте»? – полушутя спросил Реджи. С таким же успехом он мог сказать: «Дорогая, открой дверь, Сатана пришел».

Выпрыгнув как ошпаренная из постели, Лорел, трясясь от страха, начала натягивать нижнее белье.

– Должно быть, автомобиль подполковника! – обреченно проговорил Реджи, пожав огромными плечами. – Мне пора, дорогая. Пока!

Реджи прижал одежду к груди, на бегу засунул ноги в штанины и, перепрыгивая через несколько ступенек боковой лестницы, с черного хода выскочил на улицу.

– Дорогая! Угадай, кто вернулся на день раньше?.. – весело пропел в этот момент командор, заходя через парадную дверь.

Дрожа от холода, Реджи оделся в саду. Только неделю назад стояла теплая для января погода, но холодный циклон с севера все испортил. Реджи встретился с Лорел у паба, она была на машине, а теперь ему придется шесть миль топать до лагеря пешком. Эх, ничего не поделаешь!

На цыпочках он пробрался к переднему двору. От «инвикты» модели 1930 года веяло теплом. Салон был глубокий и низкий, как ванна, сиденья обтянуты красной кожей. Ключ торчал в замке зажигания! Решение было принято, исходя из простейшей логики – «мне холодно, в машине тепло, я только спущусь до дороги». Реджи забрался внутрь и повернул ключ. Мотор мощностью сто сорок лошадиных сил взревел. Реджи тут же охватила паника – где сцепление? Передняя дверь дома распахнулась. И тут Реджи осенило: автоматическая коробка передач, первый британский автомобиль с автоматом! Реджи нажал на газ, и машина плавно тронулась. Под колесами зашуршал гравий. В зеркале заднего вида метался пожилой мужчина, размахивая сжатыми кулаками. Рокот двигателя заглушал его крики.

– И тебе того же, дружище! – крикнул Реджи. – Спасибо за машину и жену!

Бросив «инвикту» у паба в Фишборне, он быстро прошел последнюю милю до лагеря пешком, насвистывая и потирая ладони, чтобы не замерзнуть. Реджи издалека заметил яркий огонь лагерного костра. Плотное облако закрывало луну, превращая ночное небо в серое фланелевое покрывало. Клубы черного дыма извивались как гарпии, поднимаясь над шпилем церкви Вектисского монастыря.

Когда Реджи подошел согреться к костру, дверь старого вагончика распахнулась.

– Ба! Вы только гляньте, кто вернулся. Реджи дали пинка под зад! – крикнул долговязый парень.

– Я сам ушел, дружище, – обрубил Реджи. – Поесть что осталось?

– Только бобы.

– Кинь банку. После такого секса я просто с голоду умираю!

Долговязый захохотал. Из других четырех вагончиков высунулись любопытные физиономии – всем хотелось услышать подробности. Даже Джеффри Этвуд показался на пороге, попыхивая трубкой.

– Кто-то сказал «секс»?

– Вы же не рассчитываете, что я сейчас все вам выложу?

– Именно этого все и ждут!

– Ну пожалуйста! – взмолился долговязый парень Деннис Спенсер – прыщавый студент Кембриджа на альтернативной службе.

Четверо других – трое мужчин и женщина – были с кафедры Этвуда, Мартин Бэнкрофт и Тимоти Браун – студенты, но уже не юноши – оба продолжали учебу после демобилизации. Мартин не покидал пределов Великобритании, был офицером разведки в Лондоне, а Тимоти – диспетчером радиолокационного контроля на эсминце в Балтийском море. Оба страшно радовались возвращению в Кембридж и на полевые работы выехали с огромным удовольствием.

Эрнест Мюррей, постарше остальных – уже разменял четвертый десяток, – заканчивал начатую до войны диссертацию Он участвовал в военных действиях в Индокитае; после всего увиденного англосаксонская археология не казалась такой значительной. В общем, Мюррей мучился от неопределенности и непонимания своего места в жизни.

Единственная женщина в экспедиции – Беатрис Слейд – преподавала историю Средневековья, слыла правой рукой Этвуда и успешно руководила кафедрой во время войны. Решительная и ехидная Беатрис не скрывала, что она лесбиянка. Они с Реджи терпеть друг друга не могли: Реджи грубо высмеивал ее сексуальную ориентацию, Беатрис не упускала случая сказать о нем гадость.

– Мы все внимание. – Этвуд сощурился на яркий огонь. – Может, по кофейку, пока Реджи поведает свою увлекательную повесть?

– Я поставлю чайник, профессор, – вызвался Тимоти.

– Реджи, не томи! Что случилось? – попросил Мартин. – Мы думали, ты сегодня ночуешь на мягкой перинке!

– Не вышло, дружище. – Свернув папироску, Реджи провел языком по бумажке.

– Сбежал, потому что не выдержал, когда мадам захотела повторить? – съязвила Беатрис, покачивая бедрами вперед-назад. Все, даже Этвуд, покатились со смеху.

– Очень смешно! Просто обхохочешься! – воскликнул Реджи. – Ее муж вернулся на день раньше. Пришлось ретироваться в срочном порядке, чтобы избежать неприятного знакомства.

– А скажите, мистер Сондерс, – изображая почтение к старшему, спросил Деннис, – успели ли вы одеться, до того как выскочить из дома?

Снова раздался громкий смех. Этвуд, затянувшись, задумчиво изрек:

– Да уж, представляю картинку!..

Утро выдалось морозное. Шел мелкий снег. Землю будто посыпали солью. Эрнест – превосходный повар – приготовил на двух газовых горелках плотный завтрак для семерых. Все расположились на перевернутых ящиках вокруг костра, пытаясь согреться шерстяными одеялами и сладким горячим чаем. Обмакивая поджаренный хлебец в яичный желток, Этвуд посмотрел на пустынное поле у ледяного моря и спросил:

– И кто только придумал проводить раскопки в январе?!

Конечно, лучше бы стояло теплое лето или чуть прохладная осень, но каждый участник экспедиции без колебаний отправился бы сюда в любую погоду и в любое время года. Казалось, еще вчера они на фронте мечтали о раскопках в мирной земле. Как только Этвуд получил триста фунтов стерлингов от Британского музея в качестве гранта на проведение экспедиции, он мигом собрал группу энтузиастов. И плевать, что зима!

Взглянув на часы, Реджи вскочил и скомандовал остальным:

– Давайте, парни, поживее! Нам предстоит сегодня перекопать полполя!

Тимоти показал на Беатрис и, сделав страшные глаза, одними губами повторил: «Парни!»

– Ты прав, ты прав! – отозвался Реджи, собирая инструменты. – Извиняюсь, она слишком стара, чтоб называться парнем.

Беатрис, не оставшись в долгу, припечатала его крепким словцом.

Раскоп начинался у монастырского двора, вдали от основных построек. Его преосвященство Уильям Лоулор – очень приятный, учтивый человек и большой любитель истории – любезно разрешил кембриджским археологам разбить лагерь на территории монастыря. В благодарность Этвуд обещал пригласить его первым, если обнаружится что-то стоящее, а в прошлую субботу Лоулор заявился на раскоп в джинсах и куртке и целый час копался в земле.

Археологи двинулись через поле, когда монастырский колокол созывал братьев и сестер на девятичасовую мессу. Над головой жалобно кричали чайки. Вдалеке вздымались серо-голубые волны пролива Солент. Прекрасный шпиль церкви пронзал синее небо. По полю передвигались крошечные фигурки – монахи спешили в церковь. Щурясь от яркого солнца, Этвуд наблюдал за ними, восхищаясь картиной, лишенной временных границ. Казалось, так было всегда, так есть и так будет.

Раскоп был огражден натянутой между колышками веревкой. Всего примерно сорок на тридцать метров плодородной коричневой земли, с которой уже сняли почвенный слой вместе с прошлогодней травой. Издалека было видно, что эта территория находится в углублении, приблизительно на метр ниже поля. Еще до войны Этвуд обратил внимание на эту особенность, изучая монастырские земли. По-видимому, здесь что-то происходило. Но почему в такой удаленности от главных монастырских построек?..

Во время коротких экспедиций в 1938 и 1939 годах Этвуд прорыл разведочные канавы и нашел каменный фундамент и множество глиняных черепков двенадцатого-тринадцатого веков. Потом вспыхнула война, отбросив проведение экспедиции на неопределенный срок, но Этвуд вновь и вновь мысленно возвращался на Вектис. Зачем монахам вздумалось строить что-то так далеко от монастыря?! Что – церковное здание или светское? В монастырских архивах не было и намека на подобное сооружение. Этвуд смирился с тем, что ему не раскрыть тайну, пока не будет побежден Гитлер.

Теперь Этвуд приступил к рытью главной траншеи – тридцать метров длиной и четыре шириной – с южной стороны участка, ближе к морю. Реджи, отлично ладивший с техникой, выкопал первые три метра мини-экскаватором. Дальше предстояло работать аккуратно, вручную, лопатами. Археологи продвигались от остатков южной стены к ее основанию, рассчитывая отыскать культурный слой.

Эрнест Мюррей и Этвуд расчищали юго-восточную часть стены, чтобы ее сфотографировать.

– Смотри! – Этвуд показал на неровную полоску черной почвы на стене. – Здесь был огонь.

– Специально или случайно?

Этвуд задумчиво посасывал трубку.

– Трудно сказать… Ритуал?

Мюррей сморщил лоб.

– Это же не языческое капище! Сооружение одновозрастно монастырю и воздвигнуто на его территории.

– Верно подмечено, Эрнест! Ты уверен, что решил окончательно бросить археологию?

– Не знаю. – Мюррей нервно пожал плечами.

– Ладно, пока ты размышляешь над своей судьбой, давай сделаем фотографии и углубимся еще на полметра.

Этвуд поручил трем студентам продолжать рыть канавы в южно-западном углу. Беатрис, установив переносной столик, заносила в каталог найденные черепки. Этвуд в компании Мюррея и Реджи отправился в северо-западный угол участка, чтобы приступить к новой канаве и выйти на другой конец фундамента.

Днем стало заметно теплее. Археологи снимали слой за слоем, пока не опустились по пояс. Во время перерыва на обед Этвуд подошел к глубокой траншее и заглянул внутрь:

– А это что? Еще одна стена?

– Похоже, – с жаром ответил Деннис. – Мы собирались вас позвать.

Они наткнулись на более тонкую каменную стену, идущую параллельно фундаменту метрах в двух от него.

– Смотрите, профессор, здесь дыра, – включился в разговор Тимоти. – Наверное, дверь, да?

– Возможно. Ну-ка поглядим поближе. – Этвуд спустился по приставной лестнице вниз. – Давайте еще немного углубимся здесь. – Он показал на маленький участок плотной земли. – Если внутренняя стена идет дальше перпендикулярно внешней, получается небольшая комнатка.

Молодые люди, опустившись на колени, принялись работать совками. Деннис стоял ближе к внешней стене, Мартин – к внутренней, а Тимоти – посередине. Через пять минут они почти одновременно увидели каменную кладку.

– Вы правы, профессор! – воскликнул Мартин. – Здорово!

– Я этим уже полжизни занимаюсь. С годами и у вас разовьется чутье. – Этвуд был доволен собой и в знак очередной победы закурил трубку. – После обеда предлагаю добраться до уровня пола. Может быть, сумеем догадаться, для чего использовалась эта комнатка.

Молодые люди мигом проглотили бутерброды с сыром, запили лимонной газировкой и вернулись в траншею. Им не терпелось докопаться до истины.

– И кого вы собираетесь удивить? У-у-у, подхалимы! – крикнул им вслед Реджи, расположившись на травке и поджигая самокрутку.

– Заткнись, Реджи! – бросила ему Беатрис. – Оставь ребят в покое! Кстати, у тебя еще есть курить?

Через час студенты позвали остальных и с гордостью показали границы небольшой комнаты.

– Мы нашли пол! – восторженно воскликнул Деннис.

Взору открывалась ровная поверхность из гладких темных камней, тщательно подобранных друг к другу, но Этвуд сразу обратил внимание на другую особенность.

– А это что? – спросил он скорее у самого себя и спустился к ребятам, чтобы рассмотреть получше.

В юго-западном углу лежал большой камень с неровными краями, который не вписывался в общую картину. Камни на полу были из голубовато-серого песчаника, а угловой больше напоминал известняк – два метра на полтора и довольно толстый. Он на фут поднимался над полом.

– Какие предположения? – обратился к археологам Этвуд, счищая с краев камня остатки земли.

– По-моему, его сюда принесли из другого места, – сказала Беатрис.

Эрнест сделал несколько снимков.

– Представляете, как сложно его сдвинуть с места!

– Давайте попробуем! – предложил Этвуд. – Реджи, у кого самая крепкая спина?

– У Беатрис, естественно!

– Отвали! Проверим, кто тут настоящий мужик! Это тебе не в постели кувыркаться.

Реджи попытался подсунуть под камень лом и надавил всем телом, используя его как рычаг, но камень даже не шевельнулся. Вытирая капли пота со лба, Реджи признал поражение.