Текст книги "Хроники мертвых"

Автор книги: Гленн Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

28 ИЮНЯ 2009 ГОДА
Лас-Вегас

Звонок Питера Бенедикта не на шутку встревожил Элдера. Так странно получить предложение помочь «Достойной жизни» от человека, с которым виделся всего один раз! К тому же Элдер точно помнил, что не давал ему номер своего мобильного. Да еще внезапный интерес ФБР к компании и к нему лично подлил масла в огонь. О каком отдыхе в воскресенье могла быть речь?! В трудные времена Элдер предпочитал находиться в офисе, среди подчиненных, рядом с коллегами, как генерал со своей армией. Впрочем, на этот раз Элдер не собирался заставлять менеджеров работать в субботу и воскресенье. Он должен лично справиться с ситуацией. Даже Берт Майерс – его правая рука – ничего не узнает, пока Элдер не разберется, с чем имеет дело.

Только он и Майерс сознавали всю серьезность положения, в котором оказалась «Достойная жизнь». Вдвоем они разработали схему, как вывести компанию из финансового кризиса. Правильнее схему следовало бы называть «откровенное мошенничество», но Элдеру больше нравилось «агрессивный план».

Они только приступили к его реализации и пока не слишком успешно. План не работал. Казалось, действовало правило бумеранга, и финансовая дыра становилась все глубже и глубже. В отчаянии Элдер решил перевести часть наличных из резервов в строку прибыли за последний квартал, что укрепило позиции акций на фондовом рынке.

В общем, он ступил на скользкую дорожку, ведущую прямиком в ад или, в лучшем случае, в тюрьму.

Элдер и сам это понимал, но отступать было поздно. К тому же он надеялся, что в следующем квартале все изменится к лучшему. Компания, построенная своими руками, дело всей жизни, единственная любовь, значила для него больше помешанной на загородном клубе жены и беспутного сынка. Спасти «Достойную жизнь» надо любой ценой. А если Питер Бенедикт может предложить дельное решение, его надо выслушать.

Основным видом деятельности компании было страхование жизни. «Достойная жизнь» лидировала на западном берегу Миссисипи по количеству выданных полисов. Элдер на этом деле собаку съел. Ему всегда импонировала точность прогнозов по уровню смертности. Если стараться предсказать смерть конкретного человека, да еще ставить на это деньги, вероятность постоянного получения прибыли невелика. Лучше положиться на закон больших чисел и нанять армию актуариев и статистиков для анализа данных прошлых лет и прогнозирования будущего. Никто не в состоянии рассчитать точно, какой страховой взнос назначить конкретному человеку, чтобы получить прибыль; можно лишь теоретически предположить, например, сколько проживет тридцатипятилетний некурящий мужчина, не употребляющий наркотики, родственники которого не умирали от сердечно-сосудистых заболеваний.

Тем не менее рентабельность падала. Из каждого доллара, взимаемого «Достойной жизнью» в качестве взноса, тридцать центов уходило на покрытие расходов, большая часть – на выплату страховки, и лишь малая часть составляла прибыль, которая складывалась из двух компонентов: прибыль от самого страхования и доход от капиталовложений.

Страховые компании – всегда инвесторы. Ежедневно они вкладывают в разные проекты миллиарды долларов, а инвестиционный доход становится смыслом существования компании. Некоторые даже страхуют себе в убыток – например, берут доллар в виде страхового взноса, больше доллара теряют на выплату компенсации и на прочие расходы, только чтобы заработать на инвестициях. Элдер считал подобную стратегию ниже своего достоинства, но тоже стремился заработать как можно больше на вложениях в ценные бумаги.

Финансовые проблемы «Достойной жизни» возникли в результате расширения компании. В течение многих лет Элдер делал ставку на экспансию. Империя разрасталась за счет приобретения мелких компаний. Постепенно страхование жизни перестало быть ведущим видом деятельности. Элдер переключился на страхование недвижимости, автомобилей, от несчастных случаев, а также страхование ответственности корпоративных клиентов. Бизнес пошел в гору, а потом начался резкий спад.

– Ураганы! Чертовы ураганы! – часто ворчал Элдер, даже когда рядом никого не было. Один за другим они обрушились на Флориду и побережье Мексиканского залива. Избыточные резервы – свободные средства, рассчитанные на выплату будущих компенсаций, – достигли нижней критической отметки! Федеральные и местные регулятивные органы обратили на это внимание. Что уж говорить об Уолл-стрит! Акции компании резко упали, превратив жизнь Элдера в трагедию похлеще Дантова «Ада».

Вся надежда на Берта Майерса – финансового гения.

Он, кстати, не был страховщиком. Имел образование в сфере инвестиционного банковского дела. Элдер нанял его несколько лет назад для разработки стратегии поглощения. Что касается корпоративных финансов, Майерс был, пожалуй, самым острым ножом во всем кухонном ящике, самым умным на Уолл-стрит.

Он разработал хитроумный план, как остановить сокращение прибыли. Естественно, Майерс не мог контролировать мать-природу и поток страховых требований, которые вдруг обрушились на компанию, зато мог увеличить инвестиционную прибыль, по его словам, «выйдя за линию». Государственные регуляторные ведомства, не говоря уже о внутреннем уставе компании, налагали строгие ограничения на капиталовложения. Разрешились в основном инвестиции в малоприбыльные, нерискованные предприятия, работающие на рынке ценных бумаг, а также консервативные вложения в ипотеку, потребительские кредиты и недвижимость.

Нельзя было не воспользоваться избыточными резервами. Не поставить их на рулетку. Майерс положил глаз на хеджевый фонд, возглавляемый какими-то гениальными математиками из Коннектикута, которые сумели наварить на изменении курса иностранной валюты. Тот фонд – «Международные консультанты» – был слишком рискованным, и «Достойная жизнь» не могла в него инвестировать, но как только Элдер одобрил схему, Майерс зарегистрировал подставную фирмочку, а потом передал в фонд «Международные консультанты» миллиард, надеясь на прибыль, способную залатать дыры в финансовой отчетности.

Однако события сыграли не в пользу Майерса. «Международные консультанты» поставили на падение йены. Кто мог подумать, что министр финансов Японии все испортит, выступив с благоприятным прогнозом относительно денежной политики страны?

В первом квартале инвестиции уменьшились на четырнадцать процентов. «Международные консультанты» уверяли, что это случайность и их стратегия в целом надежна. Майерсу нужно лишь подождать, и прибыль пойдет вверх.

Элдер решил встретиться с Питером Бенедиктом в воскресенье утром, чтобы не привлекать лишнего внимания, и, естественно, где-нибудь за пределами офиса. Коллеги и друзья Элдера вряд ли заглядывают во второсортное кафе, где подают вафли, на севере Лас-Вегаса. Внутри пахло кленовым сиропом. Элдер в белых поплиновых брюках для гольфа и тонком оранжевом кашемировом свитере устроился в кабинке. Он сомневался, что узнает Питера, поэтому внимательно разглядывал каждого входившего в кафе.

Марк на несколько минут опоздал. Скромные джинсы, неизменная бейсболка, в руках коричневый конверт. Марк первым заметил Элдера и подошел к кабинке. Привстав, страховщик протянул ему руку:

– Здравствуйте, Питер! Рад встрече.

Марк смутился. Воспитанность Элдера подсказывала, что вначале нужно поговорить на общие темы. Марку было не по себе. Единственное, что их до сих пор объединяло, – блэкджек. Элдер завел разговор о картах, потом настоял на завтраке. Марка беспокоило учащенное биение сердца. Вдруг это перерастет в патологию? Выпив холодной воды, он постарался успокоиться, но сердце не унималось. Может, встать и уйти?

Нет, слишком поздно.

Предписанный этикетом пустой разговор иссяк. Итак, условности соблюдены.

– Питер, почему вы решили, что у моей компании проблемы? – перешел к делу Элдер.

У Марка не было диплома экономического образования, но он научился разбирать финансовые отчеты, когда работал в Кремниевой долине. Сталкиваясь с бухгалтерскими тонкостями, которые не понимал, он прилежно изучал соответствующую литературу. Вскоре его знаниям мог позавидовать опытный финансист. Вычислительные возможности его мозга позволяли вскрывать логическую и математическую суть бухгалтерских операций.

Срывающимся голосом Марк принялся объяснять мельчайшие отклонения от нормы в последнем квартальном отчете «Достойной жизни». Он обнаружил слабые следы мошенничества, на которые никто с Уолл-стрит не обратил внимания. Стало ясно, что в поисках высоких доходов компания зашла в запретные воды.

Элдер слушал с мучительным изумлением.

Когда Марк замолчал, Элдер отрезал кусочек вафли, отправил его в рот и начал задумчиво жевать.

– Не буду утверждать, что вы правы или не правы. Допустим, вы можете помочь «Достойной жизни». Объясните как.

Марк молча положил на стол коричневый конверт, который до сих пор держал на коленях. Внутри оказались газетные вырезки.

Все о деле «Судный день».

– Что это значит, черт возьми?!

– Вот как можно спасти вашу компанию, – прошептал Марк. Его пьянило ощущение, что теперь только он контролирует ситуацию.

– Да вы больны! К вашему сведению, я знал одного из убитых! – Элдер как ошпаренный вскочил со стула.

– Кого? – хрипло спросил Марк.

– Дэвида Свишера. – Элдер достал кошелек, собираясь расплатиться за завтрак.

Марк собрался с духом.

– Сядьте, пожалуйста. Он не был жертвой серийного убийцы.

– Что?!

– Пожалуйста, выслушайте меня.

Элдер сдался.

– Только имейте в виду, мне не нравится, куда зашел наш разговор. У вас минута на объяснение. Ясно?

– Хорошо. Дэвида Свишера убили. Но это сделал не убийца Судного дня.

– Откуда вы знаете?

– Просто такого убийцы не существует.

6 ИЮЛЯ 795 ГОДА
Остров Вектис, Британия

Аббат Иосиф увидел свое отражение, в длинном окне здания капитула. На улице было темно, свечи в комнате еще не затушили, поэтому окно казалось зеркальной поверхностью. Живот у аббата выпирал, толстые щеки обвисли. Иосифу единственному из всей братии не приходилось выбривать тонзуру – у него и так не осталось на голове ни одного волоса.

В дверь, постучавшись, вошел молодой монах-ибер с темной бородкой и волосами, жесткими и густыми, как медвежья шерсть. В руке у него были щипцы для снятия нагара со свечей.

– Добрый вечер, отец! – Почтительно поклонившись, он принялся за дело.

– Добрый вечер, Хосе! – Иосиф выделял молодого ибера среди других братьев за ум, умение рисовать и неунывающий нрав. Звонкий смех Хосе напоминал Иосифу смех его старого друга, кузнеца Матфея, отлившего монастырский колокол.

– Как сегодня воздух? – спросил аббат.

– Наполнен благоуханием цветов и стрекотом сверчков.

Здание капитула погрузилось в темноту. Хосе оставил зажженными только две свечи в келье аббата – одну на письменном столе, вторую – у кровати, и, пожелав спокойного сна, ушел. Оставшись один, Иосиф встал на колени и прочитал молитву, которую неустанно повторял каждый день, с тех пор как стал аббатом.

– Отче наш, благослови скромного слугу своего, что чтит тебя каждый день. Дай мне силы быть пастырем монастыря сего и служить Тебе до конца дней. Благослови создание Свое, Октавия, что без устали выполняет божественную миссию Твою, ведь Ты направляешь руку его, как направляешь наши сердце и разум. Аминь!

Задув свечу, Иосиф лег спать.

Когда епископ Дорчестерский спросил нового аббата, кого бы тот выбрал настоятелем монастыря, Иосиф без колебаний предложил сестру Магдалину. Среди монахов не было равных сестре по организаторским способностям и обязательности. Впрочем, Иосиф руководствовался и другим мотивом: он хотел завоевать расположение Магдалины, чтобы Октавий смог беспрепятственно выполнять миссию, для которой, по твердому убеждению Иосифа, родился на свет.

Сестра Магдалина стала первой настоятельницей на Вектисе. Она страстно молилась о прощении за гордыню, которую испытывала постоянно. Иосиф передал ей все дела, которыми сам занимался при Освине. Он терпеливо выслушивал ее ежедневные отчеты о нарушениях и проступках, которые не укрывались от ее всевидящего ока. Порядка в Вектисском монастыре стало больше. Больше стало и невысказанного недовольства, но Иосиф вмешивался, лишь когда действия Магдалины выходили за пределы здравого смысла или были попросту жестоки.

Все свое внимание он сосредоточил на молитвах, на завершении строительства монастыря и на Октавии.

После смерти Освина Иосиф заново пересмотрел планы расширения скриптория и решил сделать его еще больше, чем задумывалось вначале: он горячо верил, что священные книги, переписанные на Вектисе, служат ко благу всего рода людского. Аббат надеялся, что в будущем здесь будет работать еще больше писцов, принося монастырю заслуженную славу.

Еще Иосиф хотел построить маленькую келью, святая святых, где Октавий мог бы работать без помех. Особое место, где тот записывал бы имена, которые лились из его головы будто эль из бочки.

В скриптории всегда было темно и прохладно – идеальные условия для хранения пергамента и чернил. Мальчику тут тоже нравилось; он не любил играть на солнце или гулять по лугам. Ему отгородили угол у стены. Там, заперев дверь на щеколду, Октавий жил в постоянной темноте, лишь слегка разбавленной светом свечи. Его единственным занятием было сидеть на табурете, склонившись над столом, снова и снова макать перо в чернильницу и писать на пергаменте до полного изнеможения.

Из-за одержимости письмом Октавий почти не спал. Забывшись на несколько часов, он просыпался полностью обновленным. Как бы рано Паулин ни приходил в скрипторий, мальчик всегда работал. Молодая сестра или послушница приносила Октавию еду, не заглядывая – это строго запрещалось – в рукопись, выливала ночной горшок и зажигала новые сальные свечи. Паулин собирал драгоценные исписанные листы, а когда накапливалось нужное количество, сшивал их в тяжелые толстые книги и переплетал в кожу.

Вскоре Октавий превратился из мальчика в юношу. Тело вытянулось словно тесто, когда пекарь раскатывает его колбаской. Руки и ноги так и остались тонкими, а кожа – бесцветной; бледно-розовые губы еле-еле выделялись на ее фоне. Если бы Паулин не видел красных капель от порезов пергаментом, он бы подумал, что в жилах Октавия вообще нет крови.

По мере взросления лица мальчиков обычно грубеют, но подбородок Октавия не стал квадратным, нос не расширился. Он сохранил детские черты. Однако никто не удивлялся – все давно свыклись с его странностями. Прекрасные волосы по-прежнему были ярко-рыжими. Каждый месяц Паулин уговаривал цирюльника подстричь локоны мальчика, пока тот пишет, а еще лучше – пока спит. По полу рассыпались морковного цвета кудри, которые потом подметали послушницы – молоденькие девушки. С них брали страшную клятву держать язык за зубами и только после этого поручали приносить писцу еду и убирать его горшок. Девушки молча восхищались словно окаменевшей красотой Октавия и его сосредоточенностью. Только одна озорница – пятнадцатилетняя Мария – все время, хоть и безуспешно, пыталась привлечь его взгляд: то уронит бокал, то громко стукнет тарелкой. Но ничто не отвлекало Октавия от работы. Имена вылетали из-под его пера на бумагу. Сотни, тысячи, десятки тысяч…

Паулин с Иосифом часто стояли над Октавием, погрузившись в тяжкие раздумья и слушая быстрый скрежет пера. Буквы были по большей части из римского алфавита, хотя встречались и другие. Паулин узнал арабский, арамейский, древнееврейский. Многие символы оставались загадкой, их Паулин не мог расшифровать. Мальчик писал с невероятной скоростью, но на его лице не отражалось ни напряжения, ни торопливости. Когда перо стачивалось, Паулин приносил другое, чтобы буквы были четкими и аккуратными. Закончив страницу, Октавий начинал заполнять обратную сторону, следуя врожденному чувству бережливости, и лишь потом брался за чистый пергамент. Паулин, последнее время постоянно мучившийся артритом и коликами, тщательно изучал все записи, боясь наткнуться на знакомое имя – Паулин с острова Вектис, например.

Иногда Иосиф с Паулином разговаривали о том, что было бы интересно узнать мнение Октавия о своей работе. Если бы он мог объяснить… Но с таким же успехом можно было допытываться у коровы, в чем смысл ее существования. Октавий никогда не смотрел им в глаза, никогда не отвечал на вопросы, никогда не выражал чувств, никогда не говорил. Многие годы стареющие монахи спорили по поводу роли Октавия в библейском контексте. Бог – всеведущий и вечный – знает прошлое, настоящее и будущее. В этом они полностью соглашались друг с другом. Все события в мире предопределены Богом. Вероятно, Творец сделал чудесным образом рожденного Октавия своим живым пером, чтобы записать его рукой будущее.

У Паулина хранились все тринадцать книг «Исповеди» святого Августина. Монахи Вектисского монастыря особо их чтили, ведь Августин был для них путеводной звездой, вторым по значению святым после святого Бенедикта. Иосиф с Паулином тщательно перечитывали священные тома – и не по разу. Им слышалось, будто святой Августин шепчет: «Бог решает судьбу каждого человека. Жизнь человека протекает так, как определил Бог».

Разве Октавий не живое тому доказательство?

Вначале Иосиф складывал книги в кожаных переплетах на полку в келье Октавия. Когда мальчику исполнилось восемь, пришлось соорудить вторую полку. Взрослея, он стал писать все быстрее и быстрее; в последнее время получалось десять толстенных книг в год. Вскоре общее количество превысило семьдесят томов. Книги буквально вываливались из клетушки Октавия. Иосиф решил, что пора выделить для библиотеки отдельное место.

Аббат велел рабочим временно приостановить строительство на территории монастыря и бросить все силы на расширение подвала скриптория напротив кельи Октавия. Писцы трудились в главном зале, ворча по поводу бесконечных ударов кирками. Одному лишь Октавию шум не мешал.

В скором времени строительство завершилось. Разрастающаяся коллекция теперь располагалась в отдельной библиотеке – сухом прохладном хранилище из камня. Кладкой лично руководил Уберт. Он знал, что за запертой дверью живет Октавий, но даже не пытался взглянуть на сына. Теперь мальчик принадлежал Богу, а не ему.

Иосиф создал вокруг Октавия ореол таинственности. Только Паулину и Магдалине было известно, чем на самом деле занят воспитанник. Естественно, в монастыре ходили слухи о таинственных текстах и священных ритуалах, с которыми связан юноша. Многие братья и сестры видели Октавия только маленьким мальчиком, но все любили и уважали Иосифа. Никто не сомневался в добродетельности и правильности его поступков. Жители Вектиса не понимали многого, что происходило в окружающем мире, они просто верили, что Бог и Иосиф позаботятся об их безопасности и покажут дорогу к святости.

Седьмого июля Октавию исполнилось восемнадцать.

Он справил нужду в углу комнаты и тут же, сев за стол, обмакнул перо в чернила. Келья еще не освободилась от оков ночи. В тяжелых подсвечниках горели свечи – их не гасили, даже когда юноша спал. Октавий принялся за работу точно с того места, где остановился вчера.

Новое имя. Mors.Следующее. Natus.Снова имя. И еще, и еще…

Рано утром в дверь постучалась послушница Мария и, не дожидаясь ответа – его ведь все равно не услышишь, – вошла в келью. Она была местной, родом с южной части Вектиса, откуда открывается вид на берега Нормандии. Ее отец – фермер – не мог прокормить всех своих детей, поэтому отдал Марию Богу, рассудив, что это лучше, чем стать бедной молотильщицей зерна. Девушка жила в монастыре четвертое лето. Сестра Магдалина считала ее способной, но уж чересчур веселой. Мария быстро запоминала молитвы, часто смеялась и придумывала всякие забавные игры с другими послушницами: то сандалии спрячет, то желудей в кровать насыплет. Магдалина все ждала, когда девчушка угомонится, а пока сомневалась, стоит ли постригать ее в монахини.

Мария принесла завтрак – черный хлеб и кусочек копченой свиной грудинки. Многие девушки побаивались Октавия и никогда не разговаривали с ним, и лишь Мария болтала без умолку, словно с самым обыкновенным парнем. Как всегда, Мария вертелась перед его столом, чтобы он хоть на секунду взглянул на нее. Длинные каштановые волосы выбивались из-под косынки. Скоро, когда она станет сестрой, их остригут… Конечно, Мария мечтала об этом, но с другой стороны – жаль ведь!

– Какое прекрасное сегодня утро, Октавий! Лето на дворе! – Она поставила поднос на письменный стол. Иногда Октавий даже не притрагивался к еде, однако свиную грудинку он любил, Мария это точно знала. Юноша, отложив перо, начал есть. – А знаешь, почему тебе сегодня мясо перепало? Потому что сегодня твой день рождения! Тебе исполнилось восемнадцать. Если хочешь отдохнуть и прогуляться, я им скажу. Тебя отпустят на улицу.

Съев все до последней крошки, Октавий продолжил писать, оставляя жирные отпечатки на пергаменте. Мария два года приходила в его келью и уже давно увлеклась странным молодым человеком. Она представляла, что ей суждено расколдовать его, что благодаря ей Октавий начнет говорить и откроет свой секрет. Его восемнадцатилетие наверняка имеет особое значение. Вдруг переход во взрослую жизнь разрушит проклятие, и прекрасный загадочный Октавий превратится в обычного мужчину?

– Эх, а ты ведь даже не знал, что сегодня твой день рождения, да? – дразнила его Мария. – Седьмое июля. Всем известно, когда ты родился. Ты такой особенный! – Мария вытащила из-под платья маленький кулечек, не больше яблока, перевязанный кожаной ленточкой. – У меня для тебя подарок, Октавий. – Стоя за спиной юноши, Мария наклонилась и положила кулечек прямо на пергамент. Октавий посмотрел на него пустыми глазами.

– Разверни, – подсказала девушка. Октавий, не двигаясь, продолжал глядеть прямо перед собой. – Ну ладно, давай я. – Мария обвила сильными руками его худенькое тело и развязала ленту. Внутри оказалась круглая золотистая лепешка с медом. – Посмотри, я сама испекла для тебя. – Мария прижималась к спине Октавия. Наверное, он почувствовал через тонкую рубашку ее упругие маленькие груди, тепло, исходившее от плеча, касавшегося его щеки, мускусный запах ее созревшего тела, ее дыхание.

Октавий уронил перо и положил руку себе на колено. Он тяжело дышал. Испугавшись, что ему стало плохо, Мария отступила. Она не видела, что он делал, согнувшись, будто пчела ужалила его, лишь слышала странные животные звуки. Какой-то свист вырывался сквозь плотно сжатые зубы. Вдруг Октавий вскочил и развернулся к ней. Мария охнула, колени ее подкосились. Октавий стоял перед ней со спущенными штанами, держа в руке огромный поднявшийся член, чуть розовее, чем тело. Путаясь в штанинах, Октавий подошел к Марии и будто щупальцами схватился длинными пальцами за ее грудь. Девушка была сильнее его, но от ужаса сделалась слабой как котенок. Они упали на пол. Октавий задрал подол ее платья и оказался между молочно-белых бедер. Он начал поджимать девушку под себя, давя подбородком ее плечо и упираясь лбом в пол. Мария выросла в деревне, она прекрасно понимала, что с ней происходит.

– Господи, смилуйся надо мной! Господи, смилуйся надо мной! – громко запричитала она.

Когда Хосе услышал крики и, бросив работу в главном зале, ринулся в келью Октавия, было уже поздно. Мария, сидя у стены, тихо плакала, сжимая подол запятнанного кровью платья. Октавий со спущенными штанами склонился над рукописью. Перо в его руке, будто живое, порхало над бумагой.