Текст книги "Пламенем испепеленные сердца"

Автор книги: Гиви Карбелашвили

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

– Это у них мудро заведено, – шепотом заметил Ираклий и весь обратился в слух.

Расспросив о положении Картли и Кахети и выслушав ответ, переводившийся с турецкого языка на русский, Толчанов приступил к изложению главного вопроса.

– Его царское величество государь всея Руси весьма заинтересован в вас и в судьбе вашей страны. Мне поручено сообщить вам также, что теперь царь не может прислать вам ратных людей на подмогу, ибо трудно ему как другу султана и шаха против них выступать, а главное, по той причине, – подчеркнул Толчанов, – что мы еще сами не все дела свои уладили. Кроме того, московский государь отправил грамоту подробную шаху Сефи, который собирался отозвать из Картли царя Ростома, не нашедшего общего языка с грузинами, и вернуть царю Теймуразу его законный престол.

Теймураз нахмурился:

– Новый шах, преемник шаха Сефи, шах Аббас Второй, сделает это лишь в том случае, если я отдам ему в заложники моего внука. Я же обещал Ираклия в зятья московскому государю.

Ираклий потупился. Толмач перевел сказанное Теймуразом по-турецки на русский.

– Его величество государь не надеется, что с помощью его войск окончательно утвердится ваше царствование и не нарушится дружба его с шахом, ибо в прошлом году прибыл в Москву шахский посол Мехмед-Кули-хан, через которого шах передал добрые слова в ответ на наши упреки.

– Что сказал шахский посол, когда государь упрекнул шаха в несправедливом обращении с царем Теймуразом?

Алексей Иевлев откашлялся и заговорил так быстро и невнятно, что толмач остановил его и попросил говорить помедленней.

– Сестра Теймураза, сказал Мехмед-Кули-хан, была женой шаха Аббаса, и потому Теймураз доводится нынешнему шаху родичем. Теймураз не ладит с тбилисским ханом Ростомом, оттого что они родственники, а раз родственники, то и враждуют друг с другом, как положено среди наследников больших правителей Грузии и вообще среди шахских наследников.

– Среди наследников престола, – поправил второго посла первый.

– Среди наследников престола, – покорно принял замечание Иевлев. – Ростом-хан – магометанин, подданный шаха, половина Грузии ему подчиняется, половина – Теймуразу…

– Как же так?! Значит, по-вашему, Имеретинское царство – не Грузия, или нас в счет не берут? – вспыхнул Александр.

Послы растерянно переглянулись.

Взял слово Теймураз:

– Имеретинское царство, да будет это ведомо его царскому величеству, такое же полноправное царство, как Картли и Кахети, только мешает этому царству князь Дадиани, который то шаху прислуживает, то султану. Дадиани по коварству своему потребовал у меня внука в заложники, а взамен войско дать обещал, чтобы Ростома из Картли изгнать. Мы отказывали ему, ибо он нам не угоден и положиться на него нельзя. Внук же наш Ираклий, который перед вами, готов отправиться в Москву.

Ираклий снова потупился. Теймураз продолжал:

– Имеретинский царь Александр, зять мой, правит Западной Грузией, мы же владеем Восточной Грузией.

Дьяк Иевлев вернулся к недосказанному:

– Шах сердит на Ростом-хана за то, что он разорил Кахети и убил царевича.

– Наследника престола, – поправил его Александр.

– Наследника престола, – повторил второй посол и продолжал: – Мехмед-Кули-хан сказал, что Теймураз лишь на время оставил свое царство и живет у зятя своего, имеретинского царя…

– Вот видите, даже шахские послы с почтением величают меня царем, – гордо выпрямился Александр.

– Это они в России да при царе величают, иначе и не посмеют, – заметил Теймураз.

Дьяк продолжал:

– …Живет у зятя своего, а шаху не пишет ничего, ни о чем не просит, сказал Мехмед-Кули-хан, а если бы он грамоту написал и попросил, шах бы велел вернуть ему царство. Мы доложим шаху о вашей просьбе, и он из любви к московскому царю велит, чтобы Теймуразу вернули престол и царство его, – закончил свой рассказ Иевлев.

– Я знаю, что велит шах, – горько улыбнулся Теймураз. – Шах Аббас Второй тоже требовал у меня в заложники царевича Ираклия, но получил отказ, ибо царевич должен отправиться в Москву.

– Мы тоже получили приказ от нашего государя привезти царевича в Москву, но не как заложника, а как дорогого гостя, посла грузинского царства, в знак дружбы и доверия. Царь Теймураз, должно быть, знает, что у московского государя слово никогда не расходится с делом, – сказал стольник.

– Я это знаю… Ваши государи не умеют лгать: если пообещают – выполняют, а нет – так прямо шлют отказ. Вы изволили сказать, а устами вашими говорит Московское государство, что…

– Великая и Малая Русь, – подсказал первый посол.

Теймураз продолжал:

– …Его царское величество государь Алексей Михайлович просит прислать в Москву царевича Ираклия, наследника твоего престола, как нашего друга и союзника…

– Истинная правда, – подтвердил слова стольника Толчанова дьяк Иевлев.

– Но меня интересует, отдаст ли государь, самодержец Великой и Малой Руси, за моего Ираклия свою сестру Татьяну?

Никифор Толчанов растерянно взглянул на Иевлева, тот ответил таким же недоуменным взором: на этот счет послы никаких указаний не получали.

– И второе, – продолжал Теймураз, – когда я пошлю внука, даст ли мне государь ратных людей и казну? Если этого не случится, отправка наследника престола в Москву была бы с моей стороны неосмотрительным шагом, ибо она означала бы окончательный разрыв с шахом Аббасом без какой-либо поддержки со стороны московского царя.

Послы промолчали. Замолчал и Теймураз.

Молчание тестя правильно истолковал и Александр. Все остальные тоже затаили дыхание в ожидании ответа.

Толчанов напряженно соображал, как выйти из затруднительного положения. После недолгой паузы он заговорил довольно твердо, и по складу мыслей чувствовалось, что ответ был составлен не без ведома московского государя:

– Всея Руси самодержец пока не может прислать ратных людей, но немедленно отправит к шаху Аббасу Второму чрезвычайное посольство, – возможно, отправит именно меня, и потребует… Я повторяю, потребует, чтобы Теймуразу вернули царство.

– И Картли, и Кахети, – уточнил Теймураз.

Толчанов же продолжал:

– Вернули царство твое и твоего наследника, если же шах Аббас снова начнет говорить о родственных тяжбах и прочем, тогда государь пошлет свою рать Хвалынским морем на пограничные шаховы города и прикажет разорить вдесятеро больше городов, чем шах разорил в Грузии…

Все присутствовавшие на приеме поняли, насколько твердо приказал русский царь своим послам доставить царевича в Москву. Пребывание царевича при русском дворе свидетельствовало бы о сближении, а также служило бы доказательством всему миру приоритета Руси над шахом и султаном. Понял Теймураз тайный умысел, московского даря и уступил, ибо заглянул в будущее своего внука и своего отечества, и едина была мысль и забота об этих двух, воплотивших в себе Грузию.

– И еще я хочу, чтобы русский государь знал… Мой внук и лицом, и станом, и умом, и просвещенностью окажет честь любому двору. Подобных ему не много на свете… Так вот, одежду пусть он носит грузинскую, чтобы все знали о дружбе нашей и побратимстве нашем.

Все учел Теймураз, внушил послам, что на большую жертву идет, чтобы достойно возвысить доверие и честь, оказанные им русскому царю.

Потому и послы доложили своему государю так: правда, Теймураз не сумел заставить имеретинского царя Александра найти общий язык с Леваном Дадиани и Левана убедить не смог не драться с имеретинским царем, но все равно оба они считаются с Теймуразом и уважают его. Огорченный бездетностью своего зятя Ростома и отсутствием у него родни, Леван Дадиани обещал Теймуразу, что, если он отдаст внука ему, а не московскому государю, то Дадиани пришлет ему войско и поможет возвратить престол и царство. Но Теймураз верен Руси и потому Левану отказал.

В знак неколебимой преданности русскому государству Теймураз заставил и Александра присягнуть на верность Москве, это был еще один шаг к спасению и возвышению Грузии, ибо ни шахская Персия, ни султанская Турция не оставляли в покое Восточную и Западную Грузию, царь Ростом и Леван Дадиани со своей стороны вносили смуту.

Требование царевича Ираклия в заложники лишь подтверждало коварство мегрельского правителя, ибо, подстрекаемый Ростомом, он конечно же желал зла наследнику Теймураза; не стал бы Леван Дадиани против родича своего идти – не таков он был, чтобы изменить адату[77]77
  Адат (арабск.) – традиционно установившиеся обязательные правила и нормы поведения в обществе.


[Закрыть] родства и своему исконному духу.

И вновь множились тревожные мысли, муки, горести…

И вновь во дворцах грузинских расцветали двуличие и измена, верность и вражда мешались друг с другом. Народ же свято хранил любовь к отечеству, так же, как любовь к матери и к отцу, любовь к дочерям и сыновьям, хранил свято веру и совесть свою, народную.

Имеретинский царь лично возглавил проводы царевича Ираклия.

Теймураз отправлял внука и невестку с большой свитой и дорогими дарами. Отъезжающим предстоял долгий и опасный путь – через Терки, Кабарду и Кумыцкую низменность.

Накануне отъезда Теймураз долго беседовал с внуком, разъяснял ему все, растолковал смышленому царевичу, что едет он не как заложник и будет принят радушно при Московском дворе. Велел ему русский язык изучить и пушкарское ремесло освоить, о чем еще раньше с послами был договор. Напомнил внуку:

– Если послы солгали и сестра царя окажется тебя недостойной – ты откажись, скажи, что без согласия деда этого вопроса решить не можешь. В дороге будьте осторожны, следи, чтобы никто твоих приближенных не подкупил. Ростом узнает о твоем отъезде. Постарается руками шамхалов[78]78
  Шамхал – титул крупнейших феодальных правителей в Северном Дагестане, имевших резиденции в Терки, близ города Махачкалы.


[Закрыть] сделать то, чего он и шах не смогли добиться через Левана Дадиани. Георгий Чолокашвили пусть заменит меня, остальным не очень доверяй, но в час испытаний каждое слово свое и каждый шаг согласуй с другими. На одного себя не полагайся, хотя все должны помнить, что последнее слово – царское – за тобой! Забудь о юношеской робости и неуверенности, отныне ты наследник Картлийско-Кахетинского престола, запомни это хорошенько. Знай также: может случиться, что ни мои старания, ни твои труды на сей раз успехом не увенчаются, но не забудь моих слов: наши усилия когда-нибудь принесут свои плоды, и Грузия объединится, народ будет спасен от вырождения, от полного истребления, о котором так страстно мечтают Сефевиды. Но это спасение, это избавление не придет само по себе, мы должны завоевать его мудростью и терпением, трудом, тяжким трудом, трудом неутомимым, трудом и знанием. Другого пути у нас нет, потому-то я тебя, мою жизнь, надежду и дыхание мое отправляю на север.

В предгорьях Кавказа, словно насекомые, налетевшие на падаль, роились разбойничьи шайки, принесенные ветром, гуляющим меж севером и югом. Разум шамхалов мутился от путаницы умыслов и ханжества. В отличие от отца, шах Аббас Второй болезненно переживал двуличие кавказских мусульман, они же, стремясь угождать и тем и другим, искали собственной выгоды и стремились урвать кусок пожирнее. Поэтому шаху Аббасу Второму пришлось схватить заигрывавшего с Московским двором Ростом-хана и вместо него посадить его брата. Этот шаг Аббаса Второго всполошил горных разбойников, и они наперебой принялись угождать Исфагану, чем сильно озадачили вклинившиеся вглубь на юг русские воеводства – Теркское и Астраханское.

Оправдавший себя шаг придал шаху смелости: он возвысил ширванского хана Хосрова и стал с его помощью притеснять и грабить русских купцов. По его же наущению Сурхай-бег и Казанала-Мурза напали на русскую крепость Сунжу, взять крепость они не смогли, но переполох вызвали изрядный. Впрочем, через год они все-таки своего добились, крепость разграбили и подожгли.

Обнаглевший Хосров-хан заявил теркскому воеводе, что, согласно повелению шаха, он собирается завладеть крепостью Терки в пику кабардинцам, которые подчинялись русским, найдя с ними общий язык.

Московский двор, встревоженный самоуправством ханов и шамхалов, отправил в Исфаган послов. Шах, не желая обострять отношения с русским царем, отвечал, что Хосров-хан действует по собственной воле.

Узнав от царя Ростома об отъезде царевича Ираклия и царицы Елены, Хосров-хан натравил на царскую свиту разбойников, которые взяли в плен сорок три человека – мужчин и женщин, захватили большую часть подарков, предназначенных русскому царю, но, благодаря мужеству горцев и имеретинцев, посланных царем Александром в сопровождение наследника престола, юный царевич с матерью были укрыты в Терках, оттуда их переправили в Астрахань с помощью русских и в конце концов доставили в Москву, где их приняли с истинно царскими почестями и отвели им роскошные покои в Московском Кремле.

Через несколько дней после прибытия царевича царь Алексей Михайлович принял его в Грановитой палате в присутствии всех заморских послов. На торжественном обеде, данном в честь гостя, по правую руку от царя сидел патриарх Никон, а по левую – царевич Ираклий, о котором сам патриарх пожелал сказать слово.

Никон святой мученицей помянул Кетеван и вечную славу воздал всем трем сыновьям Теймураза – Левану, Александру и Датуне. Сидевшая рядом с царицей Марией мать царевича Елена всхлипнула, Чолокашвили поднес ей платок.

Очень скоро грузинский царевич стал любимцем Алексея Михайловича. Без него не обходился ни один праздник, ни один прием и молебен, повсюду царь появлялся в сопровождении Ираклия, которого в Москве величали царевичем Николаем Давидовичем.

В высшем кругу московской знати он занимал место сразу после патриарха Никона. Здесь с полным пониманием относились к заветным мечтам царя Теймураза, не располагая реальной возможностью помочь Грузии, всячески старались выказать уважение к этой стране, восхваляя мудрость и красоту царевича.

Теймураз не скоро узнал о нападении на Ираклия. Весть принес однорукий Гио, которого затем и отправил в Имерети Георгий Чолокашвили, чтобы успокоить Теймураза на тот случай, если он узнал об этом нападении от кого-то другого.

– Как же ты оставил Ираклия, сынок, как мог вернуться сюда?! Так-то ты мой наказ выполняешь, я ведь на тебя надеялся, как же теперь царевич без тебя обойдется? – по-кахетински, по-отцовски попрекнул верного Гио расстроенный царь.

– Я не хотел возвращаться, но Чолокашвили не оставлял меня в покое, а потом сам Ираклий повелел… Его волю я выполнил только тогда, когда они уже были совсем в безопасном месте, Астрахань миновали.

– Так что же мой Ираклий?

– Ираклий велел мне вернуться и все подробно рассказать, как было. До деда, говорит, дойдут неверные слухи, он тревожиться будет, а услышанному из твоих уст поверит и успокоится.

– Умереть бы за него его деду, – проговорил Теймураз, и слеза еще раз покатилась по его изможденному лицу. После гибели Датуны он уже не стеснялся слез.

Теймураз сел писать письмо русскому царю. Сообщил о всех кознях, которые затевал против него шах по наущению и доносу Ростома. Не только братство, но даже простые связи Грузии с Россией лишают рассудка всех Сефевидов, а Аббас Второй сделает все, только бы русские не ступили на Кавказский хребет и не протянули Грузии руки помощи. Не помочь грузинским царствам – значит обречь христианство в Закавказье на гибель.

Написал царь и Ростому:

„Меня ты пощадил, но Датуну убил… Что он тебе сделал? Мы ведь все смертны, а сына у тебя нет. Ты ищешь наследника? Разве Датуна не объединил бы Картли и Кахети? Разве ты не грузин, не Багратиони, разве ты не видишь своими глазами, что потерять веру для нас равносильно смерти, разве царица Мариам без твоей помощи поддержит христиан?! Что же затмило рассудок твой, что озлобило тебя, как поднялась у тебя рука, или ты не грузин?! Неужели я должен поверить, что муки матери моей и сыновей моих радовали сердце твое? Нет, Ростом, я в это не могу поверить, ибо и оказилбашившийся грузин – все равно грузин и бедами Грузии его не обрадуешь! Рознь – рознью, но интересы родины выше всякой вражды, так зачем же ты хранишь верность Сефевидам, которые в конце концов обменяют тебя на негодного мула или и вовсе поколотят и вышвырнут? Ты ищешь наследника? Разве Датуна не был для тебя родным по крови? Разве в жилах Ираклия не течет кровь Багратиони? Или Хорешан не принадлежит к роду картлийских Багратиони? Неужели ты не понимаешь, что шах не оставит тебе Кахети, ибо ему не нужна единая Грузия. Тебя-то что развратило, человече? Что замутило рассудок твой? Послушайся Мариам, спроси-ка у нее, одобрит ли она кривду твою?..“

О многом еще писал Теймураз Ростому.

Письмо попало в руки царицы Мариам. Немедля подступила она к несговорчивому старику:

– Не обижайся, мой повелитель, но Теймураз правду пишет. Я благодарна тебе за то, – что ты сам подвигаешь меня на помощь христианам, но я поняла, что эта помощь тебе нужна для того, чтобы их же и обманывать, их внимание отвлекать, а тем временем кизилбашей поддерживать.

Ростом молчал, Мариам продолжала твердо, чеканно:

– Разве я не знаю, что в душе ты христианин! Что чужая вера тебе нужна для отвода глаз. Все это я знаю, но всему есть предел. Датуна был самым подходящим наследником престола, да и лучше его сына нам не сыскать. Как же ты мог умышлять против него? Как ты мог сообщить в Исфаган и злодеям об отъезде Ираклия в Москву, без помощи которой, сам не хуже меня знаешь, в конце концов уничтожат нас.

– Но кто поручится, что они не принесут нам еще больше зла? – возразил Ростом.

– Без корысти и без подарков даже муж с женой не уживаются, ты сам это хорошо знаешь, сам не раз говорил. И русский царь постарается извлечь из Грузии пользу. Это уж незыблемая воля всех царей. Но ясно и то, что они не пожелают истребить единоверный народ так, как жаждут этого Сефевиды.

– Я никогда не помышлял об уничтожении народа, напротив, я сделал своими руками столько, сколько не делал никто со времен Давида Строителя и царицы Тамар.

– Ты верно говоришь, но не забывай и то, что если оба шаха не смогли поколебать веру твоей Родины, то ты расшатал ее понемногу, исподволь. А расшатать веру – это значит погубить народ и страну. Ты подкупал дидебулов парчой и халатами, шелками да дарами, золотом и серебром, полученными из Исфагана. Ты в раба Исфагана превратил и брата моего Левана.

– Леван и без меня стал бы рабом всякого, хоть самого шайтана, только бы получить власть и богатство!

– Это неправда, Ростом! Когда грузины схватились друг с другом в Базалети, Леван не стал участвовать в этой братоубийственной резне.

– Не стал, потому что пользы для себя не видел.

– Сам знаешь, что это не так! Он тогда признал путь Теймураза правым, а путь Саакадзе – кривым.

– Крив путь Теймураза, прав был Саакадзе! – прорычал Ростом и так стукнул кулаком по столу, что Мариам вздрогнула.

Поняла царица, что слова ее укрепили мысль, стрелой пронзившую Ростома, поэтому не замедлила высказать главное:

– Если Теймураз служит кривде, тогда зачем сам послал людей к русскому царю? Чтобы погубить Ираклия или обеспечить себе мирную старость?!

Теперь настала очередь Ростома на миг потерять дар речи – откуда узнала царица об этом посольстве, кто известил ее о тайном предприятии царя? Он был ошеломлен, но всеми силами постарался виду не подать, хотя твердо знал, что Мариам никогда его не выдаст, даже если к ней с кинжалом подступят.

Ростом удалился своей шаркающей походкой. Мариам гордо выпрямилась.

…Стоял сентябрь тысяча шестьсот пятьдесят второго года.

В Тбилиси царила красавица осень. Заняв у августа несколько солнечных дней, сентябрь щедро одаривал город фруктами и прочими милостями природы. На переполненной народом базарной площади, называемой на персидский лад майданом, среди тбилисских покупателей и купцов толпились кизилбаши.

В укромном углу за мечетью некий русский бородач шептался с армянским священником-тертером на ломаном турецком языке. Тертер тоже в этом языке был несилен, больше руками изъяснялся. Трое других бородатых русских стояли неподалеку и внимательно следили, чтобы беседующих никто не подслушивал и не тревожил. В конце концов тертер повел бородача узким переулком к Сионскому собору. Бородач достал из кармана двадцать ефимок и сунул проводнику в ладонь. Обрадованный тертер трижды перекрестил бородача и в ту же минуту исчез.

Четверо русских вошли в собор.

У входа купили свечи, на серебряный поднос бросили горсть монет и преклонили колена перед иконой святой богородицы.

Дьякон заметил русских, обратив внимание на их щедрость. Тотчас побежал сообщить новость католикосу Христофору Второму. Ловко обойдя привратников, охранявших первосвященника из рода Амилахори, он скороговоркой доложил об увиденном католикосу. Католикос, не долго думая, призвал к себе придворного священника царицы Мариам Елисея и велел обоим следить за русскими.

Когда русские кончили молиться и отошли от иконы святой богородицы, они заметили батюшку Елисея и дьякона, стоявших возле небольшой двери. Бородач, недавно объяснявшийся с тертером, доверчиво подошел к ним и заговорил по-турецки. Они ответили по-гречески. Бородач греческого не знал, подозвал одного из своих и с помощью жестов кое-как объяснил, что хочет видеть католикоса.

Христофор принял бородача – турецкий он знал и в толмаче не нуждался. Вместе с русским пригласил он и Елисея, а дьякону, следовавшему за батюшкой по пятам, предложил подождать за дверью.

– Меня зовут Арсений Суханов, – начал бородач. – Согласно воле и распоряжению патриарха всея Руси Никона я объезжал православные монастыри на Востоке. Сейчас из Иерусалима возвращаюсь домой, однако прослышал, что ваш царь велел перекрыть все перевалы через Кавказские горы и никого не выпускает из России, а также в Россию не пускает никого, потому-то решил обратиться к вам за помощью.

Христофор кашлянул и взглянул на Елисея.

Тот понурил голову.

– Я рад вас видеть, – заговорил католикос. – Посланец святейшего Никона – божий посланец и мой драгоценнейший гость. Окажите мне честь, позвольте предложить вам свои услуги. Возвращаясь из святых мест, вы, должно быть, устали и хотите спать. Прежде всего посетите мою баню, дайте отдых телу, потом откушайте под отведенным для вас кровом и отоспитесь тоже. Остальное же отложим на завтра.

Елисей проводил посланцев русской церкви. За ним последовал и дьякон.

На следующий день католикос принял четверых русских священников. Из грузин на этой встрече присутствовал только батюшка Елисей.

– Я доложил о вашем прибытии царице Мариам, которая в силу различных обстоятельств во дворец нас пригласить не может, приносит свои извинения. В Тбилиси много вражеских глаз и ушей. Царица пожелала явиться к нам сюда, чтобы приветствовать вас и побеседовать с вами.

Не успел католикос договорить, как в келью ступила сама царица Мариам, поразившая гостей красотой и благочестивым видом. Почтительно склонились перед повелительницей хозяева и гости.

Мариам скромно села в предложенное Елисеем кресло и торопливо приступила к делу:

– Католикос, должно быть, рассказал вам, что происходит в Тбилиси и при дворе. Простите, что не смогла оказать вам достойного приема, но мы не свободны в своих действиях! Даже царь не знает о моем приходе сюда, – мягко улыбнулась Мариам. – Но это ничего, – если и узнает – простит… христианку, выполнившую свой долг. Прошу прощения за скромные дары, вы достойны большего в ответ на ваши милости. Мой скромный дар католикос передаст вам перед отъездом.

– Мы доложим о твоей преданности Христу святейшему патриарху всея Руси Никону и будем молиться в московском соборе о возвышении твоего духа.

Мариам поблагодарила гостей едва заметным кивком и продолжала смиренно:

– Правда, мой супруг – мусульманин, но он был и остается грузином… Я не спрашивала его… Но говорю от себя – если московский государь пожелает вступить в Грузию, повторяю, это мое мнение, только мое, царь Ростом, мой супруг, не будет умышлять против него зла… Теймураз, кахетинский царь, который сейчас находится в Имерети, очень притеснен кизилбашами… Сыновей его убили, мать, царицу Кетеван, казнили, ныне она объявлена святой всей православной церкви…

– Вечный покой ее душе! – воскликнул католикос, еще раз восхищенный великодушием и набожностью царицы.

– Аминь! – заключили единогласно все присутствующие.

Мариам, воздев руки, продолжала:

– Да услышит нас отец небесный, дарующий благо! Пусть дни жизни, отнятые у блаженной мученицы и ее внуков, удлинят жизнь юного Ираклия, дабы он мог объединить Грузию нашу христианскую!

– Аминь! – снова произнесли остальные.

– Передайте русской царице Марии – моей тезке – мою нижайшую просьбу: пусть не жалеет она любви и ласки для осиротевшего царевича… Я же буду горячо молиться за царицу и ее детей. Передайте патриарху Никону просьбу бездетной матери: пусть молится и заботится о грузинском царевиче, пусть и меня считает матерью наследника престола вместе с его матушкой, по справедливости достойно принятою Московским двором.

Мы хорошо знаем, что Исфаган до сих пор не может пережить отъезд царевича в Россию, ибо с его отъездом кизилбаши лишились еще одной возможности свести с пути Христа Грузию. Поэтому молю я всех русских: будьте братьями для грузин и берегите царевича – как драгоценную икону в алтаре братства Грузии с Россией.

Мариам извлекла из-за выреза платья свиток и передала его Арсению Суханову.

Грамота была нарочно не запечатана, чтобы русские могли ее прочесть.

– Это послание к Хосров-хану отправляет царь Ростом. Вы беспрепятственно доберетесь до первых русских крепостей, а там уже сами проторите путь к своей родной Москве.

Ростом писал Хосров-хану, что податели сего письма – враги Теймураза и сторонники шахиншаха, поэтому он просил пропустить их незамедлительно как друзей Исфагана.

…Русских с почестями проводили до крепости Терки. Письмо Ростома отправили в Исфаган – таковы были волчьи повадки всех шахов.

Ростом это знал хорошо, потому-то ответ был у него наготове.

Прошли еще годы, миновало время…

В историю Грузии слезами и кровью были вписаны еще несколько страниц.

Не будем говорить о проклятиях, но если бы христианские молитвы и благословения имели силу, то разве были бы замучены кизилбашами царица Кетеван, Леван и Александр, разве был бы убит Датуна – душа кахетинцев, надежда тушинов, пшавов и хевсуров, отрада ингилойцев, разве пришлось бы царю Теймуразу искать убежище в Имерети?!

Не будем говорить о проклятиях, но человеческое добро и благо все-таки делают свое дело, пусть небольшое, а злу все же кладут предел, каждому воздают по заслугам. Так и вера в добро была вознаграждена, неверие наказано. Судьба того пожелала, и на чашу весов брошены были деяния Левана Дадиани.

Случилось ожидаемое, но представить его трудно, страшно, свершился суд, которым были наказаны и виновные и невиновные.

Неизлечимый недуг сразил единственного сына правителя Одиши, три дня юноша горел словно в огне, три дня мучился, пока не испепелилась единственная надежда отчаявшегося отца.

Онемел Дадиани, семь дней оплакивал сына. На восьмой день пал на труп его и захрипел, словно бык, запряженный в тяжело груженную арбу… Потом, собрав последние силы, князь поднялся, снял со стены лахти и безжалостно, изо всех сил ударил себя по голове; правитель Одиши замертво упал на своего непогребенного сына, без причастия и покаяния.

Александр, в первый же день прослышав о несчастье, постигшем Дадиани, ждал, когда тот похоронит сына, но, узнав, что за одной смертью последовала другая, медлить не стал, не спросясь у Теймураза, находившегося в Раче, напал на Одиши с войском, которое держал наготове. Горя жаждой мщения за брата и отца, Александр разорил владения усопших, уничтожил верных слуг и азнауров Левана, всех истребил, кто был участником или свидетелем набега Дадиани на Имерети, мучений Георгия и Мамуки, вернул все, что было отобрано и похищено из Кутаисского дворца, а заодно и много его богатств увез тяжело груженными караванами. Знатных женщин, овдовевших или оставшихся без хозяина, как наложниц раздарил прибывшим вместе с ним тавадам и азнаурам.

Дареджан поспешила к мужу, стоявшему лагерем во владениях Дадиани, говорила с ним резко, поступка его не одобрила, горячо убеждала, призвала на помощь женское тепло и сердечные слова. Остановись, упрашивала, удовлетворись тем, что уже совершил, негоже жестокостью отвечать на жестокость.

Успокоился Александр – Дареджан, предварительно наслушавшись благих наставлений отца, сумела умиротворить мужа.

Царь Имерети велел похоронить отца и сына, как повелевает христианский обычай. Мегрелию своими владениями не объявлял, Вамеха Дадиани посадил правителем.

Дареджан уговорила мужа позволить Мариам, не допущенной на погребение, оплакать брата и племянника.

И большего добилась имеретинская царица: все фамильные драгоценности, без единой потери, вернула возвращавшейся в Тбилиси Мариам.

Срочно прибывший из Рачи Теймураз сказал Александру:

– Ни шах, ни Ростом не простят нам захвата верной им Мегрелии.

– Я не захватывал Мегрелии! – сказал Александр.

– Это так, но силой ты взял верх над верным слугой шаха.

– Слуга шаха сам покончил с собой.

– Это известно тебе и мне, а в глазах народа ты вышел победителем в этом поединке.

Александр нахмурился, потом взглянул на тестя и спросил:

– Что ты задумал, в чем выход из создавшегося положения?

– Я должен прибегнуть к последнему средству. Должен ехать к московскому государю, чтобы он помог мне вернуть Картли и Кахети.

– Дальше что?

– Дальше, может, бог нам поможет…

– Ростом не пропустит тебя.

– Я написал в Москву, прошу, чтобы меня встречали в крепости Терки. До Терки как-нибудь доберусь, а оттуда до Астрахани меня проводят; русские войска.

Александру не понравилось, что Теймураз без его ведома отправил письмо в Москву, но он смолчал.

Теймураз понял недовольство зятя.

– Это письмо я написал, когда ты был в Зварети на охоте. Спешно передал его с купцами, ехавшими из Турции в Москву, да и позабыл тебе сказать о том.

Понял Александр, что Теймураз, говоря об охоте, намекал на поход в Одиши, который Александр готовил втайне от всех… в том числе и от Теймураза… Понял, что Теймураз догадывался о его планах. Понял свою ошибку царь Имерети и предпочел промолчать, ибо знал и не раз слышал от Теймураза, что даже между отцом и сыном случаются и обиды, и распри – без этого не обходится, таковы законы человеческих отношений.

Встревоженный опасностью, грозившей зятю, Теймураз отобрал верных тушинов, пшавов, хевсуров и рачинцев.

Тайными тропами добрался он до крепости Терки, где воеводы ждали его с хорошо вооруженной свитой.

Спешил Теймураз, болело сердце при мысли, что может лишиться последней надежды.

Предчувствие не обмануло воина, закаленного в борьбе с кизилбашами…

Ратники Ростома явились в Мегрелию защищать интересы Липарита Дадиани. Не замедлил объявить карательный поход против разорившего Одиши Александра и ахалцихский паша, явившийся через Зекарский перевал. Не мешкал и наспех перебравшийся через Риони Кайхосро Гуриели вместе с подстрекаемыми Ростомом князьями Месхети, тут же оказались и враждебно настроенные против Имеретинского двора князья Чиладзе и Микеладзе.