Текст книги "Пещера Рыжего монаха"

Автор книги: Герман Коробейников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Глава XXV, в которой отчаяние и надежда сменяют друг друга и вновь появляется имя Рыжего монаха, а события близятся к своему концу

Уныние продолжало царить в доме Тинат. Не желая видеть людей, Федя с вялым видом слонялся по дому и саду, а если случалось заниматься каким-нибудь делом, то выполнял его без всякого интереса.

Иван Егорович ощущал беспокойство за сына.

– Не унывай, – говорил он Феде, – еще не настал конец света. Не сегодня-завтра все переменится.

Но дни шли, а ничего не менялось.

Под влиянием тоскливого настроения Федя все чаще возвращался мыслью к годам, проведенным в Смоленске. Он вспоминал, как когда-то с друзьями совершал прогулки за город, как рыбачили, собирали грибы, пекли в золе картошку.

«А здесь картошки и в помине нет, – думал он злорадно. – И вообще, что здесь хорошего? Все нарядно, непонятно. Звезды на небе и те не на своих местах горят». Даже кипарисы, несущие к небу темно-изумрудные кроны, вызывали у Феди раздражение: «Не деревья, а столбы какие-то. То ли дело береза: и ствол белый, радостный, и листочки весело трепещут под ветром, и в бане с березовым веником попариться – одно удовольствие… А цветы? Такие яркие, будто и не настоящие даже. А зима… Разве это зима?! Ни снега тебе, ни мороза, ни на санях покататься, ни в снежки поиграть; деревья всегда зеленые стоят. Вот море – это, конечно, да! Но и в Днепре, в конце концов, искупаться можно, хотя и не широк он возле Смоленска: туда и сюда сплавать без отдыха труда не составляет. Может, взять да и махнуть обратно в Смоленск?.. Как-то тамошние друзья-приятели поживают? И первый из них – Юрка Соловьев? Свинство – иначе на назовешь, что до сих пор не удосужился написать ему о своем житье-бытье».

Не теряя времени, Федя нашел бумагу и карандаш. Стола в комнате не было, и пришлось примоститься на подоконнике.

«Здравствуй, друг Юрка! – писал он. – Привет тебе с высоких гор Кавказа от Федора Вахрамеева. Извини, что сразу не написал, – дела здесь такие, что обо всем забудешь. Место, где я, оказался, называется Колхидой. Здесь и горы и море рядом. Местное население – абхазцы, но много и других народностей. Абхазцы – народ ничего, хотя и не сразу их поймешь: говорят, конечно, не по-нашему и обычаи у них другие. Гостеприимны до невозможности: если в гости к ним попадешь, то не скоро вырвешься и угощать будут всем, что в доме найдется. Некоторые бездельники этим пользуются: только и знают, что в гости ездят – тем и живут. А вообще народ очень гордый и уважительный. Друг с другом почтительны и при встречах не так чтобы «здравствуйте» и «до свидания», а приветствуют всячески и справляются о здоровье всех родственников. Но уж если обидел кто кого, то тут добра не жди: обидчику лучше убираться из этих мест, иначе кинжал в сердце или пуля в лоб. А оружие есть у всех. (Федя подумал и написал: «У меня, правда, нет пока».) Хлеб абхазцы едят мало, больше кукурузу. Мясо – редко, только на свадьбе или поминках, но уж зато, пользуясь случаем, одного барана могут умять вчетвером.

Сады есть при каждом доме, и фрукты такие, о каких ты и не слыхивал, – к примеру, хурма, гранаты, фейхоа.

Абхазцы очень хорошо поют. И лезгинку пляшут здорово.

Это я пишу про мужчин. А женщины петь и плясать на людях стесняются. И вообще до женского равноправия здесь еще далеко, и в этом отношении Советской власти надо немало поработать. Женщины за столом только прислуживают, а сидеть вместе с мужчинами не имеют права.

Народ живет бедно, еще беднее нашего. К примеру, крестьянская соха – так это одно горе. Берут высохшее корневище, им и скоблят землю. Спят на полу, и главное богатство в доме – постель. Все одеяла и подушки кладут на видном месте горкой: у кого она выше, тот и богаче…»

Федя остановился, пора было писать о главном. Но взгляд его упал за окно, на старого знакомца – соседского ишака, и Федя написал: «Ишаки – ослы по-нашему – здесь с характером: я из-за одного такого неделю с шишкой ходил. В повозки запрягают буйволов, а они так упрямы, что если в жару увидят воду, то лезут туда вместе с повозкой. Зато кони очень хороши. Правда, хозяин сам будет голодать, а коня накормит. А если без оружия и без коня, то он вроде бы уже и не человек.

Собак много, они вечно голодные и злые – вечером без палки по улице и не пройдешь…»

Федя спохватился: если все описывать, то и бумаги не хватит.

Он погрузился в раздумье, и в мыслях у него начался разброд. Стоит ли жаловаться? Должна же кончиться чем-нибудь эта история с сокровищами. А вдруг завтра все переменится? Что же касается побега, то не лучше ли сбежать в горы, отыскать клад вместе с Аджином и Ионой и с торжеством вернуться в город? А если случится, что клад не отыщут, то остаться в пещере отшельника – все же лучше, чем с позором возвращаться…

Федя опомнился и плюнул с досады – так недолго и в бога поверить. Глупости все это: от таких отцов, как у него, не убегают. Да и Аджин с Василидом уже не отпускали от себя. С окончанием письма Федя решил повременить.

И снова покатились дни, похожие один на другой.

И как-то они с отцом сидели после ужина на галерее. Раскинувшийся внизу городок был тронут весенними красками. Многие фруктовые деревья уже цвели, другие подернулись дымкой нежной зелени. В саду между деревьями мерцали летучие огоньки сотен светлячков.

Иван Егорович дал сыну газету «Голос трудовой Абхазии». При свете керосиновой лампы под отчеркнутым красным карандашом заголовком Федя прочел: «Из отчета о деятельности ЦК ПОМГОЛа в Абхазии… Деятельность Новосветской комиссии протекала энергично. За отчетный период собрано: 13 650 221 рубль деньгами, 22 ведра вина, 60 пудов 19 фунтов кукурузы, 4 пуда 25 фунтов овса, серебряные и золотые вещи, ситец и один ковер длиною более пяти аршин».

– Серебряные и золотые вещи, – с горькой усмешкой повторил Федя. – Уж представляю, какое золото могут собрать наши крестьяне. А между тем…

И тут случилось то, на что Федя уже перестал надеяться. Отец спросил:

– Ты по-прежнему уверен, что был в трезвой памяти, когда видел пещеру?

– Конечно, уверен!..

– И ты говоришь, что это место недалеко от жилища Рыжего монаха?

– Да, совсем недалеко. Ну, час ходьбы или около того.

Федя замер от радостного предчувствия.

– Понимаешь, – после паузы продолжал отец, – тут у нас кооператив сколачивается по разведению цитрусовых. Дело незнакомое, пробовали привлечь в помощь монастырского садовода, но тот наотрез отказался. Ты, кажется, говорил, что твой монах-спаситель по садоводству скучает?

– Скучает! Даже очень! – воскликнул Федя. – Но его уговорить не так-то просто. Я уже проводил с ним агитацию, звал в город – не получается. Вот если бы ты…

– Не понимаю я этого, – задумчиво сказал Иван Егорович. – Что толку жить анахоретом[64]64
  Анахорет – отшельник, пустынник.


[Закрыть]? Ведь если верить в бога, то и надо делать то, к чему его бог предназначил… Ты дорогу туда помнишь?

– Еще бы! – вскричал Федя. – Да я с завязанными глазами дойду!

Отец усмехнулся и продолжал:

– На днях сюда должен начальник детской колонии прибыть, той, что в монастырской гостинице организуется. Тогда мне, возможно, удастся на два-три дня от дел освободиться. Успеем за три дня обернуться?

– Конечно! – заверил Федя. – Верхом за один день добраться можно. Это монахи с грузом в один день не уложились.

Федя вскочил и бросился отцу на шею.

– Ну-ну, не очень-то радуйся, может, еще все сорвется, – говорил Иван Егорович, похлопывая сына по спине. – Здорово тебе досталось, но, видать, не настолько, чтобы научить уму-разуму. И в кого только ты уродился таким бродягой и фантазером?

– В тебя, – ответил Федя. И оба рассмеялись. Впервые за много дней Федя уснул с легким сердцем, и сны его были радостны.

На следующий день он поделился новостью с Василидом, и тот сразу повеселел. А Аджину решил сказать все перед самым походом, чтобы он не проболтался.

Здоровье бывшего послушника шло на поправку. Ему уже было разрешено выходить в больничный садик, и там, под мягкими лучами весеннего солнышка, ребята без конца болтали.

Наконец наступил день, а точнее, вечер, когда с запиской коменданта ревкома на руках, Федя с Аджином вывели из ревкомовской конюшни трех крупных оседланных мулов и под покровом темноты препроводили их во двор Тинат, где и привязали на ночь к столбам, поддерживающим галерею.

Встать предстояло рано, и Аджин остался ночевать у Феди.

Собирались позавтракать всухомятку, но Тинат, вставшая еще раньше, уже накладывала в тарелки окутанную паром мамалыгу.

Позавтракав, оседлали мулов. Худыша, который с вечера пришел вместе с Аджином, решено было взять с собой. По этому случаю ему перепало кое-что от завтрака, и теперь он радостно вертелся под ногами людей и мулов.

Иван Егорович взял винтовку. Тинат догадывалась о цели похода.

– Да ждет вас удача! – сказала она и стояла у калитки до тех пор, пока маленький караван не скрылся в утреннем тумане.

Ехали скорым шагом, а там, где позволяла дорога, мулы переходили на рысь. Не доезжая сторожевой башни, встретили старика-абхазца. Поздоровались с ним. Старик, приложив руку к груди, ответил:

– Честь и привет вам! Да будет удачен ваш поход, пусть милуют вас горы! – Он оперся руками и подбородком на алабашу и проводил их долгим взглядом.

Настроение у всех было преотличным. Но больше всех ликовал, конечно, Аджин. Он вертелся в седле, точно ему сам черт не брат, и лицо его сияло. Худыш тоже был в восторге от путешествия: резвился вокруг всадников, убегал далеко вперед и торжествующе лаял по любому поводу.

Федя с волнением оглядывал знакомые пейзажи. Но как изменилось все вокруг! Горы, столь суровые месяц назад, покрылись многоцветным ковром. Кустарники оделись листвой. На понтийском рододендроне пылали темно-розовые чаши цветов. Словно белой пеной покрылись заросли жасмина. Зелень на склонах гор местами переходила в синеву от бесчисленных фиалок. В прохладных лощинах прятались тысячи подснежников. Из-под кустов выглядывали яркие орхидеи. Благоухание цветов наполняло воздух.

Задолго до полудня достигли моста через Монашку и продолжали путь по пастушьей тропе. Теперь временами приходилось слезать с мулов и пешком проходить опасные участки.

Ребята шли, весело болтая, и Федя не сразу обнаружил, что сбился с тропы, а когда спохватился, то решил смолчать: впереди уже виднелся вход в знакомое ущелье. Это решение обошлось путешественникам недешево. Припекало солнце: обливаясь потом, пробирались они среди неразберихи скал, камней, осыпей. Мулы, напряженно выгибая спины, карабкались вверх. От скрежета подков леденело сердце. Как ни стыдно было Феде, пришлось сознаться в своей ошибке отцу и Аджину. Его не упрекали, только Аджин выразительно постучал себя кулаком по лбу.

Перед входом в ущелье снова выбрались на тропу. Через несколько минут она повисла над кручей. Здесь снова покинули седла и шли пешком над ревущим далеко внизу потоком. У Ивана Егоровича замирало сердце при мысли об опасности, которой подвергался здесь его сын, путешествовавший в одиночку…

Зато по выходе из сырого, темного ущелья им предстала широкая приветливая долина в обрамлении горных склонов, заросших пихтовыми лесами. Тропа вилась по ее дну среди альпийских лугов, расцвеченных тысячами цветов: белыми анемонами, синими генцианами, золотой сон-травой, розовыми астранциями.

На отдых остановились, лишь немного не доехав до того места, где монашеский караван провел свой ночлег.

Здесь, на склоне горы, местами возвышались каменные ограды. Неизвестно, что они огораживали, да и высотой-то были до колена. Федя обратил на них внимание Аджина.

– А-а, – откликнулся тот равнодушно, – это ацангвара.

– Для чего они?

– Тут жил такой народ – ацаны, маленькие, как дети.

– Карлики? Ишь ты! Куда же они делись?

– Не знаю, давно было.

Иван Егорович тоже отозвался:

– Я слышал эту легенду. Может, и вправду жил такой народ. Вот наладим жизнь, ученым будет над чем головы поломать: в самом городе дольмены стоят, и то до сих пор неизвестно, для чего предназначались.

…Спустя час они подошли к месту ночной стоянки каравана. У Феди стеснилось сердце при воспоминании о той жуткой ночи. На земле еще сохранились остатки головешек. Все сошли с мулов и, осторожно приблизившись к краю обрыва, заглянули в пропасть. Внизу не было никаких следов трагедии: то ли тела бедных монахов были растащены хищниками, то ли унесены полноводной весенней Монашкой.

Вскоре поравнялись с местом, откуда можно было подняться к пещере Рыжего монаха. Решили навестить отшельника на обратном пути.

Мост, разрушенный монахами, был уже восстановлен: может быть, это сделали участники ревкомовской экспедиции, а может, постарался какой-то охотник.

Переправившись на другой берег, расстались с Монашкой и поднялись на плато.

Они выехали к противоположному краю плато.

– Здесь!.. – выдохнул Федя.

А вот и склон долины. Он пышно зазеленел кустарниками и травой; казалось, и елей на нем прибавилось. Но это был тот самый склон, в котором таилась пещера с сокровищами.

Все спешились. Федя показал рукой:

– Вон там, слева от ручья.

Ручей, вдвое увеличившийся от весенних вод, мчался каскадом по склону горы и вливался в речку, струившуюся на дне долины.

– Пещеры отсюда, понятно, не видно: вход ее монахи наверняка замаскировали да и зелень разрослась, – сказал Федя.

Ведя в поводу мулов, они спустились в долину. Здесь их словно поджидала окаймленная с трех сторон елями лужайка для стоянки. Месяц назад на этом же месте расположился монастырский караван.

Углубившись в лес, Федя с Аджином нарубили еловых лап и притащили их к месту стоянки, потом натаскали сушняка для костра. Иван Егорович расседлал мулов и спутал им ноги.

Покончив с делами, сели на минуту отдохнуть. Теперь усталость показалась смертельной.

Иван Егорович попробовал отказаться от участия в поисках пещеры, но Феде во что бы то ни стало хотелось, чтобы отец был свидетелем его торжества.

Лихорадочное нетерпение овладело друзьями. Все встали у подножия горы.

– Ну, за дело! – скомандовал Федя, и восхождение началось.

Аджин скоро обогнал всех, карабкаясь с удивительной ловкостью. Федя не очень торопился, он ведь знал, где надо искать. Вот и он достиг нужного уровня, но пока не видел никаких следов пещеры. Теперь он ревниво ждал радостного вопля Аджина, но и у того дело обстояло не лучше. Сплошные глыбы скал уступали место камням помельче или затвердевшей земле, пересеченной узловатыми еловыми корнями. Не было ни искусственных каменных нагромождений, ни свежих земляных насыпей.

– Ничего не понимаю, – упавшим голосом сказал Федя, – не могли же они взорвать гору и обрушить ее на это место, тогда бы здесь и растительности не было.

Собравшись все вместе, они стали гадать и приглядываться к склону. Затем снова начали поиски. Нашли барсучью нору, гнездо какой-то птицы, спугнули белку.

Федя был обескуражен и подавлен. Он не мог этого скрыть, и Иван Егорович сочувственно поглядывал на него. А Федю не покидало ощущение, что пещера где-то рядом. Но где?

– Что за чертовщина! – пробормотал он, остановившись. – Я знаю, что видел пещеру на этом склоне…

Он застыл, тупо уставившись под ноги. Потом вдруг принялся яростно копать землю подвернувшейся сухой корягой. Иван Егорович подошел к нему и взял за плечо:

– Хватит, Федор. Идем-ка ужинать.

Возвращение было горьким, все старались не смотреть друг на друга.

Недавняя болезнь Феди дала себя знать: спотыкаясь, он подошел к стоянке и почти упал на землю.

Его спутники разожгли костер и сварили мамалыгу. В молчании поужинали и стали укладываться спать.

А вечер был так хорош! Ни одно облачко не затуманивало небосвода, и звезды на нем с наступлением ночи горели неправдоподобно ярко. Хрусталики их висели совсем рядом, – казалось, протяни только руку…

«Вот так же и с кладом», – подумал Федя, прислушиваясь к неумолчному шуму каскада.

Иван Егорович заснул сразу, вслед за ним Аджин. Худыш спал чутко. А Федя еще долго сидел у весело трещавшего костра, подкладывал сучья и бессознательно следил за тем, как между ними, извиваясь, пробираются языки пламени.

Под утро у него замерзла нога, и он проснулся. Небосвод побледнел, звезды померкли; окружающие предметы начинали выступать из мрака. Поправляя бурку, Федя увидел, что Аджин сидит в пяти шагах от него, привалившись к стволу ели, сцепив на коленях руки, и смотрит в сторону злополучного склона.

– Эй, чего не спишь? – окликнул его Федя.

– Думаю… Слушай, – сказал он, обернувшись, – почему на другой стороне, справа от ручья, пещеру не ищем?

– Я же сказал – нет ее там. Я точно помню, что пещера была слева от каскада.

Сон еще одолевал его, и, не дожидаясь ответа, Федя натянул на себя бурку. Снова он проснулся, когда Иван Егорович был уже на ногах.

– А где Аджин? – спросил Федя, поднимаясь и потягиваясь.

– Не знаю. Когда я встал, его не было. Покричи его, завтрак готов.

Костер уже догорал, а на плоском камне, заменившем стол, отец разложил съестное. Красота горного утра не поддавалась описанию, но для Феди оно было безрадостным. Он нехотя умылся, затем во весь голос крикнул:

– Аджин!

Каскад сильно шумел, и Федя не был уверен, что Аджин его услышал. Однако минуту спустя появился Худыш, а вслед за ним и его хозяин. Вид у Аджина был довольный. Он присел к столу и набросился на еду.

Федя нашел в себе силы пошутить:

– Ты, никак, пещеру отыскал?

– Все впереди, дорогой, – серьезно ответил Аджин.

– О-хо-хо! – вздохнул Иван Егорович. – Хорошие вы ребята, да, видно, обстоятельства против вас. В обратный путь надо собираться.

– Нет, я, пока пещеру не найду, никуда не поеду, – твердо ответил Федя.

– Я тоже, – сказал Аджин.

Иван Егорович усмехнулся:

– Тогда так решим: я к монаху Ионе сейчас поеду, потом за вами вернусь. Ищите, дело ваше святое. Но завтра с утра в путь, как условились. Меня в ревкоме ждут.

Иван Егорович стал собираться в дорогу. Когда мул уже был оседлан, он снял кобуру с револьвером и протянул Феде.

– Оставляю вам. Только с условием – без надобности не стрелять. Постараюсь вернуться пораньше. Ну, пока…

Друзья следили за Иваном Егоровичем, пока он переправлялся через реку. Худыш предпочел увязаться за ним. Мальчики направились вдоль подножия горы. Когда приблизились к каскаду, Аджин спросил:

– Пойдешь со мной?

– Куда?

– На той стороне искать, за ручьем.

– Давай сначала здесь поищем…

– Наверху ручей не перейдешь, только здесь можно.

– Ну ладно, иди один, – сказал Федя и полез в гору. Несколько минут спустя он оглянулся. Аджин уже перешел поток. Федя вздохнул:

«Что ему, если даже и не найдем клада. Я за все в ответе, я и стану всеобщим посмешищем, даже в его глазах».

Как и вчера, Федя долго обследовал склон горы. Без всякой надежды он осмотрел участок, вплотную примыкающий к каскаду, а затем гораздо левее, и ниже, и выше. Все было напрасно. Обессилевший, он сел на камень и застонал от отчаяния, потом заплакал.

Но вот сквозь шум каскада, подобно комариному писку, до его слуха донесся звук. Федя прислушался, потом встал и посмотрел вверх. Далеко-далеко над ним, на краю уступа горы, стоял Аджин и махал руками.

«Что ему там понадобилось?» – подумал Федя и направился к Аджину. Подъем оказался долгим и трудным.

К тому времени, когда он, вконец обессилевший, выбрался наверх, Аджин куда-то исчез. Федя сел перевести дух.

Аджин появился словно из-под земли. Он задыхался от волнения, глаза были прямо-таки сумасшедшие.

– Нашел, нашел! – кричал он. – Я же говорил, что найду! – Плечи его сотрясались, и непонятно было, смеется он или рыдает. Подбежав к Феде, он схватил его за руку и потащил за собой: – Я же говорил, друг, что ты прав: где сказал, там и есть пещера… только немножко соображать надо!

Но тащил-то он Федю совсем в другую сторону. Пробежали несколько десятков метров вверх по течению потока. Аджин остановился.

– Видишь! – торжествующе воскликнул он, указывая на ручей.

Нет, Федя ничего особенного не видел. Аджин словно испытывал, его терпение.

– Смотри! Как следует смотри! Какие хитрые!..

И Федя, наконец, понял. Он бросился в объятия Аджина, и оба заорали как сумасшедшие.

Только очень внимательно приглядевшись, можно было догадаться, что поток в этом месте был направлен в другое русло. Старое русло было перегорожено плотиной из камней и земли, на ней уже выросла трава. Пещера была скрыта направленным поверх нее каскадом.

Несколько мгновений спустя друзья как озверелые ворочали камни плотины. Поток охотно уходил в привычное ложе.

Работали до тех пор, пока дно нового русла не обнажилось. Затем стремглав бросились обратно.

– Не очень-то спеши – не хватает сейчас голову сломать, – сказал Федя.

И все же они с трудом сдерживали бег, спускаясь вниз. На том уровне, где Федя видел пещеру, у входа в нее выступала каменная площадка. Полчаса назад об нее разбивались струи каскада. Сверху еще капала вода. Большая плита, поставленная вертикально, закрывала вход. Оставшиеся зазоры были заложены камнями помельче. Но тот, кто ничего не знал, не догадался бы, что здесь орудовали люди. Нагромождение казалось естественным; местами его уже покрыли осклизлые водоросли.

Друзья стояли ошалевшие от счастья. Федя первый пришел в себя:

– Голыми руками мы здесь ничего не сделаем, придется спуститься за инструментами.

– Давай я пойду, – великодушно предложил Аджин.

– Нет, ты сегодня и без того поработал, пойду я.

– Тогда пойдем вместе.

Назад они вернулись во всеоружии. Кроме топоров, захватили свечи и ножи. Неподалеку была рощица самшита, из его стволов ребята вырубили небольшие крепкие шесты.

Обухами топоров они выбили один из камней. Торжествуя, столкнули его, и он покатился вниз по склону.

– Постой, – спохватился Федя, – как бы потом опять не пришлось закладывать, – всех-то сокровищ все равно не увезти.

Решено было складывать камни сбоку. Скоро во входе образовались большие зазоры. Попробовали заглянуть внутрь пещеры, но ничего не увидели: плита по-прежнему перекрывала большую часть отверстия.

Солнце стояло уже высоко и изрядно припекало.

Они устали и решили, перед тем как взяться за плиту, немного передохнуть: сели, прислонившись к плите, – она приятно холодила спины.

– Теперь понял, в чем дело, дорогой? – спросил Аджин.

– Понял, конечно, я и сам чувствовал, что здесь что-то изменилось. Хитро придумано.

Аджин довольно усмехнулся:

– Я же говорил, что найду, а ты переживал.

Они встали и снова принялись за работу. Концы шестов завели за плиту и, пользуясь этими рычагами, попробовали сдвинуть ее с места. Не тут-то было!

– Давай сначала выбьем этот камень из-под нее, – предложил Федя.

Пользуясь другим камнем как тараном, ребята расшатали затычку, а затем выбили из-под плиты. Снова ухватились за шесты.

– Раз, два – взяли! – скомандовал Федя.

Плита дрогнула, угол ее опустился на место выбитого камня, а затем вся она отвалилась и тяжело рухнула перед входом.

– Ура! – завопил Аджин и бросился в темное отверстие. Федя вдруг почувствовал такую слабость, что был вынужден опуститься на землю. Он вытер лоб, покрывшийся испариной. Потом непослушными руками достал спички и зажег свечу.

Аджин ждал его у входа. Со свечой они сделали еще несколько шагов. Своды пещеры повысились, под ногами хрустел песок.

И вот они увидели то, что искали!..

Два бочонка и сундучок, окованный медью по углам, вполне соответствовали традиционному описанию кладов. Остальные ценности были упакованы в кожаные мешки. Федя зажег еще одну свечу и обе укрепил на стенах. Аджин тем временем подошел к одному из бочонков и попробовал поднять его. Не тут-то было!

– Хайт! Там камни, что ли? – пошутил он, но голос его прерывался. Он повалил бочонок на бок и выкатил на середину пещеры. Обухом топора Федя выбил крышу. Бочонок был полон золотыми червонцами. Мальчики никогда не видели их прежде, но догадаться было нетрудно: на них красовались знакомые профили русских царей. Аджин запустил руки в бочонок и поднял пригоршню монет. Потом раздвинул ладони, и золотые кружочки посыпались назад с тяжелым звоном.

Подкатили другой бочонок и тоже выбили крышку. Здесь также были золотые монеты, но на этот раз сплошь незнакомые. Может быть, были среди них столь ласкающие слух названия, как дублоны, лиры и гинеи, но ни Федя, ни тем более Аджин не могли бы их распознать.

Сундучок открылся легко. Когда подняли крышку, ребят ослепил завораживающий многоцветный блеск камней: голубой, зеленый, красный, сиреневый. Сундучок был полон украшениями – женскими и мужскими. Бусы, серьги, кольца, браслеты, подвески, ожерелья, портсигары, цепочки, ценные набалдашники, ордена. Были и другие предметы, о назначении которых мальчики даже не знали. Жемчуга, алмазы, сапфиры, аметисты, рубины, оправленные в золото и серебро, они видели впервые. Лишь там, где камень напоминал обычное стекло, Федя мог предположить, что это бриллиант. О цене этих камней у них также были смутные представления.

Друзья доставали драгоценности из сундучка и рассматривали их на свету. Некоторые пробовали примерять. Затем все уложили обратно.

Федя заметил, что руки у него дрожат. Сознавать это было неприятно, и он предложил:

– Пойдем посмотрим, вдруг за нами следят?

– Кто следит?

– Ну, мало ли… Вдруг монахи караульщика оставили.

Федя достал из кармана револьвер. Приблизились к выходу.

Осторожно выглядывая из пещеры, оглядели склоны и дно долины. Не увидели никого.

– За что сейчас примемся? – спросил Федя, когда они снова углубились в пещеру. Впервые он произнес это обычным голосом; до сих пор они переговаривались шепотом.

В пещере на выступе стены возвышалось что-то бесформенное, накрытое брезентом. Аджин сдернул брезент. Открылась металлическая модель монастыря.

– Хайт цараби! – воскликнул Аджин. – Как там, так и здесь.

Модель была отлита из серебра, да так, что даже крестики поднимались над куполами, даже паутинки цепей, едва видимые глазом, свисали с них.

– А вот окошко кельи Василида! – воскликнул Федя. – Он мне сам издали показывал.

– А я вот здесь через стену перелезал, когда в сад ходил, – сказал Аджин.

Налюбовавшись вдоволь, они снова накрыли модель брезентом. Теперь принялись за мешки. В том, что стоял ближе к выходу, лежала посуда. Серебряные кувшины, кубки, блюда, чаши разнообразной формы и цвета.

В двух следующих мешках были предметы церковного обихода: золотые и серебряные дарохранительницы, нагрудные кресты с вкрапленными в них камнями, оклады без икон, лампады и кадильницы разных размеров и снова чаши, кубки, тарелки – все из золота и серебра.

– Я царь, – сказал Аджин, надев на себя золотую митру и приняв позу, которая, по его мнению, соответствовала царской: выкатил грудь, упер руки в бока и отставил ногу.

– Шут ты гороховый, а не царь, – отозвался Федя. – Такие уборы только попы носят. Погляди-ка лучше сюда.

Он развязал еще один мешок. Оба так и ахнули: оружие, да такое, что им и не снилось. Друзья извлекали из мешка сабли, кинжалы, ятаганы, ножи, диковинные старинные пистолеты. Были среди них, как видно, изделия местных мастеров, но большинство из ближних стран: Турции, Персии, Греции. Аджина прямо-таки лихорадило: что, как не оружие, ценнее всего для истинного горца! Он держал в руках кинжал с обоюдоострым лезвием, которое посверкивало как зеркало.

– Да, от такой вещицы и я бы не отказался, – угадав его мысли, сказал Федя.

В последнем мешке лежали книги. Они были все церковного содержания и не представляли бы интереса, если бы не были одеты в дорогие переплеты, снабженные золотыми и серебряными застежками. Мальчики уложили их обратно.

Итак, все было осмотрено.

– Если бы сюда еще мешок с едой… – подвел итог Федя.

– Потерпим. Давай выберем себе оружие и сядем у входа охранять сокровища.

Аджин взял себе полюбившийся кинжал, Федя выбрал кривую турецкую саблю. Оба вышли на площадку перед пещерой, щуря глаза от солнца, – оно уже перевалило за полдень. Друзья сдвинули камни поудобнее, и уселись по сторонам от входа. Кругом не было ни души, только мулы паслись внизу на лужайке.

– Давай выстрелим, – предложил Аджин.

– Не надо, а то отец услышит, что-нибудь недоброе подумает. У него сейчас важный разговор.

– Хорошо, если бы на нас напали, – мечтательно сказал Аджин.

– Пусть только сунутся!

Но Феде было и так неплохо. Хорошо было сидеть под теплым солнышком, вдыхая смолистый воздух, не думая ни о чем. В глубоком синем небе плыли облака; горы, такие близкие утром, подернулись дымкой и отступили.

Да, все, все было хорошо. На мальчиков снизошел безмятежный покой. Федя не почувствовал, как задремал. Аджин не мешал ему.

Разбудил он его через час:

– Просыпайся! Отец едет.

Федя открыл и протер глаза. Над краем противоположного склона показался всадник. Вот он остановился, сошел с мула и начал спускаться по склону.

Солнце било Ивану Егоровичу в глаза. Но вот он вышел за границу света и остановился прямо напротив пещеры. Даже отсюда чувствовалось, как он взглядом ищет мальчиков. И по тому, как он замер, поняли, что он увидел и их и пещеру. Тогда друзья вскочили и с воплями исполнили импровизированный дикий танец.