Текст книги "Пророчество Апокалипсиса 2012"

Автор книги: Гэри Дженнингс

Соавторы: Джуниус Подраг,Роберт Глисон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

55

Мы двигались неустанно, лишь изредка и ненадолго делая привалы. Спали не больше чем половину ночи, ибо нам было не до отдыха: какой уж тут отдых, когда за нами охотятся убийцы-ацтеки.

Когда впереди показалось большое, с рыночной площадью селение, Иксчааль сказала, что нам нужно купить новую одежду, потому что продолжать путь в облике состоятельных тольтеков нежелательно. Мы сменили все, вплоть до сандалий, переодевшись бедными поселянами.

– Ты должен забыть о том, что являлся высокопоставленным придворным, – заявила она. – Теперь ты бедняк, зарабатывающий тем, что носишь на спине чужие товары.

– Дело привычное, я вырос в нищете.

– Избавься от всего, – сказала она. – От всего! Даже твоя тонкая набедренная повязка запросто может тебя выдать.

Я спрятал подальше ценный нефрит, который мог потребоваться для оплаты лодок. Мой кинжал и боевой топор на короткой рукоятке, так же как и короткий меч Иксчааль, отправились в котомки. Кроме того, часть нефрита Иксчааль припрятала на своем теле.

Старую одежду и пожитки мы зарыли в лесу и в путь вышли уже носильщиками, какие в великом множестве заполняли дороги сего мира, перетаскивая всевозможные товары. Отличить нас от этих странствующих тружеников не представлялось возможным. В качестве «переносимого груза» мы избрали перья индюков, благо они легкие и недорогие, а стало быть, не слишком обременят нас и в отличие, например, от дорогих перьев попугаев не будут привлекать внимание грабителей.

Иксчааль показывала дорогу.

Я тащился за ней.

Через три дня мы подошли к Теотиуакану. Спускаясь с горы, я увидел впереди, в отдалении, город, и у меня перехватило дыхание.

– Первая обитель богов, – сказала Иксчааль.

Впервые увидев Толлан, я был ошеломлен и восхищен его богатством и величием. Но если Толлан можно было сравнить с дивным, сверкающим самоцветом, то Теотиуакан показался мне подобным усыпанному драгоценностями венцу – прекрасному, величавому, внушающему благоговение.

Если вид Толлана пробуждал зависть, то вид Теотиуакана – восхищение.

Над центром города вздымались два колоссальных храма, Пирамида Солнца и чуть уступающая ей в размерах Пирамида Луны, причем каждая выше священных пирамид Толлана. [32]32
  Пирамида Солнца в Толлане является третьей по величине в мире, лишь слегка уступая по объему второй, Великой пирамиде Гизы. Величайшей является пирамида в Чолулу, недалеко от Теотиуакана. Однако по высоте пирамиды Мексики уступают пирамидам Египта, ибо имеют плоские вершины.


[Закрыть]

– Это не сон, а реальность, – словно прочтя мои мысли, сказала Иксчааль.

– Этот город несравнимо больше, чем я себе представлял.

– Здесь живет больше людей, чем в Толлане.

– Сколько же их здесь проживало в период расцвета?

– Как мне говорили, вдвое больше, чем сейчас. Больше двухсот пятидесяти тысяч.

С высоты горного склона простирающийся во всех направлениях прекрасный, поражающий воображение город казался подлинным чудом.

– Кто воздвиг этот великий город? – с придыханием спросил я. – Тольтеки? Майя?

– Этого не знает никто. В Теотиуакане говорят на том же языке науатль, что тольтеки и ацтеки, но это не язык древних строителей города. А те, как считается, жили бок о бок с богами.

– Надо же, – покачал головой я, – никто не знает, что за люди построили величайший из всех городов сего мира. Не знает даже, как они себя называли, на каком языке говорили. Ай-йо, боги задают нам загадки, чтобы позабавиться. [33]33
  Современная наука также не имеет устоявшегося мнения относительно строителей Теотиуакана. Известно лишь, что расцвет этого города совпадает по времени с золотым веком Рима, причем по великолепию построек Теотиуакан может считаться его достойным соперником.


[Закрыть]

Мы остановились на постоялом дворе у подножия горы, а когда группа носильщиков выступила по направлению к городу, пристроились к ним.

– Дороги здесь далеко не так безопасны для путников, как во владениях тольтеков, – сообщила Иксчааль. – Ты сам убедишься, что в этих краях купцы и их носильщики предпочитают путешествовать в составе больших караванов, способных себя защитить. И чем дальше на юг, тем опаснее дороги.

Точно так же, как Толлан или Тахин, этот город был окружен полями маиса, бобов, перца и агавы. И, лишь приблизившись к городским стенам, мы заметили соседствующие со следами величия признаки упадка.

– Роспись на городских стенах поблекла, – заметил я.

– В Теотиуакане все поблекло, – отозвалась моя спутница.

Стража у ворот вела себя грубо, неприкрыто вымогая у путников взятки, прежде всего у купцов и торговцев. Некоторых останавливали и обшаривали их пожитки, всячески давая понять, что нужно делиться. Однако мы прошли в ворота беспрепятственно, поскольку пристроились к колонне носильщиков, вожак которой сумел поладить с привратниками.

За воротами разница между Толланом и Городом богов сделалась еще очевиднее. Здесь сохранилось множество росписей, когда-то ярких и броских, но теперь потускневших и облупившихся. Штукатурка повсюду осыпалась, улицы были завалены мусором и нечистотами. Вода в бассейнах стояла грязная и вонючая.

Неожиданно раздались крики, и прохожие шарахнулись в стороны, прижимаясь к стенам зданий. Мы последовали их примеру.

Оказалось, по улице несли паланкин знатного вельможи, возможно даже члена правящей семьи, и шедшие впереди воины бесцеремонно разгоняли народ дубинками. При этом уличная толпа была плотной, улица узкой, и увернуться от ударов не представлялось возможным, так что, когда воины поравнялись с нами, мне не оставалось ничего другого, кроме как принять удары на себя и по возможности прикрыть от них Иксчааль. Я обнял ее и повернулся к паланкину спиной, пригнув голову. По спине мне и досталось. Я испустил громкий стон, надеясь таким образом убедить стража в том, что он исполнил свой долг со всем надлежащим рвением… лучше с этим не справились бы и все демоны Миктлантекутли.

После того как паланкин и стража удалились, мы собрались идти дальше.

– Спасибо, – сказала Иксчааль.

– Ты спасла мне жизнь, – улыбнулся я. – И не единожды.

– Это мой долг.

– Кроме того, я обязан тебе многим, что узнал и увидел. Да хоть бы тот же Теотиуакан. Вряд ли я увижу что-либо подобное до конца своих дней.

– Пожалуй, не увидишь – по той простой причине, что второго Теотиуакана не существует под солнцем. И не только потому, что это величайший город сего мира. Даже сегодня его пирамиды, храмы и дворцы служат недосягаемыми образцами совершенства, и большая часть того, что мы видим в других городах, является не более чем жалким подражанием здешним чудесам. Сам Кецалькоатль и другие боги называли этот город своим домом и разгуливали по этим улицам, освящая землю под своими ногами. То, что они бывали здесь, ощущается и по сей день.

– Возможно, в древности явление божества вдохновило художников и ученых Толлана, – предположил я.

– Теотиуакану, разумеется, завидовал весь сей мир, – сказала моя спутница. – Даже майя, и те подражали храмам, зданиям и улицам этого города. Твои люди-псы, мечтающие разграбить Толлан и основать на его развалинах собственную державу, понятия не имеют о том, что Толлан есть лишь бледное отражение того, что ты видишь здесь.

Правда, вела меня Иксчааль отнюдь не по самым впечатляющим городским кварталам, а все больше по темным, узким задним улочкам, чтобы как можно меньше попадаться людям на глаза.

Добравшись никем не замеченными до Церемониального центра, мы остановились перед гороподобными пирамидами, посвященными богам Солнца и Луны.

– Лестницы в небо, – прошептала Иксчааль, ее глаза увлажнились.

Я всей кожей чувствовал исходившую от священных храмов великую силу. Мне трудно было представить, как нечто столь величественное могло быть делом человеческих рук. Нет, только боги могли сотворить этот город, столь гигантский, непостижимый и разный, в котором божественное величие сосуществует с людским небрежением и упадком.

– Как мог Теотиуакан лишиться милости богов? – спросил я.

– Купцы и знать разбогатели, разжирели и расслабились, – ответила Иксчааль. – Они перестали возводить храмы, создавать произведения искусства, даже защищать свою державу. Куда больше их стали интересовать нажива и удовлетворение своих низменных желаний. Этим они обесчестили и себя, и вверивших им великое наследие богов. – Иксчааль взглянула мне прямо в глаза, словно предлагая с ней поспорить. – Они позабыли о том, что боги требуют ревностных трудов и презирают нерешительность и слабость. И Толлан постигнет та же участь, если город не прекратит бездумно расточать внутренние силы.

Она поведала о том, что сейчас в Теотиуакане правит жестокий правитель и клика заносчивых, распутных вельмож, презирающих все, угодно Пернатому Змею: математику и астрономию, учебу и науку, зодчество и искусство, даже сам ветер, море и звезды.

– Как и в Толлане, упадок в Теотиуакане начался с немилости бога дождя, – продолжала она. – Скудели урожаи, дорожала провизия, а жадные купцы и знать, не думавшие ни о чем, кроме наживы, усугубили и без того непростое положение, начав придерживать продовольствие, чтобы поднять цены до небес. Несчастным беднякам приходилось отдавать все, что они имели, за жалкую пригоршню маиса.

Завидев группу оживленно болтавших и смеющихся стражников, собравшихся возле казармы вокруг внушительного чана с октли, мы решили обойти их стороной. К сожалению, они уже напились настолько, что совершенно утратили человеческий облик, превратившись в грязных, грубых скотов, одолеваемых отвратительной похотью. Когда мы проходили мимо, один из них бесцеремонно схватил Иксчааль и потащил в казарму. И вправду, с чего бы ему пришло в голову церемониться с нищими, бесправными носильщиками?

– Пойдем, женщина, мы засеем твое лоно добрым семенем, дабы оно взрастило славных воинов вроде нас.

Я хотел было вмешаться, но она остановила меня предостерегающим взглядом. Стражники, хоть и пьяные, держали в руках мечи и боевые топоры, а мое оружие было спрятано на дне сумки. К тому же их было много, а я один.

Иксчааль вырвала руку, но воины окружили ее и стали со смехом лапать, подталкивая к казарме.

– Беги! – крикнула она мне, видя, что я рванулся к ним.

Я замер.

– Помни о своей миссии! – выкрикнула она, когда ее уже затаскивали в дверь.

Я заставил себя пойти дальше по улице, хотя ноги мне не повиновались.

Иксчааль. Они забрали Иксчааль!

Они могли заиметь ее до смерти и выбросить на улицу или прикончить раньше, чтобы не слышать ее криков.

Я остановился. Рассудок требовал подчиниться ее команде, ведь попытка вмешаться, скорее всего, будет стоить мне жизни. Значит, миссия останется невыполненной.

Мне следовало идти дальше. Она была права. Поэтому ее и послали направлять меня. Как и моя мать, она была Прозревающей.

Неожиданно я развернулся и воззрился на казармы. И тут меня охватила неудержимая ярость. Судьба этой женщины сделалась вдруг для меня стократ важнее судеб держав и будущих, еще не родившихся на свет поколений.

Я бросил свою кипу перьев и, вытаскивая на ходу из сумки меч, помчался к казарме и влетел внутрь, ошарашив беспечно болтавших и смеявшихся часовых. Мною овладел безумный гнев, глаза застила кровавая пелена. Я рубил, колол, кромсал, наносил удары мечом и ногами с неистовством лесного кота, у которого попытались отнять самку.

А потом вдруг замер – поняв, что у меня нет больше противников. Все вокруг – стены, потолок и я сам – было в крови.

В казарме имелись всего три комнаты, и я пробежал по ним всем, ища Иксчааль.

Но ее там не было.

Я вертелся по сторонам, держа меч наготове, и решительно ничего не понимал.

Она исчезла. Пропала. Во имя Кецалькоатля…

Куда она подевалась?

Часть XV

56

В одном из пересекающихся ущелий Харгрейв обнаружил оставшееся после схода камнепада пятно мягкой земли, и они с Джеймси по очереди принялись рыть могилы. Одну большую, общую – для бандитов и отдельно другую, меньше – для изнасилованной и убитой ими женщины. Их похоронили возле стены каньона, а сверху место захоронения завалили камнями так, что со стороны можно было подумать, будто здесь случился очередной обвал. Никому бы и в голову не пришло, что камни эти надгробные.

Могилы копали складной лопатой с рукоятью в три фута длиной, страшно неудобной, до мозолей натиравшей руки. Разумеется, время от времени Мартинес, Куп и Рита подменяли Харгрейва и Джеймси и рыли, сколько могли, но надолго их не хватало. Когда с рытьем было покончено, трупы привязали к мулам и отволокли к большому рву по земле. Жертву разбойников Джеймси отвез туда, положив животом вниз на вьючного мула.

К тому времени, когда могилы закидали землей и завалили камнями, солнце уже стояло в зените.

За все время работы никто не проронил ни слова.

– Что до меня, то я похоронила бы только бедную девушку, а подонков бросила бы гнить, – заявила Рита, когда уже все было кончено.

– Оставить столько трупов – значит устроить здесь целое сборище стервятников, – заметил Харгрейв, взгромоздив над местом общего захоронения последний зазубренный камень. – Просто тучи стервятников.

– Которые привлекут внимание федералов, – поддержал Джеймси, – и те пошлют самолет обследовать каньон.

– И кто-то где-то узнает, что мы были здесь, – заявил Харгрейв.

– Одного только незаконного владения оружием хватит на пожизненный срок, – укладывая последний камень на могилу девушки, сообщил Джеймси.

– Они могут, чего доброго, заново открыть то прошлое дело в Чьяпасе, – предположил Харгрейв.

– Ох, – вздохнул Джеймси, – я никогда не верил, что мы от него отделались.

– Вы забыли про незаконные раскопки, завладение историческими ценностями и попытку контрабандного вывоза, – проворчала Рита.

– Да, тоже серьезная статья, – хмыкнул Харгрейв.

– Да уж, на вас работать себе дороже, – наградил Риту хмурым взглядом Джеймси.

Мартинес отправился вниз по каньону за тремя оставленными там стреноженными мулами. Вернулся он с широкой улыбкой на лице, что вызвало у Куп искреннее удивление. До сих пор никто не видел, чтобы он улыбался.

– Что тебя развеселило? – осведомился Харгрейв.

– Никому не интересно, что я увидел дальше по каньону? – спросил погонщик мулов.

– Призрак Монтесумы? – предположил Джеймси.

– Один мул отскреб копытами креозот.

– Злился, вот и бил копытами, – пожал плечами Харгрейв. – С ними такое бывает.

– Да помолчите вы, – одарив мужчин сердитым взглядом, буркнула Рита.

– Пойдем посмотрим, – глядя вдоль каньона, предложила Куп. – Видишь, ему не терпится показать свой чертов креозот.

Старый погонщик провел их туда, где обнаружил креозот – между стеной каньона и пятью крупными валунами.

И сразу за валуном они увидели проступающие контуры кирпичей, которыми был заложен тайник. По цвету кладка совершенно сливалась со стеной каньона, обнаружить это тщательно заложенное квадратное отверстие, имевшее три фута в поперечнике и находившееся в двух футах над землей, было не так-то просто.

Выходит, указания оказались неточными. Тайник укрыт за пятью, а не за тремя камнями. Впрочем, за прошедшие со времени закладки тайника одиннадцать столетий перед ним вполне могла появиться пара лишних булыжников.

Вытащив свое маленькое кайло, Куп принялась за работу, осторожно расковыривая раствор, скреплявший древние кирпичи. Через два часа она извлекла из проделанного отверстия черный керамический сосуд в два фута высотой, с выпуклыми стенками. Широкая горловина была закрыта большой, почти десять дюймов в поперечнике, затычкой, а на самом сосуде красовалось выполненное красной киноварью и до сих пор не утратившее блеска изображение Пернатого Змея.

57

Весь остаток дня группа шла почти без передышки и остановилась только один раз, чтобы разобраться с девятью оставшимися без всадников лошадьми. Их расседлали, избавили от вьюков и сбруи и отправили вниз по каньону, к воде и траве.

Ночью они продолжали двигаться пешком, при свете луны и звезд, ведя мулов в поводу, и, лишь когда совсем выбились из сил, сделали привал и разогрели на портативной плитке бобы, тортильи, вяленое мясо и кофе. Несмотря на ночную прохладу, развести костер так и не решились.

Задолго до рассвета, когда обе женщины еще крепко спали, Харгрейв и Джеймси растолкали Мартинеса. Луч света разбудил Куп: она проследила сонным взглядом за Джеймси, копавшимся во вьюках и переметных сумах. Какие-то две найденные вещицы он положил на ладонь и некоторое время смотрел на них. Куп отроду не видела таких пустых, ничего не выражающих глаз.

Потом Джеймси обе свои находки растоптал каблуком и бросил на дно каньона. Куп так и не поняла, что он делает. Джеймси подобрал сплющенные штуковины и, прихватив лопату, направился вверх по каньону.

Когда Куп проснулась, над каньоном уже светило солнце. Харгрейв и Джеймси, почему-то они, а не Мартинес, навьючивали мулов.

– Где Мартинес? – спросила Куп.

– Он этого не делал, – заявил Джеймси.

– Что случилось? – не поняла Куп.

Джеймси бросил ей ее навигатор и спутниковый телефон, оба разбитые. Эти средства связи были украдены у нее погонщиком мулов.

– Мартинес работал на «Апачерос», – заявил Харгрейв. – Он рассказал им о кодексах, насколько они ценны, и сообщил, куда мы направлялись.

Куп просто лишилась дара речи.

– Он сам признался, – сообщил Джеймси. – Правда, объяснил это тем, что бандиты будто бы похитили его сына и он служил им, чтобы вызволить мальчишку.

Рита поставила кофейник, подошла и встала рядом с Куп.

– Ты ему не поверил?

– От «Апачерос» никого не вызволишь, – заявил Харгрейв.

– Да и какая разница? – добавил Джеймси. – Он бы рассказал им про Третий кодекс при первой возможности. А сделай он это, нам бы от них не отвязаться.

– Это ты сделал? – спросила Куп.

– Ты видела, что они сотворили с той девчонкой? – спросил Харгрейв. – Уж поверь, у «Апачерос» хватит таких ребят, и покруче найдутся.

– Он сам признал, что подставил нас, – заявил Джеймси.

– Мы проверили эсэмэс на его телефоне, – добавил Харгрейв. – Они не только от «Апачерос».

58

Три дня напролет они ехали от восхода до заката, затрагивая даже часть ночи, не давая передыху ни себе, ни мулам. А на четвертые сутки вышли из края каньонов к сельскому поселению. Харгрейв сообщил об этом кому следовало, сделав условный телефонный звонок.

По прошествии еще двух дней в тополиной роще у Рио-Ночес они повстречались с уполномоченным агентом. То был американец с темными крашеными волнистыми волосами и густыми усами. На нем был легкий желто-коричневый летний костюм, черная рубашка и серый галстук. Никто друг другу не представлялся, имен никаких не называлось, и в дальнейшем он проходил у Риты под кодовым названием Мистер Желтый.

Получив новые документы и обменяв животных на неприметный грязно-серый фургончик «форд», они принялись грузить в машину свои пожитки. А когда закончили, Харгрейв спросил:

– Барахлишко есть?

– В фургоне двойное дно, – последовал ответ.

Куп не было нужды спрашивать, о чем речь: о дополнительном оружии.

– Мы тут еще кое-что добавили: три канистры бензина по пять галлонов, дорожные пайки, аптечку первой помощи, даже флягу бренди. Рассудили, что вы, ребята, заслужили выпивку.

Харгрейв кивнул, затем протянул руку. Как подумала Куп, для пожатия. Но вместо этого Мистер Желтый вручил ему два черных шелковых денежных пояса.

– Песо, доллары – малого, среднего, большого достоинства, наличные, не отслеживаемые. Достаточно, чтобы уйти на покой.

– Спасибо, – поблагодарил Джеймси, – особенно за бренди.

– Моя идея, – сказал агент. – Никому не говори.

59

Куп одолевало любопытство: какие еще образцы вооружения спрятаны под фальшивым полом фургона? Столь ценимые Харгрейвом и Джеймси пушки сорок пятого калибра они пока в ход не пускали, а когда она спросила, почему они не избавились от помповых дробовиков, Джеймси пояснил, что картечь не пуля и по ней баллистическую экспертизу не проведешь.

Да уж, сумасшедший дом и только. Ей нужно отделаться от этих людей и, прихватив Риту, вернуться в Штаты.

Желательно побыстрее.

Надо заставить бедную, позволившую заморочить ей голову подругу понять, что это сущее безумие.

Даже теперь, когда мулов сменил фургон, они гнали без остановки весь день и израсходовали содержимое не только топливного бака, но и двух запасных канистр, прежде чем остановились на уединенной сельской заправке. Их подгоняло стремление оставить между собой и каньонами Чиуауа как можно большее расстояние. Им приходилось опасаться как федералов, так и «Апачерос», которые вполне могли взять их след. Кто знает, сколько всего успел настучать Мартинес?

А еще им предстояло вскрыть керамический сосуд, извлечь, если он вообще там находится, кодекс, сфотографировать его и приняться за перевод.

Малый в желто-коричневом костюме, помимо всего прочего, оставил в машине сумку с карманного формата книжонками. В прежние времена Куп, бывало, с удовольствием почитывала триллеры, но сейчас, по сравнению с их недавними приключениями, находила эти книги нелепыми и скучными. После еще двух дней и ночей, проведенных в дороге, когда приходилось сменять друг друга за рулем и спать в машине, они наконец свернули с главной дороги и гнали по пересеченной местности до тех пор, пока не нашли густую рощу, позволявшую укрыться, развести костер и приготовить горячую пищу. Слишком усталые для каких-либо изысков, они раскатали спальники и, разлегшись на них, подкрепились консервированным перцем на разогретых тортильях. Запивали все это холодным пивом, которое Джеймси прикупил на последней автозаправке заодно с бензином.

И тут напряжение прошедшей недели навалилось на них со всей силой. Харгрейв выудил полученную от Желтого флягу с бренди, приложился к ней и, бросив емкость Джеймси, заявил:

– Думаю, нам всем не помешает выпить.

Потом он уселся у костра, зажав керамический сосуд между колен, и занялся затычкой, стараясь ее ослабить. Разогревал ее, прикладывая тлеющие угольки, осторожно поворачивал из стороны в стороны и старался заполнить тончайшие зазоры между пробкой и горловиной сосуда вазелином.

– Харгрейв – мастер по этой части, – пояснил Джеймси.

– Он что, уже проделывал такое раньше? – спросила Куп.

– Это он извлек из сосуда Первый кодекс, перед тем как я попыталась его перевести, – сообщила ей Рита.

Джеймси приложился к фляге и передал ее Рите, которая приложилась следом, даже не удосужившись обтереть горлышко.

«Это не та Рита, с которой я росла», – подумалось Куп. Куда подевалась та девочка с превосходными манерами, что подружилась с невежественной, невоспитанной, не имевшей подруг деревенщиной, взяла ее под крыло и отшлифовала, постаравшись по возможности сгладить острые углы и притупить колючки? Рита открыла в Куп способность к языкам, поощрила к получению образования, буквально затащила ее изучать письмена майя.

Так что же случилось с Ритой?

И что происходит с тобой, Куп?

Впрочем, Купер Джонс интересовала не одну только Куп. С той самой перестрелки все украдкой бросали на нее озадаченные взгляды.

Наконец Джеймси полюбопытствовал вслух.

– Кто твоя подруга? – кивнув в сторону Куп, спросил он у Риты.

– Это самая лучшая подруга, она моя сестра, – ответила Рита.

– Там в каньоне, – заметил Харгрейв, – твоя сестра и лучшая подруга пристрелила троих меньше чем за восемь секунд.

– Палила по ним, словно по консервным банкам, – добавил Джеймси.

– И, надо признать, уберегла наши задницы, – продолжал Харгрейв. – Если бы той троице удалось удрать, сейчас бы уже нагрянули «Апачерос».

Последовало молчание.

– Ритс, мы задали тебе вопрос, – не отставал Харгрейв.

– Куп? – окликнула подругу Рита.

– Ну? – без всякого выражения отозвалась та.

Рита откинулась на свой спальник и уставилась на звезды.

– В школе ребята дразнили ее рыжей, – не обращаясь ни к кому в отдельности, произнесла Рита. – И не из-за цвета волос, они у нее черные как смоль, потому что мать ее была мексиканкой из Чиуауа.

– А почему тогда рыжая? – не понял Джеймси.

– Ну, в смысле: «эй ты, рыжая». Деревенщина неотесанная.

– А ты тоже ее так называла? – поинтересовался Джеймси.

– Нет. Последним ее так назвал Джимми Камерон. Она выбила ему четыре зуба. Молочных. У сопляка еще молоко на губах не обсохло, – хмыкнула Рита.

– Да уж, Купер Джонс я всегда готов взять в напарницы, – продолжая возиться с запечатанным сосудом, пробормотал Харгрейв.

– А когда нам было по двенадцать, она спасла меня от гризли, – как бы между прочим произнесла Рита.

– Да ну? – удивился Джеймси.

– Вот тебе и «ну»! Отец научил Куп охотиться, и охотились они не для забавы: у них вся добыча шла в дело. К двенадцати годам она уже застрелила и освежевала несчетное количество белок, кроликов, оленей и койотов.

– Мы не ели и не освежевывали койотов, – глядя на звезды, буркнула Куп.

– Нет, мне все-таки охота послушать насчет гризли, – подал голос Харгрейв. – Стало быть, Куп кокнула мишку в Западной Виргинии?

– Можно подумать, будто их там нет, – присев на спальнике, проворчала Куп. – И вообще, он был бурый.

– Когда бурый медведь нападает, он кажется здоровенным, что твой гризли, – сказала Рита.

Куп закрыла глаза и снова легла на спину.

– Так она что, взяла тебя с собой охотиться на медведя? – поинтересовался Джеймси.

– Нет, какая охота. Я просто хотела погулять с ней по лесам, ну и заодно научиться стрелять, – ответила Рита. – У меня был с собой «винчестер» ее отца, с такой пушкой я чувствовала себя Джоном Уэйном. [34]34
  Джон Уэйн (1907–1979) – американский киноактер, которого называли «королем вестерна». (Прим. ред.)


[Закрыть]А у Куп было помповое ружье двенадцатого калибра. В лесу она заметила медвежьи следы. Пока присматривалась к ним, я отвалила в сторонку нарвать лесных цветов – и наскочила на медвежонка. Представляете, какой восторг! Я бросила ружье и схватила детеныша. Вот тут-то и нарисовалась его мамаша, да с таким ревом, словно из ада выскочила. Куп подоспела ко мне за миг до медведицы и всадила в нее два заряда подряд, но разве дробью медведицу остановишь? Она атаковала, не встав на дыбы, а на четвереньках, с опущенной головой, и, по-моему, выстрелы ее только пуще взъярили. Медведица была в десятке футов от нас, когда Куп засадила ей третий заряд в плечо. Выстрел, сделанный с такого близкого расстояния, возымел эффект: медведица споткнулась, но не остановилась. Оставалось шесть, самое большее семь, футов, когда Куп выстрелила в другое плечо, раздробив сустав. И в трех футах от нас зверюга наконец свалилась.

– Ничего себе, – искренне удивился Джеймси, – в двенадцать лет совладать с гризли.

– С бурой медведицей, защищающей своего детеныша, – поправила его Куп.

– Которая была больше любого гризли, – заметила Рита, – и которая не собиралась отступать. Когда не смогла опираться на передние лапы, попыталась атаковать на задних.

– А ты чего ожидала? – глядя на подругу, фыркнула Куп. – Детеныша-то ты так и не отпустила.

– Медвежонок дрожал. Я тоже дрожала. Я понятия не имела, что делать.

Харгрейв прервал попытки открыть сосуд и поднял на Риту глаза.

– Ну и что случилось?

– Куп выпустила четвертый заряд ей в сердце, – ответила Рита, – а пятый в разинутую пасть… ревущую пасть.

– Практически в упор, – с нажимом произнес Джеймси.

– И с такой быстротой, что казалось, будто выстрелы прозвучали одновременно, – добавила Рита.

– Совсем как в каньоне, – сказал Джеймси.

– Заметил, значит, – хмыкнула Рита.

– А что потом сказала твоя мамочка? – наморщив лоб, спросил у Куп Харгрейв. – В смысле, насчет стрельбы по медведям в упор?

Куп резко выпрямилась.

– Она умерла при моем рождении. А отец сказал, что в восторге от моего самообладания.

– Ее отца застрелили через месяц после этой истории с медведицей, – сообщила Рита.

– Несчастный случай на охоте? – осведомился Джеймси.

– Мы с Куп выяснили, что это сделали «толкачи», решившие избавиться от конкурента.

– У папаши было по-настоящему хорошее пойло, – сказала Куп.

– А потом? – поинтересовался Джеймси.

– У нас ничего не было, – ответила Куп, – разве что барахлишко, полученное от Армии спасения, так что в итоге меня отправили в приют штата. Ну а Ритс уговорила своих родителей взять меня в семью.

– А что ты чувствуешь по поводу того, что сделала медвежонка сиротой, таким же, как ты? – спросил Джеймси.

– Ничего хорошего, – печально пожав плечами, буркнула Куп.

– И поэтому отказалась от охоты? – не отставал Джеймси.

– На то были и другие причины.

– Готово! – воскликнул, прервав их разговор, Харгрейв.

Разогревание горловины угольями и заполнение зазоров между сосудом и затычкой смазкой оказалось успешным приемом: Харгрейву удалось откупорить сосуд, не повредив ни горлышко, ни пробку. Когда он вытащил ее, все услышали шипение втягивающегося внутрь воздуха.

– Да уж, скажу я вам, этот Койотль был тот еще паршивец, – пробормотал Харгрейв. – Это ж надо, откачал из этой штуковины воздух, устроив вакуумную закупорку. Неудивительно, что его кодексы в такой хорошей сохранности. Кто-нибудь знает, как он это делал?

– С помощью нагревания перед закупоркой, точно так же, как мы консервируем фрукты или овощи, – ответила Куп.

– В жизни ничего не консервировал, – хмыкнул Джеймси.

– О господи! – воскликнула Куп, когда Харгрейв вручил ей кодекс. – Какое превосходное состояние, просто трудно поверить!

Восемнадцать дюймов в поперечнике, обложка из ягуаровой шкуры, страницы, поблекшие от времени, но с четкими, различимыми письменами, словно бросавшими вызов случайностям, природе – и самому времени!

– Придется ждать до завтра, чтобы все это сфотографировать, – сказал Харгрейв. – Займемся этим прямо здесь, при солнечном свете. Сейчас для фотографирования мало света.

– Но его достаточно для чтения, – заметила Куп. – Рита, достань фотокопии Первого и Второго кодексов. Перечитаем все в хронологической последовательности.

– Они все у меня на флешке, – сказал Харгрейв. – Сейчас загружу компьютер.

Включив фонарик, Куп и Рита открыли кодекс и приступили к расшифровке замысловатых иероглифов.