Текст книги "Пророчество Апокалипсиса 2012"

Автор книги: Гэри Дженнингс

Соавторы: Джуниус Подраг,Роберт Глисон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

69

Как попасть в сенот, ставший хранилищем кодекса, избежав при этом столкновения с Владыкой Чаком и его кровожадными головорезами, служившими когда-то придворными палачами, было задачей, достойной самого Кецалькоатля, божественного покровителя не только наук, но и приключений.

Или щенка койота, выросшего среди диких ацтеков, прирожденных убийц и грабителей.

– Октли, – сказал я.

– Октли? Ты никак задумал выторговать священную реликвию за кувшин пойла? Ты сумасшедший?

– Иксчааль, в храмах, или где там еще, вас, Стражей, готовят, учат, надо думать, многому, но не всему. Уверен, мне известно, как сторговать кодекс у Владыки Чака.

– И как же?

Я взглянул ей в глаза.

– Сейчас ты увидишь, как я творю волшебство.

Купив несколько сосудов октли у торговца на площади, я нанял его охранников, чтобы отнесли сосуды к сеноту. Конечно, торговец попытался подсунуть мне разбавленное пойло, но мигом отказался от этого, когда я дал ему кусок нефрита, стоимость которого в несколько раз превосходила цену всего его товара.

– Мне нужен чистейший октли, один запах которого способен опьянить бога.

Он предложил мне отведать глоток. Ай-йо! Вот это напиток! У меня аж глаза на лоб полезли.

Когда мы с Иксчааль предстали перед караульными у сенота, те мигом сообразили, что напиток предназначен для них в качестве взятки, хоть и не знали пока за что.

– Отнеси это Владыке Чаку, – попросил я начальника стражи, вручив ему отполированный до блеска, усыпанный самоцветами обсидиановый кинжал.

– У Владыки Чака уже есть кинжал, – воззрился на меня злобными, жадными глазами стражник. Он с удовольствием засадил бы кинжал в меня.

– Посмей только не выполнить, чт о я сказал, и он этим кинжалом отхватит тебе яйца. Этот клинок – дар от правящего дом Толлана. Его посылает Владыке Чаку лично правитель Кецалькоатль.

При упоминании правителя блистательного Толлана стражник выпучил глаза. Но я видел, что еще больше ему захотелось присвоить дорогостоящий нож.

– Немедленно отнеси кинжал Владыке Чаку! – рявкнул я. – Иначе он им же тебя и освежует! – Когда стражник неохотно направился к ведущей вниз лестнице, я вдогонку добавил: – И скажи Владыке Чаку, что у меня есть для него и другой дар, нечто еще более ценное.

Иксчааль воззрилась на меня, и я подавил усмешку. Мне нравилось держать ее в неведении, заставляя строить догадки, что она так часто проделывала со мной. Но хотелось верить, это не доведет нас до погибели.

Стражник удалился вниз по лестнице, а я отвел Иксчааль в сторонку.

– Куда мы идем? – удивилась она.

– Просто отойдем, чтобы не мешать стражникам и здесь, и внизу заливать в глотки октли.

Будучи умелым бойцом, Иксчааль прекрасно знала, что опьянение ухудшает реакцию и мешает верно нацелить удар, и в схватке трезвый противник получает над пьяным неоспоримое преимущество. Не говоря уж о том, что к пьяному часовому легче подобраться и оглушить его неожиданным ударом.

– С чего ты взял, будто кинжал произведет на Чака впечатление? У него наверняка есть кинжалы.

– Не такие, как этот. Его дал мне сам правитель. Как и у моего меча, у него обсидиановое лезвие исключительной работы: оружейники Толлана делают кинжалы только для правящего дома и высшей знати. Чак сразу поймет, что это не простой клинок.

Вернувшийся стражник велел нам следовать за ним вниз. Его помутневшие глаза и раскрасневшееся лицо сказали мне, что он успел приложиться к октли. Поспевая за стражником, мы спустились на четыре уровня по пролетам освещенной факелами каменной лестницы, после чего оказались на узком выступе, что шел вдоль бассейна с водой. Мне сразу бросился в глаза подвешенный над водой сизалевый мешок с ядом, от которого тянулась веревка. Ее конец шел к человеку, который восседал, как на троне, на явно принадлежавшем раньше кому-то из знати кресле, – и этому человеку хватило бы одного взмаха ножа, чтобы перерезать веревку и отравить воду.

Мы прошли по уступу и остановились перед троном. Двое стражников находились позади нас, двое слева, спиной к воде, а перед нами восседал Владыка Чак.

Он оказался ниже ростом, чем я представлял: при виде его первая моя мысль была о карлике, воздвигнувшем Обитель Волшебника. Но нет, карликом он, конечно, не был, хотя почти на голову уступал в росте Иксчааль и, наверное, едва достигал макушкой мне до плеча. Зато он был мускулист и широкоплеч, кожу, наряду с татуировками, покрывали заработанные в боях шрамы.

То был опытный, многое повидавший боец, справиться с которым не так-то просто. Но нога у него была в повязке, видно из-за раны или травмы. Вокруг трона громоздилась добыча, захваченная при налетах на дворец, храм и иные места. Книга среди всего этого богатства была всего одна: кодекс, обернутый в оленью кожу.

Я переглянулся с Иксчааль и по глазам ее понял, что это и есть Откровение Темного Разлома.

– Я собираюсь тебя убить, – произнес, не шевельнувшись на своем кресле, Владыка Чак.

Это заявление ответа не требовало. Я ждал следующего, более обнадеживающего.

– Или, может быть, не убью, если ты меня порадуешь.

– А что может тебя порадовать?

– Твоя кровь. Желательно, вся. Сегодня я еще не приносил жертв богам. Кроме того, кровью майя они уже пресытились, а вот кровь тольтека, думаю, будет им в радость.

– Моя кровь предназначается моим собственным богам, да и то в количествах, которые я проливаю сам.

– Твои тольтекские боги сплошь шлюхи. – Чак бросил на меня злобный взгляд. – Даже те из них, кто мужского рода, продавали свои тела другим богам. – Он поднял перед собой кинжал. – Ну и что еще ты украл у тольтекского правителя?

– У меня есть и другое тольтекское оружие. Прекрасной работы, из лучшего обсидиана.

Чак поджал губы и кивнул, проводя пальцем по режущему краю клинка.

– Даже правитель Ушмаля не имел подобного кинжала. Почему ты принес его мне?

– Желая предложить дружескую сделку, – пожал плечами я. – Даю тебе что-то свое, а получаю что-то твое.

– Ну, от меня ты не получишь ничего, кроме мучений. Правда, если твои подношения мне понравятся, я, пожалуй, подарю тебе взамен быструю смерть. Я люблю оружие из хорошего обсидиана.

– А мне нужен кодекс, что лежит справа от тебя.

Чак уставился на меня и некоторое время молчал.

– Он, должно быть, очень ценный.

– Не очень, – покачал головой я, – ведь с его помощью ты не раздобудешь еды и не убьешь своих врагов. Но это священная реликвия, и боги гневаются из-за того, что она оказалась в неподобающих руках. Я отнесу книгу в храм, чтобы жрецы позаботились о ней.

– Жрецы? – неожиданно расхохотался Чак. – Да мы перебили их всех – я имею в виду настоящих жрецов. Нынешний верховный жрец храма раньше отвечал за чистоту ночного горшка правителя.

– Еще раз говорю, я пришел сюда ради сделки. Дай мне книгу, и я дам тебе то, что для тебя важнее всего в мире.

– Что?

Чак еще произносил это слово, а я уже разворачивался, как и Иксчааль рядом со мной. Боевой топор на коротком древке вылетел из-под моего плаща, ударив ближайшего ко мне стражника по голове. При этом я сознательно нанес удар обухом, так, чтобы топор не застрял в черепе, а сбил противника с ног и заставил упасть в воду. Тем же смертоносным движением я обезглавил воина, стоявшего с ним рядом.

Бок о бок со мной, Иксчааль, крутанувшись, словно ей придали быстроты боги, пронзила кинжалом горло караульному, стоявшему позади ее.

Четвертый стражник успел отступить на шаг, оказавшись за пределами ее досягаемости, и вскинул топор, но Иксчааль метнула кинжал с такой силой, что он вонзился ему в горло по рукоять. Стражник пошатнулся, но еще не успел упасть, когда она подскочила к нему и вытащила кинжал.

Теперь мы были вдвоем против одного Владыки Чака. Он пытался встать, но не мог опираться на поврежденную ногу.

– Было у меня намерение обменять твою жизнь на кодекс, – сказал я, – но теперь вынужден забрать ее, потому что ты оскорбил моих богов.

Чак сделал отчаянный выпад, целя мне в живот, но я, отмахнувшись топором, отрубил ему кисть, а потом, перехватив рукоять топора обеими руками, мощным ударом раскроил пополам его череп.

Мы схватили кодекс и, перепрыгивая через три ступеньки, понеслись наверх.

Все четверо караульных у входа валялись на земле. Двое не дышали, двое других выглядели так, словно дышать им осталось недолго.

Я взглянул на Иксчааль.

– Я кое-что добавила к октли, – пояснила она.

– Что?

– Свою магию.

Часть XVII

70

Эмилио Луис Карризо сидел в плетеном кресле за столиком из стекла и металла, стоявшим в патио его дома в штате Чьяпас, и смотрел на пышные зеленые джунгли. Высокий мужчина с резкими чертами лица, аккуратно подстриженной бородкой, прибранными в хвостик, черными, как обсидиан, волосами, свирепыми черными глазами и кожей цвета кофе латте аккуратно положил сахар в фарфоровую кофейную чашку. На нем были брюки от Зеньи из тончайшего египетского хлопка, полусапожки от Армани и белая, спортивного покроя рубашка из таиландского шелка. Шитая на заказ в Бангкоке, рубашка подчеркивала его рельефные мышцы, которые он так старательно качал, отбывая пятилетнее заключение в Пеликан-Бэй. [39]39
  Пеликан-Бэй – тюрьма строгого режима для самых отъявленных преступников, штат Калифорния.


[Закрыть]

– Жарко, патрон, – сказал ему его компаньон Рафаэль Моралес. – Не лучше ли было бы надеть рубашку с короткими рукавами, шорты и сандалеты?

Лысеющий, средних лет мужчина с маленькими невеселыми глазами и коричневой, словно жженой, кожей, Моралес всегда предпочитал гавайские рубашки с короткими рукавами. Мало того что всех мыслимых и немыслимых оттенков желтого, фиолетового, белого и красного цветов, так еще и разрисованная кокосами, досками для серфинга, ананасами, а главное, в изобилии голыми красотками, его рубашка чуть ли не трещала на могучих плечах, едва покрывая внушительный живот и давая возможность увидеть тюремные татуировки, украшавшие его могучие бицепсы и предплечья, и опознавательные знаки мексиканской мафии, охватывавшие полукольцом шею. Сразу было видно, что это человек с огромным специфическим опытом.

– Так-то оно так, но я не хочу выставлять напоказ свои тюремные татуировки, – пояснил Карризо.

– Почему? – удивился его друг.

– Теперь предполагается, – покачал головой Карризо, – что я респектабельный бизнесмен, придурок. А где ты видел разрисованного бизнесмена?

– Все равно, в такую жарищу так одеваться нельзя, – заключил Моралес.

На самом деле многочисленные татуировки служили Карризо постоянным напоминанием о том, что пребывание в тюрьме строгого режима Пеликан-Бэй – это не тот опыт, который ему хотелось бы повторить. С тех пор он носу не совал в Соединенные Штаты и не раз клялся себе, что никогда в жизни не совершит больше такую ошибку. Мексиканских федералов, как и вообще чинуш и политиков любого уровня, было гораздо легче подкупить, а значит, и контролировать, чем их американских коллег. Со временем Карризо ненавидел американцев все больше, и эта ненависть достигала такого накала, что однажды даже Моралес поинтересовался, что уж он так злобится на этих гринго.

– Чертовы америкашки не терпят mordida [40]40
  Обман, мошенничество (исп., разг.). (Прим. ред.)


[Закрыть] ,– напрямик ответил Карризо. – А я могу доверять людям, которые не берут взятки?

– Но почему они не берут твои деньги, босс? – спросил Моралес.

– Им чужда этика.

– Что за этика? – поинтересовался Моралес.

– Золотое Правило.

Моралес молча смотрел на него без проблеска понимания во взгляде.

– Чье золото, тот и правит, понятно? – объяснил Карризо.

– А то, босс, – хмыкнул Моралес, – это и мое главное правило.

– А что, «Апачерос» – это тоже часть твоего «респектабельного бизнеса»? – осведомился Моралес.

– Я инвестирую не только в наркотики и пушки.

– Sí, на тебя еще работают muchas putas, – ухмыльнулся Моралес. – Множество потаскушек.

– Что, чертовски грязный бизнес, да?

– Но чертовски выгодный, – оскалился Моралес.

– Mucho lucrativo [41]41
  Очень прибыльный, доходный (исп.). (Прим. ред.)


[Закрыть],– подтвердил Карризо.

– Ну конечно, с таким бизнесом тюремные татуировки не вяжутся, босс.

Карризо пожал плечами и взглянул на усыпанные сапфирами и алмазами часы «Картье» из белого золота. Было 10.59 утра.

– От этого кофе я нервничаю, – буркнул он и жестом подозвал слугу, мужчину в черных брюках карго и белой гофрированной рубашке. – Ведерко со льдом и «Корону» [42]42
  «Корона» – мексиканское пиво, которым часто разбавляют текилу. (Прим. ред.)


[Закрыть], чтобы разбавить кофеин.

Моралес поморщился, находя это утреннее возлияние дурным знаком.

– Ладно, amigo, расскажи-ка мне об этой штуковине, как ее там… кодекс? – попросил Карризо.

– Sí, с виду это вроде как книга, только ей уже одиннадцать веков. Помнишь ту женщину-археолога, которую мы было сцапали в Чьяпасе, но потом ее отбили у нас двое гринго?

– И прикончили восьмерых наших парней.

– Десятерых, кого гранатами подорвали, кого пристрелили.

– Но этих гринго, надеюсь, тоже пришили?

– Они опять здесь, с той же женщиной. Она еще одну телку с собой взяла, тоже археолога. Они добыли Второй кодекс, а может, Третий – тут у меня уверенности нет.

– Ага, помню. У меня есть свой человек на севере, который нам помогает. И в этой их компании тоже свой человек, погонщик мулов. Мы послали людей, чтобы их прикончить, послали хороших ребят. И теперь ты мне говоришь, что все эти гринго живы?

– Погонщик мулов пропал. И ребята, которых мы туда послали, тоже не дают о себе знать. У меня такое чувство, что они все мертвы.

Карризо ошеломленно воззрился на собеседника:

– Хочешь сказать, что они грохнули вторую нашу команду – и погонщика мулов?

– Probablemente, патрон. Весьма вероятно.

Служитель доставил ведерко со льдом и «Корону».

– А вот и текила, – мягко произнес Карризо, но от него исходили волны гнева.

«Текила в одиннадцать утра – это muy malo, – подумал Моралес. – Очень плохо».

– Скольких они убили? Восьмерых?

– Десятерых, считая погонщика.

– Двенадцать человек убиты, а своих кодексов мы так и не получили?

– Выходит, что так. Чертовы гринго, ничего нам не отдали. Убили наших людей, а книжки забрали себе. Убийцы и грабители!

– А что в них, в этих кодексах?

– Погонщик говорил, там записаны слова бога Кецалькоатля о том, как в две тысячи двенадцатом году настанет конец света.

– Слушай, а ведь в тюряге я слыхал про этого Кецаль… Хренотля. – Лицо Карризо просветлело.

– Ну? Ты изучал религию?

– Ага, ацтеков и майя. Там сидело полно индейцев, и все они считали, что было бы неплохо вернуть веселое времечко этих ацтеков да майя. В книжках говорилось, будто этот звездный бог Кец-цаль… короче, что он куда-то свалил, но потом вернется и типа всех нас спасет. Да, читал я про Кецалика этого, а как же? Он еще подрался с muy malo hombre, очень плохим парнем по кличке Тескатлипока, богом смерти, крови, ночи и прочего дерьма, и тот здорово ему вломил. Гонял по всему небу: классное было шоу. Нынешние-то cholos, индейцы, знай твердят одно, что этот Кецаль еще вернется и всем обломится счастье. А я в толк не возьму, что эти сукины дети, это отродье потаскух так за него цепляются и его ждут, ежели матч выиграл этот Тескатлип.

– Так он вроде бог ночи и всякого дерьма?

– Ну и что с того? Можно подумать, днем много хорошего – сплошные заботы да беспокойство. То ли дело ночь – оттягивайся на здоровье, глуши текилу, трахай putas. Нет, старина Тес настоящий мужик, с яйцами.

– Sí, но, между прочим, книжки, за которые отвалят кучу деньжат, придумал этот придурок Кец. Тес Потри Пока твой, он не по книжной части.

– Ага, но книжки-то кто прибрал к рукам, не шлюхи?

– Прибрали ладно, пусть шлюхи, но ведь Теска Ври Пока – он же не автор.

– Слушай, кончай придуриваться. Сам прекрасно знаешь, боги мне по хрену, меня интересуют dinero. Просек? Если этот Кецаль Обормотль стоит muchos dineros [43]43
  Много денег (исп.). (Прим. ред.)


[Закрыть], мне с ним по пути.

– Выходит, ты перебежчик? Ты ведь поддерживал Треску Три Пока.

– Мы с тобой не о хреновых богах толкуем, а о миллионах. Десятках миллионов, сотнях миллионов.

– А еще мы потеряли двенадцать парней: это нельзя спускать на тормозах.

– Да, придется попотеть, – согласился Карризо.

– Кого ты хочешь послать? – поинтересовался Моралес.

– Сынок погонщика – тот еще выродок, он и Иисуса пришьет не моргнув глазом. Не говоря уж о том, что hombres-putas грохнули его старика. Вот пусть и поработает.

Моралес кивнул.

– А тот твой североамериканец, он продолжает нам помогать?

– Помогать-то помогает, но начал зарываться. Требует двойную плату. Я еще подумаю, чем с ним расплачиваться, серебром или свинцом. В смысле, серебришко в карман или свинец в башку.

– Он высоко сидит, босс.

– Подонок, он и есть подонок, где бы ни сидел.

– Да, так оно и есть.

– Так оно и есть.

Карризо потянулся за принесенной слугой бутылкой выдержанного напитка, каждая емкость с которым нумеровалась и имела наклейку с названием ранчо, где добывался сок агавы, и разлил содержимое по высоким бокалам.

– Salud, – сказал Моралес. – За здоровье…

– Y pesetas [44]44
  И песеты (исп.). (Прим. ред.)


[Закрыть],– закончил тост Карризо. – И давай вызови этого сына погонщика. Я хочу получить Кецалькоатлевы книжки, кодексы, или как их там. А еще хочу, чтобы эти долбаные гринго оказались в земле, причем pronto. Скоро.

– Mucho pronto. Очень скоро.

– Ну, тогда vaya con Dios. [45]45
  С Богом! (исп.)


[Закрыть]

– Y pesetas.

– Y putas.

– Y Diabola.

Моралес встал. Ему надо было ехать к отпрыску погонщика мулов, а его боссу договариваться о взятке с той крысой в Вашингтоне, а если потребуется, то и пригрозить.

И все это из-за старых книжек?

Нет, все-таки командовать шлюхами во всех смыслах лучше.

Часть XVIII

71

Сей мир, 1004 год. Толлан

Как я установил раньше, в жизни все идет по кругу. Когда я спросил Иксчааль, почему я был избран для того, чтобы вместе с ней выискивать утраченный кодекс Стражей, она ответила просто:

– Темный Разлом избрал тебя, дабы оберегать и хранить слова Кецалькоатля и Великий календарь. Кому еще охотиться за словом, как не его Хранителю?

– Все из-за знаков на моем животе?

Вопросов, оставшихся без ответа, у меня было еще больше, чем раньше. Но получить ответы от Иксчааль было труднее, чем выжать кровь из высушенных солнцем костей.

На сей раз мы наняли лодку, которая, плывя вдоль побережья, доставила нас прямиком в селение неподалеку от Тахина. Затем нам пришлось двинуться через горы. Возвращаться через Теотиуакан было слишком опасно из-за войны с Толланом.

Еще не добравшись до Толлана, мы услышали, что военные действия разворачиваются неудачно. Теотиуакан напал на войско тольтеков первым, и, хотя Кецалькоатль не только отбил атаку, но и вынудил противника отойти под защиту стен, взять город с налету он не смог. Отряды противника перерезали пути снабжения его войска, и, когда к ним подоспело подкрепление из Чолулы, ему пришлось отступить. Весть об этом тут же разнеслась повсюду, и теперь уже войска Теотиуакана, Чолулы и объединенные кланы ацтеков развивали наступление на Толлан.

– Толлан ранен, – точно оценив складывающуюся ситуацию, сказала Иксчааль, – и стервятники слетаются отовсюду, чтобы урвать себе кусок.

Города, недавно трепетавшие перед Толланом, теперь увидели возможность свергнуть его власть, и их чаяния совпали с желаниями жрецов, алчущих крови для богов и власти для себя.

Мы с Иксчааль вернулись в Толлан с кодексом. Я нес его под плащом, привязав ремнями к спине. Но стоило нам приблизиться к восточным воротам, мы обнаружили, что в городе царит хаос. Люди валом валили прочь из города, унося с собой столько имущества, сколько могли. Правда, уходили по преимуществу те, кому было куда: знать, состоятельные купцы и высшее жречество.

На подступах к городу нам довелось услышать уйму всяческих историй, а по пути во дворец я повстречал Дымящегося Щита, с изможденным лицом, в перепачканном, изорванном облачении воителя-Ягуара. Оказалось, он не спал несколько ночей, но все равно был очень рад нашей встрече. Я поспешил расспросить его о том, что же на самом деле происходит.

– Правитель не один год ограничивал число человеческих жертвоприношений, а по возвращении из похода на Теотиуакан запретил их вовсе, точно так же, как и беспрестанные жреческие войны, единственным смыслом которых был захват пленников для жертвенных алтарей.

Жрецы возмутились и стали будоражить народ, утверждая, будто Тескатлипока, их бог смерти, в гневе разорит и опустошит землю. А голодный народ не в том настроении, чтобы испытывать терпение богов, поэтому встал на сторону жрецов.

– Ему следует стоять на своем, а враждебных жрецов просто перевешать.

– Слишком поздно. Жрецы устроили такое брожение, что Кецалькоатль решил отречься от престола. По моему мнению, только если он покинет Толлан, раздоры улягутся, и народ сможет объединиться против иноземцев, стремящихся разграбить город.

– Но удовлетворит ли жрецов отречение правителя? – спросил я.

– Ничуть. Сейчас они обвиняют Кецалькоатля в том, что он, напившись, явился в спальню к сестре и надругался над ней.

Правитель мог обладать хоть сотней жен, но принуждать к сожительству кровную родственницу считалось непростительным преступлением, каравшимся смертью. Жрецы явно хотели заполучить голову Кецалькоатля.

– Люди распускают о правителе разные слухи, особенно его недруги во дворце, – не желая верить наветам, сказал я.

– Конечно, это ложь, – кивнул Дымящийся Щит. – В ночь накануне отречения он был так пьян, что на следующий день ничего не помнил. Думаю, или жрец, или сестрица подмешали что-нибудь ему в октли. Так или иначе, поутру жрецы начали распространять эти слухи, а его сестра, видимо, вступив с ними в сговор, их не опровергает. Она явно вознамерилась занять престол брата.

– Возможно, она и жрецы опасаются, что рано или поздно он захочет вернуться к власти.

– И распускают постыдные слухи, чтобы сделать возвращение невозможным, – согласился Щит.

– В Толлане воцарилось безвластие, – глядя на окружающий хаос, подытожил я. – Кто-то должен объяснить сестре правителя и жрецам, что, если дело пойдет так дальше, скоро здесь не останется престола, который можно было бы занять.

– Они одержимы жаждой власти, – сказал Щит.

– Но как раз власти у них сейчас и нет, – отозвался я.

– Что ты обо всем этом думаешь? – спросил меня Щит.

– Наш правитель был слишком учен и дальновиден для своего времени и положения.

– Слишком мудр для своего народа? – спросил Щит.

– И жрецы, и народ жаждали крови, а он пошел против них.

– Иными словами, и жрецы, и народ получили то, что хотели, – вздохнул Щит.

– Можно сказать и так.

Я огляделся и неожиданно обнаружил, что Иксчааль опять исчезла. Но меня это больше не удивляло: возможно, она перелетела через стену и вознеслась к звездам.

Другое дело, что мне тут же стало недоставать ее. Я беспокоился о ней, скучал и ощущал утрату.

Однако кем бы она ни была, нам было суждено встретиться снова.

Непременно встретиться, пусть даже в преисподней Миктлантекутли.

Теперь я верил, что наши с ней судьбы переплелись навеки.