Текст книги "Тихий океан"

Автор книги: Герхард Рот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

16

Дома Ашер размышлял над тем, что рассказали ему вдова и ее сын. На потолке плясали отблески огня из плиты. Засыпая, он чувствовал холод матраца, посреди ночи проснулся от боли в суставах, а потом ему показалось, будто кто-то бродит вокруг дома, но все было тихо, только где-то вдалеке лаяла собака.

Утро было ярким и солнечным, и все маленькие окошки словно оставили светящиеся четырехугольные отпечатки на печи, на двери и на стенах. Он поднялся и стал смотреть вдаль, где за голой кроной орехового дерева над белой, бурой, синей, и совершенно пустынной равниной сияло огромное, золотое солнце. Он вышел на крыльцо без пальто и ботинок, и потому, поеживаясь от холода, вскоре вернулся в дом. Он растопил печь бумагой и лучиной, а когда занялось пламя, подбросил поленьев. В комнате стало светлее, оконные отпечатки на стенах поблекли, где-то совсем близко запела птица. Одевшись, он отправился за водой к колодцу. Ручка насоса была холодная как лед, а вода грязноватая. В низине простирались поля – где заснеженные, где еще обнаженные; в снегу виднелись стога сена, между ними выделялись охристые клочки лугов. В это мгновение он заметил охотников. Они шли по улице с ружьями за плечами, некоторые вели на поводке собак. Он нисколько не сомневался, что они его тоже заметили. Соседская собака с лаем бросилась им навстречу, и Ашер расслышал, как ее отозвали хозяева. Потом он увидел молодого соседа в зеленой курточке и его отца, тоже в охотничьем костюме. Охотники собирались в темной тени тучи. Соседка все еще звала собаку. Она схватила ее за ошейник и потащила в хлев, чтобы там запереть. Охотники недолго ждали во дворе, они быстро тронулись в путь и по лугу потянулись на опушку леса. Ашер забрался по лестнице в свою чердачную каморку и принес оттуда подзорную трубу. Из кухонного окна открывался хороший обзор. Он оперся локтями на подоконник, чтобы не дрожали руки, и навел подзорную трубу на опушку. Охотники уже успели выстроиться в низине с ружьями наперевес. На дереве, под которым стоял один из них, он разглядел в подзорную трубу желтые яблоки. Охотник, вероятно, тоже их заметил, потому что потряс ветки, и яблоки дождем попа́дали на землю и покатились вниз по склону. На какое-то время все замерло. Охотники, по-видимому, скучали, перекрикивались или, сгорбившись, сидели на одноногих складных стульчиках. Но вот раздался охотничий клич, возвещающий появление птиц, и охотники тотчас вскинули ружья, послышались выстрелы, и наземь упала ореховка. До Ашера еще донеслось ее пронзительное верещание, но тут к ней бросилась собака и вцепилась ей в горло. Потом картинки стали стремительно сменять друг друга. Сначала из леса выбежал заяц, в листве он был почти неразличим, Ашер увидел, как заряд дроби подбросил его вверх, он перевернулся через голову и повис на изгороди из колючей проволоки. Потом из кустов поднялись два фазана, по ним выстрелил какой-то пожилой охотник, сидевший на своем складном стульчике. Один фазан камнем рухнул на землю, а другой, неуклюже взмахивая крыльями, пролетел еще немного и скрылся в лесу за домом Ашера. Между тем по лугу пронеслись еще два зайца, добежали до полосы не растаявшего снега, тут их движения замедлились, словно они топтались на месте и с каждым прыжком только глубже увязали в снегу. Однако не успели они выбраться из снега, как, сделав в воздухе сальто, упали на землю. Охотники подняли с земли добычу и меж яблонями и сливами направились к его дому. Двое пошли в лес искать фазана. Вскоре они поймали его и принесли во двор соседа. Толстый охотник с рюкзаком, взяв за задние лапки, приподнял подстреленного зайца; шкурка у него на брюшке пропиталась кровью. И опять, как и в последнюю охоту, Ашер заметил его большие, широко открытые, вылезающие из орбит глаза, в которых, казалось, застыло выражение то ли ужаса, то ли удивления. Он рассматривал зайца, пока охотник не скрылся за вершиной холма. Чуть дальше, за домом, возле желтой капеллы, охотник появился снова и столкнулся там с отцом соседа, который, широко расставив ноги, поджидал его с убитым зайцем в руке. Когда охотники исчезли из виду, Ашер немного прошел за ними до ближайшего холма. Подзорную трубу он с собой не взял. В совсем крошечной лощинке охотники подстерегали дичь. Из леса время от времени доносились приглушенные возгласы, иногда слышались выстрелы. Лощину попыталась перелететь самка фазана, но рухнула на дальнем ее конце, хотя выстрел и не прозвучал. Ашер подождал, что будет дальше. В низине по-прежнему стояли охотники, но сейчас он узнал среди них отца соседа, который как раз пошел куда-то за рощу фруктовых деревьев. Навстречу ему выбежали дети с кувшином плодового вина, он отпил глоток и послал их в лощину, к другим охотникам. Ашер смотрел, как они по лугу сбегают вниз с холма; один ребенок неудобно держал на вытянутой руке кувшин, чтобы не пролить. Теперь Ашер медленно двинулся за отцом соседа. Сначала они остановились у маленького полуразрушенного домика винодела. Заглянув в маленькое оконце, они увидели развороченную плиту, выложенную кирпичом. На полу валялись ветки и пожухлая трава, с потолка свисала облупившаяся штукатурка. В доме было всего два помещения: кухня и комнатка, в которой когда-то жили человек шесть, а может быть, и больше. За домом был устроен небольшой свинарник. Вдруг Ашер услышал, как отец соседа говорит кому-то:

– Ничего не нашел. Все обыскал, самым тщательным образом, но так и не смог ничего найти.

– Надо же, – откликнулся его собеседник.

Ашер узнал в нем почтальона. Тот достал из кармана куртки яблоко, подбросил его в воздух и выпалил в него из ружья.

– Это я на всякий случай, если больше сегодня никакой дичи не добуду… – смеясь, прибавил он и вместе со стариком стал спускаться с холма.

На асфальтированной дороге им встретился какой-то человек в охотничьей одежде, с трудом передвигавшийся на костылях. Показав костылем на опушку леса, он крикнул:

– Они только что лису застрелили, как мне сказали.

– Вот оно что… – сказал старик.

Он остановился, улыбаясь и разглядывая носки сапог. Потом он стал спускаться в низину. Ашер обогнул дорогу и вышел на соседскую ферму. Из коровника по-прежнему доносился собачий лай. Жена соседа стояла на пороге с бутылкой в руках и предлагала выпить всем проходившим мимо охотникам. Она повернулась к Ашеру, тот встретился с ней глазами.

– Не хотите глоточек? – спросила она.

Ашер поблагодарил, отпил глоток и неспешно зашагал дальше, вслед за охотниками. Они выстроились с ружьями наперевес на холме, чуть ниже дороги. Ашер заметил самку фазана, которая пряталась под кустом. Из-под ветвей выскочила собака, бросилась к ней и вцепилась ей в горло. Фазан несколько раз слабо взмахнул крыльями, а потом замер, и собака потащила его в лес. Между желтых стогов кукурузы на поле показались загонщики. Склон холма освещало солнце, и снег на нем уже растаял. Некоторые охотники несли в обеих руках зайцев, а фазанов подвесили на тороках. Как раз когда они закидывали на плечо ружья, по полю помчалась за зайцем чья-то собака. Ашер увидел ее еще издали. Вот они добежали до стогов, заяц стал петлять, но пес не отставал.

– Чья это собака? – спросил толстяк, которого Ашер видел возле дома с зайцем в руках.

– Неизвестно, – ответил другой.

– Кто хозяин? – снова спросил толстяк.

– Крестьянин, он вон там живет, – сказал другой, назвав фамилию.

Толстяк скинул с плеча ружье и выстрелил. Ашер сначала подумал, что он попал в зайца, но вместо этого, как подкошенный, свалился пес, впрочем, тут же вскочил и, заскулив, скрылся в лесу. Следующим выстрелом толстяк подбил зайца, и тот перевернулся в воздухе.

– Я попал в собаку, точно вам говорю, – объявил толстяк.

– Надо тебе теперь ее поискать, – сказал другой.

Толстяк пожал плечами и сначала вышел на поле подобрать подстреленного зайца, а потом двинулся в сторону леса за собакой.

– Он по ней дробью выстрелил, – пояснил другой.

Остальные промолчали и направились к магазину. Наступил полдень.

– Любую собаку, которая бегает без поводка, надлежит пристрелить, – сказал сосед. – Такое нам дано предписание.

Они остановились у магазина. Пригревало яркое солнце, из магазина уже вышли рабочие с бутылками пива. Между охотниками слонялись школьники с ранцами на спине. На них были разноцветные шерстяные шапочки, некоторые сняли пальто и несли их, перекинув через плечо.

– Асфальт у магазина весь в пятнах – то ли бензин, то ли солярка, – сказал один охотник. – Может, лучше дичь за домом сложить?

Но остальные стали укладывать фазанов рядком. Каждого десятого они клали чуть в стороне, чтобы быстрее сосчитать, сколько же они подстрелили, потом выложили зайцев, ореховок и, наконец, лису. Она оказалась маленькой, мокрой, то ли от снега, то ли от травы.

– Лисицу придется сдать, – заключил сосед.

Вокруг слонялись усталые собаки. Ашер осмотрел подстреленных фазанов, зайцев и лису. Фазанов он насчитал примерно двадцать, двадцать с чем-то зайцев, и с десяток ореховок. На них упала тень столпившихся охотников, и он увидел, как охотник постарше расстегивает рюкзак и достает оттуда хорька. Шёрстка над глазами и на нижней челюсти у хорька была желтовато-белая, открытая пасть ощерилась оскаленными зубами. По темной шкурке стекала струйка крови, и тут Ашер заметил, что в крови и рука охотника.

– И ее мы сдадим, – сказал сосед, указывая на лису.

– Это еще зачем? Может, лучше, если я сдеру шкуру, повешу ее на чердаке, – пусть себе сушится, пока торговец не придет?

Сосед пожал плечами и покосился на отца, но тот глядел в другую сторону.

– Возьми ее пока с собой, – нерешительно сказал сосед.

Он украдкой посмотрел на Ашера, но тот сделал безразличное лицо и притворился, будто ничего не слышал.

– Ну, ладно, – согласился охотник. – Подожду, пока все уйдут, и тогда ее заберу.

Сосед промолчал.

Несколько охотников пили вино, усевшись на скамейку перед магазином, шутили и смеялись. Вернулся и толстяк.

– Ну, что, нашел? – спросил старик.

Толстяк покачал головой.

– Она обратно в дом убежала.

– Ну и что?

– Ничего.

Старик помолчал.

– Если они посадят пса на цепь, то все обойдется, – добавил он.

Ашер запомнил фамилию крестьянина – хозяина пса. Кроме того, он знал, где примерно находится дом, и двинулся в том направлении. Он прошел магазин, дальше простиралось поле, на котором догнивали в снегу пустые тыквы, точно скорлупа яиц какой-то гигантской ископаемой птицы. Бледно-оранжевые и зеленые, они лежали меж неубранными кочанами салата и капусты. За каштаном дорога вела вверх по склону холма. Дом он увидел еще издали. Маленький мальчик, которого он заметил у магазина, выбежал на крыльцо, остановился и закричал:

– Господин Ашер! Господин Ашер!

Ашер был поражен. Его фамилию явно повторяли так часто, что ее знали даже маленькие дети. Они просто так судачат, из любопытства, или и в самом деле что-то о нем знают? Неужели о нем ходят слухи? – Несмотря на все сомнения, он двинулся дальше. Дом был выстроен из темного дерева, вокруг дома, на крутых склонах холма, был разбит виноградник. Во дворе он увидел уток, хлев, мусорную кучу за бетонной стенкой в грязных пятнах. Из дома выбежали еще двое детей, мальчик и девочка, на бегу они тоже выкрикивали его имя, но бросились не к нему, а от него. Они исчезли за гумном, а он, направившись за ними, обнаружил, что там, где летом был засеян огород, сейчас на полиэтиленовой скатерти лежал пес. Дети остановились, молча показали на пса, но тотчас же снова убежали играть. И женщину, отметил Ашер, он тоже знает. Это была полная блондинка с румяным лицом и водянистыми глазами.

– Не посмотрите его? – с надеждой в голосе попросила она.

Между тем, дети успели взобраться на гумно и кричали «Ашер! Ашер!», просовывая голову меж столбиками деревянного балкона. Когда Ашер поднимал на них взгляд, они со смехом отскакивали и прятались, пока он снова не отворачивался. Наконец пришел хозяин дома, молча пожал Ашеру руку и перевернул пса на другой бок, чтобы показать Ашеру входные отверстия от дроби.

– Ничего не поделаешь, – посетовал он.

Он был еще молод, круглолиц, носил шляпу и синий передник. Пожалуй, Ашер его уже где-то видел, но никак не мог вспомнить, где.

– Вызвать ветеринара? – спросила хозяйка.

Ашер сказал, что да. Крестьянка не двинулась с места, да и ее муж не торопился идти за ветеринаром.

– Полчаса тому назад я его сюда перенесла, – пояснила она. – Не успела я положить его на скатерть, как откуда ни возьмись является охотник Шерр и спрашивает, большой ли, мол, в этом году собрали урожай винограда. А потом спрашивает, не застрелить ли, мол, вашего раненого пса, чтобы не мучился.

Она, само собой, отказалась, и он после этого ушел. Он-де к ним не то семь, не то восемь лет носа не казал, а тут на тебе, пожалуйста, является и давай расспрашивать про урожай винограда.

– Это еще почему? По какой такой причине? Зачем это ему понадобилось знать про наш урожай?

Она взяла пластмассовую миску и попыталась смыть кровь с собачьего бока.

– Соседка, – продолжала она, – увидела, как пес наш, раненый, лежит во рву. Она как раз помои за дверь выплескивала и тут заметила нашего пса. Она, само собой, не знает, кто его подстрелил, но я что угодно готова отдать, это был Шерр. Не просто же так он с ружьем-то пришел.

Хотя кровь из ран не сочилась, Ашер понял, что ранения смертельны.

Дети смеялись на гумне, высовывали голову из-за перил и ждали, что он на них посмотрит. Он не сразу откликался на эту игру, и поэтому они начинали хихикать, чтобы привлечь его внимание, посапывая и пыхтя, словно изо всех сил удерживались, чтобы не рассмеяться. Но стоило ему поднять голову, как они с визгом исчезали за дощатой стенкой. Хозяин дома ненадолго ушел и вернулся со стеклянной кружкой вина, а его жена достала из кармана передника фляжку шнапса и слегка смочила им раны собаки. Собака не шевельнулась. Вместо этого она захрипела, и из пасти у нее выступила пена.

– Пес умирает, – сказал Ашер.

Хозяйка ушла.

– Он умирает, – тотчас крикнул крестьянин вслед жене.

Внезапно пес перестал дышать. Дети уже успели вернуться в дом, и до Ашера доносились их смех и возгласы.

– Все кончено, – произнес Ашер, когда пес бессильно вытянул задние лапы.

– Кончено, – повторил крестьянин жене.

Потом он обернулся к Ашеру и сказал:

– Да и ни к чему было вызывать ветеринара. Только деньги потратили бы попусту.

– Всё, – еще раз крикнул он жене.

Потом они навестили соседку. Она вышла на крыльцо с маленьким ребенком на руках. За неплотно прикрытой дверью Ашер увидел котят, копошащихся в детском манеже в сенях. Соседка сказала, что она услышала выстрел, однако не решилась выглянуть на улицу, а наоборот, заперлась в доме и позвала жену крестьянина. Потом кто-то постучал в дверь и потребовал отворить.

Она курила сигарету. На ней было платье в цветочек. У входной двери был прибит высушенный березовый трутовик [12]12
  Березовый трутовик или ветки березы прикрепляют к входной двери, чтобы, согласно древнегерманским языческим обычаям, защититься от злых сил.


[Закрыть]. Она полагала, что отстрел собак происходит систематически. Их уничтожают не охотники, а те, кто хочет, чтобы на фермах не осталось ни одной собаки, чтобы удобнее было давить на жителей. Крестьянка возразила, напомнив, как охотник Шерр предложил ей пристрелить собаку.

– Выроем яму и похороним пса, – перебил ее муж. – Больше нам ничего не остается.

Направляясь к вдове и проходя мимо магазина, Ашер увидел охотников. Они по-прежнему стояли на улице, пили и смеялись. Их ружья лежали на передних пассажирских и задних сиденьях машин, битую дичь уже собрали. Витрины магазина так сильно запотели, что сквозь них он ничего не мог различить. Он услышал, как за его спиной осыпается и с мягким шорохом падает наземь снег с крыши.

После обеда он сходил к портному в Санкт-Ульрих за бархатным жилетом. По дороге, между вишневым деревом и мусорной кучей ему встретилась тетка вдовы. В руках она несла коротенький зонтик, тяжелый пустой бидон из-под молока и завернутый в целлофан букет. Во время обеда Ашер рассказал вдове о происшествии, однако та опасливо промолчала. Вместо этого она принялась рассказывать о своем детстве, когда у них со старшей сестрой была одна пара туфель на двоих. По воскресеньям они ходили в церковь по очереди: сначала к заутрене шла сестра, потом к одиннадцатичасовой мессе – она.

Потом он немного погулял по лесу. Земля была покрыта бурым, точно заржавевшим, пожухлым папоротником. Внизу, в лощине, виднелась белоснежная часовня, вокруг нее простирались поля. Кое-где слой снега на полях стал настолько тонким, что под ним просвечивала трава. Дойдя до часовни, он приметил двух землемеров, которые работали на месте бывшего рудника. Он почувствовал, как у него мерзнут ноги. Он быстро поднялся по улочке на крутом склоне в Санкт-Ульрих и купил в магазине резиновые сапоги на подкладке, шерстяные носки и теплые перчатки. К его удивлению, ему предложили стакан вина. Его усадили в кресло, и две продавщицы в синих нейлоновых форменных халатах завернули ему покупки. За это время, кроме него, в магазине не побывало ни одного покупателя. На металлических полках лежали рубашки, штаны, карандаши, фляжки для шнапса и сладости, с потолка свисали красные бумажные стрелки с надписью «Распродажа». Заплатив, он отправился к портному. Он вновь прошел мимо давильни для яблок, но сейчас она была заперта. К распахнутым дверям сарая кто-то прислонил мопед. По пути ему не встретилось ни души.

До прихода Ашера портной спал. Только когда Ашер позвонил во второй раз, он отворил и без особого восторга проводил его на второй этаж. Воздух в верхней комнате был спертый, отягощенный неприятным сладковатым запахом. Ашер примерил жилет, расплатился и не спеша отправился в обратный путь. С тех пор, как он в последний раз проходил мимо пожарной части, здание покрасили и повесили на фасаде новую табличку с яркой черной надписью. За пожарной частью, в винограднике, который, вероятно, принадлежал портному, возвышался деревянный ветряк. Чуть поодаль Ашеру встретился директор школы, окруженный детьми. Едва он вошел в здание школы, как дети принялись шуметь и носиться вокруг, хватая друг друга за ранцы. Какое-то время Ашер наблюдал за ними, а потом медленно направился в церковь, войдя через боковую дверь. Маленькая сельская церковь показалась ему очень изящной. На стенах – скульптуры святых, церковная кафедра – мраморная, украшенная позолоченными листьями, по обеим сторонам алтаря витражи. На алтаре приковывало взгляд большое алое сердце в центре сплетенного из роз венка. В сердце пылало пламя, озаряющее алтарь лучами… На Пасху, однажды поведала вдова, когда крестьяне в страстную неделю постились (тогда она сама съедала в день не больше тарелки супа с размоченной черствой булочкой), и мужчины, и женщины, бывало, теряли сознание во время службы и падали. Некоторые в изнеможении так и спали на скамьях. А некоторые для того и ходили в церковь… В углу кто-то прислонил белую шелковую хоругвь с золотисто-голубым древком. Да и Нагорная проповедь на потолке была изображена именно так, как описывала вдова. Обернувшись, он увидел священника. Священник смерил его взглядом и поспешно удалился. Вслед за ним вышел из церкви и Ашер. В школьном дворе по-прежнему играли дети, в доме священника стояла на подоконнике стеклянная ваза с цветами, по склону холма в деревню медленно вползал трактор. Ашер перешел улицу, решив передохнуть в соседнем трактире. За одним из столиков сидели трактирщик и человек, которого он видел на партийном собрании, и играли в карты.

– Были в церкви? – не отрываясь от игры, спросил «критик» с партсобрания.

В его вопросе Ашеру послышалась насмешка. Он вспомнил, что рассказывала о «критике» вдова.

– Ну и как, нравится вам наша церковь? – продолжал «критик».

Ашер ответил, что да.

– А, так значит, нравится! – воскликнул тот, по-прежнему не сводя глаз с карт.

Ашер, сам не зная, почему, не мог отделаться от ощущения, что «критику» хотелось не поговорить о церкви, а выяснить что-то о нем.

Перед «критиком» на столе лежал мундштук, он пристально вглядывался в свои карты.

– Сдаюсь, – провозгласил трактирщик и бросил карты на стол.

Он был широколицый, лысеющий, и носил очки. Ашеру доводилось слышать, что он играет на кларнете в деревенском оркестре. Он разводил рыбу, имел фруктовый сад и держал скот. Его дед был одним из сооснователей местной пожарной части, в главном зале трактира висела на стене фотография, изображающая деда трактирщика в сияющем шлеме с кожаным ремешком под подбородком. Рядом красовались еще несколько групповых фотографий в рамках, представляющих молодых крестьян и батраков, призываемых в армию. Все они как один щеголяли в шляпах с заткнутыми за ленту букетиками цветов, и все держали что-нибудь в руках: кто пивную кружку, кто курицу, кто фикус или герань в горшке, кто скрипку или флейту, кто сигару. На других фотографиях были запечатлены горняки на праздновании юбилея или свадьбы, причем музыканты лежали перед гостями в сугробе. «Иногда зал снимут на свадьбу, иногда на похороны; воскресным утром посетителей, пожалуй, наберется с десяток», – когда-то рассказал ему Голобич, говоря о трактире.

– Вы знакомы со священником? – спросил трактирщик.

Ашер ответил, что да, и упомянул, где они познакомились.

– Странный он человек, – сказал вслед за тем «критик», – он всегда ходит в перчатках и в пальто, даже летом.

Летом, скажем, его кухарка держит лестницу, а он обрезает ветки сливы, прямо так, в перчатках и в пальто. С ним несчастный случай произошел, вроде, когда он ехал на мотоцикле, и с тех пор он прихрамывает. А еще у него язва желудка. Кухарка, а ее он, кстати, привез из Верхней Штирии, из своего прежнего прихода, готовит ему диетическую еду. Проповедник из него никудышный, он даже надгробные речи не произносит. То ли дело его предшественник, родом из Баварии – тот навещал родню усопшего и расспрашивал обо всех перипетиях его жизни, не то что нынешний, этот просто всех избегает.

– И знаете, почему? – спросил «критик». – Он боится людей. Вот в чем дело!

Ашеру по-прежнему казалось, что, хотя «критик» и говорит о священнике, на самом деле имеет в виду его, Ашера. Он, конечно, мог и обмануться, но в душе чувствовал, что это не иллюзия.

– Наш прежний священник, – пояснил трактирщик, словно для того, чтобы смягчить впечатление от речей приятеля, – действительно наводил справки о биографии усопшего и потом так вплетал их в надгробную речь, что все присутствующие плакали. А когда заучивал проповедь наизусть, он так расхаживал по своему кабинету, что скрип его башмаков был слышен на улице.

– А нынешний наш священник, – продолжал он, – живет так замкнуто, что мы даже не знаем, как он готовится к проповеди. Хотя он и читает проповеди, он всегда строго придерживается Евангелия. В сущности, он все делает правильно, а все равно чего-то не хватает.

– Впрочем, не хочу его чернить, – заключил он.

Пока трактирщик распинался, «критик» улыбался и не сводил с Ашера глаз, а потом вдруг спросил, верит ли он в загробную жизнь и в бога? Бог существует? И какая она вообще, жизнь после смерти? Ашер глядел на маленькое, покрытое сетью морщин, насмешливое лицо, веселые, покрасневшие от многолетнего пития глазки, и ощутил потребность расположить к себе этого человека. Одновременно он удивлялся, какие разные чувства он способен испытывать. С одной стороны, он был готов обрести веру, с другой, – утрачивал ее, столкнувшись с человеком вроде его соседа по столу.

Жизни после смерти, вероятно, не существует, ответил он. Произнося эту фразу, он ощутил необходимость как-то это объяснить, но с другой стороны, ему пришло на ум, что нельзя объяснять, прибегая к слишком сложным терминам, а не то он вновь вызовет у «критика» недоверие. Как только прекращается работа мозга, продолжал он, прекращается и работа сознания. Он не представляет себе, что может быть по-другому. Без всяких угрызений совести он смотрел, как «критик» кивает и улыбается, а трактирщик сверлит его взглядом.

– Послушайте, – возразил трактирщик, – но кто-то же все это создал? Неужели Вселенная возникла случайно?

Казалось, он с нетерпением ожидает ответа, но Ашер тотчас ответил, что с таким же успехом можно спросить, кто создал бога?

– Совершенно верно! – возбуждено поддакнул «критик», а потом обернулся к трактирщику и с торжеством воскликнул:

– Ну, что я говорил!

– Но, если, скажем, через миллионы лет весь мир погибнет и исчезнет без следа, тогда получается, что все бессмысленно, – возмутился трактирщик.

– Через миллионы лет! Да плевать, что будет через миллионы лет! Что ты самому себе внушаешь всякую чушь… – вставил «критик».

Он стукнул по столу кулаками и засмеялся. Они еще некоторое время просидели за столом и проговорили. «Критик» рассказал, что он сначала служил конюхом на большой ферме, а потом у владельца рудника заболел подсобный рабочий, и он его заменял. В это время он немало натерпелся от жандармов: они ведь знали, что человек он вспыльчивый, вот и задерживали его и всячески провоцировали, стоило ему объявиться с повозкой и с лошадьми где-нибудь поблизости. А ему-де палец в рот не клади, вот он и сиживал частенько в каталажке. Ну а ему хоть бы что. Так он хоть мог отоспаться. Когда рабочий у хозяина рудника выздоровел, фермер больше не захотел его принять. Тогда он решил устроиться горняком. Каждый день по восемь часов лежал в штольне, долбил каменный уголь. Не проходило и нескольких часов, а на нем уже все мокрое от сырости, хоть выжимай. О перерывах никто и не слыхивал, разве что после взрыва ждали, пока рассеется дым и осядет пыль. Оплата была сдельная. Шахтеру платили в зависимости от того, сколько он добыл кубометров угля, так же рассчитывали и рождественскую премию. Однажды, было это, если ему не изменяет память, в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году, ему заплатили за какой-то месяц тысячу восемьсот шиллингов – это был самый большой заработок в его жизни.

– Мы долгое время жили на доходы от добычи угля, – продолжал трактирщик. – Когда шахты засыпали и землю распахали под поля, нам казалось, что все наше прошлое стерли с лица земли.

Но уголь по-прежнему можно копать где угодно. Он, мол, обладает правом вести разведочные работы и осенью за домом копает уголь на зиму. В кухонном окне он показал ему яму в саду, в которой торчала лопата.

– До вон той холодильной установки можно копать уголь. Только ближе к склону он залегает глубже.

Вечером Ашер рассматривал отпечатки снежинок, а потом достал из сундука черные футляры, которые, когда он только переселялся, положила в багаж его жена. «Микроскопические препараты» – было оттиснуто на крышке печатными буквами. В футлярах двумя рядами стояли деревянные подставки, а в их ячейках помещались стеклянные пластинки. На внутренней стороне крышки был приклеен пронумерованный список, в котором значились название и место нахождения препаратов. «Фораминиферы (глобигерины), Индийский океан, глубина 4000 метров», – прочитал он. Цианея Ламарка (медуза), щупальце, поперечный срез, Северное море… Планктон, побережье Голландии, губки, радиолярии… Препараты он когда-то выменял в Венском обществе любителей микроскопов. Во втором футляре нашлись поперечные срезы шипа розы, корня липы, почки конского каштана, человеческого сосуда, кожного эпителия саламандры, древесины сосновой ветки, головки новорожденного белого мышонка, продольный срез пшеничного зерна и еще кое-что. Один за другим он клал их под микроскоп, а под конец оставил почку конского каштана, в которой он смог ясно различить соцветие, серебристо-белое на алом фоне. Неужели, признав правоту горняка, он выдал себя? Теперь, оставшись в одиночестве у себя в комнате, он почувствовал, как прежняя уверенность исчезла. Ему показалось, будто он пытается занять такую позицию, которая позволит ему проявлять слабость. А теперь он утратил что-то важное, пусть даже всего лишь плод воображения, дававший ему обманчивое ощущение безопасности и уюта. Он подошел к окну и стал смотреть на сверкающие звезды.

Когда он проснулся, небо над горами успело окраситься желтым. Он спросонья глядел на свет, безмятежный и прекрасный, точно пролившийся из какого-то вечного, неуязвимого мира. Любуясь светом, он успокоился и заснул. Около девяти он проснулся снова. Теперь небо затягивали серебристо-серые облака, в лощинах все заволокло белым туманом. Одевшись, он обнаружил в мышеловках двух убитых мышей и выбросил их за свинарник. Потом до него донесся шум мотора – это приехал на мотоцикле Голобич и пообещал ему заделать стекловатой щели между стенами и полом. Ашер сразу дал ему денег, а Голобич на мотоцикле отвез его к вдове. Однако дом вдовы точно вымер. В вышине раздавались звонкие крики птиц, словно где-то сталкивались стеклянные шарики. Дикий виноград, обвивший дощатую стену давильного пресса, совсем засох. Ашер заглянул за дом. Пес, лежавший между двумя бочками, вскочил и бросился облизывать ему руки. Он подошел к окну, попытался заглянуть внутрь, но разглядел только, что в кухне пусто. Это не слишком его опечалило, ведь никаких особых дел к вдове у него не было. Он отправился в магазин и выпил там стакан вина с минеральной водой. На парковке затормозил оранжевый школьный автобус, из него вышел шофер и скрылся в подсобном помещении позади ресторанчика, чтобы позвонить. Улица возле магазина и парковка были заасфальтированы. Над крышами домов совершали свои беззвучные превращения облака. Ашер оставил на столе несколько монет и стал спускаться по лугу в низину. Проходя мимо старого дома, он услышал, как со стропил падает и с глухим стуком ударяется о землю черепица. Иногда она с треском разбивалась. Кто-то внутри длинной жердью снимал крышу. Две кухонные стены уже разобрали, деревянные балки уложили поленницей рядом с домом. Поэтому снаружи Ашер разглядел разрушенную плиту и дверь в комнату.

Он услышал, как человек в старом доме говорит:

– Завтра разберем кухню и увезем.

Ашер обернулся: этот человек обращался к нему.

Он остановился и стал наблюдать, как черепица соскальзывает по крыше, падает на землю, и как все больше обнажаются стропила.

– Дверь-то, – поведал невидимка в доме, – у меня купил архитектор. Пришел он ко мне и попросил продать ему дверь. А я спрашиваю, для чего, мол, вам понадобилась дверь. Повешу у себя, отвечает тот. Ну, я ему дверь и отдал.

– Ах, вот оно что, – откликнулся Ашер.

– Я-то сам внизу, на равнине, живу, – продолжал невидимка. – Дом этот мне достался по наследству. Весной пригоню сюда коров, пусть пасутся здесь до осени. Он перестал шуровать жердиной и, воздетая вверх, она ненадолго замерла в воздухе. Ашер промолчал, и невидимка снова стал по одной сбрасывать вниз черепицу.