Текст книги "Тихий океан"

Автор книги: Герхард Рот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– Муж ее в погребе, – сообщил жандарм, который за это время успел успокоиться и незаметно прошел следом за Ашером.

– А вы не журналист? – недоверчиво спросил он.

Ашер сказал, что нет.

– Хорошо, – сказал жандарм. – Журналистам здесь находиться запрещено.

Он как будто даже немного гордился тем, что принимает участие в таком деле.

– Мы еще не знаем точно, как все произошло, – сообщил он. – Либо он сначала застрелил мужчину в погребе, а потом женщину, либо наоборот. Некоторые думают, что он увидел, как женщина… – Он подождал, пока Ашер не осмотрит убитую… – идет по двору, и сразу же ее застрелил, а другие – что он застрелил мужчину в винном погребе… – Теперь он показал на погреб… – и что женщина прибежала на выстрел и попыталась его задержать. По-видимому, она хотела ему помешать. Иначе почему он не застрелил жену и детей другого?

– Пойдемте, – позвал он Ашера после паузы. Он тяжелыми шагами прошел вперед, мимо покойницы, не удостоив ее и взглядом.

Возле дома, в тени, снег еще не растаял. Сейчас Ашер заметил, что ставни были раскрыты, и потому дом казался веселым и гостеприимным. Но здесь, подумал он, похоже, некому прятаться. Погреб освещала электрическая лампочка. Ашер спустился вслед за жандармом на две ступеньки и оказался в маленьком побеленном закутке. У их ног на спине лежал мужчина. На нем были резиновые сапоги, синий комбинезон, свитер и синяя рабочая куртка. Его явно немного отодвинули в сторону, потому что рядом с ним, на бетонном полу погреба, виднелись очертания его ног, ступней и одной руки, обведенные мелом, отчего он казался огромной странной куклой. Стоя у входа, Ашер мог разглядеть только следы крови на стене и маленькую дыру, обведенную карандашом, – очевидно, пулевое отверстие. Жандарм проследил его взгляд и пояснил:

– Пуля прошла навылет и застряла в штукатурке.

Всю правую стену погреба занимали высокие винные бочки, а перед ним теснилась батарея больших, пяти-, десятилитровых винных бутылей, наполненных до краев. По задней стене к насосу шли стальные трубы, снабженные водопроводными кранами и датчиками, а кое-где соединенные шлангами. Над ними висели стеклянные сифоны и баллон с всасывающим патрубком, а также доска с деревянными шпильками, – видимо, на них сушили стаканы. Ашер еще раз оглядел все оборудование чрезвычайно внимательно.

Между тем, о Люшере жандарм стал сообщать следующие сведения (на сей раз указывая в погребе на места преступления). Люшер-де уже сорок лет женат, отец троих детей. Несколько лет тому назад четверо фермеров решили основать небольшой конный завод. Они были примерно ровесники, каждый имел по двое-трое детей. Люшер оказался единственным, кто остался там без всякой должности: Хербст стал председателем, Эггер (это убитый) – заместителем, и третий из основателей – кассиром. Кстати, он с женой и детьми спасся бегством и вернется, только когда поймают Люшера. Продав после спора свою лошадь, Люшер все-таки не ушел из конного клуба. Однако не так давно захотел получить свои деньги и через адвоката подал жалобу в суд. Но проиграл процесс. Он не получил возмещения затрат за строительство забора для конского выгона, в которое, по его словам, вложил свои деньги, ни компенсации за работу в конюшне.

Он пожал плечами и опустил уголки рта, словно выражая свое презрение и одновременно показывая, что он к этому делу не имеет никакого отношения. Потом он немного подумал и снова заговорил очень осторожно, подбирая слова. У Ашера возникло впечатление, что он пытается сказать правду. Возможно, так он будет говорить на суде, если его призовут для дачи показаний. Вообще-то он полагает, что компаньоны обманули Люшера, сказал он, запинаясь. Исход судебного разбирательства совсем сломил Люшера. Он ведь всегда верил в закон и порядок. Жандарм снова умолк. В каком-то смысле он был образцовым гражданином, задумчиво продолжал он. Потому все и смеялись так, когда он проиграл процесс, что это было редкое совпадение: именно он всегда верил в силу закона, а его иск отклонили.

Он словно очнулся от сна и внезапно осуждающе покачал головой. Ашер спиной ощущал холодный сквозняк, слушая жандарма, явно обрадовавшегося, что может рассказать всю предысторию во всех подробностях свежему человеку, который о них и знать не знал. С другой стороны, сумма ущерба была не столь велика, чтобы из-за нее так реагировать, сказал он презрительно. О «составе преступления» он-де знает вот что: ранним утром Люшер опять спорил со своей семьей по поводу конного завода и проигранного процесса. У него даже пошла кровь из носа. Он кричал на детей, которые как раз собирались в школу, что не потерпит несправедливости и что они пусть «остерегутся, а не то их тоже проведут». Это показала на допросе его жена. Потом он расколотил транзисторный приемник и бросился к соседу. Там он застал только его жену и невестку – сам сосед, охотник, ушел в поля. Люшер потребовал два ружья, оттеснил женщин в комнату. Забрал ружья и убежал.

– Самое страшное последовало за этим, – сказал жандарм.

Он шагнул к убитому и стал попеременно посматривать то на него, то на Ашера. Хотя Люшер запер женщин в комнате, они все-таки вырвались и позвонили бургомистру и в жандармерию, но ни там, ни там никто не снял трубку. Двое жандармов (его друзья) как раз расследовали дорожно-транспортное происшествие. Люшер тем временем добрался с ружьями до дома семейства Эггеров, застрелил мужа и жену и направился дальше по федеральной трассе. Тут он столкнулся с двумя жандармами. Они-де уже знали, что Люшер украл ружья, потому что жена охотника успела к ним прибежать и сообщить о краже. Не имея представления о том, что уже случилось, они вышли из машины, но Люшер сразу же стал угрожать им оружием. Его угрозы они восприняли серьезно, потому что он был в состоянии аффекта, да и лицо у него было в крови. Когда они укрылись за машиной, Люшер медленно отступил. После того, как он скрылся за углом, они бросились за служебным оружием. Ведь в тот момент они были не вооружены. Тем временем Люшер застрелил Хербста. «Остальное скоро выяснится», – заключил он.

Пуля вошла убитому в грудь, вырвав клок рубашки, но лицо у него было безмятежное, как у спящего. Его распростертое тело лежало у стола, на котором громоздились бутылки, перевернутые воронки, картонная коробка с пробками и инструментами, а также клещи и французский ключ. Тут же теснились стаканы для воды, тряпки и свеча. На столе царил такой беспорядок, что казалось, будто все предметы метались по комнате и по мановению волшебной палочки замерли там, где были застигнуты. Только сейчас Ашер заметил, что стоит на резиновом шланге, и поспешно убрал ногу. Выходя из дома, они столкнулись с гробовщиком из Мальчаха. Двое глухонемых как раз выгрузили из кузова машины гроб и понесли его в винный погреб. За ними потянулись и старики, до сих пор плакавшие во дворе, и сам гробовщик. Он поздоровался с Ашером небрежным кивком. Его сопровождал полицейский в плаще и в фуражке. Глухонемые выполняли свою работу с непроницаемыми лицами, один, когда-то взятый гробовщиком из психиатрической больницы в Фельдхофе в качестве подсобного рабочего, приветствовал каждого радостной улыбкой, но потом без всякого перехода снова принимал серьезный вид. Когда тот, что шел первым, не смог пронести гроб вниз по ступенькам, он засиял и поглядел на других, ожидая, что они тоже рассмеются. Женщину во дворе уже унесли. Там, где она лежала, осталось только пятно крови, и снег подтаял так, что можно было различить очертания ее тела.

Ашер прошел мимо брошенного дома со снятой крышей к школе. Рядом со старым желтым зданием с металлическим флюгером построили новое. «Школа имени императора Франца-Иосифа», – издали прочел он на фасаде. Обнесенный забором двор с чахлыми деревьями и посыпанными гравием дорожками был пуст. Только у входа на тротуаре был припаркован большой школьный автобус. Рядом стояли двое жандармов. Подойдя поближе, Ашер услышал, как в школе поют дети. Тут к нему обратился какой-то человек, и Ашер узнал его не сразу. Это был болтун, с которым он познакомился, когда в старом доме установили гроб с телом старика.

Ашер заметил, что он пьян.

– Детей выведут, только когда поставят на улице оцепление, – сказал он без обиняков. – А то он еще вернется и возьмет какого-нибудь ребенка в заложники.

Он сонным взглядом посмотрел на Ашера. Возможно, он уже ходил поглядеть на убитых. Ашеру не хотелось его об этом спрашивать. Не испытывал он никакого желания и разговаривать с ним об убийстве, и потому ограничился кивком.

– Можете выходить вместе с детьми! – крикнул один из жандармов.

Пение тут же смолкло. Знакомец объяснил, что старое здание – это школа для умственно отсталых детей, а новое – начальная школа, пожал ему руку и сказал:

– Мне пора, до свидания.

Водитель завел автобус, развернулся и открыл дверцу. Дети стали парами выбегать из школы, а две молодые учительницы, одна из них – в спортивном костюме, следили за порядком. Дети уселись в автобус очень быстро.

– Это последний автобус, – сказал один из жандармов.

Другой пропустил это замечание мимо ушей. Сжимая в руках автомат, он осматривался. Теперь Ашер разглядел и директора, невысокого человечка, который проверял, все ли идет гладко. Сложив руки за спиной, он беспокойно ходил взад-вперед, не спуская глаз с детей. Когда дети расселись по местам, в автобус вошли жандармы, один сел рядом с шофером, а старый знакомец Ашера расположился среди детей, помахал ему, и автобус тронулся. Дети не казались испуганными. Возможно, им только передалось волнение взрослых, но истинную меру опасности они не осознавали. Учительница и директор снова ушли, большие школьные ворота закрыли. Ашер какое-то время различал урчание автобусного мотора, потом все стихло. Он вернулся на федеральную трассу, на которой больше никого не встретил. Сначала он прошел мимо церкви, потом – мимо двух трактиров. На дверях висели таблички «Закрыто», – он задрал голову, но никого не увидел и в окнах второго этажа. Бензоколонка за пожарной частью не работала, насосы были отключены, в витрине заправочного павильончика громоздились желтые жестянки с моторным маслом. Чуть дальше, напротив здания Райффайзенбанка, располагалось кладбище, за ним – зал общинных собраний. На кладбище могилы и дорожки были засыпаны снегом, надгробные камни возвышались над сугробами, покрытые тонкими белоснежными колпаками. Издалека до него донесся шум вертолета, и, подняв глаза, он и в самом деле заметил вертолет, исчезающий за серой чертой леса. За лесом начиналась Югославия. Жандармы прочесывали этот лес с собаками; если он правильно подсчитал, их должно было быть не менее сорока. Когда он поравнялся с отделением Райффайзенбанка, с крыши Общинного здания с грохотом съехал пласт снега. Деревья на полях уже стояли без инея и выделялись на фоне окружающего ландшафта, словно черные буквы на бумаге. За домами в заснеженной лощине текла речка Заггау. Еще дальше, на плоских полях, он различил высокий земляной холм, припорошенный снегом, и экскаватор, пригнанный для расширения речного русла. Работы по укреплению речного русла осенью все же продвинулись. Большинство жандармов уже куда-то перебросили, последние, вероятно, оставались в домах, где произошли убийства. Он поднялся по ступенькам в трактир. Не успел он постучать в дверь, как кто-то изнутри громко спросил его, кто он и что ему нужно. Большая, круглая, синяя неоновая табличка, укрепленная на металлической штанге, старомодными буквами рекламировала «пунтигамское пиво». Ашер ответил, что хочет выпить и отдохнуть.

Дверь тотчас отворили и, впустив его, снова заперли.

– Приходится осторожничать, – пояснил высокий, плотный темноволосый мужчина в свитере, который ему отворил. – Сначала я убедился, что вы один.

У него было покрасневшее лицо, маленькие глазки и такие большие и мясистые оттопыренные уши, что Ашер невольно сразу обратил на них внимание. Волосы у него были гладко зачесаны назад, поверх свитера выправлен воротничок рубашки.

– Сейчас мы поневоле всего остерегаемся, – сказал он.

Ашер прошел в зал, где горело электричество. Поскольку ставни были закрыты, ему казалось, что уже вечер. Желтые стулья стояли вокруг столов с пластмассовыми столешницами и большими пепельницами. За одним из столов сидели несколько мужчин, у двери лежало ружье с оптическим прицелом. Ашер смотрел, как трактирщик разливает вино за стойкой, освещенной неоновой лампой.

– А что, если он заболел бешенством? – предположил кто-то из посетителей. – Вдруг он болен, и сам не знает. Если он сейчас сюда вломится, лучше держать оружие наготове.

Трактирщик подал им вино и спросил Ашера, что́ он будет пить. Однако заказанное им пиво он поставил на столик, за которым уже расположились другие.

– Присоединяйтесь, – предложил он.

Тем временем крестьяне продолжали разговор о бешенстве. Ашер пересел к ним. Никого из посетителей он не знал. Им всем было примерно по сорок-пятьдесят, и сейчас, зимой, они могли позволить себе просто посидеть и обсудить случившееся. Кроме того, насколько Ашер понял из разговора, у каждого из них оставался в доме сын, брат или отец, так что за женщин они не боялись. Но, с другой стороны, не хотели и засиживаться долго. Одни из них поведал, что Люшер, прежде чем застрелить первого, столкнулся с фермером, жившим неподалеку от трактира. Он-де спросил, почему у Люшера лицо в крови, и тот пригрозил ему ружьем и велел убираться к себе домой. Фермер послушался, поступил, как было велено, и быстренько удалился. А когда снова осмелился высунуть нос из дому, Люшер уже прикончил первого. Немногим позже другой фермер, Шварц, повстречавшись с Люшером, спросил, а зачем это ему два ружья. Люшер ответил, что, мол, собирается застрелить Эггера. Поскольку он и вправду решительно направился в сторону дома Эггера, а Шварц и без того знал, что Эггер в деле о лошади поддержал Хербста, он стал думать, как же ему поступить. Предупредить Эггера? Сообщить жандармам? У него не было телефона, поэтому он не мог ничего предпринять немедленно. А когда он наконец решился предупредить Эггера, было уже поздно. Другой завсегдатай трактира рассказал, что Шварц прибежал во двор Эггера спустя некоторое время после того, как туда приехали двое жандармов. Один из них, мол, как раз ворвался во двор и обнаружил трупы. Когда этот жандарм дал предупредительный выстрел, так как полагал, что Люшер еще прячется где-то в доме, Шварц подошел ко второму жандарму и рассказал, что Люшер ему угрожал. Этот второй жандарм еще сидел в машине, у него случился сердечный приступ, и его стошнило. Потом трактирщик поведал, что Люшер, совершив второе убийство, столкнулся еще с двумя жителями деревни, угрожал им, а они успели позвонить последнему оставшемуся в живых коннозаводчику и предупредить его, чтобы тот спасался вместе со всей семьей. Мнения о том, собирался Люшер убить одних мужчин или истребить всю семью, расходились. В конце концов, он застрелил жену одного, но пощадил жену и маленьких детей другого. Кто-то высказал предположение, – оттого, мол, что жена Хербста, когда Люшер застрелил ее мужа, упала в обморок. При этом посетитель трактира сослался на слова одного жандарма. Ашер пил пиво и слушал. Пиво было ледяное, вкусное. Расходились мнения и о том, когда именно Люшер столкнулся с жандармами, до или после того, как он застрелил Эггера и его жену?

В дверь постучали, посетители тотчас умолкли, а трактирщик взял в руки ружье, лежавшее возле запертой входной двери. Но это оказался гробовщик из Мальчаха, который хотел заправить машину. И заправка, и магазин принадлежали трактирщику. Они были закрыты, и потому гробовщик постучался в дверь трактира. Волосы у гробовщика растрепались, галстук сбился набок, пальто было расстегнуто. Но Ашеру показалось, что тот совершенно не испытывает страха.

– Я слышал, вы врач, – сказал он, заметив Ашера.

При этом он нахмурил брови, а его лицо утратило всякое выражение. Не глядя на Ашера, он спросил, не хочет ли он поехать с ним. Все случившееся, подчеркнул он, может иметь «определенный интерес для врача», он полагает, что «такая возможность представляется нечасто». Он произнес это скорее укоризненно, нежели с важностью, хотя Ашеру все-таки почудилась в его голосе какая-то надменность. Ашер встал, собираясь расплатиться, но трактирщик только махнул рукой.

– Сегодня за счет заведения, – сказал он.

Он вышли на заправку, и Ашер сел в черную машину гробовщика. Заливая в бак бензин, гробовщик – не без гордости, – как показалось Ашеру, продолжал, что, мол, у него в доме собрались сотрудники уголовной полиции, жандармы, журналисты и даже судмедэксперт в ожидании результатов вскрытия.

– С каждым из убитых я был знаком лично, – сообщил он, а потом еще раз вышел из машины, чтобы расплатиться.

Ашер остался сидеть на пассажирском месте, сбоку от осиротевшего руля, и ждать, когда же вернется гробовщик. Теперь ему хотелось пройтись пешком, тающий снег наводил на мысли о весне, да и воздух был теплый.

Гробовщик опять сел за руль, и они поехали по опустевшей деревне в направлении Арнфельса. Навстречу им двигались машины с любопытными, которые слышали об убийстве и хотели своими глазами увидеть место преступления. Один раз их остановил жандармский патруль. В машине было очень жарко, и Ашер вздохнул с облегчением, когда гробовщик опустил стекло, чтобы подать жандарму документы. Солнце светило по-прежнему, и Ашером все сильнее овладевало ощущение, что сидеть в машине и осматривать тела людей, которых он при жизни и знать не знал, – какая-то нелепость. Когда они свернули с дороги к дому гробовщика, оказалось, что во дворе не повернуться от припаркованных машин и толкающихся людей. Некоторые, стоя на погрузочной платформе, заглядывали в контору гробовщика, кто-то смеялся над чьим-то замечанием. Они посторонились, даже не взглянув на машину. Большинство явно были городские, и, со своими пальто, шляпами и элегантной обувью, они показались Ашеру ряжеными. Глядя на них, он силился подавить гадливость и презрение. Они медленно подъехали к продуктовому магазину, остановились и вышли. Гробовщик, которому, как он сообщил Ашеру, заказали гробы, так как похороны оплачивала община, торопливо зашагал к входу в одно из зданий. Перед этим он на минутку забежал в продуктовый магазин и появился оттуда, с аппетитом поедая булочку с сыром. Он извинился за это перед Ашером, сказав, что этот, как он выразился, «прискорбный случай», мол, совершенно нарушил привычный для него распорядок дня. Ашер ответил, что вполне понимает.

Сначала он провел Ашера через маленькое помещение с каменной скамьей, раковиной и забытым на гвоздике полотенцем. Здесь он-де прежде готовился к погребениям, сказал гробовщик, и облачал покойников. Он приподнял брезентовый занавес и показал Ашеру то, что за ним скрывалось. В глубине комнаты стояла черная карета-катафалк со стеклянным саркофагом; однако в катафалке приютился не гроб, а всего-навсего черный плащ и черная шляпа с перьями. Не успел Ашер взглянуть на погребальную карету, как гробовщик уже опустил брезент и прошел вперед, пригласив Ашера последовать за ним. По деревянной лесенке они взобрались на извилистый, вроде коридора, чердак, где были прислонены к стенам всевозможные гробы.

Сперва шли те, что поменьше, обтянутые серебряной фольгой, причем каждый следующий был несколько больше предыдущего, потом большие деревянные гробы, американский пластмассовый гроб и, наконец, «личное изобретение» гробовщика, как он поспешно объяснил Ашеру. Этот гроб предназначался для того, чтобы замедлить процесс разложения, уточнил он и заверил Ашера, что рано или поздно добьется выдачи на него патента. Пока он не мог решить, какую модель предпочесть. В конце концов, он выбрал гроб, сколоченный из желтых досок и украшенный декоративными планками, повернулся и устремился через двор к себе в контору. Один раз он обернулся и подождал, пока Ашер не пробьется сквозь густую толпу, а потом снова кинулся бежать с такой скоростью, что, когда Ашер вошел в контору, он уже сидел за письменным столом.

– Это мой сын, – представил гробовщик, указывая рукой на улыбающегося высокого человека, стоявшего на пороге столярной мастерской.

Там громоздились гробы, почти готовые, не совсем готовые и совсем не готовые; на стопке декоративных планок лежал рубанок.

– Столяров я отправил домой, сегодня невозможно работать, – сказал сын.

Он отворил следующую дверь, за которой в коридоре возле катафалка беседовала компания каких-то мужчин. Вот тот, прошептал Ашеру гробовщик, – это бургомистр. Он как раз объяснял сотруднику уголовной полиции, что Люшер две недели тому назад, проиграв процесс, подавал ему жалобу на Эггера, Хербста и третьего коннозаводчика, но он не придал этому значения, ведь Люшера все считали усердным и «порядочным» человеком. Можно сказать, что соседи его любили. В молодости его упрекали в том, что он, дескать, не удержал от самоубийства отца, но человек он был достойный, вел жизнь самую размеренную, и потому пользовался уважением односельчан. Однако он никогда ни с кем не обсуждал несправедливости, выпавшие на его долю, и принимал близко к сердцу неурядицы, над которыми другой на его месте пошутил бы, да и забыл. Бургомистр был высокий, плотный, слегка сутулый. У него были густые седые волосы и светлые глаза; рассказывая о Люшере, он не спускал озабоченного взгляда с Ашера и с сына гробовщика. Впрочем, взгляд у него был не испытующий. Ашеру показалось, что бургомистр рад слушателям, чтобы в негодовании и в запальчивости не склониться к преувеличениям и не возложить на преступника бог весть какую вину. Сотрудники уголовной полиции, обступившие его, курили и кивали. Потом какой-то человек среднего роста, лысый, с большой печаткой на пальце, спросил, может ли Люшер покончить с собой.

– Ведь он, возможно, осозна́ет, что́ совершил, – предположил он.

Бургомистр пожал плечами.

– Как вы думаете, он не уйдет? – продолжал он выспрашивать бургомистра.

– Не знаю, – произнес бургомистр, – пусть разбирается жандармерия. Он производил впечатление человека любезного, но подавленного случившимся.

Конечно, бургомистр стремился самоутвердиться и показать, что владеет ситуацией, однако Ашер понял, что внезапность трагических событий и масштаб преступления его угнетают. Поэтому у него сложилось впечатление, что бургомистр радуется, когда кто-то здоровается с ним или дает понять, что его хлопотной должности не позавидуешь. Ашер подошел ближе к двери и заглянул в облицованную плиткой, ярко освещенную комнату. На металлическом столе лежало тело мужчины. Толстяк-врач в очках без оправы как раз мыл руки. Двое в пальто и меховых сапогах двинулись к Ашеру и строго спросили, что он тут забыл. Ашер объяснил, попросив извинения.

– Не за что, – перебил его один из незнакомцев и захлопнул дверь. В голосе его слышалась грусть и презрение.

– Вы хотите поучаствовать во вскрытии? – спросил гробовщик в то же мгновение. – Я поговорю с судебным врачом. Он будет рад, если вы ему поможете.

Ашер отказался, но заметил, что разочаровал гробовщика. Расстегнутое пальто гробовщик так и не снял, на его усах повисла крошка от булочки с сыром.

– Ну, а я уж такого зрелища не упущу, – сказал он.

Его сын между тем уже скрылся в прозекторской, а гробовщик, не заметив, чтобы Ашер раскаивался в своем отказе, последовал за сыном.

Столпившиеся у похоронного бюро зеваки казались совершенно праздными, они словно ожидали известия, которое все им разъяснит. Под арками по-прежнему валялся всякий хлам, да и ботанический сад почти не изменился. На ветвях плакучей ивы поблескивали капли воды. Ашер дошел до проезжей дороги. Через некоторое время он почувствовал усталость, остановил грузовик, перевозивший уголь, и попросил водителя подбросить его до Оберхаага. Шофер слышал о преступлении, но хотел знать подробности.

– Не надо было отменять смертную казнь, – заключил он.