Текст книги "Отец Кристины-Альберты"

Автор книги: Герберт Джордж Уэллс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

– Вы никогда не будете действовать параллельно мужчинам, вы, эмансипированные женщины, так что не ждите этого. Вам надо выработать свой путь, быть может схожий, но иной. Иной до самых корней.

Он указал, что, вероятно, мужская натура обладает своими качествами, которых женская лишена, и наоборот, вплоть до мышечных волокон и нервных окончаний. Может настать время, когда, поместив под микроскоп срез кожи или каплю крови (либо употребив какой-то сложный реактив), мы с легкостью определим пол того, у кого их взяли.

– Мужчина, – сказал он, – сопротивляется. Мужчина несгибаем. Он обладает большей инерцией, как физической, так и умственной. Она удерживает его на избранном пути. Мужчины по сравнению с женщинами упорнее и тупее. Женщины по сравнению с мужчинами быстрее и глупее. Дубинка и шило.

Он заговорил о своих студенческих днях, когда медички были еще новинкой, а затем перешел к предрассудкам своего отца, к тому, как тот обращался с его матерью, и к дням своего детства. Вскоре они уже обменивались воспоминаниями о детских иллюзиях и фантазиях. Непринужденность, с какой он говорил, заставила ее забыть о разнице в их возрасте. Он рассказывал ей о себе, признав ее право узнать о нем побольше. С дружеским интересом он слушал все, что она сочла нужным сообщить ему о своем папочке и о себе – своих впечатлениях и немногих приключениях, которые выпали на ее долю, как студентки из пригорода. Они разделяли радость, которую доставляла им замешанная на доброте нелепость Пола Лэмбоуна. Вскоре она сообразила предложить ему выпить. От Крамов остались бутылка пива и сифон содовой. Но Дивайзис попросил чаю и помог ей поставить чайник. А тем временем взаимные исследования продолжались. И в разговоре их взаимная симпатия обогащалась, становилась глубже. Ей еще никогда не приходилось сталкиваться с таким дружеским и обаятельным любопытством. У нее были друзья, но такого дружеского чувства она прежде не знала. У нее был любовник, но о подобной близости она понятия не имела.

Он ушел во втором часу ночи.

Разговор иссякал. Дивайзис несколько секунд просидел в задумчивости.

– Мне пора, – сказал он и встал.

Они посмотрели друг на друга, не находя нужных слов для прощания.

– Было так чудесно разговаривать с вами, – сказала она.

– Это чудо – найти вас.

Новая пауза.

– Для меня это очень много, – сказала она неловко.

– Мы еще поговорим… много раз, – сказал он.

Он хотел назвать ее «моя милая», но нелепая стеснительность помешала ему. А она догадалась о несказанном.

В коридоре она остановилась перед ним, выпрямившись, с румянцем на щеках, с сияющими глазами, и он удивился, что не счел ее красавицей с самого начала.

– Пока до свидания, – сказал он, улыбнулся ей серьезной улыбкой, взял ее руку и задержал в своей.

– Спокойной ночи, – сказала она, поколебалась, открыла перед ним зеленую дверь и постояла, глядя, как он идет через подворье.

В дальнем конце он обернулся, помахал ей и скрылся за углом.

– Спокойной ночи, – прошептала она, вздрогнула и посмотрела по сторонам, словно опасаясь, что кто-то может подслушать ее мысли.

Отец. Ее отец!

Так значит, настоящие отцы заставляют тебя словно светиться внутри.

Он оставил ее натянутой точно скрипичную струну, на которой неподвижно лежит смычок. А вот папочку, который не был ее отцом, она бы крепко обняла и расцеловала.

Глава II
Как Бобби украл сумасшедшего

1

Человек может быть знатоком психологии, но не заметить самых многозначительных деталей при детективном расследовании. Директор Каммердаун-Хилла подумал было, что фамилия посетителя Саргона была не Уиджери. Ему казалось, что она была Гудчайлд или что-то в этом роде. Но поскольку в мире Кристины-Альберты не было ни одного известного ей Гудчайлда, ни она, ни Дивайзис не позаботились разобраться поподробнее. И ни она, ни Дивайзис не спросили себя, для чего Сэму Уиджери было навещать своего родственника во второй раз. А он его и не навестил. В тот вторник Саргона навестил молодой человек – много моложе Уиджери; он облыжно выдал себя за племянника Саргона и сообщил, что зовут его Робин Гудчайлд. На самом деле его звали Роберт Рутинг, и явился он с единственной целью – извлечь Саргона из приюта как можно быстрее, потому что ему была невыносима мысль, что Саргон находится там.

Обстоятельства вкупе с природными склонностями внушили Бобби величайшее отвращение к любым видам заключения. Его мать, кроткая смуглянка, жена корпулентного светловолосого помещика, никем, кроме себя, не интересовавшегося, умерла, когда Бобби шел тринадцатый год, и его поручили заботам суровой старомодной тетушки, считавшей чуланчик под лестницей лучшим дисциплинарным средством. Когда она обнаружила, как угнетающе на него действует заключение там, она принялась излечивать его от «трусости» щедрыми дозами чуланчика, даже когда он ни в чем не был виноват. Учился он в школе, где дисциплина поддерживалась запрещением прогулок. Война унесла его отца, который умер скоропостижно от чрезмерного возбуждения, командуя зенитным орудием во время воздушного налета, и она же привела Бобби через тягостные дни Месопотамской компании и осаду Кута в чрезвычайно малоприятную турецкую тюрьму. Вероятно, он в любом случае был бы добросердечным малым, но теперь он с таким неистовством ненавидел клетки, что готов был повыпускать даже канареек. Ему претили решетки, огораживающие парки и скверы: с пропагандистской страстью он писал статьи о них в «Уилкинс уикли», требуя «освобождения» деревьев и кустов, и еще он старался поменьше ездить на поезде, потому что в купе на него наваливалась клаустрофобия. Короткие расстояния он одолевал на велосипеде, а когда поездка предполагалась длинная, брал мотоциклет Билли. Он всячески подавлял свою потребность в широких открытых пространствах, чтобы не утруждать других людей, но Тесси с Билли знали про это и делали что могли, чтобы облегчать ему жизнь.

Бороться Бобби приходилось не только с клаустрофобией. Он постоянно вступал во внутренний конфликт с нежеланием в большинстве случаев что-либо предпринимать, которое, он полагал, развилось в нем как следствие его военных злоключений. Иногда оно казалось ему просто ленью, иногда брезгливостью, иногда чистейшей трусостью и подлостью. Он сам не знал. Его терзало воспоминание о жестокой расправе, которую он наблюдал в лагере для военнопленных, стоя в стороне и не вмешиваясь. Иногда он просыпался в три ночи и говорил вслух: «Я стоял рядом и не вмешался. Господи! Господи!! Господи!!!» А иногда он расхаживал по своей комнате, повторяя: «Действуй! Ты, брюква! Ты, трусливый заяц! Иди же, действуй!» А тем временем он жил по накатанной колее и делал все, что ему подвертывалось. Как «Тетушка Сюзанна» он был безупречен: неутомимый в сочувствии, четкий в советах, он действительно помогал своим корреспондентам. «Уилкинс уикли» им гордилась. Он был становым хребтом этой газеты.

И теперь из-за Саргона он разрывался между желанием освободить этого маленького человека, который всецело завладел его воображением и симпатией, и ощущением, что, попытавшись ему помочь, он вступит в поединок с грознейшими силами. Только после отчаянной борьбы с собой он все-таки посетил полицейский участок и больницу на Гиффорд-стрит. Он опасался въедливых вопросов, а главное, опасался, что его «задержат». Больница оказалась отвратительным местом с высокими стенами и мощеным двором, зловеще отгороженным от замусоренной улицы снаружи. Вернувшись оттуда, он долго колебался, продолжать или нет.

– Бобби дуется, – заявила Сьюзен Тесси. – Он глупый. Сидит и говорит: «Надо подумать». А зачем ему думать? Сказал, чтобы я была умницей и ушла вниз. Да-а… Так и сказал… Хотел, чтоб я ушла… Я б-б-больше не люблю Бобби-и-и-и…

Неизбывное горе. Град слез. Тесси исполнилась сочувствия.

Но после чая Бобби повеселел и нарисовал для нее картинку «на сон грядущий», присел на ее кроватку и убаюкал ее сказкой, как обычно. Тесси поняла, что худшее для Бобби уже позади.

За ужином Бобби изложил свои планы.

– Я намерен поехать завтра в Каммердаун-Хилл, – сказал он лаконично.

– Повидать Саргона? – понимающе спросила Тесси.

– Если смогу. Но день посещения не завтра, он во вторник. Хочу поглядеть, что там и как.

Билли поднял брови и положил себе масла.

– Но… – сказала Тесси и замолчала.

– Что? – спросил Бобби.

– Ты не сможешь его увидеть. Ты ведь не знаешь, под какой он там фамилией.

– Наверняка они называют его мистер Саргон, – сказал Билли.

– Его фамилия Примби. У него была прачечная. Так мне сказали в больнице. Его родные хотят оставить его там! Мне невыносимо об этом думать, – сказал Бобби, помолчав.

– Не понял, – сказал Билли.

– Этого милого человечка превращают в сумасшедшего. Он был как синеглазая пичужка. Высокие стены. Дюжие надзиратели. Саргон, Царь Царей… Я должен что-то сделать, не то взорвусь.

Вид у него был одновременно и нерешительным, и отчаянным. Тесси призадумалась.

– Лучше поезжай, – сказала она.

– Но какой толк? – сказал Билли и осекся под взглядом Тесси.

– Ты не одолжишь мне мотоциклет и коляску? Они же тебе до конца недели не нужны.

– Коляску можешь отцепить, – сказал Билли.

– Она может мне понадобиться, – сказал Бобби.

– Не хочешь же ты… – сказал Билли.

И Бобби действительно чуть не взорвался.

– Не важно, чего я хочу! Я сказал, что съезжу в Каммердаун-Хилл осмотреть его. Конечно, я никчемный осел, Билли, но не поехать я не могу. У бедняги же нет ни единого друга. Его собственная семья помогла запереть его. За семьями такое водится. Дьявольский мир! Я должен что-то сделать. Хотя бы задать им встряску. Если я отложу еще хоть на день, то начну шлепать Сьюзен.

– Не помешало бы, – сказал Билли.

– Если бы только удалось спрятать его на четырнадцать дней…

– И он свободен! – сказала Тесси.

– Во всяком случае, потребуется новое заключение, – сказал Бобби.

2

Бобби обнаружил, что деревушка Каммердаун находится почти в двух милях от приюта и весьма успешно старается не иметь с ним ничего общего. Она прячется среди деревьев чуть в стороне от шоссе в Эшворд и Хастингс и может похвастать маленькой тесной гостиницей, которая предоставила Бобби унылый номер, а его мотоциклету с коляской – место под навесом, где уже стояли две повозки и «форд» и кишели куры. Час был еще ранний, и, оставив в номере старый рюкзак со своими «вещами», он, небрежно помахивая тростью, отправился, с небрежным видом на разведки, чтобы разработать план спасения Саргона. Золотая осень все не кончалась. Приятный проселок, по которому он направился к шоссе, был усеян зелеными и желтыми листьями каштанов, ветви деревьев пронизывали солнечные лучи. Безмятежность этого дня ободрила его. Она приветствовала его с ласковой серьезностью, и он почувствовал, что спасение людей из сумасшедших домов – это свершение, которое озаряется солнцем и приветствуется природой.

Приехать сюда из Лондона стоило больших усилий. Он чувствовал себя мошкой, вступающей в единоборство с готовой к бою с вселенной. В заторе под Кройдоном он чуть было не повернул назад, но тут же почувствовал, что не сможет смотреть в глаза Тесси, если хотя бы не потерпит решительного поражения. А затем с восторгом обнаружил, что чем больше он приближается к месту своего назначения, тем больше крепнет в нем уверенность в себе. Он ощущал себя уже почти равным силе, на которую восставал. В конце-то концов, разве законы и правила не стряпаются людьми вроде него? Что такое тюремные стены, как не медлительный труд ленивых каменщиков и пронырливых подрядчиков? Санитары и надзиратели, директора и так далее – все те, кого он намеревался перехитрить, – наделены теми же слабостями, что и он. Случившееся не терпело отлагательств в своей возмутительности – схватить безобидного маленького фантазера, подвергнуть этому жуткому заключению! С подобным необходимо бороться. Иначе мир станет совсем невыносимым.

И такой странный мир! Такая красота в этих древесных стволах, такая прелесть в шуршании этих листьев под ногами! Но все это – попутно, а истинное назначение жизни – сражаться со злом.

Он вышел из-под деревьев, и перед ним распахнулись пологие холмы, а ближе – угрюмые массивные здания приюта посреди широкого голого пространства, окруженного стенами. Мерзкое пятно на пейзаже. Его цель.

Где-то там заперт Саргон, и его необходимо освободить.

Он уселся на оказавшемся рядом удобном перелазе, принялся рассматривать громоздкие сооружения и попытался составить план. Белое здание в центре смахивало на видавший лучшие дни помещичий дом XVIII века. Наверное, ядро заведения. Перед фасадом по траве шли двое, видимо, пациенты. Стена и ограда вдоль дороги выглядели неприступными. Две сурового вида сторожки, в которых, конечно, укрывались сердитые привратники, и двое железных ворот – одни открытые. Из них выезжал фургон. Мебельный. На несколько минут мысли Бобби сосредоточились на возможности стать торговцем, доставившим тюки или ящики… Нет, слишком много трудностей…

– Но к чему фронтальная атака? – спросил Бобби вслух, пораженный этим открытием. Приют располагался на уходящим вниз склоне. Надо разведать тылы. Если пройти по открытому склону вправо, он, вероятно, найдет место, откуда можно будет хорошо рассмотреть всю территорию приюта.

Час спустя Бобби сидел на куче щебня у обочины узкой дороги, которая огибала холм позади приюта. И вид оттуда открывался более многообещающий и интересный, чем со стороны фасада. Поля, на которых работали люди, и в одном месте неподалеку от зданий шеренга мужчин копала канаву под присмотром санитара. А совсем близко от них под большим навесом пятеро-шестеро человек ходили взад и вперед. Видимо, был час прогулки. Бобби расстроился при мысли, что любой из них может быть его Саргоном. Если бы у него достало здравого смысла захватить бинокль, упрекнул он себя, ему, возможно, удалось бы различить лицо своего маленького друга.

– Смутность мышления, – прошептал он. – Нерешительность.

Многие там расхаживали вроде бы совершенно свободно с лопатами и другими садовыми орудиями. Один, разглядел он, бродил, энергично жестикулируя, словно разговаривал сам с собой. Явный пациент – и за ним никто не следил.

Стена, огораживавшая приют с этой стороны заметно отличалась от внушительной стены со стороны фасада. Видимо, она сохранилась со времен поместья. В нескольких местах ее обвивал плющ, над ней кое-где простирались ветви деревьев. Справа от него склон круто уходил вниз, и в самом низком месте из-под стены струился ручей. Место это было затенено деревьями и словно оставлено им и кустам. Ручей выбегал из-под низкой арки и по все расширяющейся долине продолжал свой путь к Лондону. Уединенность и укромность этого уголка очень понравились Бобби. Он пришел к выводу, что именно здесь следует извлечь Саргона из приюта. Надо только спуститься туда и как можно точнее определить возможности арки. Если бы добиться, чтобы Саргон спустился сюда…

Но оказалось, что предусмотреть все частности крайне трудно. Он хотел разработать план во всех подробностях и сообщить его Саргону в ближайший день Посещений, но план никак не склеивался. Он не знал, когда Саргону будет легче всего ускользнуть. Днем? Ночью? И ему представились, сколько всего надо выяснить, а также подозрительные взгляды людей, у которых придется это выяснять.

– Черт! – сказал Бобби, и ему вновь захотелось оставить все как есть.

Почему нельзя войти в эти ворота смело, властно и сказать: «Здесь находится нормальный человек, и я пришел его освободить»? Так поступил бы супермен или архангел. Как было бы замечательно стать архангелом и странствующим рыцарем, величественным, огненным, светозарным духом, крылатым и могучим – восстанавливать справедливость, укрощать угнетателей, освобождая все существа, томящиеся в неволе. Вот тогда можно было бы браться за любое дело! И Бобби погрузился в детские мечты.

Потом заставил себя очнуться, встал и спустился к арке. Перелезть через стену, решил он, нетрудно. Даже маленькому пожилому джентльмену. Ручей струился по камушкам, вытекая из короткого туннеля. Забраться на территорию приюта или выбраться оттуда было очень легко – либо перелезть через стену, цепляясь за плющ, либо по ручью. И он задумал вернуться сюда в сумерках и – в частности, чтобы проверить свою смелость – забраться на территорию приюта и походить там.

Да, он так и сделает.

И представил себе, как помогает Саргону перебраться через стену. Например, залезть на ее верх и протянуть ему руки. Это и калеке по силам. Мотоциклет придется оставить на проселке. А потом? Куда он с ним поедет?

Новое препятствие. Некоторое время мыслительные способности Бобби были совсем парализованы сложностями его затеи. Он как-то не подумал, что Саргона надо будет куда-то отвезти.

Дни, остававшиеся до дня посещения, словно бы одновременно и еле ползли, и летели с пугающей быстротой. Летом он пожил в Димчерче с Молмсбери, и ему очень понравилась хозяйка, у которой он снимал комнату. Он телеграфировал ей: «Можно мне приехать родственником не больным но переутомившимся на неделю или около того помните я жил вас летом Рутинг «Перья» Каммердаун». И получил ответ: «Рада вам в любое время». Так что с этим все было в порядке, но остальная часть плана никак не складывалась. Вечернюю прогулку по территории приюта он совершил без каких-либо дурных последствий.

Утро дня посещений он встретил с полудюжиной планов, но у каждого были свои слабости, и ни один не выглядел лучше или хуже остальных. И он успел к этому дню обойти приют на разных допустимых расстояниях ровно двадцать три раза, не считая петляния, и возвращения, и новых посещений того или иного места, представляющего особый интерес. К счастью, сумасшедшие дома слишком заняты своими внутренними делами и не выставляют дозорных на стенах. Спасителей извне они не опасаются.

Окончательный выбор из этих разнобойных планов Бобби сделал за завтраком, приступая к бекону. С принудительным хладнокровием и звенящими от напряжения нервами Бобби отправился в приют, чтобы увидеться с Саргоном и приступить к его спасению по окончательному плану. Во-первых, ему необходимо выяснить, какой свободой передвижения обладает Саргон и когда именно ему представится возможность выбраться к стоку ручья, после чего они договорятся о времени встречи. Затем надо будет договориться о других часах на случай, если Саргон не сможет прийти в назначенное время. Бобби будет ждать под стеной, спрятав мотоциклет с коляской в кустах у дороги. Во мгновение ока Саргон переберется через стену. А тогда они только посмеются над погоней. Помчатся в Димчерч, и там в полной безопасности (там его не выследят!) Саргон не будет выходить из дома, пока пятнадцать дней не истекут, и он вновь обретет юридический статус человека в здравом уме. А тогда Бобби разыщет этих его родственников, потолкуете ними и все уладит. Таков был план Бобби.

У самой сторожки он решил назваться вымышленным именем. Ему было не совсем ясно, зачем он решил скрыть свою фамилию, но псевдоним как-то больше отвечал духу этого приключения.

3

Саргон, когда ему сообщили, что к нему пришел мистер Робин Гудчайлд, находился в угнетенном состоянии духа. Услышав это имя, он не выразил ни малейшего удивления. Имя как имя. Быть может, имя какого-нибудь проницательного инспектора или даже глашатая освобождения, на которое он все еще надеялся. Он воспрял духом, бодро подчинился проверке опрятности своего вида и согласно кивнул, когда его предостерегли «не болтать про все», что он тут видел.

И еще больше воспрял духом, когда увидел доброе смуглое лицо Бобби. Единственный ученик, который как будто уверовал. В смутном порыве он протянул ему обе руки. Каким бы недотепой Бобби не представлялся себе, для Саргона, по крайней мере в этот момент, он был источником силы и надежды.

Встретились они в комнате для свиданий на первом этаже, ибо никому из внешнего мира не дозволено заглядывать в палаты, знакомиться с безрадостной реальностью будничной жизни в сумасшедшем доме. Посреди приемной стоял обтянутый бязью стол, черный набитый волосом диван у стены и много стульев. В ней не было ни единого небольшого предмета, на столе лежали расписание поездов и два-три иллюстрированных еженедельника, а стены украшались пожелтелыми гравюрами принца Альберта и королевы Виктории на фоне шотландских гор и вида Виндзорского замка с Темзы. Три-четыре тесные группы из двух или трех людей каждая разговаривали, тактично понижая голоса; несколько женщин, маленькая девочка; заплаканная дама в глубоком трауре сидела в стороне у пустого камина, несомненно ожидая пациента; два санитара тщились делать вид, будто изо всех сил не вслушиваются в разговоры кругом. Все пациенты в приемной были в наиболее нормальном своем состоянии – «в состоянии принимать посетителей». Никаких признаков сумасшествия заметно не было, ну разве небольшие проявления нервности. В ожидании Бобби наблюдал за этими душами, и его внимание привлекла какая-то настороженность в их поведении. Настороженность эту он связал с бдительностью санитаров. Один вроде бы смотрел в окно, другой сидел у стола вполоборота, держа в руке старый номер «Графика», но то и дело оба быстро поглядывали то на одного пациента, то на другого. А Бобби и в голову не пришло, что беседовать с Саргоном ему придется не наедине. Это его заметно обескуражило. Как в такой обстановке давать необходимые инструкции?

Бобби сразу заметил, что Саргон заметно похудел с того дня, когда снял комнату на Мидгард-стрит. Вид у него был больной и измученный. Впечатление это усугубляли плохо побритое лицо и скверно сидящая на нем одежда. Глаза словно стали больше, но глубже запали в глазницы, а на лбу появились более заметные морщины. И все же, хотя он выглядел более несчастным, он, казалось, яснее осознавал, что происходит вокруг, был уже не так погружен в свои грезы.

– Я приехал узнать, не могу ли чем-нибудь помочь вам, – сказал Бобби, пожимая его руки. – Ваши друзья и ученики беспокоятся о вас.

– Вы приехали ко мне, – сказал он, покосился на прислушивающегося санитара и понизил голос. – Ко мне… к Саргону?

Бобби уловил ноту сомнения и огорчился.

– К вам, Саргону, Царю из былого.

– Они хотят, чтобы я это отрицал, – прошептал Саргон.

Бобби поднял брови и кивнул, словно говоря: «От них всего можно ждать!»

Маленький человек сказал другим тоном:

– Но как знать? – Он вздохнул. – Как знать? В чем можно быть уверенным?

– Может быть, сядем и поговорим? – сказал Бобби. – Нам нужно о многом сказать друг другу.

Саргон огляделся. В углу стояли два стула, и в этом углу подслушать их будет труднее.

– Не могу понять этого безумия, – сказал Саргон, когда они сели. – Не могу разгадать эту предложенную мне загадку. Почему Сила, почему Бог допускает, чтобы люди впадали в безумие? Ведь тогда они за пределами добра и зла. Что они такое? Все еще люди? Во что превращается справедливость, во что превращается праведность… когда люди сходят с ума? – Его голос стал еще тише, глаза забегали. – Тут происходят ужасные вещи, – шепнул он. – Ужасные. Неслыханно ужасные.

Он умолк. Некоторое время они с Бобби молчали.

– Я хочу забрать вас отсюда, – сказал Бобби.

– Мои друзья что-нибудь делают? – спросил Саргон. – Что делает Кристина-Альберта? Как она?

– Великолепно, – ответил Бобби наугад. Конечно, кто-то из мерзкой семейки Саргона, с радостью оставившей его тут. – Выслушайте меня внимательно.

Но Саргону надо было рассказать о многом.

– Тут все только и думают о том, что делают для них их друзья снаружи. Бедняги подходят ко мне и делятся этим. Они знают, что я отличен от них. Они пишут письма, прошения. Я говорю им, что, когда Бог меня освободит, я о них не забуду. Некоторые смеются надо мной. Они страдают галлюцинациями. Думают, будто они короли, или императоры, или богачи, или великие ученые, и что мир в заговоре против них… Некоторые подозрительны и жестоки… Души, одевшиеся мраком… У некоторых омерзительные привычки. Не хочешь, но видишь… Некоторые совсем пали… потеряли человеческий облик… Невозможно описать. Это очень тяжело, очень.

Синие глаза смотрели куда-то внутрь.

– Сомнений, что я Саргон, нет, – сказал он внезапно и внимательно посмотрел на Бобби.

– Другим именем я вас не называю, – сказал Бобби.

Мгновение осознания миновало.

– Этот человек, Примби, спал непробудным сном… и даже снов о жизни почти не видел. Но мне было дано узреть!Я смотрел на мир с высоты. И из мрака тоже… Саргон. Саргон – другой человек… Но так трудно…

Он умолк.

Бобби чувствовал, что они топчутся на месте. Свидание это представлялось ему иначе: говорил он, а Саргон слушал. И подслушать их было некому. А теперь – неожиданность за неожиданностью. Но изложить свой план он должен. Саргону необходимо объяснить, что от него требуется. Он опасливо покосился на ближайшие к ним группы.

– Среди нас, – заговорил он тихо и быстро, – есть те, кто хочет вас освободить. Мне надо вам сказать… – Внезапно его осенило: иносказание! – Когда я заговорю о Центральной Азии, то буду подразумевать это место, приют. Вы поняли?

– Это место… Центральная Азия. Если я Саргон… Тогда все, вполне возможно, что-нибудь еще. Но тем не менее мы по-прежнему в Англии.

– В реальности. Но я хочу вам объяснить…

– Да-да, объясните.

– Я буду говорить о великих открытиях в Центральной Азии. А иметь в виду это.

Но понял ли он?!

–  Спасение! – прошипел Бобби на ухо Саргону, покосился на санитара, встретил его взгляд и осекся.

– Расскажите мне об открытиях, – сказал Саргон после паузы, будто не слышал этого решающего слова.

– Обозначение этого места, – сказал Бобби.

На лице Саргона отразилось недоумение, а санитар теперь смотрел прямо на них. Может быть, уже заподозрил что-то? Бобби жарко покраснел и без паузы принялся описывать открытия поразительного русского, которого он назвал Бобинским. Бобинский обнаружил обнесенный стенами город, не имеющий выхода.

– Да? – с интересом спросил Саргон, а санитар уже отвел глаза.

– Вроде этого места, – сказал Бобби и добавил выразительно: – Я говорю об этом месте.

Через город, запертый в стенах, протекала река и выбегала наружу в нижней его части. И там ждал тот, кто хотел помочь. Спасители. Место, где они ждут. Он понимает? Там росли три дерева, а река вытекала из-под стены. Там они ждали. Там они будут ждать, пока пленный царь не выйдет к ним.

– Любопытная история, – сказал Саргон. – А кто этот пленный царь?

– Подразумеваетесь вы.

– Видимо, вы говорите об Евфрате, – сказал Саргон. – Евфрат мне снится.

Он ничего не понял! Задумался о своем. Евфрат! Какое отношение Евфрат имеет к Центральной Азии? Или к приюту? Ну какое?

– Ах, ты! – сказал Бобби. – То есть… я говорю о реке поменьше, о ручье. Прямо тут. Неужели вы не понимаете?

Высокая женщина с худым острым лицом в шляпке из жесткой черной соломы направилась к ним и села почти рядом. Говоря, Бобби следил за ней краешком глаза. Родственница пациента или же… что она тут делает?

– Я говорю аллегорически, – сказал Бобби, все еще следя за женщиной и размышляя о ней. – Этот город – ваша тюрьма. – Он заметил, как женщина обменялась многозначительным взглядом с санитаром, который перешел ближе к середине комнаты. Они знают друг друга! Значит, она здесь тоже, чтобы следить!

– Мне другой тюрьмы не нужно, – сказал Саргон, видимо, совершенно запутавшись. – Одной тюрьмы вполне достаточно.

– Я не о том, – сказал Бобби. – Вы ходите здесь свободно?

– Нет, – сказал Саргон. – Не свободно.

– Не могли бы вы выйти на прогулку? Завтра.

Женщина повернула в его сторону острый лисий нос и уставилась на него довольно глупыми зелено-голубыми глазами.

Нервы Бобби окончательно сдали. Женщин он всегда боялся больше, чем мужчин. Эта чопорная остроносая женщина, которая явно подслушивала все, что он говорил, причем с явной враждебностью, окончательно его доконала. Он попытался придумать историю о забытых и вновь открытых городах, которая была бы абсолютно ясна Саргону и абсолютно непонятна слушающей. Но его изобретательность спасовала перед столь трудной задачей. Где река вытекает из города, повторил он. И начал повторять так и эдак: где деревья и плющ на стене, где ждут верные. Какой час благоприятен Учителю, чтобы выйти к ним? Все готово. Так когда же? Обрывочно, перемежая их всякими не идущими к делу подробностями, Бобби пытался втолковать смысл своих намеков Саргону. То он выражался почти ясно, то, вновь пугаясь подслушивания, возвращался к бессвязным иносказаниям. Ему как будто удалось вызвать у Саргона ощущение тайны и чего-то зреющего, это он видел, но этим все и ограничивалось. А время шло. Бобби готов был задушить эту чертову перечницу. Она все больше и больше прислушивалась к его беспорядочным попыткам. И он вернулся к исходному пункту, к Бобинскому.

– Никакого Бобинского нет, – сказал он вдруг.

– Но тогда как же он мог находить города? – спросил Саргон, все более очевидно запутываясь в чуши, которую порол Бобби.

– Он мертв, – сказал Бобби. – Он был просто маской.

– Да, такие люди бывают.

– Забудьте Бобинского. Сможете вы пробраться к стене туда? Нет-нет. Она смотрит. Не отвечайте!.. Теперь можно: ответьте!

– Не понимаю, – сказал Саргон.

Бобби почувствовал, что только все больше сбивает Саргона с толку. Но что ему оставалось? Он готов был надавать себе пинков – почему он не принес краткое изложение своего плана, аккуратно написанное на листочке, который незаметно всунул бы в руку Саргона или в его карман? Было бы так просто! Он мог бы начертить карту, снабдить ее рисунком. Но поздно!

Бобби охватило отчаяние. Все пошло не так. Он встал, но тут же сел, чтобы попробовать еще раз. Он ненавидел эту мымру, ненавидел себя, ненавидел даже непонятливого маленького Саргона.

– Вы так добры, что приехали меня навестить, – сказал Саргон. – А зачем вы приехали?.. Выдумаете, мне можно помочь?.. Вы повидаете Кристину-Альберту? Когда я вас увидел, то подумал, что у вас есть, что мне сказать, что-то важное. Здесь только такими надеждами и живут. Здесь, когда нет посетителей, ничего не происходит… ничего приятного. И так грустно… Конечно, эти города в Центральной Азии меня интересуют, но не совсем понятно… Вы приехали ради них? Или просто повидать меня? Приезжайте снова. Даже спуститься сюда, в эту гостиную, уже событие.

И быстрым шепотом он добавил:

– Еда тут ужасная. Так скверно приготовлена. Она мне вредна…

– Эта женщина, – сказал Бобби, направляясь к двери. – Она все испортила. Так бы и убил ее.

– Эта женщина? – повторил Саргон и проследил взгляд Бобби. – Бедняжка, – сказал он. – Она глухонемая. Приезжает навестить брата. У них в семье все либо такие, либо сумасшедшие.