Текст книги "Отец Кристины-Альберты"

Автор книги: Герберт Джордж Уэллс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

7

Мистер Примби услышал отрывки прощания Тедди Уинтертона и Кристины-Альберты.

– Да или нет? – сказал Тедди.

– Нет! – отрезала Кристина-Альберта.

– Да не может быть, – сказал Тедди.

– Я не хочу, – сказала она.

– Но ты же хочешь.

– А, иди к черту!

– Так ведь никакого же риска.

– Не приду. Черт знает что.

– Я все равно буду ждать.

– Жди сколько хочешь.

– Малютка Крисси Нерешительная. Все, что угодно, лишь бы угодить вам.

8

Исход, начатый Полом Лэмбоуном завершился где-то после двух часов.

– Свистать всех стелить постели! – воскликнула Фей. – Так у нас не каждый день, мистер Примби.

– Признаюсь, я устал, – сказал мистер Примби. – Такой длинный день.

Кристина-Альберта посмотрела на него с запоздалым раскаянием.

– Так получилось, – оказала она.

– Я к такому позднему часу не привык, – сказал мистер Примби, сидя на своей наконец разложенной кровати, и зевнул, чуть не вывихнув челюсть.

– Спокойной ночи, – сказала Фей, тоже зевая.

– Пора на боковую, – сказал Гарольд. – Всего, мистер Примби.

Зевота овладела и Гарольдом. Что за физиономия!

– Спокноуа…

– Спокнау…

Дверь за ними закрылась.

Сказать Кристине-Альберте нужно было очень много, но час был слишком поздний, и у мистера Примби не хватало сил сказать все это теперь же. А к тому же он понятия не имел, что ему следует сказать.

– Мне понравился этот человек с седыми волосами, – сказал он, неожиданно для самого себя.

– Да? – рассеяно сказала Кристина-Альберта.

– Он умен. И очень интересуется погибшей Атлантидой.

– Он глух, как пень, – сказала Кристина-Альберта, – и стыдится этого, бедняжка.

– О! – сказал мистер Примби.

– Тут слишком шумно для тебя, папочка, – сказала она, переходя к тому, что было у нее на уме.

– Да, суеты многовато, – сказал мистер Примби.

– Нам следует поскорее уехать в Танбридж-Уэллс и оглядеться там.

– Завтра, – сказал мистер Примби.

– Завтра – нет.

– Почему?

– Послезавтра, – сказала Кристина-Альберта. – А завтра – не знаю. Я вроде обещала пойти… Ну, да не важно.

– Мне бы хотелось поехать в Танбридж-Уэллс завтра, – сказал мистер Примби.

– Почему бы и нет? – сказала Кристина-Альберта, словно бы себе самой в некоторой нерешительности. Она пошла было к двери, но вернулась. – Спокойной ночи, папуленька.

– Так мы едем? Завтра?

– Нет… Да… Не знаю. У меня на завтра были планы. По-своему важные… Едем завтра, папочка.

Она отошла от него, уперев руки в боки, и уставилась на эти странные рисунки. И вдруг повернулась на каблуках.

– Завтра я поехать не могу, – сказала она.

– Нет, поеду, – опровергла она себя.

– О черт! – воскликнула она совершенно непонятным и неблаговоспитанным образом. – Я не знаю, что мне делать!

Мистер Примби посмотрел на нее усталыми удрученными глазами.

Это была какая-то новая Кристина-Альберта. Ей не следовало бы чертыхаться. Никак не следовало. Заразилась от этих людей. Просто не понимает, что это за слова. Он должен поговорить с ней… завтра. Об этом и еще кое о чем. Но, Боже мой, как он устал.

– Ты… – Он зевнул. – Ты должна поберечься, Кристина-Альберта, – сказал он.

– Обязательно, папочка. Поверь мне.

Она подошла и села возле него на узкой полуимпровизированной кровати.

– Сейчас мы ничего решить не можем, папочка. Мы слишком устали. Решим завтра. Надо посмотреть, какая будет погода. Нельзя же бродить по Танбриджу в дождь. Обсудим все завтра, когда у нас в голове прояснится. Ой, папулечка! Уже половина третьего.

Она обняла его за плечи, чмокнула в макушку, а потом в ушную мочку. Он любил, чтобы она прикасалась к нему, целовала его. Он даже понятия не имел, как он любит, чтобы она его целовала.

– Милый усталый-преусталый папуленька, – сказала она самым нежным своим голосом. – Ты всегда так со мной добр. Спокойной ночи.

И она ушла.

Некоторое время мистер Примби сидел, не шевелясь, и мысли у него в голове будто застыли в неподвижности.

Пол в студии был замусорен обгорелыми спичками, окурками, воздух пахнул табачным перегаром и пивом. На выкрашенном голубой краской столе стояла пивная бутылка – пустая, и два-три стакана с остатками пива и сигаретного пепла.

Все это было совсем другим, чем Вудфорд-Уэллс.

Совершенно другим.

Но это было Приобретение Опыта.

Мистер Примби подвиг себя раздеться.

Эту ночную фланелевую рубашку все еще предстояло распаковать.

9

Утром Кристина-Альберта все так же не находила себе места и не могла решить, ехать ли в Танбридж-Уэллс, хотя погода была прекрасной. Около половины двенадцатого она исчезла, и мистеру Примби после легкого завтрака с Фей (Гарольд тоже ушел) стало ясно, что поездка в Танбридж-Уэллс откладывается. А потому он отправился в Южный Кенсингтон посетить тамошние музеи. Собственно, заходить в них он не стал, а просто осмотрел их снаружи – и колледжи, и вообще всякие здания. Предварительная рекогносцировка.

Смотреть музеи было чистое удовольствие. Побольше, пообширнее Британского музея. Уж конечно, в них хранятся… всякие вещи.

Кристина-Альберта появилась в студии примерно в половине седьмого, словно бы веселая, просветленная. И чудилось в ней некое торжество.

Объяснять свое исчезновение она не стала, и занимала ее только завтрашняя поездка в Танбридж-Уэллс. Надо успеть на поезд в самом начале десятого, и провести там долгий-долгий день. С папочкой она была необычно нежной.

Гарольд ушел на весь вечер, Фей надо было заняться рецензиями, и они провели тихий семейный вечер вдвоем. Мистер Примби с несколько блуждающим вниманием читал хорошую, глубокую, не слишком понятную книгу, которую обнаружил в комнате наверху. «Фантазии подсознательного» – про погибшую Атлантиду и тому подобное.

Глава IV
Пансион «Петунья»

1

В подавляющем большинстве все города и селенья на земле имеют подобия и параллели, но Танбридж-Уэллс – это Танбридж-Уэллс, и на нашей планете нет ничего, хоть отдаленно на него похожего. При том он вовсе не странный и не фантастичный – все дело в веселом и тончайшем достоинстве. Чистенький, распахнутый и чуть-чуть приятно нелепый. По птичьему полету он отстоит от Лондона на какие-то тридцать миль, однако еще в шести милях от него Норт-Даунсы безмятежным, благостным жестом стирают в памяти малейшие воспоминания о Лондоне. Расположен он на боковой ветке железной дороги, а потому неудобен для владельцев сезонных билетов; нет к нему и прямого пути для спешащего автомобилиста благодаря тем же спасительным Даунсам: в Дувр и Кентон обычно проезжает восточнее, а в Брайтон – западнее, если ему удастся уцелеть в холмах Уэстерема и Севеноукса. Поместья богатых людей окружают его доступными парками. Эридж, Бейхем, Пенсхерст-парк, Ноул и прочие спасают его от чрезмерного размножения маленьких вилл. И стоит он между ними на редкостном участке каменистой земли, всегда сухой, купаясь в свежайшем воздухе, с приветливой площадью – былым выгоном – посередине, с мерзейшими целительными водами, которыми поправляли здоровье принцессы дома Стюартов, с курзалом и бюветом, такими же как в дни доктора Джонсона. Маунт-Сион и Маунт-Ефраим и нечто евангелическое в воздухе напоминают легкомысленному приезжему, что в прошлом Лондон был пуританским городом. Много недужных печеней обрели помилование в Танбридж-Уэллсе. Много пошаливающих печеней нашли там новые силы. И вот туда-то прибыли мистер Примби и Кристина-Альберта в поисках пансиона – и выбрать более благоприятного места для подобных поисков они не могли бы. Поиски эти они повели методично, как и подобало паре, один член которой получил частичную подготовку для социальных исследований в Лондонской экономической школе и частичную подготовку к деловой деятельности в школе Томлинсона. Мистер Примби предполагал начать с общего обзора – не торопясь погулять, посмотреть как и что, но Кристина-Альберта по порядку проконсультировалась со всеми агентами, купила карту и путеводитель по городу, а затем села на скамью на Выгоне и составила план действий, которые легко и незамедлительно привели их в пансион «Петунья».

В путеводителе мистер Примби с одобрением прочел весьма многообещающие слова.

– Послушай, моя дорогая, – сказал он. – Кха-кха. «Общая характеристика. С полным правом следует подчеркнуть лестную репутацию Танбридж-Уэллса, как магнита, притягивающего постоянных обитателей и гостей, принадлежащих к высшим классам. Город никогда не наводняют экскурсанты, и улицы его никогда не оскверняет присутствие вульгарных зевак. Обитатели его состоят главным образом из состоятельных людей, которые, естественно, создают атмосферу, надушенную культурой и утонченностью».

– «Надушенная», по-моему, отличное для этого слово, – сказала Кристина-Альберта.

– Думается, мой инстинкт привел меня, куда следовало, – сказал мистер Примби.

Пансион «Петунья» выходит на Выгон под углом там, где Петунья-роуд воссоединяется со старомодной приятнейшей Главной улицей. Он не обладает внушительным великолепием «Веллингтона», «Королевской Маунт-Ефраим», «Мальборо» и всех прочих, что смело обращены фасадами к солнцу на гребне холма над Выгоном, но дышит солидным комфортом. Ступени, портик, обширный холл, название золотыми буквами по черному фону заставили мистера Примби несколько раз произнести «кха-кха». С избытком пухлая горничная в очень-очень тугом черном платье, в чепчике и фартучке вышла к мистеру и мисс Примби, оглядела их ошарашенно и уклончиво, нечленораздельно ответила на некоторые предварительные вопросы и сказала, что позовет мисс Эмили Рустер, а то мисс Маргарет нет дома. Тотчас мисс Эмили Рустер, бдительно ожидавшая позади занавеса из бус, отдернула его и вкрадчиво вышла на первый план, оказавшись маленькой краснолицей старушкой, проникнутой благовоспитаннейшим savoir faire. Кружевной чепчик дополняли кружева повсюду и несколько оборок, а таких откровенно выкрашенных в каштановый цвет волос Кристине-Альберте еще никогда видеть не приходилось.

– Мистер Примби желал бы приехать на неделю или… это будет что-то более постоянное, быть может?

Последовали взаимные объяснения. Мистер Примби намеревался быть «более постоянным»; Кристина-Альберта – перемежающейся, что создавало трудности. О существовании штаб-квартиры в Челси было вскользь упомянуто, но без упоминания, что находится она в подворье.

Мисс Эмили Рустер полагала, что Кристину-Альберту устроить можно, если только она не будет настаивать, чтобы при каждом ее приезде ей предоставляли туже комнату или равноценную.

– Нам приходится балансировать, – сказала мисс Эмили Рустер.

– Лишь бы окна открывались, – сказала Кристина-Альберта.

Предъявленные комнаты оказались вполне удовлетворительными (кха-кха), вполне удовлетворительными. Дверь в ванную приоткрылась и закрылась.

– Вы предупреждаете, когда хотите принять ванну, – сказала мисс Эмили Рустер.

Имелась также столовая с отдельными столиками, и на каждом столике были цветы, очень утонченно и мило; имелась и просторная гостиная с роялем, большим количеством кресел и диванов в оборках, совсем как оборки мисс Эмили Рустер, и салфеточками на подголовниках – ну, прямо кружевные чепчики, как у нее, и всем им было настолько присуще ее выражение гостеприимной услужливости, что они начинали казаться ее родственницами и деловыми партнершами. Рояль щеголял чем-то вроде кружевного покрывала на кровати, а еще там стояли полированные столики с аспидистрой в майоликовых кашпо на салфеточках и чуть менее важные столики для употребления. Имелся и низкий книжный шкаф с книгами внутри и кипой иллюстрированных журналов сверху. Коридор в глубине расширялся в довольно-таки современный салон, где две дамы пили чай. Наличествовала и курительная, где, как довольно кокетливо сообщила мисс Эмили Рустер Кристине-Альберте, «курят джентльмены».

– В этот сезон мы были переполнены, – сказала мисс Эмили Рустер, – просто переполнены. За обед садилось почти тридцать человек. Но, конечно, сезон на исходе. Сейчас завтракают девятеро, а обедают семеро; два джентльмена имеют здесь дела. Но люди приезжают, люди уезжают. Сегодня утром я получила по почте два запроса. Больная дама и ее сестра. Они думают попить лечебную воду. Ну, и еще перелетные птицы, кроме постоянно проживающих. На ночь-две. Семьи, путешествующие в автомобиле. Они заезжают к нам en route [4]4
  по пути (фр.).


[Закрыть]. От нас ведь все магазины близко.

Она просияла на мистера Примби дружески-интимной улыбкой.

– Часто моя сестра или я в последнюю минуту выбегаем, чтобы внести что-нибудь. Если все остальные заняты. Если мы можем помочь, это не затруднение.

– Систему отдельных столиков, – продолжала мисс Эмили Рустер, – мы ввели после войны. Гораздо приятнее. Вы можете уединиться или же общаться. В гостиной и в курительной часто завязываются беседы. И люди здороваются друг с другом. Иногда люди общаются совсем по-дружески. Играют в разные игры. Отправляются вместе на экскурсии. Так мило.

Кристина-Альберта задала напрашивающийся вопрос.

– Очень-очень милые люди, – сказала мисс Эмили. – Очень милые люди. Джентльмен на покое с супругой и ее падчерицей, и две незамужние дамы на покое, и джентльмен с супругой, жившие в лесах Бирмы, ну и так далее.

Кристина-Альберта удержалась от ехидного вопроса, что, собственно, означает «джентльмен на покое» или «незамужняя дама на покое».

– Меня всегда привлекал Танбридж-Уэллс, – сказал мистер Примби.

–  КоролевскийТанбридж-Уэллс, с вашего позволения, – сказала мисс Эмили, засияв. – «Королевский» был прибавлен в девятьсот девятом по милостивому повелению его величества.

– Я не знал, – сказал мистер Примби с глубоким почтением, и примерился: – КоролевскийТанбридж-Уэллс.

– Сразу такой кусок не прожуешь, – сказала Кристина-Альберта.

– Для нас очень приятный кусок, могу вас заверить, – верноподданнически сказала мисс Эмили.

Пансион «Петунья» показался мистеру Примби настолько удовлетворительным во всех отношениях, что тут же было договорено, что он вернется через день с кое-какой одеждой и другим багажом, а Кристина-Альберта приедет и поживет с ним несколько дней – наверху для нее есть комнатка, а затем она вернется в Лондон к своим занятиям, и приедет снова, когда для нее найдется комната.

2

В поезде на обратом пути в Лондон мистер Примби обдумывал эти решения и строил планы.

– Я приеду сюда послезавтра, когда приведу в порядок свои коллекции в подворье. Наилучшие экспонаты я разложу в шкафу за стеклом, чтобы их было хорошо видно, но, пожалуй, запру их. С собой я привезу несколько самых необходимых книг, а когда устроюсь, то отправлюсь хорошенько осмотреть эти знаменитые Скалы.

– Мы могли бы приехать утром, – сказала Кристина-Альберта, – а днем пойти осмотреть их.

– Но не в тот же день, – сказал мистер Примби. – Нет, я хочу увидеть Скалы, когда мозг у меня будет свеж и восприимчив. Думается, лучше всего будет отправиться совсем рано, хорошенько выспавшись. Когда там еще никого не будет. И мне думается, Кристина-Альберта, мне думается, что в первый раз мне следует пойти к ним совсем одному. Без тебя. Иногда, Кристина-Альберта, ты говоришь вещи – конечно, не нарочно – но они меня сбивают…

Кристина-Альберта прикинула.

– А что ты надеешься найти в этих Скалах, папочка?

Мистер Примби медленно покачал усами и остальным лицом из стороны в сторону.

– Я пойду к ним без предвзятости, – сказал он. – Быть может, Атлантида погибла не вся. Какие-то ее части, быть может, сохраняются скрыто. Философ Платон сохранил легенды. Частично зашифрованные. Как знать. Возможно, здесь. Возможно, в Африке. План. Знак. Скала-Жаба должна быть совсем особой. В Британском музее есть камень-жаба из Центральной Америки…

И некоторое время он предавался приятным размышлениям вслух.

– Возьму блокнот и цветные карандаши, – сказал он и продолжал размышлять.

Молчание он прервал только через три-четыре минуты, и его слова застали Кристину-Альберту врасплох.

– Надеюсь, моя дорогая, – сказал мистер Примби, – среди этих художников и прочих ты не разболтаешься.

– Мне было бы горько думать, что ты разболталась, – сказал мистер Примби.

– Но, папочка, с чего ты взял, что я могу… э… разболтаться? – спросила Кристина-Альберта.

– Парочка мелочей, которые я заметил в подворье, – сказал мистер Примби. – Просто парочка мелочей. Ты должна быть поосторожнее, Кристина-Альберта. Девушке нужно соблюдать осторожность. А твои друзья… они совсем разболтанные. Извини, что я так о них говорю, Кристина-Альберта, но вовремя предупредить…

Ответила Кристина-Альберта после паузы и без обычной убедительности:

– Не беспокойся за меня, папочка, – сказала она. – У меня все хорошо.

Мистер Примби словно бы хотел переменить тему и сказал:

– Мне не нравится этот тип, Тедди Уинтертон. Слишком уж фамильярен.

– Мне он тоже не нравится, – сказала Кристина-Альберта. – Он действительно слишком фамильярен.

– Вот и хорошо, – сказал мистер Примби. – А то я подумал, что ты не замечаешь. – И он погрузился в размышления.

Однако это нежданное вмешательство в ее дела ввергло Кристину-Альберту в задумчивость до самого Лондона. Она то и дело исподтишка поглядывала на своего папочку.

Он, казалось, забыл о ее существовании.

Но это было тягостной правдой: Тедди Уинтертон действительно стал слишком фамильярным. Если не сказать больше.

3

Во все века компетентные наблюдатели указывали на непредсказуемую капризность судьбы, и теперь Кристина-Альберта могла внести свою маленькую лепту в этот непрерывно пополняющийся свод свидетельств. Ей казалось, отправляя своего папочку в здоровую безмятежность Королевского Танбридж-Уэллса, она обеспечивает ему наиболее оптимальные условия для счастливой и безопасной жизни. Действительно, после смерти ее матери в маленьком толстячке произошла разительная перемена – высвобождение воли, новая свобода в выражении своих мыслей, склонность обсуждать окружающее и даже выносить ему приговоры. Она сама сравнивала это с прорастанием семени, оказавшегося после подавляющей сухости среди влаги и света. Однако она не развила это сравнение дальше и не спросила себя, к какому расцвету может привести это запоздалое освобождение его инициативы. И что именно тут, а не где-нибудь еще, он найдет стимул, необходимый для невероятнейшего развертывания его воображаемого существования, что для него Танбридж-Уэллс окажется выходом из нашего будничного мира в то, что для него станет несравненно более чудесной и плодотворной жизнью – нет, такого ей в голову не приходило.

Три дня, пока беспокойная потребность в действиях не увлекла ее снова в Лондон, она прожила в пансионе «Петунья», и на протяжении этих трех дней ничто не указывало на надвигающуюся радикальную перемену в его мироощущении. В целом все эти три дня он казался необычно вялым и тихим. Танбридж-Уэллс ему очень нравится, сказал он, но вот Высокие Скалы и Скала-Жаба, когда он их осмотрел, весьма его разочаровали. Он даже склонялся к мысли, что они могут быть просто «творениями природы». Это было страшной уступкой. Он тщился поверить, что Скала-Жаба была совсем такой, как большое майянское изваяние жабы, слепок которого он видел в Британском музее, но выяснилось, что никаким усилием воли он не мог осуществить подобный акт веры. Все завершающие детали, все надписи бесследно стерлись, заявил он, но тут же пышные светлые усы ощетинились платяной щеткой.

– Никаких деталей, никаких надписей никогда и не было. Никогда!

Кристине-Альберте стало ясно, что он таил великое ожидание, раз был настолько удручен. Она вдруг обнаружила, что очень заинтригована загадкой того, что зрело у него в мозгу. Ей почудилось, что Танбридж-Уэллс мнился ему подобием почтамта, где его ожидает письмо «до востребования» неизмеримой важности. А письма не оказалось.

– Но чего ты ждал, папуленька? – спросила Кристина-Альберта, когда под вечер первого дня он привел ее к Скале-Жабе, чтобы она сама убедилась, насколько обычной и ничего не значащей была эта глыба. – Ты думал найти какую-нибудь замечательную резьбу по камню?

– Я ждал… чего-то для меня. Чего-то значимого.

– Для тебя?

– Да, для меня. И для каждого. О Жизни и Таинствах. У меня было чувство, что здесь что-то будет. А теперь… Я не знаю, куда обратиться.

– Но какое… но чего значимого ты ожидал?

– Разве Жизнь не Великая Загадка, Кристина-Альберта? Разве ты этого не замечала? Или ты думаешь, что она – всего лишь студии, и танцы, и экскурсии, и шарабаны, и еда, и урожаи? – сказал он. – Совершенно очевидно, что она нечто большее. Очевидно. Это все лишь Покрывало. Внешние Проявления. Кха-кха. А что под ним, я не знаю, и я просто жилец… жилец в пансионе… а моя жизнь проходит. Так трудно. Кха-кха. Почти невозможно. Это меня чрезвычайно волнует. Где-то должен быть ключ.

– Но мы все ощущаем подобное, папочка! – воскликнула Кристина-Альберта.

– Вещи не могут быть тем, чем кажутся, – сказал мистер Примби, широким жестом обводя и презрительно отвергая деревню Расхолл, трактир, фонарные столбы, полицейского, собаку, фургон бакалейщика и три проносящихся мимо автомобиля. – Это, во всяком случае, очевидно. Иначе было бы слишком уж нелепо. Безграничное пространство, звезды и так далее. Просто, чтобы суетиться… от еды к еде…

Ну, кто бы мог вообразить, думала Кристина-Альберта, что у него такие мысли? Кто бы мог подумать?

– Либо я Новое Воплощение, – сказал мистер Примби. – Либо нет. А если нет, то я хочу знать, для чего вообще существует мир. Нет, символом, Кристина-Альберта, он должен быть. Только вот чего? Все эти годы в прачечной я знал, что эта жизнь нереальна. Период отдыха и подготовки. Твоя дорогая мама считала по-другому… мы этого никогда не обсуждали, кха-кха, но было именно так.

Кристина-Альберта не нашлась, что ответить, и некоторое время они шли молча. А когда заговорили, то о том, не завернуть ли им в отель «Высокие Скалы», чтобы выпить чаю.

4

Мистер Примби пребывал в явном угнетении и был глубоко огорчен, однако беспросветное уныние меланхоликов было ему чуждо. Одновременно его живо интересовал и пансион, и его обитатели, с которыми он не замедлил познакомиться. Жизнь в пансионе обладала для него всей прелестью новизны. В браке они с миссис Примби неизменно отдыхали, снимая квартиру на приморском курорте, чтобы она могла сама заботиться о провизии, выявляя и обличая ошибки и вымогательства, а затем все приводить в порядок. Они либо совершали поездки по окрестностям в дни этого отдыха, либо располагались на пляже, где мистер Примби и Кристина-Альберта строили замки из песка или бродили между скал, пока миссис Примби сидела на складном стульчике и тосковала по прачечной. В плохую погода они оставались в квартире, где мистер Примби и Кристина-Альберта могли читать книжки, а миссис Примби тосковать по прачечной не хуже, чем на пляже. Но в глубине сердца мистер Примби всегда томился по коллективной, полной общения жизни, какую предлагают пансионы.

Они познакомились со второй мисс Рустер, мисс Маргарет Рустер, когда приехали с багажом. Она была более высоким, более суетливым и менее обшитом кружевами вариантом своей сестры. У них обеих, как обнаружил мистер Примби, была странная привычка находиться поблизости. Они, казалось, непрерывно укрывались за занавесами из бус или в коридорах, перегибались через перила на лестничных площадках или тихонько заглядывали в дверные щелки. Бедняжки! Они ужасно боялись стеснить своих жильцов, но не менее боялись, что вдруг что-нибудь окажется не так.

Во время трапез они манипулировали жарким и тарелками за ширмой, а пухлая горничная разносила тарелки и овощи. И когда бы мистер Примби ни взглядывал на ширму, либо мисс Маргарет Рустер поглядывала на него через верх, либо мисс Эмили Рустер поглядывала на него из-за створки. И у него возникали затруднения с вилками и ложками. Уронив салфетку, он уповал, что это останется незамеченным, но мисс Эмили тотчас заметила и отрядила пухлую горничную поднять салфетку и подать ему.

Мистер Примби и Кристина-Альберта спустились в столовую, едва мисс Маргарет вторично ударила в обеденный гонг, а потому их усадили первыми, и они могли с выгодной позиции обозреть свои сотрапезников. Кристина-Альберта наблюдала молча, но мистер Примби говорил «кха-кха» всякий раз, когда в дверь входил кто-то новый. Первыми после них появились две Перелетные Птицы – молодой человек в широчайших брюках-гольф и дама, предположительно его жена, в ярко-желтом джемпере – они путешествовали в автомобиле по Кенту, но попытались захватить столик в эркере, закрепленный за постоянными обитателями «Петуньи», однако мисс Эмили усмирила их – с большим трудом и еще большим достоинством. Затем они начали во всеуслышанье совещаться, какое взять вино, причем молодой человек именовал даму «Старухой» и «Башкой» – обращения для мистера Примби совсем новые и интересные, а она называла его «Барсук». Пухлая горничная подала им карту вин, за которыми можно было послать. Молодой человек громко читал названия и цены, а потом приступил к выбору, словно младший священник, служащий в очень большом соборе. Его жена, если продолжить сравнение, отвечала, точно церковный хор.

– Здешнее шабли, наверное, слишком сладкое, – возгласил он.

– Слишком сладкое?

– Как насчет поммара, Башка?

– Почему бы и не поммар, Барсук.

– Бон на шиллинг дешевле и может оказаться таким же приличным… или скверным.

– Да, таким же.

Пухлая горничная выскочила из столовой с картой в руке, прижимая палец к марке, которую он выбрал.

Тем временем под этот гвалт к столику у окна просочились две дамы, которых мистер Примби видел в салоне пьющими чай во время своего первого визита в «Петунью». Они, очевидно, были сестрами – обе довольно худощавые и высокие, с круглыми и яркими личиками на шеях-стебельках. У них были острые носики, и одна носила очки в черепаховой оправе. Следующим появился джентльмен с седыми усами, пышнее и благороднее, чем даже у мистера Примби, и в сопровождении миниатюрной быстроглазой жены. Возможно, тот джентльмен, который жил в лесах Бирмы. Миниатюрная быстроглазая жена поклонилась худощавым дамам, которые заволновались, точно камыш под ветром. Джентльмен их не заметил, крякнул, садясь, достал очки и прочел меню.

– Суп с помидорами… опять! – сказал он.

– Так он ведь очень вкусный, – сказала его жена.

– Но не трижды подряд! – сказал он. – И вызывает кислотность. Я нелюблю суп с помидорами.

Столик в эркере заняла троица, явившаяся туда раздельно. Первой пришла маленькая худенькая брюнетка в сером, с сумочкой из бус, затем маленький лысый брюнет с широкими бакенбардами, которого она назвала отцом, и в заключение пухленькая, пышущая, здоровьем жена, излучавшая благожелательность, которая вплыла в столовую, находя для каждого приветливое слово.

– Вы сегодня погуляли, майор Боун? – сказала она джентльмену из бирманских лесов.

– Только до Расхолл-Коммон и назад, – невнятно ответил майор Боун сквозь усы и ложку супа. – Только до Расхолл-Коммон.

– А вы в шарабане в Крохемхерст, мисс Солбё?

Две сестры ответили в один голос:

– Ах, мы так приятно прокатились!

– Удивительно живописно, – сказала та, что в очках.

– Такой очаровательный простор, – сказала та, что без очков.

– А море вы увидели?

– Ах, так ясно! – сказала та, что в очках.

– И так далеко! – сказала та, что без очков.

– Просто будто у неба стальной край, – сказала та, что в очках.

– Совсем как серебряная каемочка, – сказала та, что без очков.

– Кха-кха, – сказал мистер Примби.

За супом с помидорами последовали небольшие порции рыбы и были поглощены в относительном безмолвии. Только маленькая вспышка разговора за столиком в эркере.

– Но это та же рыба, которую мы ели вчера? – спросила жена.

– Похожая, – сказал джентльмен с бакенбардами.

– В меню просто указана «рыба», – сказала падчерица.

– Кха-кха, – сказал мистер Примби.

– По-моему, задние шины у нас сегодня были перекачаны, Башка, – сказал молодой человек в брюках-гольф очень громким ясным голосом. – Я жутко чувствовал дорогу.

– Я жутко чувствовала дорогу, – сказала дама в желтом джемпере.

– Утром надо будет выпустить немного воздуха.

– Так будет лучше.

– Завтра утром и займусь. Сегодня возиться не стану.

– Конечно, завтра утром, Барсук. Ты ведь очень утомился от этой тряски. И ты запачкаешь руки.

Молчание. Ножи и вилки активно работают.

– Поррек так и не написал, – сказал майор из лесов.

– Наверное, он очень занят, – сказала его жена.

– Кха-кха, – сказал мистер Примби.

Кристина-Альберта мысленно искала, что бы такое сказать, дав повод отцу удачно ответить, но все, приходившее ей в голову, было слишком обескураживающим и слишком опасным. Их взгляды встретились. У него был вид человека, который вот-вот не выдержит напряжения.

Рыбу сменил ягненок.

– По-моему, дорога из Ситтингбурна просто ужасная, – сказал автомобилист.

– Да, она была ужасная, – ответила его жена.

Кристина-Альберта заметила, что лицо ее отца подергивается. Он намеревался что-то сказать.

– Кха-кха. Завтра, если погода будет хорошей, я думаю, мы пойдем утром погулять.

Ножи и вилки перестали звякать. Все прислушивались.

– Я буду очень рада погулять завтра, папочка, – сказала Кристина-Альберта. – Конечно, тут есть чудесные места для прогулок.

– Вот именно, – сказал мистер Примби. – Весьма вероятно. Этот путеводитель очень многообещающ. Кха-кха.

Лицо его выражало гордое достоинство человека, исполнившего трудный долг.

Ножи и вилки вновь активно заработали.

– Без мятного соуса этого ягненка от баранины не отличить, – сказал майор Боун.

– Никакой горошек не бывает таким вкусным, как горошек из собственного огорода, – сказала жена джентльмена с бакенбардами своей падчерице.

– Для горошка время уже позднее, – сказала падчерица.

Две мисс Солбе и автомобилист заговорили одновременно. Миссис Боун высказала мысль, что теперь хорошего ягненка найти очень трудно. Почерпнув мужество из этого внезапного вихря разговоров, мистер Примби осмелел и сообщил Кристине-Альберте, что Танбридж-Уэллс всегда его манил. Воздух такой крепкий. Пробуждает у него аппетит.

– Смотри не растолстей, – сказала Кристина-Альберта.

Вспышка обмена мыслями угасла. Печеные яблоки с заварным кремом были съедены в относительной тишине. Подошла пухлая горничная и спросила, где мистер Примби будет пить кофе – в салоне или в курительной?

– В салоне, пожалуй, – сказал мистер Примби. – Кха-кха. В салоне.

Мисс Солбе, держа стаканы с сахаром и лимонным соком, ускользнули из столовой. Компания в эркере последовала за ними. Вкушение обеда завершилось. В салоне они оказались в одиночестве. Остальные в большинстве предпочли гостиную. Джентльмен из лесов Бирмы направился в курительную, держа большую сигару, которая словно бы тоже явилась из лесов Бирмы. Она не походила на сигару из свернутых табачных листьев или набитую, она походила на сигару из старого корявого сука, который спилили с ветвистого дерева. Из ее конца торчала соломина…