Текст книги "Отец Кристины-Альберты"

Автор книги: Герберт Джордж Уэллс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Герберт Уэллс
Отец Кристины-Альберты

Книга I
Явление Саргона, Царя Царей

Глава I
Начало жизни мистера Примби

1

Это история некоего мистера Примби, удалившегося на покой сотрудника прачечной и вдовца, который перестал принимать активное участие в делах прачечной «Хрустальный пар» в приходе святого Симеона Нерасторопного вблизи Вудфорд-Уэллса после кончины своей супруги, воспоследовавшей в году Господнем 1920. Его поджидало много поразительного. История эта по сути современная, история Лондона эпохи сэра Артура Конан-Дойла, радио и первых пэров-лейбористов. Исторический элемент в ней незначителен и отчасти неверен, а будущее, хотя и присутствует неизменно, в большой мере игнорируется.

Поскольку стирка в Лондоне подобно торговле молоком, выпечке хлеба, продаже постельного и столового белья, а также всяким другим видам коммерции является делом во многом специализированным и наследственным, не слишком-то открытым для посторонних, следует сразу же объяснить, что мистер Примби родился не под сенью прачечной. Ни духа, ни энергии лондонского знатока прачечных дел в нем не было. И приобщился он к ним через брак. В 1899 году он в Шерингеме познакомился с мисс Хоссет, богатой наследницей и девицей весьма решительного характера. Он ухаживал, завоевал ее, женился на ней, как вы вскоре узнаете, почти не отдавая себе отчета в том, что происходит. В прачечном мире Хоссеты – большие величины, и заведение «Хрустальный пар», которое вскоре перешло в способные руки миссис Примби, было лишь одним из серии родственных и схожих предприятий в северных, северо-восточных и юго-западных районах Лондона.

Мистер Примби, как весьма скоро и без обиняков установила семья мисс Хоссет, происходил из рода куда менее практичного, чем его супруга. Его отец был художником, очень обаятельным и необязательным, – художником-фотографом, проживал в Шерингеме и снимал, как их называли в восьмидесятых годах минувшего века, «жемчужные» фотографии летних посетителей этого приморского местечка. В указанные восьмидесятые он в Шерингеме был заметной фигурой – красивый брюнет, порой несколько растрепанный, в коричневом бархатном пиджаке и большой серой шляпе из мягкого фетра. Он завязывал беседу с курортниками на пляже и излучал такое достоинство, что в его ателье всегда хватало заказов для безбедного существования. Его жена, мать нашего мистера Примби, была терпеливой бесцветной личностью, дочерью фермера под Диссом. Когда со временем мистер Примби-старший исчез из жизни своего сына (у него возникла романтическая привязанность летом 1887 года к маленькому гастролирующему варьете, с которым он осенью тихонько испарился, чтобы больше никогда в Шерингем не возвращаться), миссис Примби-старшая стала работающей совладелицей небольшого пансиона и умерла примерно через год, оставив свою мебель, свою долю в пансионе и своего единственного сына попечениям миссис Уичерли – своей кузины и другой совладелицы пансиона.

Юный Альберт-Эдвард Примби был тогда миловидным, стройным, кудрявым (в отца) шестнадцатилетним блондином (в мать), с глазами синими, как небо у горизонта, мечтательным и не склонным к усердной работе. Совсем малышом он грезил наяву, в школе сидел над примером или учебником, не замечая их и глядя мимо, в неведомое. Из-за такой рассеянности его первые опыты на деловом поприще принесли лишь разочарование. После ряда безуспешных попыток применить свои дарования в той или иной созвучной ему части сложного механизма нашей цивилизации он на несколько лет осел в конторе агента по недвижимости и торговца углем в Норридже, дальнего родственника своей матери.

Какие-то давние, но еще живые сентиментальные воспоминания помогли Альберту-Эдварду получить это место и спасали его промахи и упущения от слишком уж взыскательной критики. Впрочем, он исполнял свои обязанности много лучше, чем кто-либо мог ожидать. Призвание агента, имеющего дело с недвижимостью, отличается от подавляющего большинства других призваний тем, что необходимая движущая энергия вкладывается исключительно клиентами, а сдача в наем особняков чем-то импонировала дремлющему воображению молодого Примби. В нем открылся природный дар к увлекательным описаниям, и со временем ему было поручено собирать сведения у желающих сдать в наем свою недвижимость. Он обладал очень полезным оптимизмом. И даже уголь оказался нежданно интересным, едва он открыл, что ему самому таскать его не придется. Ему не верилось, что все золотистые чешуйки в угле – это пирит, и он втайне лелеял мечту о великом коммерческом предприятии для добычи золота из шлаковых отвалов. Он никому не рассказывал об этом проекте, не предпринимал никаких шагов для его осуществления, но мечты скрашивали его будничные обязанности, суля свободу и богатство. А когда за полдень жизнь в конторе замирала, и ее оставляли на него, он отправлялся к столу, отданному под уголь, садился на край, рассматривал подносики с образчиками, брал куски угля, оглядывал их со всех сторон, взвешивал на ладони и предавался упоительнейшим грезам.

И если кто-нибудь в такие минуты заходил навести справки о доме, он беседовал с ними почти царственно.

В Норридже он стал членом Ассоциации молодых христиан, однако интересовала его более ее литературная, нежели религиозная сторона, и он посещал все литературные дебаты. Но никогда на них не выступал, а сидел в заднем ряду и размышлял, что политические деятели в конечно счете всего лишь марионетки в руках безмолвных богачей за сценой. В Норридже, кроме того, он смог заказать у портного свой первый сшитый по мерке костюм элегантного серого цвета. Когда в свой двухнедельный летний отпуск он приехал в Шерингем погостить у миссис Уичерли, ее весьма порадовала его преображенная внешность, а активный оптимизм, сменивший его прежнюю летаргию, произвел на нее большое впечатление. Когда он в сером костюме прогуливался днем по набережной, всякий, кто не был с ним знаком, легко принял бы его за состоятельного и преуспевающего курортника.

Кажется, только вчера, и в то же время так давно наш толстенький низенький мистер Примби был тем щуплым белокурым молодым человеком, который прохаживался по набережной Шерингема, поигрывая тросточкой и исподтишка, но жаждуще поглядывал на купальщиц в купальных костюмах с длинными юбками и в клеенчатых чепчиках. Было ведь это в те дни, когда автомобили все еще оставались главным образом источниками анекдотов – вонь, грохот, починки в придорожных канавах, а идея летательных аппаратов тяжелее воздуха признавалась неосуществимой. Королева Виктория отпраздновала свой Брильянтовый юбилей, и никто не верил, что Альберт-Эдвард, принц Уэльский, доживет до того, чтобы стать королем. На это лето планировалась война в Южной Африке длительностью в шесть месяцев и потребовавшая всего сорок тысяч солдат. И вот на третий день его отпуска в сером костюме и в Шерингеме на мистера Примби налетела катившая на велосипеде его будущая супруга мисс Хоссет и отбросила на свою подругу мисс Мийту Пинки, которая чуть его не переехала.

Ибо, каким бы невероятным это ни кажется современному читателю, в те далекие девяностые годы до появления более для этого подходящих автомобилей люди умудрялись сбивать и переезжать других людей с помощью еле ползущих транспортных средств, имевшихся тогда в наличии, – велосипедов, экипажей, влекомых лошадьми, и тому подобного.

2

Мисс Мийта Пинки была эмоциональной блондинкой, и, когда мистера Примби швырнули на нее, она грациозно и естественно упала со своей машины в его объятия. Может показаться, что Судьба намеревалась положить начало новому союзу, но Судьба не учла мисс Хоссет в своих расчетах. Мисс Мийта Пинки была в те дни так же готова влюбиться, как сухой порох – взорваться, и она уже всей душой любила мистера Примби даже прежде, чем ее благополучно поставили на ноги. Она порозовела, широко раскрыла глаза и еле дышала, а мистер Примби, подобравший ее велосипед с видом героического спасителя, выглядел очень мужественным и красивым.

Мисс Хоссет, стукнув мистера Примби, резко повернула руль, спешилась и теперь стояла, готовая вступить в дискуссию. Толчок еще больше ослабил и без того разболтанный руль абсолютно ненадежной взятой напрокат машины.

Эта разболтанность и послужила причиной наезда. И ее внимание разделялось поровну между этим обстоятельством и возможными претензиями мистера Примби.

– Я позвонила звонком, – сказала она.

Она покраснела и выпрямилась. Была она круглолицей девушкой с длиной, худой шеей, хорошим свежим цветом лица, пенсне на тонком носу и решительным узкогубым ртом.

– Я сделала все, чтобы не столкнуться с вами, – сказала она.

– Такая неловкость с моей стороны, – обезоруживающе сказал мистер Примби. – Я замечтался.

– Вы не ушиблись? – спросила Мийта.

– Несколько растерялся, – ответил мистер Примби. – Особенно там, где меня задело колесо. Тут полно углов.

– Я бы упала, – сказала Мийта, – если бы вы меня не подхватили.

Мисс Хоссет успокоилась: конфликта с мистером Примби не намечалось. Видимо, он не собирался придираться к этому случаю.

– Руль совсем разболтан, – сказала она. – Вы только взгляните! Вертится как волчок. Им следовало бы отвечать за то, что они выдают в пользование подобные машины. Очень скоро та или другая даст повод для взыскания ущерба. Тогда они поостерегутся. Возмутительно, вот что я скажу.

– Теперь вам никак нельзя на нем ехать, – сказал мистер Примби.

– Да, – согласилась она. – Придется его вернуть.

Мистеру Примби ничего не оставалось, кроме как отвести машину через весь город до прокатной конторы, где мисс Хоссет сделала выговор владельцу, отказалась заплатить хоть пенс и обеспечила возвращение своего залога немногими, но точными словами. Мисс Пинки уплатила за пользование велосипедом один час. После всего этого маленькое общество числом трое не могло не сблизиться. Легкий нюанс приключения укреплял это сближение, а мистер Примби вел себя не более и не менее как законный постоялец в пансионе миссис Уичерли и завзятый курортник. Его новые знакомые были из Лондона, а он, говоря о себе, упоминал Норридж и управление недвижимостью. И так мило посмеивался над Шерингемом. Сказал, что это «очаровательнейшее захолустье с претензиями» и что всегда приятно приехать подышать морским воздухом.

– Модные курорты не в моем вкусе, – сказал мистер Примби. – Я слишком рассеян.

3

В последующие годы мистер Примби часто пытался вспомнить те ступени, которые привели к его браку с мисс Хоссет, но всякий раз у него возникало смутное ощущение, будто он что-то упускает. Но вот что? И в какой связи?

Вначале ничто не указывало, что он женится на мисс Хоссет. Собственно, ничто не указывало, что он женится хоть на ком-нибудь, и если бы ему на ухо шепнули слово «брак», называя возможное последствие этой встречи, он пришел бы в ужас. Он заметил, что этим девушкам его общество приятно, но звеном между ним и ими, как ему казалось, была Мийта. И вскоре к их компании присоединился четвертый, откликавшийся на имя Уилфред, и мистеру Примби мнилось, что весь вид Уилфреда и мисс Хоссет неоспоримо свидетельствует о взаимном тяготении.

Юное общество тесной группой прогуливалось по набережной, пока набережная не кончилась, а тогда они обнаружили относительно укромную нишу в невысоком обрыве и предались восторгам воздыханий; и в тот день Мийта воздыхала с мистером Примби, а Уилфред воздыхал с мисс Хоссет. И через бездну четверти столетия память мистера Примби продолжала утверждать это категорически.

Нравы и обычаи меняются от века к веку. Просвещение распространялось, утонченность росла, и мир стал достоянием молодежи более сдержанной, более умудренной или более решительной, чем ее предшественники. Воздыхания эти представляли собой безыскусное неуклюжее лапанье, весьма модное в те исчезнувшие дни – лапанье, удерживаемое в рамках приличия (если в том возникала необходимость) возгласами «будет!» и «будет же, говорю вам!» из уст барышни. Они обнимались, они целовались, они склоняли друг к другу свои глупенькие юные головы и так коротали долгое время ожидания, пока любовь не брала свое. Летние английские курорты кишмя кишели молодежью, предававшейся этим жалким, глупеньким, смешным предвкушениям любви. Мистер Примби, как стало незамедлительно ясно, был прирожденным воздыхателем.

– Так чудесно, – сказала мисс Мийта, – ну, как вы меня тискаете.

Мистер Примби еще потискал и решился чмокнуть горячее ушко.

– Да подите вы! – сказала мисс Мийта голосом, придушенным от восторга. – Эти ваши усики, они щекочутся!

Раскрасневшись от такого ободрения, помышляя о дальнейшем, мистер Примби не заметил, что ситуация между мисс Хоссет и ее Уилфредом складывалась более черная и менее удовлетворительная. Уилфред не принадлежал к типу людей, симпатичных мистеру Примби. Вопреки небрежности его одежды – серые брюки спортивного покроя, старый пестрый жилет, твидовая куртка, коричневые башмаки и светлые носки, – он, как показалось мистеру Примби, сознательно давал почувствовать свое социальное превосходство. Молодой – самый молодой в их обществе, – он доминировал над ними. Его отличали большие красные руки, большие ступни, копна буйных волос, неправильные черты лица, которые в будущем могли стать красивыми, и грубый хохот. На мистера Примби он смотрел так, будто знал о нем всю подноготную, причем довольно скверного свойства, но пока не собирался ничего предпринимать по поводу его существования на земле. Он, шепнула Мийта, студент-медик из Кембриджа, а его отец – врач, практикующий на Харли-стрит, и недавно возведен в рыцари. Воздыхал он без малейшего энтузиазма, – казалось, ему надоело воздыхать. Быть может, он воздыхал уже несколько дней, и его беседа с мисс Хоссет происходила на пониженных, но резких тонах. Он сидел, чуть отстранившись от нее, среди песка и жесткой голубоватой травы, и лицо у нее горело. Того, что они говорили, наша сплетшаяся в объятиях пара не расслышала.

– Крис и Уилфред не ладят, как мы, – тихонько сказала Мийта. – Такие глупые!

– Он, как все мужчины, – сказала Мийта. – Ну, может, кроме одного. Хотят всего, а чтобы взамен что-то – ни-ни. Даже не желает сказать, что они помолвлены, – сказала она. – Увернулся от того, чтобы познакомиться с ее отцом.

Наступила некоторая пауза, затем ласки возобновились.

– Я в вас втюрилась, – сказала Мийта. – Ну прямо втюрилась. Таких синих глаз я еще не видела. Прямо как фарфоровая чашка.

4

Вот так раздельно мистер Примби и его будущая супруга провели свой первый день вместе. День этот он помнил, как помнил большинство фактических событий, неясно – в обрамлении горячего песка, солнечного света, голубоватой травы и поросли маков, которые покачивали головками на фоне неистово синего неба. И затем сквозь эти ранние воспоминания на него словно прыгнула Крис Хоссет с горящими щеками и сверкающими глазами, еще увеличенными стеклами пенсне.

До этого прыжка втиснулись два-три дня. Мистер Примби в своей роли летнего приезжего в Шерингем не был обязан предъявлять фон своего социального происхождения, зато мисс Пинки представила его двум дородным благодушным тетушкам, явно предпочитавшим сидячую жизнь, в качестве молодого человека, имеющего какое-то отношение к мисс Хоссет, который спас ее от опасного падения с велосипеда, а затем он и она пили чай у родителей Крис Хоссет. Мистер Хоссет оказался очень больным человеком, на редкость толстым и раздражительным; он так и не стал прежним (каким бы прежде он ни был) после смерти единственного сына, и миссис Хоссет – энергичное тощее предупреждение о том, чем может стать ее дочь – ухаживала за ним, не покладая рук. В отличие от Крис она носила очки, а не пенсне, глаза у нее были умученные, цвет лица свинцовым, а шея тощей. На чаепитии присутствовали какой-то родственник и его жена, мистер и миссис Уиджери, которые, видимо, считали, что мистер Примби – родственник мисс Пинки. У мистера Уиджери было длинное рябое лицо и карие глаза, тусклее каких мистер Примби в жизни не видывал. Угощение никаких подвохов не таило, и мистер Примби ничем себя не уронил, слушая подробности опасностей, каким непрерывно подвергается существование мистера Хоссета из-за сердечной болезни, которыми его одолжила миссис Хоссет, и ее же сетования на тему, как тяжело и огорчительно уезжать, оставляя прачечную на попечение управляющего. На чай Уилфред не пришел. Его пригласили, а он не пришел.

Наследующий день мистер Примби встретил Уилфреда на набережной, где тот следил, как девицы плещутся в море возле купальни на колесах. Потом они вчетвером отправились погулять в поисках укромного уголка, и стало ясно, что мисс Хоссет отказывается и дальше воздыхать с Уилфредом. Стало ясно, что между Крис и Уилфридом все дошло до точки кипения. На обратном пути они и словом не перемолвились, и они еще не дошли до набережной, как Уилфред сказал «ну, пока!» и удалился по дороге, ведущей от моря. После чего Уилфред исчез из мира мистера Примби, который так и не узнал, что с ним сталось, да и не имел ни малейшего желания узнавать. А на следующий день он в первый раз заметил, что увеличенные глаза мисс Хоссет смотрят на него с интересом и вызовом, отчего ему стало почти тревожно.

Мисс Хоссет стала серьезной помехой в воздыханиях с Мийтой. Квартет теперь сократился в трио, и мистер Примби очутился, так сказать, на вершине треугольника, вечного треугольника, причем весьма острой формы. Когда одна его рука поддерживала Мийту, на другой повисала Крис. Она называла его «наш Тедди», она прижималась к нему, она заходила так далеко, что даже гладила его по волосам. При такой конкуренции ласки Мийты до какой-то степени отступили на второй план, но она никак прямо не возражала.

Глубоко в натуре мужчины-самца скрыт родник полигамной гордости. В этих новых обстоятельствах мистера Примби переполнили гордость и коварство. Он верил, что «крутит» с двумя девушками сразу, и ему казалось, что ничего лучше и придумать нельзя. На самом же деле не столько он крутил, сколько им крутили. В американском мире эмоциональных фантазий имеется идеал, называемый «пещерным человеком», который лелеют тихие, робкие женщины, так как он сулит избавление от малейших усилий с их стороны. Пещерному человеку положено схватить, сжать, куда-нибудь унести и обожать, обожать, обожать. В нашей простенькой любовной истории мистера Примби роль пещерного человека сыграла мисс Хоссет – во всяком случае, до момента унесения. В первый же раз, когда они остались вдвоем, она привлекла его к себе и поцеловала в губы так жарко, страстно и исчерпывающе, что мистер Примби был изумлен и ошарашен. Так это было не похоже на поцелуйчики, которые он срывал с Мийты, или на то, что с ним случалось в Норридже. Он и не подозревал, что существуют подобные поцелуи.

И в теплых летних сумерках мистер Примби обнаружил, что его уносит в укромный уголок пляжа для воздыханий с Крис Хоссет. Свет восходящей полной луны мешался с последними отблесками заката, камешки в песке сияли, как алмазы и звезды. Он держался храбро, но весь трепетал. Он знал, что на этот раз инициатива будет исходить не от него. И воздыхания с Крис Хоссет походили на воздыхания с Мийтой не больше, чем зарево домны походит на лунный свет.

– Я тебя люблю, – сказала Крис, будто это все оправдывало, а когда они, спотыкаясь, брели обратно в час, который мистер Примби назвал «жутко поздним», она сказала: – Ты ведь на мне женишься, верно? Ты обязан жениться на мне теперь. И тогда мы сможем изведать любовь сполна. И так часто, как захотим.

– Я, право, сейчас не вполне в состоянии содержать жену, – сказал мистер Примби.

– Ну, мне нет необходимости просить мужчину, чтобы он меня содержал, – сказала мисс Хоссет. – А ты чудо, Тедди, и я выйду за тебя, вот так!

– Да как это я могу на вас жениться? – спросил мистер Примби почти сварливо, потому что он действительно очень устал.

– Послушать тебя, так никто еще никогда не женился, – сказала Крис Хоссет. – А кроме того… после этого… ты обязан!

– Учтите, мне надо в следующий вторник вернуться в Норридж, – сказал мистер Примби.

– Об этом тебе надо было думать раньше, – сказала она.

– Но я же лишусь места.

– Само собой, папа тебе что-нибудь подыщет, и получше. Мы ведь не какие-нибудь бедняки, Тедди. Так не стоит пугаться…

Вот каким образом мистер Примби ухаживал за Крис Хоссет и завоевал ее. Он был испуган, страшно испуган, но в тоже время чрезвычайно возбужден. Случившееся казалось ему дико романтичным, очень жутким и чуть-чуть жестоким по отношению к Мийте Пинки. На следующий день он был вновь представлен старшим Хоссетам как жених их дочери, а она тайком дала ему три золотых соверена, чтобы купить ей в качестве сюрприза обручальное кольцо. Сперва миссис Хоссет вела себя так, словно одобряла мистера Примби, но не одобряла брак как таковой, а затем, после, видимо, бурной сцены с дочерью наверху в спальне, она повела себя так, будто очень одобряла брак как таковой, а мистера Примби считала крайне темной личностью. Мистер Хоссет не желал говорить с мистером Примби прямо, но он говорил о нем со своей женой и воображаемыми слушателями в присутствии мистера Примби, как о «проходимце», который «зацапал его девочку». Но и он тоже, казалось, одобрял брак, как таковой, и на его obiter dicta [1]1
  сказанное мимоходом (лат.).


[Закрыть]никто не отвечал.

Все это ставило мистера Примби в тупик и волновало его. Делал он только то, что ему говорили, и в брак его унесло, как утопающего течение уносит через плотину. Объяснение происходящего миссис Уичерли он отложил до более подходящего случая и утром во вторник ушел со своим чемоданчиком, будто возвращаясь в Норридж. Агенту по недвижимости и торговцу углем он написал коротенько письмо с сожалениями. Неотложные частные дела препятствуют ему вернуться к своим обязанностям. Миссис и мисс Хоссет поехали с ним в Лондон. Все они сняли номера в гостинице без подачи спиртных напитков, и мистер Примби был по специальному разрешению обвенчан в церкви св. Мартина у Трафальгарской площади.

Оттуда он отправился в прачечную «Хрустальный пар», чтобы жить с тестем и тещей и овладевать обязанностями помощника управляющего, сборщика заказов и рекламного агента. Мистер Хоссет никогда с ним не разговаривал, а иногда в его присутствии говорил о нем всякие неприятные вещи и бросал обвинения, которые лучше было пропускать мимо ушей, однако миссис Хоссет мало-помалу вновь стала с ним ласковой.

А вскоре у мистера Хоссета случился сердечный приступ, и он скончался, а через несколько месяцев мистер Примби стал отцом. Впервые увидев дочь (и, как оказалось в дальнейшем, своего единственного ребенка), он нашел ее крайне безобразным багровым существом. До тех пор ему не доводилось видеть новорожденных младенцев. У нее имелось много тонких-претонких темных волосиков, которые со временем сменились другими, крупные, ничем не примечательные черты лица и поразительно большие ступни и кисти. У мистера Примби возникло нелепое впечатление, будто он ее где-то уже видел, и она ему тогда не понравилась. Но через день-другой она превратилась в обыкновенного розового младенца, и недоумение уступило место родительской любви.

Ее окрестили Кристиной-Альбертой в честь матери и отца.

5

С годами все эти переживания умягчились и сплавились в памяти мистера Примби в одно неясное, великолепное, романтичное, полное приключений прошлое. Он остался мечтательным и довольно рассеянным, но в целом был обязательным, верным мужем, и прекрасно ладил со своей властной и практичной супругой.

Она была, как он узнал уже после свадьбы, на три года старше него и продолжала быть по отношению к нему старшей во всех смыслах до дня своей смерти. Однако обходилась она с ним по-собственнически ласково и заботливо – выбирала всю его одежду, полировала его манеры и умение держаться, а также поддерживала его против всех посторонних. Одевала она его в стиле чемпиона по гольфу, чего он постарался бы избежать, будь у него право голоса в этом вопросе. Много лет она не разрешала ему обзавестись велосипедом, несколько придиралась к тому, как он вел счетные книги прачечной, выдавала ему на карманные расходы десять шиллингов в неделю и была склонна ограничивать возможность его бесед со служащими прачечной, принадлежащими к женскому полу. Но он как будто и не возражал против этих легких уклонений от покорности, обещанной ему женой перед алтарем. Вскоре у него появилась склонность к полноте, и он без видимых усилий отрастил порядочные пшеничные усы.

Их семейный очаг был очень приятным, что стало еще заметнее, когда миссис Хоссет последовала за мужем в его место упокоения в Вудфорд-Уэллсе под мраморным крестом с голубкой и оливковой веточкой в месте пересечения перекладин. Мистер Примби стал завзятым любителем чтения – и не только романтической литературы (он питал величайшее отвращение к «реализму» в любой форме), но и книг по древней истории, астрономии, астрологии и произведений мистиков. Его глубоко заинтересовали тайны пирамид и предположительная история погибшего континента Атлантиды. Влекли его еще труды о скрытых возможностях человеческой психики, а в особенности возможность многократно увеличить силу воли. Порой, когда поблизости не было миссис Примби, он практиковал силу своей воли перед зеркалом в спальне. По ночам он иногда усыплял себя силой воли, вместо того чтобы заснуть обычным способом. Много внимания он уделял пророчествам и эсхатологии. У него сложились собственные взгляды на Судный День, что могло бы привести к его разрыву с англиканской церковью, если бы миссис Примби не сочла, что такой разрыв неблагоприятно скажется на делах прачечной. Со временем у него собралась библиотека более тысячи томов, а его запас слов очень обогатился.

Его жена смотрела на все эти интеллектуальные занятия с дружеской симпатией, а порой – так и с гордостью, но сама в них участия не принимала. С нее было достаточно прачечной. И прачечную она любила все больше и больше. Любила стопки чистых накрахмаленных рубашек, и воротничков, и сложенных простынь, любила поскрипыванье деревянных механизмов и деловую суету стирального зала. Она любила, чтобы работа там шла упорядоченно, с соблюдением всех правил, непрерывно. Чтобы все проходило через котлы и валки для отжима в целости и сохранности, чтобы ничто не попадало не туда и не терялось по завершении стирки. Когда она появлялась там, голоса затихали, руки начинали трудиться с почтительным усердием. И она любила, чтобы дело приносило доход.

В воскресенье после полудня и в те дни, когда прачечная не нуждалась в его услугах, мистер Примби отправлялся в длинные прогулки. В хорошую погоду он шел в Эппингский лес, или до Онгара, или даже до овеянного сельским покоем Рутингса, а когда небо хмурилось, путь его лежал в сторону Лондона. Со временем трамвайные пути были проложены до нынешней конечной остановки в Вудфорде, и появилась возможность катить с приятностью до самого сердца Лондона по Севен-Систерс-роуд и через Кемден-Таун или (требовалось только чуть больше пройти пешком) по Ли-Бридж-роуд, через Энджел и Холборн.

Огромность Лондона, многогранность человеческой деятельности в нем будили дремлющее воображение мистера Примби. Он заходил в какую-нибудь булочную-кондитерскую, съедал лепешку с маслом (или пончик с вареньем) и выпивал чашечку какао; он часами рассматривал витрины магазинов и порой что-нибудь покупал. Он любил Чаринг-Кросс-роуд с ее книжными лавками, Тоттенхем-Корт-роуд, Холборн, Клеркенуэлл и Уайтчепел-роуд, но Пиккадилли, и Бонд-стрит, и Риджент-стрит выглядели слишком дорогими и не предлагали ничего интеллектуально интересного, к тому же он чувствовал, что его мешковатые брюки-гольф и кепка чуть-чуть не гармонируют с этой вызывающей роскошью. Иногда он отправлялся в Британский музей и с пристальным вниманием рассматривал предметы, так или иначе связанные с пирамидами. Знаменательные события особой важности всегда привлекали его в Лондон. Стоило случиться сенсационному убийству, сенсационному пожару, королевской свадьбе, королевским похоронам, и мистер Примби обязательно созерцал их оттуда, где толпа была гуще всего, нередко держа аккуратный пакет с провизией – бутербродом, апельсином или чем-нибудь подобным, – которым его заботливо снабдила миссис Примби. Но вот иллюминации и фейерверков он никогда не видел, потому что миссис Примби предпочитала, чтобы он был дома, когда дневной труд завершался. Великой войной 1914–1918 годов он наслаждался глубоко и истово. Как-то раз он прошел мимо мужчины, который, как он решил потом, несомненно был немецким шпионом. Этой мыслью он упивался несколько дней. Как бы то ни было, а он его досконально рассмотрел! Он присутствовал при многих воздушных налетах, и своими глазами видел, как был сбит цеппелин над Поттер-Баром. Он был на добрых четыре года старше призывного возраста, когда началась война, а пойти в отряд местной обороны жена ему не разрешила из опасения, что он простудится.

Обязанности мистера Примби в конторе были не слишком обременительными, но кроме того он заботился о расширении клиентуры и составил несколько убедительных рекламных проспектов. Его опыт агента по недвижимости помогал ему замечать дышащие состоятельностью особняки, которые иначе могли бы не привлечь его внимания, а затем выяснять, обитаемы ли они. После чего он проверял, пользуются ли они услугами прачечной «Хрустальный пар», и, если оказывалось, что не пользуются, он отправлял туда проспект, а затем даже и личное письмо. Проявлял он определенный интерес и к самой прачечной. Иногда он проводил там порядочное время, осматривая котлы отопления, или доставочные фургоны, или новые образчики технического прогресса вроде новых сушильных машин, пока не осваивался с ними. Но если он останавливался там, где работали девушки, миссис Примби под каким-нибудь предлогом возвращала его в контору, потому что, по ее убеждению, вид стоящего рядом мужчины дурно влияет на работу девушек. Он выписывал, а иногда читал журнал, издававшийся для занимающихся прачечным делом, а также газету, адресованную владельцам красильных заведений и химчисток.

Порой его осеняли блестящие идеи. Так, именно он придумал выкрасить доставочные фургоны ярко-голубой краской и украсить их свастикой, а также вы красить той же краской фасад прачечной с той же эмблемой и поместить ее на проспектах. Но когда он захотел снабдить доставщиков кепи со свастикой и обзавестись голубыми корзинами для доставки белья, миссис Примби сказала, что по ее мнению, это будет уже чересчур. Кроме того, именно мистер Примби еще в 1913 году предложил заменить конные фургоны на «форды», что и было осуществлено в 1915 году.