Текст книги "Избранница Павла (СИ)"

Автор книги: Георгий Юленков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)

Новый истребитель хорошо держался на виражах, не сыпался вниз, как "ишак" на малых скоростях и был явно маневренней его. Вертикальный маневр с М-62 был значительно лучше чем у И-16 тип 10, а скорость самолета тоже выросла и стала примерно как у первых "мессеров" в Испании. И дело было не в одном только двигателе. Просто когда Павла со старшим майором Давыдовым согласовывали детали этой модернизации, он упросила его выдать заводским задание на доработку механизации крыла, поставить бронеспинку от "ишака", улучшенный кок на ступицу винта, ну и, конечно, полностью застекленную кабину. Вот улучшенная аэродинамика вместе с возросшей мощностью сразу и дали прирост скорости и скороподъемности. Бронестекол правда не было, но на это Павла только махнула рукой. Зато первая партия новых Березинских пушек украсила плоскости обновленных машин. С пушками вышла история. Еще когда обсуждали вооружение, начальство сперва вообще не хотело давать ШВАКи, которые ставили на И-16 тип 17. Рассказать про них в новом Центре рассказали, а на все просьбы сурово пошли в отказ. Тогда Павла попросила дать в Центр крупнокалиберные пулеметы. Пулеметы ей легко выделили. И, хотя они были еще новые, выпущенные малой партией, и даже толком не отработанные, но Павла сразу загорелась выжать из этой ситуации по максимуму. Вспомнив, что из Березинского пулемета потом уже в войну вышли нормальные авиапушки по той же схеме с заменой ствола, что и у Шпитального, Павла на пару дней села на уши начальству, но добилась, чтобы пару стволов от ШВАК переделали для БС. Три дня испытаний новой авиапушки между учебными боями, дали поистине сказочную картину, в которую поначалу отказывались верить. Демидов потребовал проверки отчетов и приехал сам вместе с самим конструктором. Соавтора Березину так и не показали, но зато тот сразу подключился к процессу переделки. Несколько дефектов все же вылезли, и инженер не успокоился, пока не придумал, как их устранить. Новая и пока еще тоже опытная пушка, выходила явно прогрессивнее ШВАК. Павла ежедневно отстреливала по полусотне снарядов из каждого ствола по целям на полигоне. Поскольку основных ее обязанностей никто с нее не снимал, то к ночи она падала на кровать не раздеваясь и засыпала без снов, но полученный результат того стоил. Начальство и тут пошло навстречу. НКВД не зря, видно зарабатывало себе грозную и стремительную репутацию, и уже через десять дней смогло организовать замену стволов на всех Березинских пулеметах, предназначенных для вооружения особой эскадрильи.

"…А теперь мой заветный и любимый "тройной тулуп"… И пойдем-ка мы еще разок по второму полигону отстреляемся. Задача у нас нынче простая – в контурную мишень бомбера с ракурса три четверти из двадцатимиллиметрового "березняка" попасть…".

Наибольшие проблемы с вооружением, как она и думала вызвала отработка опытных установок ракет. Новый реактивный снаряд получил маркировку РСШ-60. Литера "Ш", понятное дело, обозначала шрапнель, а число 60 – изменившийся после обточки диаметр головной части, в девичестве бывшей 63,5-мм шрапнелью Барановского. Блок из восьми снарядов весил около девяноста пяти кило, и подвешивался на узел крепежа типового бомбодержателя для ФАБ-100. И, хотя контакты блока снарядов иногда отказывали и ракеты не запускались, но главное было доказано. Истребитель мог без особых проблем поднять шестнадцать таких ракет и с четвертьсекундной задержкой выпустить их залпом по удаленной от него на километр-девятьсот метров цели. Залп ракет должен был создавать на пути врага сплошное шрапнельное облако. Приезжавшие на аэродром в сопровождении матерых чекистов Батов и Лозино-Лозинский были явно не в лучшем настроении. Глеб между суетой на полигоне успел поведать Павле, что один из ракетчиков был ранен в Харькове при испытаниях, и сейчас находится в московской больнице. Здесь же, во время испытаний удалось залпом одного блока ракет буквально порвать в клочья обтянутый перкалем беспилотный планер. Павла убедила начальство поставить узлы крепежа блоков РС на все И-14 и Р-10, но вот самих блоков было изготовлено пока всего пятнадцать штук, а ракет к ним было на три залпа. Этим количеством удалось вооружить шесть истребителей и один разведчик. Один блок оставили в качестве запасного. Окраска верхних поверхностей всех самолетов была сразу выполнена в оттенках серого и буро-желтого. В общем, последние перед финальным циклом обучения испытания летной техники прошли в целом нормально. Пару раз были проблемы с выпуском шасси, но и их устранили. Немного перегревался новый двигатель под капотом, но с этим за оставшееся время уже ничего нельзя было сделать. А вот с "Тюльпанами" были непонятки. Сами-то двигатели прибыли и шесть самолетов под них уже выделили. Два Р-10 и четыре И-14. Но работы как-то странно тянулись и не спешили заканчиваться. Павла заходила в цех, и увидев темп работ шла ругаться к начальству. Горелкин разводил руками. Демидов говорил, что все идет по плану. Местные техники были вообще не в курсе. Но становилось ясно, к запланированной дате отлета в Монголию мотореактивные самолеты явно не успевали.

* * *

Свет от настольной лампы едва разгоняет вечерний сумрак кабинета. У массивного стола на стуле сидит командир с ромбами в петлицах. Причем сидит он в напряженной позе словно бы готовый моментально вскочить и встать по стойке смирно. Его собеседник едва различим за своим столом. Разговор длится уже четверть часа. Голоса звучат негромко и спокойно, так словно формальное общение начальника и подчиненного на время заменено на более доверительную беседу.

…

– Я хочу точно знать, что вы как начальник особого отдела ГУГБ об этом думаете. Мнения экспертов и агентов это хорошо. Но меня интересует ваше, товарищ старший майор, личное мнение. Вы уже больше полугода занимаете свою должность и вполне можете рассказывать о своих собственных мыслях.

– Слушаюсь, товарищ нарком. Разрешите…

– Вы уверены, что это не провокация?

– Почти уверен. Как я, товарищ нарком, вам уже докладывал, ситуация в данный момент полностью под нашим контролем. Конечно, враги порой бывают очень изобретательны. Но слишком уж странная получается провокация. Сами подбрасывают нам новую технологию и опытные образцы техники, которой у нас в металле еще нет. И через кого? Не инженер, не научник, и не разведчик, а простой летун. Да его вообще могли прямо там на 135-м заводе или в ХАИ арестовать за попытку шпионажа. Вряд ли "они" рассчитывали на такое состояние нашего внутреннего бардака. Потом "они" сами находят слабости в подготовке наших летчиков и десантников, и тут же предлагают вполне действенные меры по их устранению. Причем ни одна их этих мер принципиально не может ослабить нашу армию. Как раз наоборот, не покажи "они" нам этих прорех в методиках подготовке и уставах, мы могли бы потом жестоко поплатиться и не один раз. Параллельно "они" подсовывают нам явно секретные сведения о работах на Западе. ГРУ пришло к тем же выводам, что и мы – сведения эти подлинные. Есть мелкие неточности, но старший лейтенант ведь не фотоаппарат. Дальше. Уже в процессе разработки своих предложений "их эмиссар" уже сам изобретает новое ракетное оружие, которое по ряду показателей должно быть даже более эффективным чем уже готовые и уже несколько лет испытывающиеся разработки РНИИ. Заключение экспертов уже есть, так что сомнений в этом быть не может. Наконец, "они" же помогают нам на ранней стадии выявить серьезные опасности для наших войск в зоне только начавшегося конфликта, и тут же предлагают как меры по их ликвидации, так и интересную идею по перехвату инициативы у наших восточных коллег… Слишком много странностей в такой провокации. Что же такое является целью этой провокации, чтобы окупить все то, что уже сделано полезного для того, чтобы мы клюнули на это? Ума не приложу, что бы это могло быть. Если только устранение первых лиц государства и захват сверхсекретных сведений о наших военных планах. Но, ввиду демонстрируемой этим "провокатором" полной незаинтересованности в его личном выходе на верховное руководство, а также ввиду его минимального интереса к военным секретам, кроме тех, которые имеют его собственное авторство, целями такой "провокации" перечисленные действия быть не могут. Более длительный игровой цикл, когда фигурант сначала засвечивается как одаренный самородок, и через значительное время выходит на свою цель, также не работает. Этот старший лейтенант как будто вообще не беспокоится, узнает о нем высокое начальство или нет. Мы вообще можем не допустить его контактов с кем-либо выше наших начальников отделов. Может, тогда, планируется слив нам опасной дезинформации? Но ведь он даже не знает останется ли жив в Монголии, какие уж тут расчеты. В общем, не сходится. Пока все, что делается этим человеком никак не может навредить государству. Причем сам он уже настолько на виду, что вести еще одну игру в тени той, что он уже ведет у него просто не получится. Вот поэтому я ПОЧТИ УВЕРЕН. Ну, а совсем быть в нем уверенным мне, увы, должность не позволяет, товарищ народный комиссар.

– А с тем предложенным этим объектом фильмом, что?

– Это вопрос к экспертам. Я же считаю, что такой фильм также не несет в себе угрозы. Наоборот, у нас в стране киношники слишком увлеклись веселыми и спокойными фильмами. Такое кино на мой взгляд недостаточно эффективно готовит людей воевать за свою Родину. А предложенный старшим лейтенантом сценарий, четко нацеливает все слои населения на тяжелую но необходимую борьбу. И если наши разведданные по западным странам…

– Достаточно, дальше уже не ваш круг вопросов.

– Слушаюсь.

Хозяин кабинета, устало вздохнул и с тревогой в голосе задал следующий вопрос.

– А какие действия вы уже сейчас предприняли для срыва вероятных планов противника?

– Пока мы только проводим разведку в месте предстоящей операции и еще заменили технических специалистов, устанавливающих двигатели на самолеты своими людьми. Самолеты в принципе готовы. Даже наземные испытания двигателей мы без лишних свидетелей уже провели. Объект вроде бы сильно расстраивается из-за задержки, но вот саму подготовку к операции он, наоборот, ускорил. Для разведчика это странно. Если бы он собирался перегнать самолеты к японцам, то его поведение было бы обратное. Всеми силами требовал бы готовности именно этих машин, а он вместо этого пилотов особой эскадрильи усиленно натаскивает.

– Хм. А что такого. самого для нас страшного, может произойти в Монголии если ОН все же не тот, кем хочет казаться?

– В худшем случае, погибнет полтора-два десятка наших пилотов. Будут захвачены врагом несколько единиц той самой опытной техники, которую он скоро начнет готовить к испытаниям, ну еще могут погибнуть или попасть в плен наши люди. И в довесок теоретически возможно пропагандистское использование этого погрома.

– И это по-вашему мало?

– Для такой операции это смехотворно мало, товарищ нарком. Ведь враги нам практически подарят новую сверхскоростную и отлично вооруженную авиацию, а сами получат только опытные образцы сомнительного качества и сохранности. Ну и несколько человек для допроса. Да и этих-то людей не факт что они смогут получить. Мы ведь можем всех участвующих в "Степной охоте" сотрудников подготовить так, чтобы попадание их в плен было исключено. Это касается практически всех значимых лиц, ну за исключением рядового персонала не обладающего никакой особо ценной информацией и потому не имеющего соответствующей подготовки.

– То есть даже этой цели "они" не достигнут. Ну а самолеты с новыми двигателями?

Брови на молодом красивом лице сошлись над переносицей, но тут же расслабились.

– Самолеты мы конечно можем и заминировать так, чтобы при посадке вне аэродрома обслуживания самолеты уничтожались самоподрывом. Специалисты говорят, что справятся.

– И что же "они" тогда получат?

– Могут получить ЕГО, если он к примеру выпрыгнет с парашютом за линией фронта. Мы конечно можем заминировать и его парашют, но тут можем ведь и сами себя перехитрить. А если он не шпион, но будет сбит хотя бы в бою прямо над нашим аэродромом, то вместо работы с этим источником нам останутся в наследство лишь его предсмертные записки и опытные образцы техники.

– Может быть тогда просто не пускать его в воздух? Пусть вместо него летает кто-нибудь другой.

– Тогда, товарищ нарком, на результате может неожиданно сказаться дьявольская сила мелочей. Кто знает, может это единственный человек способный добиться успехов в таком непростом деле. Ситуация ведь новая и опыта в проведении таких операций у нашего ведомства пока нет. А у него есть и боевой опыт и опыт испытателя и опыт обучающего, да и удачей он не обделен.

– Замкнутый круг какой-то. Неужели ничего нельзя придумать еще? Вы-то сами к какому варианту действий склоняетесь?

– Ну, я считаю, что проводить операцию нужно, причем не затягивая. Жаль конечно, что мы не можем посадить с ним в истребитель контролера… Хм.

Взгляд посетителя кабинета замер, и через пару секунд на его лице, заиграла довольная полуулыбка.

– Товарищ нарком, у меня прямо сейчас родилась одна мысль. Мы ведь готовим два типа самолетов под установку опытных реактивных двигателей. А что если мы ему разрешим в Монголии обучать пилотов-истребителей, и изображать "японца", а вот испытывать он будет не истребитель с реактивными двигателями, а, скажем, разведчик?

– То есть угнать его к японцам он не сможет, потому что сзади сидит наш исполнитель. А улететь сам на другом, например, учебном самолете?

– Это будет самое маленькое зло, которое будет нам грозить. Улетит, что ж. Да, это будет неприятно, но не смертельно. Да и смысла в таких действиях для ТАКОГО внедренца практически нет. Что нового, того, чего он не знал до возвращения из Китая ему удалось выяснить? Даже его контакты с испытателями вряд ли дадут сведения ценнее тех, что принес он сам. Есть правда у меня еще одна идея. Я слышал в нашей спецлаборатории создали яд с четко заданным временем срабатывания, причем до назначенного момента яд не мешает человеку функционировать, а противоядие помогает излечить от его действия мгновенно и практически без последствий.

– Хм. Это хорошо, товарищ Бочков, что идей у вас много. И как вы предлагаете это использовать?

– Самым примитивным образом. Перед каждым вылетом, ему дают яд, после вылета противоядие. Он будет извещен об этом. Если не вернулся на аэродром, значит, сделал осознанный выбор. Для нашей операции при этом риск станет минимальным. А до ее начала мы ему устроим еще несколько проверок.

– Хм. Ну что ж. Пожалуй, если при таких мерах безопасности риск будет минимальным… В общем, действуйте, старший майор. А что нам с ним делать после операции вы подумали?

* * *

– Симаго!!! Твою ж дивизию! А ну ко мне живо!

Ускоренный окриком старшего инструктора и по совместительству ВРИО начальника учебного центра юный младлей бегом покрыл отделяющую его от разгневанного начальства дистанцию.

– Курсант, тьфу, младший лейтенант Cимаго…

– Отставить! Вы что же это делаете, товарищ младший лейтенант?! Думаете вас назначили ведущим пары, так теперь можно спокойно бросать своего ведомого в бою. Так, что ли!? Почему вы перед вылетом с ним о сигналах в воздухе не договорились? Почему вы даже искать его потом, не попытались?

– Виноват, товарищ старший лейтенант. Просто я привык с Колькой летать, а тут этот Лушкин. Я ж думал он все знает… Я думал…

– Если бы вы, младший лейтенант, думали, то человека бы не потеряли. Из-за вашей халатности, считайте сегодня двоих наших сбили. Их мамам также отвечать будете, мол виноват, исправлюсь?

– Товарищ старший лейтенант, я правда… Ну я вас очень прошу…

– А ну смирно! Вы же, Симаго, вроде бы раньше любили с начальством поспорить, за правду так сказать постоять. И на "губе" в училище из-за этого частым гостем были. Так ведь? И не надо так трагически кивать. Раз так, значит, вот вам теперь наказание, и не за то, что вы сегодня ведомого потеряли, а за то, что забыли свое жизненное кредо. То самое за которое вы всегда сражаться должны вместо того чтобы лебезить сейчас перед инструктором. Вот поэтому, будете с этого дня всем и каждому в эскадрилье вколачивать в голову единые правила сигнализации в воздухе. Это теперь ваша правда. Нам всем эти сигналы жизни спасать будут пока начальство не выделит радиостанции для каждого самолета. А через неделю я лично результаты вашей работы проверю. Вам все ясно?!

– Так точно!

– Тогда кругом, и на обед бегом марш!

"Мда-а. А радиостанций мы с парнями так ведь и не получили, хоть и обещано было. Вот ведь гадство!".

* * *

Дни сливались в размазанную панораму событий. Время плавно приближалось к отлету. Особая эскадрилья общим числом в двадцать четыре самолета, в составе пяти истребительных и одного разведывательного четырех самолетных звеньев, готовилась к отбытию из Центра воздушного боя. Еще четыре И-14 и два Р-10 оставались здесь на базе для установки «Тюльпанов». Когда же точно они смогут присоединиться к своим соратникам никто в Центре не знал. Вчерашний день выдался особо тяжелым и начальство, видя никудышное состояние старшего инструктора, приказало следующим утром выспаться. Однако этот воскресный сон старшего лейтенанта был неожиданно прерван. Спавшая, как убитая Павла проснулась от легкого похлопывания по плечу и негромких слов, сказанных знакомым ворчливым голосом. Павла сразу же вспомнила о приказе начальства, тем непонятнее для нее была такая побудка.

– Пашенька, вставай. Стране снова твои таланты понадобились.

– А?! Что?! Ильич!

– Не кричи! Тихонько, давай, собирайся и поедем.

– Куда? Что, уже…

– Просыпайся, дурило! Говорю же, твои таланты стране понадобились. Меня за тобой сам комбриг прислал. Петровский же наоборот, отговаривал, мол дай ты человеку отдохнуть. Но я думаю, ты мне еще за эту побудку спасибо скажешь. Знаешь с каким трудом, я твое местное начальство уговорил тебя часа на три отпустить? Живо, говорю, собирайся, давай!

– А зачем?

– А я разве не сказал? Тьфу ты! Мы же тут с бригадным начальством каких смогли киношников на одной даче собрали. Все из-за твоей дурацкой идеи кино снимать. Ты ж у нас теперь главный сценарист? Так вот и давай, бегом на взлет выруливай. Быстрее, говорю, соня саратовская!

– А-а-а. Подождите, тащ полковой комиссар, я хотя бы умоюсь.

"Так бы сразу и сказал. А то сразу – соня саратовская… Вам-то, товарищ комиссар, хорошо. Выходной день у вас, и у всей вашей тусовки. А мне еще после всей этой болтовни обратно сюда возвращаться и потом целый день свою недоученную паству пластмассовыми пулями гонять. Хотя, если удастся это дело двинуть, то я не только спасибо… я, в таком случае, на нашего полкового колдуна молиться стану…".

Наконец Павла полностью оделась, плеснула себе водой в лицо и, сбежав по лестнице, запрыгнула в сердито рыкающую бригадную эмку. Лицо комиссара походило своим выражением на типаж одного мультипликационного космического капитана. Главным девизом которого были слова "Это все добром не кончится".

Минут через сорок прибыли на дачу. Утреннее солнце уже вовсю дарило свой ласковый душ сидящим в плетеных креслах людям. Павла успела заполошно отметить присутствие Петровского, начлета, бригадного комиссара, и нескольких гражданских. Заинтересованные взгляды скрестились на так и невыспавшемся старшем лейтенанте.

– Товарищ комбриг, ста…

– Отставить доклад, старлей! Вот, иди с будущими соавторами знакомься.

"А Петровский-то как надулся. Мол "Погляди-ка Маня, каких мы орлов воспитываем!". Вот ведь рабовладелец хренов. Крепостник авиационный. Ладно, знакомиться, так знакомиться…".

– Здравствуйте, товарищи. Павел Колун, летчик.

– Очень приятно. Варламов Леонид Васильевич.

"О! Да это же тот самый товарищ, который киножурналом "Пионерия" в 30-х командовал. Я ж когда дружиной рулила, в старых подшивках частенько его имя встречала. Да и фотку его видела. Точно он! Хм. Интересный дядька".

– А это наш студент Володя Чибисов он сейчас на кинооператора учится.

"Про такого не слышала. Трубка как у Шерлока Холмса. Явно придуривается этот товарищ. Ну да ладно, чего еще с этого слуги Мельпомены взять. Нам бы лишь бы снимать умел. А там уж, пусть хоть с кальяном дружит…"

– И вот еще, прошу любить и жаловать, будущий блестящий режиссер Изя Гольдштейн, вот, только что закончил с отличием и сразу к нам отдыхать приехал.

"И за шо нам таки его прикажете любить? Нос у него классический и можно даже сказать фирменный. Волосы в беспорядке. Глаза правда умные, ну таки оно ж и понятно, ищите дураков на Привозе. И чего-то я ни одного его фильма не помню. Хотя… вроде бы что-то подобное в титрах документального кино звучало. Гм-м-м. Ну и компания у нас подобралась. Редактор киножурнала, недооператор, плюс новоиспеченный кинодокументалист. И еще девица какая-то, словно мышь в углу сидит. Имя свое она так тихо пропищала, что я и не запомнила. Комбриг, начлет бригады, мой комполка, еще аж целых два комиссара… Ну и, собственно говоря, главный многостаночник этого безнадежного дела, сценарист-истребитель, он же постановщик воздушных схваток. Мда-а".

Беседа сразу перешла в целевое русло. Павла честно предупредила, что на все разговоры есть всего пара часов, поэтому обычный треп был пущен побоку, и сразу начались обсуждения деталей сценария фильма и спецэффектов.

…

– И зачем у вас столько воздушных боев? Вы что же думаете, зрителю интересно будет ждать когда все это закончится?

– Вы же, Володя, вроде бы кинооператор. Вы что же, думаете, что воздушный бой длится час? Это ведь секунды. Увидел кого сбивать, несколько маневров, огонь и сразу отвалил. Даже глядеть некогда сбит он там или нет. Задержался на пару секунд и по твоему хвосту уже пули стучат. А сами бои могут быть настолько красочными, что чеховская "Чайка" на их фоне будет весьма блекло смотреться. Весь вопрос как это показать. Вы видели как самолет взрывается в воздухе? Нет? А как сбитый самолет тащит за собой дымный султан до самой земли? Или как самолет с убитым пилотом вращается пока уткнется в землю и не взорвется? Или хотя бы просто из кабины стрелка бомбардировщика смотрели, как ваши трассы упираются в мотор вражеского истребителя? Вы вообще, когда-нибудь в воздухе снимали?

– Да пока не приходилось.

– Ясно. Степан Кузьмич, товарищ майор очень прошу посадите этого студента в переднюю кабину спарки и против "Кирасира" с ним немножко покрутитесь. Вот тогда он поймет что такое воздушный бой.

– Ты, старлей, на товарищей-то кинематографистов так уж сильно не наседай. Да, не понимают они пока нашей специфики, ну так ты на то и нужен, чтоб все подробно обсказать, а потом и показать. В общем, сбавь пока обороты герой китайский!

– Есть сбавить, товарищ комбриг.

– Ну зачем вы, право слово! Он ведь действительно интересные вещи рассказывает.

– Ну хорошо. А те батальные сцены Турецкой, Японской и империалистической войн зачем обязательно с неба снимать? Ну там, чтоб шрапнели в воздухе рвались, фугасы фонтаны вздымали.

– А затем, Леонид Васильевич, чтобы показать, что на войне все работают. И работа эта тяжелая. А наши "воины неба" они тоже не сами по себе воюют, только чтоб повоевать. Они ведь другим бойцам помогают, подсказывают, где противника ждать, или вражеский налет отбивают. Или помогают подавить огневые точки, чтоб пехоте было легче в атаку идти. В той сцене, где "японцы" по колонне китайских беженцев лупят, мы же с вами как раз и покажем самый жестокий лик войны. Чтобы наши крылатые воины помнили – "не сбросим врага с неба, будут уже наши дома гореть и наши люди гибнуть, а победим врага, не просто орденами покрасуемся, а чьи-то жизни спасем". Поймите же, товарищи кинематографисты! Летчики они не для парада нужны. Как и пехотинцы и танкисты и артиллеристы…

– Товарищ Колун, ну а зачем, вообще, гибель наших пилотов показывать? Ну, как вы там рассказывали, про появляющиеся дырки от пуль на крыльях. Разбитые осколки остекления и кровь рядом с прицелом. Зачем все это? Может, пусть одни враги гибнут?

– А затем, товарищи, чтобы не врать своим ребятам! Собственная гибель в бою это ведь не самое страшное. А вот когда маленьких детей и женщин безнаказанно убивают с неба… Убивают, из-за того, что кто-то недодумал и не подготовил, или не обеспечил пилотов. А те пилоты, из-за этой чьей-то халатности физически не смогли всех защитить, да и сами погибли. Вот зачем!.. Вы репродукцию картины Пикассо "Герника" видели?! Вот и наш с вами, товарищи, фильм должен не просто чей-то глаз благолепием воздушного строя радовать. Он должен учить. Да, учить! Учить побеждать во имя жизни, и, если потребуется, УМИРАТЬ ВО ИМЯ ЖИЗНИ. И каждый пилот или наземный боец должен помнить, что гибель это еще не конец. Что придут другие. Те, кто поднимет наше знамя и доделает нашу работу…

– Видали ухаря! Мда-а. Может тебя, старлей, в Москву послать учиться. Стал бы ты у нас первым летным режиссером. С твоим бы жаром пылающим, ты бы потом нам такого наснимал…

– Не надо меня в Москву, товарищ комбриг. Мне уже и ехать пора, время минут пятнадцать как вышло. Я только очень прошу, ну попробуйте вы все вместе начальство убедить чтобы фильм многосерийным сделали, иначе ничего у нас толкового не получится… Товарищ полковой комиссар, я вашей машиной воспользуюсь?

– Погодите! Товарищ Колун. Мы же еще столько всего не обсудили. Вы ведь и про пленку нам так и не объяснили. Зачем вам и цветная и черно-белая пленка для съемки нужны?

– Тут все просто, товарищ Гольдштейн. Сцены мирной жизни цветом, сцены войны монохромные. Война это не парад. Она грубая и жестокая. И еще черно-белое постановочное кино о войне, можно будет монтировать с эпизодами воздушных боев, снятых как камерой, так и тем же кинопулеметом. В общем, товарищи, задача стоит непростая. Делать ее будет трудно, но все сцены боев воздухе мы берем на себя. Снять их не проблема, были бы самолеты, пилоты и операторы с аппаратурой. Я понимаю, что нам вообще все могут запретить. Углядят там в начальных кадрах пропаганду царской армии и все, пиши пропало. Но если делать фильм о связи времен, то делать его надо по-настоящему. И очень советую, в эпизоде про Гражданскую покажите, как молодые летчики с комиссаром Сталиным под Царицыным беседуют..

– Ну ты и Жук, Колун. Эх и жук!

* * *

«Японский» истребитель, который изображал ИП-1 с зафиксированным шасси, выкрашенный в цвета японских ВВС, раз за разом выскальзывал из прицела. Старший лейтенант госбезопасности никак не мог поймать своего противника и раз за разом терпел поражение. После нескольких учебных боев он разозлился и, наконец, используя вертикальный маневр поймал и сбил условного врага. На земле за экзаменационными боями внимательно наблюдали кураторы этого секретного проекта. Впрочем, сразу после приземления, старший лейтенант госбезопасности стремительно превратился в капитана ВВС. Однако расстройства по поводу такого понижения в звании он явно не испытывал. Его недавнее фиаско в воздушном бою очевидно никак не было связано со сменой формы одежды. Тем более, что его более удачливый противник, старший лейтенант Колун, также расстался с одним кубиком в петлицах, хотя и сохранил их фамильный цвет. Экзамены были сданы, но скорые каникулы недавним обучающимся не грозили. Началась суета подготовки к отъезду. Личный состав был экипирован. Последние из прибывших с завода самолеты были облетаны и выкрашены в пустынный камуфляж. Теперь эскадрилья стала похожа на обычное подразделение ВВС. Даже рота охраны была переодета в обычную форму Красной Армии.

За несколько ночей перед отъездом, Павла, как всегда после бешеного летного дня, спала без задних ног. Но чье-то легкое неуверенное прикосновение к лицу быстро разбудило ее.

"Вот бл.ь! Сколько времени-то? Ага. Сначала свет включить надо. Как они все меня достали!".

– А! Ильич? Кто это? Кто здесь?

В комнате явно кто-то был. Тихое дыхание слышалось в темноте слева от двери. Выключатель был как раз в той стороне. Оружия у Павлы в комнате не было. Еще пока сонное эго вздрогнуло от осознания нетипичной ситуации и стало быстро просыпаться. Она резко вскочила с кровати и перекатом ушла в противоположный угол сходу приняв оборонительную стойку, и напружинив ноги для следующего прыжка.

"Это что еще за хрень?! Может закричать? Неужели японцы ниндзю прислали мне карачун делать? Но как они узнали? А может это немцы за Охайна? Чего стоим, уже минуты две как грохнуть могли. Да что за херня? Не было печали и днем нет покоя, еще и ночью всякие ниндзи шляются. Но не Петровский это точно. Тот хоть и неуловимый, но до такого дибилизма еще не дошел. Ладно, хватит ждать, начнем знакомится".

– Быстро отвечай мне! Кто такой и чего надо?!

– …

– Считаю до трех и криком разбужу охрану.

– Не надо охрану, это я, Валя.

"Уборщица, мать ее в детсад! Небось последняя проверка меня перед дорогой. Ну, чекисты! А вот хрен вам, товарищи контрразведчики. Не бывать тому позору!".

– Значит так, товарищ уборщица. Вы сейчас очень тихо уходите, и сделайте так, чтоб я никогда больше об этом не вспоминал.

– Но Павел Владимирович! Я же вас…

– Тихо! Охотно верю. Особенно если учесть, что вам было обещано в обоих случаях и если удастся ваше задание и если оно провалится. Значит так, слушайте меня и не перебивайте. Сейчас уходите, и скажете своему начальству, мол у старлея после дневных полетов и сил уже больше не осталось. И вообще он себе слово дал, пока с войны не вернется никаких баб не тискать. Вам ясно?

– Вы думаете, я…

– До конца дослушайте! Подставлять я вас не хочу. Задание у вас было, сказок тут рассказывать не надо. А задание командования надо выполнять. Понимаю, жизнь ваша такая, как сейчас далеко не сахар, даже после той лагерной тужурки. Но в данном случае вашей вины не будет. И еще добавьте им, что мол обещал он, как из Монголии вернется, обязательно проведает, а пока просил не беспокоить.

– А вы правда приедете?

– Врать не хочу, не знаю. Тут уж, как карта ляжет. Так ведь у вас обычно говорят?

– Откуда вы…

– Не откуда. Ладно, идите, Валя. Ловите настоящих шпионов. В этом я желаю вам удачи.

"Еще одной мечтательницы на мою голову не хватало. И как теперь заснуть, что б на завтрашних "полетушках" мордой в землю не очнуться? Мдя-я. Скорее бы уже уехать! Не ну вот ведь гадство какое!".

* * *

Первыми на три дня раньше отправили техников и самолеты на платформах. Оставшиеся пилоты еще несколько учебных боев провели на старых учебных машинах, и уже перед самым отъездом передали всю учебную технику новым курсантам прямо на аэродроме 69-й бригады «Скоморохи». Потом отправка прицепным вагоном, без оркестра и речей. Поезд двигался не слишком быстро. Несколько раз даже простояли, пропуская воинские составы стягивающиеся к той же дальневосточной цели. В вагоне было скучно. Сначала пилоты читали книги и журналы, резались в карты и шахматы. Но через три дня однообразие дороги начало сказываться. Охрана НКВД бдила круглосуточно. Из поезда никого не выпускали. Еду приносили прямо в купе. Павла использовала нежданный отдых самым эффективным способом. Часов по двенадцать в сутки отсыпалась, остальное время учила языки. Кувшинов по ее просьбе прислал сразу несколько самоучителей и разговорников. Начала она естественно с монгольского и японского, потом, в качестве отдыха, перешла к польскому, после к румынскому, затем настал черед эстонского, финского и норвежского. Вскоре, когда стало понятно, что охране надоело смотреть на читающего пилота, и Павла наконец смогла начать нормальное изучение всего двух языков – польского и финского. Выбор был обусловлен ожидаемыми конфликтами. А вот в японский она глубоко решила не лезть. Несколько фраз она выписала и заставила командиров звеньев научить подчиненных, пообещав зачеты с пристрастием. Пары расхожих фраз всему личному составу должно было вполне хватить, чтобы в случае чего продемонстрировать, что японец учит русских гайдзинов не только за хвостом следить. Наконец вагон прибыл на растревоженную словно муравейник железнодорожную станцию. На запасных путях разгружались составы со снарядами и горючим. Через два часа за пилотами пришла пара грузовиков и постылый комфорт купе и коридора был сменен на пыльный тент и деревянные скамейки.