Текст книги "Конец "Зимней грозы""

Автор книги: Георгий Ключарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Василевский дал отбой.

«Сколько времени продержатся силы, выдвинутые Еременко, чтобы перехватить противника, наступающего на Сталинград? – думал Василевский, как обычно в критические минуты притормаживая мышление. – По имеющимся данным Манштейн бросил в наступление основные силы Кирхнера – две танковые дивизии, это триста двадцать машин! У него в Тормосине еще минимум одна дивизия, значит, всего около пятисот танков, плюс штурмовых орудий около трехсот… Кроме того, наступают две моторизованные дивизии и другие части. Наращивать силы будут быстро… Стало быть, на земле у противника превосходство в танках в пять-шесть раз и абсолютное в воздухе! Явно недостаточные на внешнем кольце силы Сталинградского фронта, даже усиленные всем, что сейчас окажется под рукой, продержутся двое, трое… может быть, четверо суток, если не распогодится!..»

Москва? Он отчетливо, до мельчайших черточек представил знакомый облик и явственно услышал негромкие, неторопливые слова: «Остановить любой ценой и ни шагу назад!» Все хорошо знали, что означает «любой ценой»… Поборов желание немедленно связаться с Москвой, он потянулся за папиросами, взял одну, щелкнул зажигалкой. В Москве быстро привык к трубке, а здесь как-то незаметно перешел на папиросы. Их курили все работавшие с ним офицеры. Он тоже стал. Вдруг передумав, Василевский взял еще две, размял табак и стал набивать трубку, о которой вспоминал в последнее время все реже.

«Больше трети расстояния до внутреннего кольца они уже преодолели. Застрянут на Аксае, но ненадолго. Дальше – Мышкова, а дальше… дальше их пускать нельзя. Иначе… иначе попытка встречного прорыва из «котла», где «варится» не восемьдесят тысяч гитлеровцев, как предполагал Генеральный штаб всего две недели назад, а в четыре раза больше! – разминал табак в трубке Василевский. – Значит, необходимо развернуть по Мышкове достаточно мощные силы, а их у Ставки здесь нет… кроме Второй гвардейской армии! Но тогда операцию «Кольцо» действительно необходимо перенести!.. Как в этом убедить Верховного?..» Окончательно решив отложить разговор с ним до прибытия в Заварыгин, он быстро собрался и выехал туда с генералом Ручкиным и двумя офицерами Генерального штаба, намереваясь по дороге все обстоятельно продумать.

«Сколько воинских эшелонов уже прибыло в район сосредоточения Второй гвардейской армии? – задал себе вопрос Василевский, когда «виллис» тронулся. – Погрузка и отправка идет четвертые сутки. Значит, прибыло эшелонов шестьдесят-семьдесят, не больше. Один корпус, скорее всего механизированный, выгрузился и направляется на внутреннее кольцо – в Вертячий, Песковатку. Сто эшелонов еще не прибыло. Это стрелковые корпуса, артиллерия. Их можно направлять до ближайшей к Мышкове станции. Это от нее в ста семидесяти – двухстах километрах… Механизированный корпус прибудет следом… Но как полажу с Родионом Яковлевичем Малиновским, который уже непременно в штабе Донского фронта, и, в особенности, с Константином Константиновичем? – подставил он разгоряченное лицо бившему навстречу колючему ветру. – Будут возражать, категорически, – сверлила мысль. – В особенности Рокоссовский! Никогда, верно, не простит мне Вторую гвардейскую! Немедленно свяжется с Верховным… Но не раньше меня! – твердо решил Василевский. – Придется еще усилить армию Малиновского корпусом Ротмистрова, когда Попов выполнит свою задачу… И, пожалуй, еще одним из резервных механизированных корпусов Ставки. Против армии Гота одним механизированным корпусом Малиновский много не навоюет…» – сделал вывод Василевский и тут же поймал себя на мысли, что корпуса Вольского и Танасчишина, уже потерявшие в предшествовавших боях до шестидесяти процентов людей и матчасти, исключил из расчета сил контрдеблокирования, как не существующие.

* * *

– А пробирает, черт… Зима вроде нашей, московской. Ишь намело! – спрыгнул Кочергин с броневичка и щелкнул железным футляром с черными готическими буквами на крышке – «Динст Брилле», убирая очки.

Иван Козелков, которого Кочергин подвез к высотке на крыле машины, согнувшись, бережно прикрывал огонек спички ладонями. Кочергин сунул руки за пазуху: сигареты он носил в нагрудном кармане гимнастерки, под ватником. Спички хватило бы и Шелунцову, в спешке хлопнувшему дверцей сильнее, чем следовало, но Козелков чиркнул снова: он чтил военные традиции – третьему не прикуривать!

Помолчали.

– Засеверка! И ветер, вишь какой зарывистый, – негромко сказал Козелков, пятясь за броневичок. – Но наш интский – похлеще! В селах во как за ночь заносит, по самый конек.

– И стужа у вас, в Коми, позлее нашей, архангельской, товарищ лейтенант, хоть на гражданке рядышком, почитай, жительствовали, – поддакнул щуплый Шелунцов, прижимаясь к его квадратной спине.

– Светский разговор, пренебрежем! – решительно загасил о голенище сигарету Кочергин. – Пошли, Иван. Ты, Гаврилыч, у машины!

Показалось, долго гребли ногами снег, преодолевая заросший бурьяном склон. Внезапно хрустнул наст, и идти сразу стало легко.

– Стоп, Ванюш! Вроде влезли, южный скат пошел… Козелков молча сопел.

– Вот она, наконец! Теперь вижу, – протер Кочергин очки.

– Кто она? – отдышавшись, отозвался разведчик.

– Речка… Та самая, где немцы. Про Аксай говорю.

– «Где немцы»… Да они тут кругом! Даже по Мышкове поселки, – махнул он рукой назад, в сторону Сталинграда, – заняли, поганцы!

Впереди раздался провал балки, во мраке раннего утра казавшейся очень широкой. За балкой местность уходила куда-то вниз, где Аксай, свернувшись в крутые кольца, точил неподатливую степь. Сквозь заросли ивняка и верб, в излучинах, река украдкой отвечала отсветами льда близкому рассвету. Настороженная тишина сама казалась ощутимой на слух множеством тонких, едва уловимых звучаний.

– Стучит? – оживился Кочергин.

– Как дятел… Похоже, за хутором Чирковым, где-то в районе Заливского… У фашистов, верно, вчера с переправой что-то стряслось. Восстанавливают, поди… Слышь?

– И без помех… Полчаса, верно, прошло, а… тихо!

– Не психуй: реку ж седлаем. По тому берегу наших-то: 158-й полк Черного и 36-я бригада Родионова со своим танковым и истребительным противотанковым артполком. На километр колонна. Далековато им, да и хутора обходить приходится…

– Фу, черт! Хоть бы с этого берега их пугнули. Как дома у себя тяпают, на всю степь…

– Как дома? Батарея «зисок» [10]10
  «Зиски» (от ЗИС) – пушки калибра 76 мм.


[Закрыть] с этого берега всю ночь их долбила… – возразил Козелков. – Да толку что! Сандалят, видно, братья-артиллеристы!

– Ладно, оставим, – понизил голос Кочергин, – корпус во фланг немцу ловко зашел.

– Бережнов говорил, по ту сторону дороги им на правый фланг танковый корпус вышел… Ну тот, что с нами из межозерья начинал.

– Выдюжим! Только вот как авангард наш за Аксаем выручать?..

– А мост у Чусовского?

Рассвет воровски, исподволь овладевал неоглядными просторами степи. Ночь еще таилась в глубоких морщинах и шрамах этой древней земли, но ее уже безжалостно вымывали дымно-белесые, как предрассветное небо, ручьи тумана. Они спрямили узкие зигзаги Аксая в гладь многоводной реки. Где-то под зыбкой ее пеленой, откуда только что долетал далекий перестук, что-то зашуршало, как будто легкий накат волн перебирал гальку. Кочергин зябко застегнул ватник на верхнюю пуговицу, вспомнив ночи у ледяных горных рек, где сырость пробирала насквозь.

– Танки переправились! – насторожился Козелков, – а мы тут лясы точим… Я к Ибрагимову напрямик, – повернулся он. – С тобой пока доедешь!

И тут пушечный шквал вдребезги разбил хрупкую тишину. В пойме пелену тумана прорезали золотые звездочки залпов, многоцветие искристых трасс. От реки, по другую сторону балки и с ближней стороны, явственно нарастал шум моторов. Вскоре он смешался в общий гул, и нельзя было разобрать, где машины замполита Ибрагимова, а где немцы. Пушечная пальба снизу, на Аксае, становилась все жарче. Дав ракету, Кочергин прыжками сбежал с пологого склона. От нечеткого контура броневичка отделился Шелунцов.

– Товарищ лейтенант! Не податься ли в штаб, к Песчаной балке? Отрежут нас. По реке пальба, и там, повыше, слышите?

«Действительно! Везде началось… Бахают где-то за Верхне-Кумским! Немцы дальше прорываются, или наши атаковали поселок от Мышковы, с севера?» – недоумевал Кочергин, взбираясь в башню.

Едва он достал ногами днище, броневичок качнулся: не дождавшись команды, Шелунцов дал газ.

– Иван Гаврилыч! Давай по бровке, куда Козелков побежал! – крикнул вниз Кочергин. – Пока Ибрагимова не увидим… А там решим!

Утренний ветерок рвал туман на льняные полосы, вроде тех, что стелют для отбелки. Выше он редел, и метрах в двухстах впереди Кочергин разглядел тридцатьчетвертки, к которым уже подбегал Козелков. Они разворачивались в сторону сужающейся балки Попова. По другую ее сторону, в тумане, угадывался крутой обрыв. За ним, от балки Лискина, грозно нарастали лязг гусениц и натужный вой моторов. В прыгающий бинокль Кочергин пытался по обозначившимся силуэтам различить типы немецких машин. Да, с небольшими интервалами в сторону Верхне-Кумского шли средние танки без сопровождения мотопехоты…

«Четыре… Семь… Рота! Дистанция – восемьсот метров!»

Тут же, из-за высотки, на которой только что побывали с Козелковым, ударила батарея 76-миллиметровых пушек и следом – танки Ибрагимова. Строй немецких танков сломался. Лавируя на местности, они отвечали беспорядочно, а тридцатьчетверки – всего-то только взвод! – почти не двигаясь, стреляли редко, прицельно.

«Незавидное у немцев положение, – впился в бинокль Кочергин, – растерялись под перекрестным огнем! Одну машину бросили, ишь как от нее шпарят, другая дымит…»

Немецкие танкисты, мелькнув среди разрывов, скрылись в люках других танков, которые, круто развернувшись, отстреливаясь, веером пошли назад, в сторону Аксая.

Уже опуская бинокль, лейтенант заметил, как балку перебегают справа двое солдат. А слева, наперерез, опережая их, мчится кто-то в комбинезоне.

«Куда они? – взялся он за бинокль. – А-а-а! К подбитому танку! Кто ж это из наших? Да Зенкевич, конечно. Кто ж еще!»

– Постой тут! – спрыгивая на землю, крикнул он Шелунцову. – Я счас!

«Во кросс!.. – бежал Кочергин, досадуя на слабость в ногах. – Тяжеловато без тренировки! Все в «бобике» катаюсь!..»

Чертыхаясь, он взобрался по дождевым вымоинам на обрыв. В полусотне метров впереди, на крутом склоне, замер немецкий танк. Двустворчатые крышки люка в борту башни, похожие на дверцы сейфа, распахнуты. Из люка выглянул командир «восьмой». В одной руке он зажал флаг, рдевший в пологих лучах, пробивших туман, в другой – портрет фюрера в рамке.

«Как кукушка из часов!» – невольно улыбнулся Кочергин и тут же согнал улыбку.

– Вас, старший сержант, батальонный комиссар откомандировал? Или вы здесь по собственному почину?

– Вылазь, вылазь, цыплячья башка в ребрастой шапке! Шустрый какой! – опередил ответ Зенкевича артиллерийский старшина. – Мое орудие танк подбило! Зенки-то протри! Левое колесо всмятку, вашим танкам отсель не достать. Они глядикося где! Гони флаг!

– Спокойно, старшина! – вмешался Кочергин. – Устав забыли? Зенкевич, доложите! – Он подавил раздражение.

– Нет, вы посмотрите на него, помначштаба! – спрыгнул тот на землю. – «Колесо»! Ле-ни-вец! Вразумел, дурья башка? А потом побачь на лобовую броню! Вся плита в трещинах, как стекло! Это тоже твое попадание? Явный рикошет с нашей стороны, – безапелляционно заключил Зенкевич. – Мой снаряд-то, мой!

– Не хитрите, старший сержант. Ясно, вы здесь самовольно. Поэтому отправляйтесь на место, не время болтаться! И вы, товарищи артиллеристы, не задерживайтесь. Не хватало из-за первого же танка передраться! Скоро их каждому вдосталь будет… Стреляйте метко, не хуже нас, и это сейчас пригодится, – тревожно оглянулся Кочергин в сторону реки. – На батарею, бегом! Отдайте портрет старшине, Зенкевич. А вы покажите его командиру дивизиона, – козырнул он батарейцу, зло сверлившему их маленькими глазками.

– На кой прах ему этот выродок! – продавил каблуком портрет старшина и, небрежно откозыряв, повернулся к балке. – Пущай подавится! – бросил он через плечо, намекая на Зенкевича.

Следом, метнув недобрый взгляд в сторону танкиста, направился другой батареец.

Когда подбежали к тридцатьчетверкам, старший сержант торжествующе протянул флаг Ибрагимову. Их обступили. Флаг развернули.

– Н-да! – вскинул смоляные брови замполит. – Да это же знамя одиннадцатого танкового полка! Вот и надпись…

– Кто ж был в машине? Неужто командир? – охнул Вулых.

– Знамя могли в Верхне-Кумский везти, если командир их полка там. Кто знает? – ни к кому не обращаясь, заметил Кочергин.

– Вот ужо всыплет он им! Пожалеют, елки-корень, что живы остались! – хохотнул Зенкевич.

Общее веселье не разделил только Ибрагимов. На мгновение улыбнувшись прищуренными глазами, он окинул всех снисходительным взглядом и в бинокль стал рассматривать что-то за балкой.

– Что делать будем, товарищ батальонный комиссар? – спросил несколько обескураженный его безразличием к флагу Кочергин.

– Что делать? А ну, обернись!

По другую сторону балки, от реки, быстро приближался двойной ряд танков. Они шли в шахматном порядке. В прояснившейся дали даже невооруженным глазом можно было различить за ними бронетранспортеры.

– По машинам! – взбираясь на танк, крикнул Ибрагимов. – Кочергин – на связь! – И опустил крышку люка.

По команде «бобик» помчался в сторону дороги от Верхне-Кумского на Новоаксайский, к штабному автобусу, укрытому в Песчаной балке. Там был только водитель Миша. Кочергин развернул башенку назад и тут же схватился за бинокль. Всю шкалу делений, без интервалов, заняла накатная волна серо-желтой брони.

«Не меньше батальона и еще столько же мотопехоты. Вот где без артиллеристов никак! Сейчас это усвоим! И в первом ряду – тяжелые танки!..»

Они тут же, с больших дистанций, открыли огонь. Из удалявшегося от балки броневичка Кочергин увидел змеящуюся линию желтых вспышек. Склон, обрамленный горящим бурьяном, полосовали черные мазки разрывов. В лицо с силой плеснуло теплым воздухом. За спиной грохнуло.

«Во черт, и на меня перекрестье наложили! А может, перелет? Этак без чердака оставят!» – мотнул головой на разрыв Кочергин.

Ибрагимов решительно принял неравный бой. Его танки, резко разворачиваясь, вели беглый фланговый огонь через балку, поднимаясь к ее вершине параллельным с немцами курсом. Зрелище захватывало, и, когда броневичок нырнул в поперечную складку местности, Кочергин, не оборачиваясь, дотронулся подошвой до спины Шелунцова. «Бобик» притормозил. Теперь, опершись локтями на диск, можно было отлично рассмотреть боевые порядки гитлеровцев. Четкая шкала делений накладывалась на расплывавшиеся в поле зрения бинокля ближайшие стебли бурьяна. Их трепал ветер, и Кочергин приподнялся выше, чтобы они не застили. Сизая дымка затягивала балку, разделявшую танки. Потянуло едким душком бездымного пороха. По степи, сшибаясь, перекатывались пушечные громы, больно ударяя в уши.

«Да-а, не менее шести танков на наш один… Ага! Два накрылись!» – отметил лейтенант султаны дыма, поплывшие над рядами немецких машин.

«Батарея! Почему молчит?» – пронзила мысль.

Вдруг там, где рвали воздух пушки невидных из лощинки тридцатьчетверок, тоже взмыла спираль тяжелого, жирного дыма и стала круто изгибаться по ветру.

«Кто горит? Ибрагимов, Зенкевич, Вулых?.. Почему, разорви их, молчат артиллеристы?..»

– Иван Гаврилович, – обернулся он к тревожно следящему за боем с крыла броневичка Шелунцову, – поворачивай по этой впадине к вершине балки. Туда, верно, машины Ибрагимова отходить будут. Куда ж еще? Только посматривай! По ходу слева, в поселке Восьмое марта, вроде б немцы.

– Тогда несдобровать: встретят «хлебом-солью», – хлопнул тот дверцей.

Две тридцатьчетверки под острым углом постепенно сближались с броневичком. Башни повернуты назад, в открытых люках торчат головы командиров машин. В прыгающий в руках бинокль Кочергин торопился рассмотреть лица, но никто не обернулся, неотрывно провожая глазами немецкие танки и бронетранспортеры. Те, не опасаясь больше фланговых атак, удаляясь, разворачивались на север, в сторону дымных туч над Верхне-Кумским. Оттуда по-прежнему доносилась канонада, так же как далекое эхо боя в пойме Аксая. Кочергин оглянулся на сигнал «виллиса». Броневичок притормозил. Бережнов привстал с переднего сиденья, вглядываясь в приближавшиеся танки. За его спиной раскачивалось длинное «удилище» антенны танковой рации.

– Машины Ибрагимова нет, товарищ комполка! – понимая нелепость информации об очевидном, выкрикнул Кочергин.

– Куда это они отправились? – обронил Бережнов. – К балочке их заверну, пусть до времени из укрытия постреляют. Автоматчиков бы раздобыть, Кочергин… Нет, постой! Тебе другое задание. Проскочишь меж поселками в расположение пятьдесят девятой бригады. Она наступает на Верхне-Кумский с той стороны, от Мышковы, по дороге из Черноморова. Свяжись там со штабом двадцатого танкового полка – командир в курсе, – и совместно с их офицером разведай, не просочились ли немцы в сторону Дона, за поселок Восьмое марта…

«За балку Киберева, значит… там до Верхне-Рубежного кусочек придонской степи о-го-го!» – представил знакомую по разведке с Бородкиным местность лейтенант.

– Доложишь результаты разведки лично командиру бригады: он за Верхне-Кумским, в Горькой балке… карты у него получишь. В случае скажи, по немецким воевать отказываюсь! С богом!.. Да, Кочергин! – крикнул он вслед. – Все танкоопасные направления пристреляны и подвергаются огневым налетам. Это стыки и фланги частей! Не подвернись, посматривай! – едва расслышал лейтенант.

Открыв дверь землянки командира бригады, Кочергин отрапортовал в темноту. Автоматчик часто дышал ему в затылок. Карапетян шагнул навстречу, в полосу света.

– А, лейтенант… Кочергин! Так, кажется? Ну входите, что же вы? И ближе к делу. Знаю, зачем здесь… Задание на разведку Бережнову я радировал. Связь ни к черту, – сердито оглянулся он на старшего сержанта, возившегося у рации.

Шею подполковника окутывал толстый шарф, из-под надвинутой на лоб ушанки торчал крупный нос, под которым щетинились неподстриженные усы. Небритые щеки почернели. Глаза быстро привыкли к темноте. В землянке, наспех вырытой в одном из восточных ответвлений балки, кроме командира бригады, были его ординарец и радист. Провожатый Кочергина топтался у входа, не решаясь войти. Он то и дело заглядывал внутрь, застя свет в узком проеме двери: автоматчику хотелось погреться, хотя в землянке Кочергину показалось не теплее, чем снаружи, только что не дуло.

– Ну давай, давай сюда, не затыкай дверь, и так темно! – прикрикнул на него Карапетян. – Посидишь у телефона и позовешь, случись что, а ординарец со мной пойдет. Выйдем, лейтенант, на воздух. Не могу долго без света, не привык! Наверху доложишь.

– В обследованном районе придонской степи, – начал Кочергин, поднимаясь по склону рядом с подполковником, – противник не обнаружен. В приречных населенных пунктах, на большаке по левому берегу Дона и в прибрежном лесу его тоже нет. Из леса в район дислокации нашей шестидесятой бригады следуют… подкрепления.

– Подкрепления? – заметив паузу, хитро улыбнулся Карапетян.

– Да. Подразделения, в основном стрелковые, обозы, полевые кухни… Небольших групп за два с лишним часа – мы прикинули – в общей сложности не больше батальона набралось.

– Э! Не оттуда, не оттуда, лейтенант, идут настоящие подкрепления. – Поднявшись на склон, повел рукой подполковник на северо-восток. – Отдельный стрелковый полк к нам прибыл. И еще какой. Сибиряки! Там грузин командир, замечательный солдат! У тебя все?

– Мост в низовьях Аксая по-прежнему охраняется отделением автоматчиков и тремя расчетами бронебойных ружей. Начальник охраны сообщил, что противник не появлялся…

– Так… А как действует Бережнов на Аксае? Почему немцы подбрасывают подкрепления в Кумский?

– Двадцать первый полк с рассвета поддерживал действия за рекой и пытался помешать движению немецких танков от переправ к поселку. Но сил для того и другого недостаточно…

– Недостаточно? А зачем я Бережнову батальон дал? Каждый должен драться за двоих, за троих! Сил им недостаточно, видите ли!

«Скажите лучше, роту, комбриг, дали, а не батальон!» – покосился на Карапетяна Кочергин. – Мало артиллерии, товарищ подполковник! Немецкие переправы ни разбить, ни захватить не удалось… Однако, возможно, переправа немецких частей приостановлена. Судя по успешному продвижению двадцатого танкового полка отсюда на Верхне-Кумский… Немцы теперь там фактически в окружении.

– Возможно, говорите? – сверкнул покрасневшими белками Карапетян. – Не знаете, так молчите, лейтенант! Нужны мне ваши предположения! Мой танковый полк с батальоном – там, два батальона – здесь. У всех командиров бригад, как по-русски говорится, силы рассуроплены. Карусель, да и только! Как тут воевать?..

– Товарищ подполковник! – осмелился прервать напряженное молчание Кочергин. – Что там, восточнее Верхне-Кумского, за поселком? Будто нефтехранилище горит? Степь в огне…

– У Неклинской балки, в районе поселка Заготскот, действует огнеметная танковая бригада кавэ: поддерживает сибирский стрелковый полк. Части усиления успешнее выполняют задачу ликвидации захвата противником Верхне-Кумского, чем части корпуса. Чушь! – снова вскипел Карапетян. – Отдельный стрелковый полк раньше нас Кумским овладеет!.. Дождемся!.. Позор!.. Отправляйтесь и передайте командиру двадцать первого танкового полка мой приказ: используя успешные действия пятьдесят девятой бригады и пятьдесят пятого отдельного танкового полка Асланова, которые будут брать Верхне-Кумский отсюда, с севера, сосредоточить силы и в восемнадцать ноль-ноль атаковать поселок, поддерживая огнем сибиряков.

Подполковник, немного увлекшись, в этот момент смотрелся полководцем.

– Я перевожу штаб западнее, – добавил после паузы комбриг, – с расчетом к ночи разместиться в Верхне-Кумском!.. Да, – вдруг вспомнил он, – артиллерии, говоришь, недостаточно? Даю Бережнову приданную мне комкором батарею эрэсов из его гвардейского минометного полка. Подполковнику Бережнову доложить о выполнении приказа… в девятнадцать ноль-ноль. А теперь бегом к комбату эрэсов и поторопитесь с батареей в расположение своего полка. Выполняйте! Ну что еще?

– Подполковник приказал карты получить…

– Не поспели!

– Но-о… командир полка по немецким воевать отказывается. Сказал: так и доложи!

– Отка-азывается?.. Ну, уморил! – зашелся смехом Карапетян. – Погляжу, вы все там один к одному!.. Возьмете поселок, будут вам и карты, – нахмурился он, – а покуда обоходитесь немецкими… Они, кстати, не хуже наших!

Укрыв в лощине броневичок и три машины с зачехленными ракетами, Кочергин вместе со старшим лейтенантом – командиром батареи эрэсов – пересек черное поле, где расстался со своим напарником по недавней разведке. Выбирали место, чтобы осмотреться, прежде чем провести машины по низине между поселками. Не по обстановке аккуратно, как на смотр, одетый старший лейтенант был очень обеспокоен ситуацией, в которой предполагалось перебросить его ракетные установки под носом у немцев: опасался танкового перехвата. Оба, встав на колени в снег, внимательно изучали впереди пересеченную местность. Кочергин повел биноклем на север. Шкала поползла по обезжизненным лощинам, по поселку Восьмого Марта, Спецпоселку и вдруг наложилась на три копенки, у которых он заметил какое-то движение. Оглянувшись на его возглас, командир эрэсов посмотрел туда же, и они молча стали разглядывать необъяснимые среди степи копны бурьяна.

– Наши! – не опуская бинокль, толкнул Кочергин локтем соседа. – Танки бурьяном маскируют, видишь?

– Засаду устроили?

– Вряд ли. Всего три машины, к тому же вроде б семидесятки… Со стороны поселков их не видно, тем более из Верхне-Кумского: он далеко. Какой же это может быть полк? Разве что подполковника Асланова, отдельный? Он свои танки держит в балке, что к Шаблинскому на Мышкове спускается. Мы в разведке их там утром видели… В резерве его полк, что ли?

– Сейчас поймете. Если это идут немецкие танки, они незаметно могут пробраться на фланг, даже в тыл частей корпуса, наступающих отсюда на Верхне-Кумский, – не опуская бинокля, негромко заметил старший лейтенант. – Этот-то фланг скорее всего и прикрывает ваш Асланов… Засадный его полк. Засадный!..

– Танки, говоришь? Может, и прикрывает… Да, ползут. Восемь… Двенадцать… Девятнадцать… Двадцать шесть. Вот пропасть! Немцы! У нас таких сил за поселком нет.

– Смотрите, еще показались… Нет-нет, правее, за балкой! Да, там. Там! А бронетранспортеров… Тринадцать на дюжину! Откуда они? Похоже, из Восьмого марта…

– Эх, эрэсы нельзя использовать… Давай я к Карапетяну на «бобике» слетаю? – предложил Кочергин.

– Бесполезно, не разрешит. А нужда заставит, я и сам команду дам.

– Немецких куда больше прет, чем может быть танков у Асланова. Будь у него даже полный комплект, как в ноябре, – разглядывал Кочергин колонны вражеских машин, опоясывающих степь.

Она вдруг заискрилась мириадами солнц, отраженных кристаллами снежинок. Неожиданно яркий свет выгнал слезу из напряженных глаз. Кочергин с досадой вздернул голову. В мгновенном просвете туч маячил едва различимый квадратик.

– Смотри! Еще толком не прояснилось, а «рама» уже висит!

– Сегодня не наведет – снова затягивает. А жаль. Нет для нас никакого толку от немецкой воздушной разведки!

– Что жаль? – опешил Кочергин.

– Думаю, напрасно второй день солдат гоняют. Злятся они, ругаются! И если немец наши старания не оценит, то не зря они начальство честят.

– За что?

– Наш дивизион дважды степь пересекал: днем – сюда, ночью – обратно. И снова. Я поначалу подумал, что меня с моей батареей в вашу бригаду для того и загнали. Болтался, как… фиалка в проруби! – с явной досадой вспоминал комбат. – Многие подразделения различных частей корпуса так… Вы что ж, ничего не знаете, разведчик? У Карапетяна из двух батальонов, что тут, один пехом то в лес, то обратно таскают…

– Вот оно что! Солдаты повзводно все время из леса топают, а ночью, стало быть, туда. Хитрим? Демонстрируем?

– Да, мало нас. Потому немцам очки и втираем. Чтобы у них двоилось! Солдатам это не объяснить. Иные в результате двое суток не спали: топай и топай, словно маятник, без передыха!

Перешибив приглушенный грохот, нависший над степью, стегнул выстрел головного немецкого танка и часто, наперебой, застучало множество пушек. Над танками взметнулась снежная пыль, засинела пороховая дымка. Впереди, на подступах к Верхне-Кумскому, поднялись черные столбы разрывов. Оттуда заблестели вспышки ответных выстрелов, но немецкие танки приближались, охватывая с фланга позиции 59-й бригады. Один косяк вражеских машин шел прямо на копенки из бурьяна, дистанция быстро сокращалась.

– Почему молчат танкисты в засаде? – привстал старший лейтенант. – Такая силища из них прет, ну и нервы!

– Дистанция великовата для прицельного огня, – пояснил Кочергин, – семидесятки вооружены сорокапятками. Немцы могут их эффективнее обстрелять. У них тяжелые танки с длинной пушкой, семидесятипятимиллиметровой. Однако гитлеровцы вроде бы ничего не подозревают!

Но он ошибся. Среди копенок блеснул разрыв, и тучей взметнулся сброшенный с танков бурьян. Семидесятки окутались пороховым дымом, засверкали блицы танковых пушек. Несмотря на почти километровую дистанцию, в массе немецких танков взметнулись дымные рыжие факелы. Сломались стройные ряды машин, обходивших горевшие танки.

– Во дают! – с расстановкой отчеканил и восхищенно взмахнул биноклем старший лейтенант. – Это по-нашенски, по-гвардейски! Красиво немцы горят…

Семидесятки, издали напоминающие заводные игрушки, катились по степи в сторону балки. Они скрывались в черных кляксах разрывов немецких снарядов, исчезали в складках местности, но держались дружно и с секундными остановками вели прицельный огонь.

– Мастера! Красиво получается, – подхватил Кочергин, не замечая, что старший лейтенант его не слышит. – Такого я еще не видел! Легкие танки, всего взвод, отвлекли на себя целую лавину!

Тяжкий железный гул, нескончаемый громовой раскат пальбы переполняли простор. Поначалу большое расстояние до убегающих семидесяток быстро пожирали грузные, приземистые серо-желтые коробки с черно-белыми крестами на бортах, угрожающе размахивавшие длинными стволами с набалдашниками дульных тормозов. Над ними взвихрились новые черно-рыжие факелы: со стороны балки, с ходу ведя пушечный огонь, вырвались на простор и, грузно переваливаясь, понеслись по степи зеленые тридцатьчетверки Асланова, тащившие за собой снежные шлейфы. С танков посыпались серые комочки: то были расчеты противотанковых сорокапяток, сноровисто изготовлявшие пушки к бою. Поблизости устраивали позиции бронебойщики. Они вместе с артиллеристами выборочно расстреливали немецкие танки. Те, круто развертываясь, стали уходить, лавируя между подбитыми и горевшими машинами. Десятки вражеских танков, беспорядочно виляя и разбрызгивая цветные дымные трассы, бежали как стая мышей от нагрянувшей кошки. Потом они разделились на несколько колонн. Две направились к Верхне-Кумскому, а одна скрылась за поселком Восьмое Марта, отходя в сторону Песчаной балки. Немногочисленные танки Асланова их не преследовали. Оседала, окутывая черные остовы чадивших машин и сглаживая степную зыбь, плотная бурая дымка. На западе, где-то у горизонта, все отчетливее прорезались золотистые контуры меловых обрывов высокого правого берега Дона. Прогоркло-кисло тянуло тротилом и пороховой гарью. Кругом звенела плотная тишина. Внезапно вспыхнувший пушечный перестук, показавшийся неожиданно близким, заставил обоих командиров дружно повернуть головы в сторону Верхне-Кумского. Кочергин взглянул на трофейный хронометр. С начала боя прошло пятнадцать минут.

– Ну, сейчас немцам не до нас с вами. Самое время меж поселками проскочить! – живо поднялся комбат эрэсов, отряхивая колени.

* * *

Укрыв эрэсы в лощинах, неподалеку от автофургонов РТО, Кочергин попросил Басова, не скрывавшего свой интерес к «катюшам», позаботиться о гвардейцах: их надо было накормить, а машины перед боем подвергнуть профилактическому техосмотру. Кочергин поспешил в штаб полка. Спускаясь к автобусу с крутого откоса в Песчаную балку, он еще издали заметил у двери часового, что могло означать присутствие в штабе большого начальства. Согнув ноги в коленях, как это делают альпинисты, сбегая с травянистых склонов, он скатился вниз, обдав ошалевшего автоматчика снежной пылью и чуть не сбив его с ног.

– Кто у нас? Генерал, командир корпуса?

– Нет, товарищ лейтенант, – отряхиваясь, осклабился солдат. – Немец всего-навсего. Экипаж подбитой машины взяли, а в нем командир ихней роты оказался. Он давеча от Восьмого Марта к Аксаю прорывался и две машины здесь оставил. Одна и вовсе сгорела! Остальные ушли за балку Попова без своего командира. Не достали наши их, – продолжал рассказывать словоохотливый солдат, которому, видно, страсть как надоело в одиночку тут торчать. Он хотел сказать еще что-то, но Кочергин, не дослушав, поспешно распахнул дверь автобуса и шагнул внутрь.