Текст книги "Конец "Зимней грозы""

Автор книги: Георгий Ключарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Георгий Ключарев
Конец «Зимней грозы»

Предисловие

Через три недели после окружения гитлеровских войск под Сталинградом, на Котельниковском направлении внешнего фронта окружения сложилась драматическая обстановка. 12 декабря 1942 года армейская группировка «Гот», имея в своем составе пятьсот танков и почти триста штурмовых орудий, при поддержке пятисот самолетов, двинулась выручать Паулюса – деблокировать его армию. Танковые дивизии генерала Кирхнера нанесли удар вдоль железной дороги Тихорецк – Сталинград. Им удалось к исходу следующего дня в междуречье притоков Дона Аксай и Мышкова выйти в район Верхне-Кумского. До окруженной группы Паулюса оставалось всего лишь 35–40 километров…

Чем могла закончиться Сталинградская битва, если бы 30 дивизий группы армии «Дон» Манштейна и 22 дивизии Паулюса соединились, – и теперь трудно сказать. Но этого не случилось. Участок прорыва грудью закрыли храбрые и стойкие советские воины. Семь суток они вели кровопролитные бои. И хотя гитлеровцы применили в том районе впервые свои новые танки «тигр», однако прорваться к Сталинграду они не смогли.

Историкам известен исход этого драматического этапа великой битвы, но как он протекал, какие люди выстояли там, что они несли в себе – для широкого читателя многое оставалось неизвестным. Казалось, так и останется недопроявленной драма обороны Верхне-Кумского. По крайней мере так думалось мне каждый раз, когда принимался вспоминать заключительный этап Сталинградской битвы.

Но вот совсем недавно на стол легла рукопись, в которой мне сразу увиделись люди – наши танкисты, пехотинцы, артиллеристы, штабные офицеры, совершающие боевые маневры в тех необозримых степях, создавая упругость обороны против танков Гота. Читаю страницу за страницей, и передо мной вырисовывается довольно внушительная картина хода боевых действий против деблокирующего танкового тарана Манштейна на рубежах рек Аксай и Мышкова. А вот и яростные схватки в районе Верхне-Кумского. Ход этих схваток раскрывается в повести динамично, с переживаниями за судьбы людей, то есть так, как это было на самом деле.

В центре авторского внимания – помощник начальника штаба полка лейтенант Кочергин, которому приходится действовать и в штабе, и в боевых порядках. Он напряженно осмысливает боевую обстановку, ищет и находит решения, презирает трусость… Обычно в книгах о войне штабные офицеры показываются несколько в ироническом плане. О Кочергине этого не скажешь. У него есть чему поучиться молодому поколению – как надо думать, верить и утверждать свое право быть офицером, быть нужным человеком в боевом коллективе.

После прочтения рукописи я встретился с ее автором – Георгием Викторовичем Ключаревым. Предчувствия не обманули меня: он – один из тех, кому удалось выйти из огня боев живым. Вот что сообщено о нем в письме генерал-майора в отставке Н. М. Брижинева, который командовал в ту пору танковым полком. Это в его штабе нес службу лейтенант Ключарев. Прочитав рукопись, генерал пишет: «О Сталинградской битве издано много книг. И все они в больших масштабах – армия, корпус, дивизия, и, конечно, в них мало показана героика простого солдата. Такую книгу написал непосредственный участник этих боев, которого я вывез на последнем танке в числе пяти человек, тяжело раненных. И целых 28 лет считал погибшим. Уж больно он был плох. Но волею судеб он выжил. Это – Ключарев Георгий Викторович».

Мне стало понятно, откуда этот прямой зрительный контакт автора с героями повествования, с ходом боевых действий, за счет чего его повесть обрела выпуклую объемность и читается с большим интересом.

А как она учит умению жить и бороться в круговороте адского огня, читатель ощутит это по ходу ее чтения.

Желаю повести доброго пути к сердцам и разуму подрастающего поколения.

Иван ПАДЕРИН, писатель,

полковник в отставке,

участник Сталинградской битвы

Глава 1

Памяти защитников Сталинграда, павших в боях за Верхне-Кумский

Четко, как на киноленте, в памяти Кочергина отпечатались мелькавшие по сторонам вспаханные гусеницами танков земляные откосы, перевернутые гаубицы, разбитые зарядные ящики, россыпь артиллерийских снарядов, опутанные упряжью белые конские туши, оскалы неестественно вывернутых голов. На откосах, рельсах, у стен станционных строений было серо от множества трупов. Давящее, неприютное, аспидно-серое небо было переполосовано шрамом дымной борозды, размываемой сырым, пронизывающим ветром. Все рождало тревожные чувства, принуждало втягивать голову в люк башенки. Душил горклый запах недавно отгрохотавшего боя, сажи, окалины. Молчание становилось невыносимым.

– Глянь, Шелунцов, ну и «порядочек» навели здесь наши танкисты! – каким-то чужим, с хрипотцой, голосом крикнул вниз водителю Кочергин. – Целая конно-артиллерийская часть дух испустила. И пехота…

– Коней жаль, товарищ помначштаба, красавцы были, – негромко загудело из чрева броневичка.

«Тингута» – мелькнула надпись, выведенная мелом на закопченной стене пакгауза.

– Из эшелона, видать, разгружались! – снова глухо гуднуло снизу. Шелунцов тоже томился неизвестностью.

Навстречу, откуда-то из-за угла разрушенного строения, показалась длинная колонна пленных. Они шли без конвоя. Их гнало счастье плена. Это чувство помогало им бороть и голод, и стужу, и непомерный груз усталости…

Лейтенант Кочергин, выполняя первое боевое задание начальника штаба полка, уже много часов не вылезал из башенки бронированного автомобиля. Броневичок именовался БА-64, а в полку – попросту «бобиком». «И действительно, – впервые увидев его, подумал Кочергин, – на дворнягу смахивает. Кургузый, вроде хвост поджал, маленький… Эх, присесть бы! Топчусь этак целый день. Ноги гудят!»

Снежные полосы сливались вдали с белесой дымкой поземки. Долго маячившие сзади, вдруг растворились в белой мути черные скелеты вагонов, забивших станционные пути Тингуты. Никаких ориентиров. Только качание броневичка и тяжелая тряска подтверждали движение.

Еще на рассвете тридцатьчетверки первой роты тяжело, словно корабли, раскачиваясь на неровностях почвы, исчезли где-то на северо-западе. Куда они подевались? Следя за суетной стрелкой компаса, лейтенант, торопя время, безотчетно постукивал пальцем по стеклу наручных часов. И без того похожий на сумерки короткий ноябрьский день кончался. Впереди ничего не было видно. А приходилось поглядывать еще и назад: беспокоило отставание кортежа – автофургонов полковой РТО (роты технического обеспечения) и замыкавшей колонну тридцатьчетверки. Досадуя, что так и шею отвертеть недолго, Кочергин то и дело снимал и протирал очки, не решаясь снова заговорить с водителем.

После полуторачасового громового раската артподготовки, возвестившей о начале нашего наступления под Сталинградом, вокруг все зловеще затихло. Молчало радио, и вражеское и наше.

«Разыщи-ка теперь в такой необъятности пропавшие танки!» – мысленно клял Кочергин запрет использовать радиосвязь.

Справа, со стороны Волги, перекатываясь как морские волны, слабо давил на уши низкий, басовитый гул. Однажды вроде бы оттуда, куда канула танковая рота, приглушенно часто что-то прогрохотало. Потом снова. Еще и еще раз. Пытаясь угадать направление на звуки далекого боя, Кочергин подал Шелунцову команду остановиться. На вопрос водителя досадливо заметил:

– Слышь, похоже, где-то ковры выбивают. О-огромные ковры!

Оба напряженно замерли. Подтянувшись, лейтенант уперся локтями в острые ребра люка и, не замечая боли, по пояс высунулся из башенки. Но тщетно. Только свист ветра в ушах.

Томительное ожидание чего-то огромного и сокрушительного достигло предела, стало нестерпимым, требовало действий, хоть какой-нибудь развязки. Наконец впереди что-то зачернело. Показались силуэты разбитых бронетранспортеров и накренившихся в разные стороны нескольких средних танков. «Не наши! Немецкие!.. Пушечки с намордниками, – разрешил тягостные сомнения Кочергин. – Коптят еще!»

Следом открылась широкая лощина, заросшая ракитами и кустарником. По пологим склонам, меж голых пирамидальных тополей, в беспорядке карабкались саманные домики с пустыми глазницами окон. Подле них угадывались грузные туши тридцатьчетверок.

– Стоп, Шелунцов… Никак Зеты? Приехали! – радостно выкрикнул Кочергин, спрыгивая на землю.

Он с наслаждением разминал непослушные ноги, хрустел суставами, ища глазами танкистов. И тут рядом, на откосе насыпи заметил кого-то, лежащего в длинной зеленовато-серой шинели. Человек, казалось, спал в спокойной, удобной позе. Фуражка со светлыми крылышками и витыми серебряными шнурами прикрывала глаз. В другом, широко открытом, красной точкой отсвечивал закат. Поодаль, у пулемета МГ, в шинели, задранной на голову, широко раскинув ноги, лежал второй, затем еще один, и еще.

– Ну как, лейтенант, – слегка прихрамывая, подошел к нему невысокий, спортивно подтянутый капитан Мотаев, заместитель командира полка по строевой части, – вижу, растрясло в «бобике»? С непривычки это. Что уставился? – заметил он устремленный в сторону взгляд Кочергина. – Еще поглядишь, как посветлеет… Но зло дрались! – повернулся он к поспешно подходившему коренастому помпотеху  [1]1
  Помпотех – помощник командира полка по технической части.


[Закрыть] – военинженеру 3-го ранга. – Работенка для тебя, Басов, есть, – как-то по-свойски ткнул он ему руку. – Заждались тебя. Пойдемка покажу с чего начать. Обмозгуем. А ты подожди! – оглянулся он на Кочергина. – Погуляй трошки, лейтенант! Я счас!

Кочергин, однако, не стал ждать, а озираясь, двинулся к танкам. Он надеялся увидеть дымок полевой кухни, хотя почти не сомневался, что те вряд ли сюда поспели. Быстро убедившись в тщете поисков и еще острее почувствовав голод, он повернул обратно, У броневичка его уже поджидал Мотаев. Подойдя, лейтенант поинтересовался, не в бою ли капитан ногу покалечил?

– Да вот завидел вас, поторопился, ан без толку, – зло ответил тот. – Где полк? Почему поздно? Колесил с непривычки?

– Да нет, не то! Ориентироваться на местности – у меня школа, – поморщился Кочергин. – Подполковник Ванченко двойную задачу поставил: проверить безопасность тыла бригады – головная ведь, и фургоны РТО вам доставить. От Тингуты решил было, минуя Зеты, идти прямо на Бузиновку. Потом стрельбу услышал – повернул западнее, а тут и вы!

– «Двойная задача», – желчно передразнил Мотаев. – У нашего начштаба, видать, все двойное. О тылах он больше печется!..

Кочергин помялся, неопределенно хмыкнул.

– За боем дальше, дальше бы мне разом ударить! Я было напрягся, а тут Козелков с приказом начштаба – ждать основные силы полка в Зетах… Надо же! – Мотаев ругнулся. – Ждать! Игра-то какова – ва-банк!

– Как так, Козелков? Он что ж, на своем «бобике» меня обошел?

– Выходит, да!

– Куда ж сейчас подевался?

– Разведчик – в разведке! Вперед, в Бузиновку, и дальше его послал. Проверить опасения твоего подполковника, – снова озлился капитан. – Тебя завидел, понадеялся, – одумался он, – приказ на выход везешь – мгновения нам нельзя упустить. Ан нет!

Мотаев умолк, только зло сопел. Они спускались по направлению к брезенту, натянутому меж двух тридцатьчетверок. Возле них остановились. Меж раскиданных ветром, тускневших облаков проступали робкие звезды. Подняв голову и широко откинув руки назад, Мотаев глубоко, со вкусом глотнул чистый холодный воздух. Помедлив, достал немецкую сигарету.

* * *

…Узнав, что в полку новый помначштаба да еще с высшим образованием, Мотаев поспешил его увидеть, а затем ждал случая «покантачить», не отдавая себе отчета в том, что, собственно, привлекает его в Кочергине. Общего у них вроде бы было немного. Впрочем не совсем так, оба они были ровесниками и москвичами, и тот и другой носили значки мастеров спорта (Кочергин был альпинистом, Мотаев – гимнастом). Мотаев, как и Кочергин, рано, в пятнадцать лет, пошел на работу, но не учеником чертежника в конструкторское бюро, как тот, а учеником токаря на одно из крупнейших предприятий первой пятилетки. Уже тогда Мотаев вынашивал мечту стать танкистом, кадровым командиром Красной Армии и накануне призыва поехал в Орел, где в числе первых был принят в танковое училище. Затем служба в кадрах, Халхин-Гол, финская война и все большая тяга к знаниям, новая неотвязчивая мечта о военной академии. Но жизнь ее осуществлению не очень-то способствовала, а тут еще июнь 41-го! И он по-хорошему завидовал Кочергину, успевшему получить высшее образование…

А тот также по-хорошему завидовал Мотаеву: «Москвичи, однолетки, не исключено, общие знакомые где-то есть. Может, в спортзале каком не раз могли встретиться, а тут не ровня: Мотаев кадровый командир, шпалу носит, уже Красной Звездой отмечен, а я едва пару кубарей привинтил и действительную даже не отслужил… Впрочем, все мы теперь кадровые. Но какой из меня танкист?»

* * *

Действительно. Танкистом Кочергин стал неожиданно. И случилось это совсем недавно. Сразу после начала нашего наступления под Сталинградом его направили в распоряжение штаба 60-й мотострелковой бригады.

…– Где пропадали, артиллерист? – повертев в руках предъявленный Кочергиным бланк Главного управления начальника артиллерии Красной Армии, буркнул заспанный бритоголовый майор. Штаб находился в большом селе Плодовитое. Разыскав майора на квартире, лейтенант поднял его среди ночи.

– Пока через Волгу переправлялся, наши фронт прорвали. На попутных с боеприпасами вас нагонял, – как бы оправдываясь, пояснил он.

– Ты гаубичник? А нам сейчас, дорогой товарищ, минометчики дороже! – раздраженно перебил майор. – С минометным делом знаком?

– По правде, нет… – вяло ответил лейтенант.

– Ну тогда, – твердо предложил майор, – давай-ка я тебя в наш бригадный полк определю… В танковый! Оттуда вот срочный запрос на ПНШ-2 [2]2
  ПНШ-2 – второй помощник начальника штаба полка.


[Закрыть] пришел.

– В танковый? – растерянно переспросил Кочергин, снимая и протирая очки. – Да я танки лишь в кино видел, товарищ майор, и еще на парадах, но издали.

– Ну довольно, некогда мне увещеваниями заниматься! – взорвался майор. – Соглашайся, а то враз в резерв фронта отправлю!

Отправка в резерв не сулила Кочергину ничего хорошего. Уж лучше…

– Тут вот пером – топором, – собрал его мысли напористый майор. – В характеристике подчеркнута склонность к штабной работе… В штаб и идете. Почему не решаетесь?

«А ведь не откажешься! – подумал Кочергин. – Уж кому-кому, а мне в резервных частях житье известно. К тому же как узнают, что архитектор, сразу раскрашивать и рисовать засадят, до победы. И отправка отсюда в тыл – беда. Равносильная недоверию!» Так он стал танкистом.

* * *

Слегка посветлело, когда, догнав на санитарном автофургоне основные силы теперь своего танкового полка, стоявшие еще на ферме, Кочергин доложил командиру полка о прибытии. Скользнув глазами по его черным петлицам, предусмотрительно лишенным «пушек», подполковник Бережное крепко пожал руку лейтенанту и предложил немедленно явиться к начальнику штаба подполковнику Ванченко для дальнейшего прохождения службы. Здесь, в штабе, Кочергин впервые и познакомился с Мотаевым.

И вот они снова встретились…

– Ну добро! – взял капитан его за локоть. – Пойдем глянем, как у Басова дела идут.

Они подошли к техникам. Заменив разбитые траки гусеницы, те кончали ее натяжку. Мотаев, как показалось Кочергину, недовольно поморщился.

– Нашли дело! – бросил он работающим. – Траки экипажи и без вас заменят. До рассвета поспешите устранить все повреждения машин!

– Подними-ка теперь экипаж! – присвистнул один из техников, вытирая руки концами. – А мы на этой, товарищ капитан, «маску» меняли. Так заодно. Делов-то!..

– Разговорчики! – повысил голос Мотаев. – Будет команда на выход, спрошу за каждую машину. И учтите: немцы в сумерках не бомбили, значит, с рассветом будут. Скоро машины разведу!

– Пойдем-ка перекусим! – заставил их обернуться помпотех Басов. – Обоим, я смотрю, подкрепиться не грех! – невзирая на молчание Мотаева, продолжал он тише, но настойчиво и одновременно вкрадчиво. – Трофейным коньячком угощу. Пойдем, ну!

Все трое молча направились к автофургону Басова. Ветерок сник, заметно похолодало. В натопленном «студебеккере» хозяин угостил американским беконом – «вторым фронтом», как его все называли, показавшимся невероятно вкусным, и крепким до черноты, горячим чаем, в который щедро добавлялся французский коньяк. Кочергина тут же начал бороть сон. Устроившись на верхней откидной койке, он задремал с мыслью попросить капитана Мотаева взять его с собой в танк.

«Спрошу-ка сейчас», – уже тускло подумал Кочергин, плохо различая плывущие лица сквозь слипавшиеся веки.

* * *

Действительность ворвалась в сознание властно и отчетливо-резко. Сна как не бывало.

Налет!

Фургон бросало из стороны в сторону. Круто разворачиваясь, водитель лавировал меж развалин вверх и вниз по склону, через груды мусора, какие-то обломки. Кочергин поторопился выскочить из машины, больно ударившись о косяк двери. Заметил: танки исчезли.

«Нет, врасплох не застали!» – мелькнуло в его сознании. Рядом оказалась щель, и он мгновенно в ней скрылся. Когда все стихло, осмотревшись, вылез и, ощупывая лицо и потирая тупо ноющий бок, зашагал к центру поселка. Грязно-сизый дым, смешанный с пылью, медленно оседал над воронками. Из укрытий в складках местности, покачивая удилищами антенн, отовсюду медленно выползали танки.

«Что-то много их, не один наш полк, верно!» – удивился лейтенант.

– Ишь как тебя разрисовали! – больно отдался в ушах неожиданный возглас Мотаева. – Оставляй его без надзора!

В тоне капитана слышались веселые нотки. Рядом быстрыми, мелкими шагами шла, как представил ее Мотаев, лечпом [3]3
  Лечпом – военфельдшер.


[Закрыть] полка Софья Григорьевна. Пожилая, по представлениям Кочергина, и несколько грузная, самоуверенная женщина, она была в тщательно подогнанной по фигуре светло-серой шинели с темно-зелеными петлицами без знаков различия, в хромовых дамских сапожках на высоких каблучках, не очень-то соответствующих обстановке.

– Посмотрел бы на себя в зеркальце! – рассмеялся капитан. – Есть оно у вас, Софья Григорьевна? Хорош!

На вот, оботри кровь-то, – протянул он Кочергину чистый, заглаженный вчетверо носовой платок.

– Бросьте, это спиртом надо! – отстраняя руку Мотаева, вмешалась она. – Есть после бомбежки в ротах потери, раненые?.. Что доложить Кузьминскому? – добавила требовательно, безуспешно убирая под пилотку тяжелые иссиня-черные волосы.

«Кузьминский? Военврач полка, верно», – предположил Кочергин, подивившись бесцеремонному обращению к замкомполка Софьи Григорьевны.

– Добро бы так все бомбежки кончались, – добродушно улыбнулся капитан. – Кидали, кидали и все мимо. «Хейнкели»! Шуму много, а…

– Не туда смотрите! – срастила она брови. – Вон, вон куда посмотрите!

И только тут бросился в глаза разбитый, перевернувшийся «студебеккер». Веселые язычки пламени, потрескивая, перебегали по его бортовой обшивке.

– Да, фартовая у Басова квартирка была! – пожевал губами Мотаев. – Ну ничего, он мужик оборотистый, разживется!

Еще издали они увидели солдата, бегущего к ним со всех ног.

– Товарищ помначштаба! – подлетев, гаркнул ординарец Бережнова, в присутствии старшего командира второпях обращаясь непосредственно к лейтенанту. – К комполка вас, срочно! – тяжело перевел он дух.

– Смотри, небо-то заскучало! – бросил Кочергин Мотаеву, когда они вдвоем спешили к штабному автобусу.

– Да, опять мокрядь, – недовольно отозвался тот. – Забуксуем теперь на крутых склонах. Э-эх! В Калаче б уж были!

– Нашлись наконец! – резанул слух голос Бережнова. – Полку – выступать! Нет, чтобы в штаб поспешить! Собирай вас везде, – буркнул он, усаживаясь.

Запотевшие очки не вдруг позволили Кочергину разглядеть всех в тесном автобусе, затемненном скоплением людей. В изломах разбитого стекла одного из окон торчал ватник. Начштаба, спрятав большой нос в цветной платок, даже не взглянул в их сторону. На столе перед ним, как чужая, лежала забинтованная рука.

– А вы, капитан, помогите-ка штабу подготовить маршруты следования рот с учетом данных разведки. Без вас дело не идет!

Мотаев, будто не заметив злой иронии в словах Бережнова, поспешно пробирался к Ванченко, не сводя глаз с его забинтованной руки. Командир полка, нетерпеливо привстав, громко засопел.

– Кочергин! Одна нога там, другая здесь! Немедля с Козелковым в штаб бригады! За оперативным заданием. Штаб уже в Бузиновке, возможно, и дальше! Возвращаясь, встретите нас на марше. Где-то вот тут. – Палец Бережнова ткнулся в дорогу на карте. – Доложите обстановку.

Повторив приказание, Кочергин повернулся и в дверях налетел на Козелкова.

– Генерал! – выпалил тот.

Вместо отскочивших в стороны лейтенантов просвет двери наглухо закрыла статная фигура в темно-серой длиннополой шинели. Это был командир корпуса Вольский.

Все шумно вскочили. Быстро протиснувшись вперед, Бережнов отдал команду «смирно!», приложил дрогнувшую руку к фуражке и высоким голосом отрапортовал.

– Всем, кроме командования полка, покинуть автобус! – резко бросил генерал.

Когда кому следовало поспешно выскочили вон, в дверях один за другим показались три старших командира, которые уселись на освободившиеся места. Автоматчик, щурясь со света, зачем-то заглянул в автобус и затем плотно прикрыл дверь снаружи. Генерал тоже сел и, обнажив высокий лоб под негустыми, зачесанными на косой пробор темно-русыми волосами, снял и положил на стол новенькую фуражку. На черном околыше, над витым золотом шнура, матово блеснуло колечко кокарды. Кочергин отметил его моложавость. Чуть-чуть пригладив волосы, Вольский вдруг резко повернулся к Бережнову.

– Товарищ Бережнов, почему полк задержался в Зетах? – громыхнул он и тут же повернулся к начальнику штаба. – Мне известно, что это ваша инициатива, Ванченко, так ведь, товарищ Карапетян? – блеснул генерал светлыми глазами в сторону полноватого черного подполковника – командира 60-й бригады.

– Чего приткнулись? – не ожидая ответа, снова обрушился Вольский на Ванченко. – Вначале заправка, а теперь что полк задерживает? Почему упустили инициативу, – накалялся генерал. – Вы куда смотрели, товарищ Бережнов, почему не применили власть командира?.. Почему подразделения полка без промедления не ударили по Рубежному еще ночью, после того как получили благоприятную разведсводку?..

Командир полка, сдвинув на затылок шапку, смахнул ладонью обильный пот с покатого лба, переходящего в обширную лысину, и снова тщательно поправил шапку на голове. Все оцепенело смотрели на генерала, а он тут же продолжил:

– Пока здесь отсиживались, противник из Верхне-Царицынского благополучно испарился. Обоснуйте ваш приказ авангарду сосредоточиться в Зетах! Ну что молчите?

Ванченко вскоре перестал улавливать смысл слов. Глядя на Вольского, он попытался ориентироваться в его настроении, определить по форме поведения опасность для себя последствий происходящего и поэтому косил на других своих начальников, снова и снова оценивая их реакцию на общую ситуацию.

«Довод, найти довод!» – кричал внутренний голос Ванченко. И он вдруг разогнул колени, толкнул свое тело вверх.

– Разрешите, товарищ генерал? – начал начштаба мягким, вкрадчивым голосом. – Зная ваш приказ, я все-таки не мог поступить иначе в условиях повреждений многих машин и, главное, чрезмерной растянутости полка. Теперь полк сосредоточился, машины восстановлены, подзаправлены и…

– Довольно! – встал Вольский. – Теперь не только полк, но и вся бригада лишила себя чести первой участвовать в соединении фронтов. Это сделают за вас другие части корпуса. А бригаду в резерв! Все. Мне в обозе делать нечего, – снова зло повысил он голос. – Ясно? Объяснение, товарищ Карапетян, представите в рапорте, я вас вызову!

* * *

Через сто часов после начала операции «Уран» по окружению Сталинградской группировки гитлеровцев между Калачом-на-Дону и Советским соединились танкисты 36-й мехбригады подполковника М. И. Родионова корпуса генерал-майора В. Т. Вольского и 45-й танковой подполковника П. К. Жидкова корпуса генерал-майора А. Г. Кравченко.

Козелков и Кочергин узнали об историческом событии соединения Юго-Западного и Сталинградского фронтов от взволнованного Гаспаряна, прямо в своей длиннополой шинели влетевшего в тесную парилку, где лейтенанты, воспользовавшись тем, что бригада вот уже вторые сутки находится в резерве, соревновались в искусстве владеть березовым веником.

– Мигом в штаб, – высоким голосом выпалил Гаспарян, с треском распахивая дверь. – Кончайте! Работы много!

Размякшие с пару и тяжело дышащие лейтенанты у штабного автобуса столкнулись с Мотаевым. Быстро нырнув в люк своей тридцатьчетверки, ритмично порыкивавшей подле автобуса, капитан, крикнув, что Гаспарян уже выехал вперед, к переднему краю, жестом показал им на борт. Танк, выбросив из-под гусениц снежные комья, рванул с места так, что оба едва успели уцепиться за скобы башни. Зажав зубами рукавицы, они второпях их надевали. Мотаев вновь появился в люке и, повернувшись, прокричал:

– Ванченко в корпусной медсанбат отбыл, теперь Гаспарян заместо него! Начальство ваше…

Оба «пассажира», взглянув на улыбающегося капитана, быстро обменялись многозначительными гримасами. Однако тут же закрыли раскрасневшиеся лица рукавами. Башню обдувал колючий ветерок. Подмораживало. Разгоряченные, они сразу и не заметили этого.

Резко замедлив ход, тридцатьчетверка встала.

– Приехали, ребята, слазь! – выскочил Мотаев из башни и, ухватившись рукой за ствол пушки, ловко спрыгнул вперед.

Лейтенанты поспешили следом. Все трое присоединились к группе командиров, толпившихся вокруг. Тут же оказался и командир 3-й роты полка Бережнова – Орлик, худенький, смазливый лейтенант, который при встрече молча окидывал Кочергина прищуренно-испытующим взглядом живых карих глаз, как казалось потому, что, будучи старше Гаспаряна и ровесником Мотаева, он – Кочергин – оставался всего лишь лейтенантом. Неожиданно для себя Кочергин заметил замполита Ибрагимова, державшегося, как всегда, чуть в стороне. На приветствие подбежавших только он ответил легким кивком, слегка улыбнувшись Мотаеву. Другие увлеченно продолжали разговор.

– Ну оттеснили его за Мариновку – и стоп! – с акцентом говорил Карапетян, быстро перебирая короткими ногами и увлекая всех вверх по откосу насыпи. – С места не сдвинем! Исключительная плотность огня. Огневые средства хорошо замаскированы. Посмотри-ка, Бережнов, – отдышавшись, Карапетян повел рукой поверх кроваво-ржавых рельсов, показывая на домики, белевшие на противоположном склоне неширокой пойменной низменности. – Хорошая артподготовка нужна, обработка крупным калибром, корпусным, а у меня, сам знаешь, полковой!..

Бережнов, глядя в бинокль, согласно покрякивал.

– Берешься, герой, моему второму батальону к деревне путь проложить? – не дождавшись ответа, оживленно обратился Карапетян к Мотаеву. – Ты без дела сидеть не любишь, так ведь?

– Укроемся лучше на капэ, товарищ комбриг, тут рядом, – упруго наклонившись и приложив пальцы к ушанке, негромко предупредил Гаспарян. – До деревни близко, заметят нас!..

Мотаев бегло взглянул на Бережнова. Карапетян по-армянски скороговоркой что-то быстро бросил Гаспаряну. Тот смущенно улыбнулся и, покраснев, по-русски пояснил свою заботу беспокойством о безопасности старших командиров. И действительно, за насыпью треснул разрыв, затем второй. Их обдало крошевом мерзлой земли. Все пригнулись и быстро спустились к основанию откоса.

– Минометы! Пристрелялись, гады! – заметил худой и длинный пехотный капитан, с не по возрасту морщинистым, костистым лицом.

Остальные молчали. Только Бережнов, поморщившись, ворчливо посетовал на отсутствие данных о предпольной оборонительной полосе противника. Подготовить их Ванченко не успел.

Пригибаясь и пропуская вперед старших командиров, все вошли в КП, вырытый в насыпи. В прорезь смотровой щели открылось неширокое пространство огородов. Грядки, разделенные белыми просветами снежной крупы, лестницей спускались к реке.

– Что за рекой, на том берегу, мы тоже не знаем, – заглянув в окуляры стереотрубы, выпрямился Карапетян. – Но до нее минных полей нет, это точно. Огороды заминировать не успели, разве что ночью попробуют…

– А что река, товарищ подполковник? – спросил Мотаев.

– Вам не препятствие, да и моим солдатам тоже! – ответил за Карапетяна пехотный капитан, по-видимому, командир 2-го стрелкового батальона.

– Боем оборону и разведаем, – вдруг самоуверенно включился Козелков. – Разрешите мне, товарищ подполковник, участвовать в операции? Огневые точки засеку, систему укреплений прослежу…

– А вы подумали, Козелков, – не дослушал Карапетян, – что в вашей скорлупе-броневичке по огородам не проедешь и не убережет он вас от огня противника?!

– Проеду, товарищ комбриг! За танками-то? Как есть проеду! – напирал Козелков.

– Ну как? Разрешим лейтенанту в предложенных им целях участвовать в операции?.. – Карапетян быстро перевел взгляд с Бережнова на Гаспаряна. – Давай к своей машине! – поторопил он. – Скоро начнем! – Низко пригнувшись, Козелков выскочил вон.

– Так, рота легких танков пойдет! – снова наклонился Карапетян к трубе.

По-видимому, он как бы подводил итоги разговору, предшествовавшему появлению капитана Мотаева и лейтенантов.

Выпрямляясь, взглянул на большие наручные часы:

– Атака через двадцать минут, в четырнадцать ноль-ноль… Все по местам!

Мотаев, Кочергин, пехотный капитан и Орлик, поспешив из КП, подбежали к тридцатьчетверке и на ней быстро достигли путепровода над шоссейной дорогой к деревне. Тут стояло двенадцать семидесяток. Козелков у своего броневичка что-то толковал водителю. Солдаты 2-го стрелкового батальона, собравшись группами, жадно сосали самокрутки, другие нетерпеливо ждали «бычка». Кочергин сразу почувствовал то необъяснимое беспокойное напряжение, которого давно не ощущал. Он заметил три сорокапятки на прицепе у танков и, удивленный этим, поинтересовался у Мотаева, не стеснят ли они маневр машин. Расчеты ПТО сидели на броне.

– Отцепят их за насыпью, – оглянулся капитан, недовольный вмешательством Кочергина в его разговор с Орликом. – Время! – крикнул он, ища взглядом пехотного капитана.

Тот вместе с ротными и взводными командирами заканчивал подготовку к атаке деревни. Солдаты располагались на откосе насыпи и медленно подползали все ближе и ближе к бровке, готовясь выскочить на полотно. Три семидесятки тоже медленно поползли наверх, расширяя интервалы. Солдаты быстро уступали им место, некоторые тут же взбирались на их броню. Остальные машины выстроились в колонну. Орлик побежал вперед и скрылся в люке своего танка, стоящего посредине. Мотаев, держа в руках ракетницу, смотрел на свой хронометр. Туда же посмотрел и Кочергин. Ему показалось, что секундная стрелка остановилась.