Текст книги "Последний раунд"

Автор книги: Георгий Свиридов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 39 страниц)

Подбежал запыхавшийся Санька.

– Станция, – сказал Михась и потянул носом. – Вкусно пахнет.

Сумерки спускались, окутывая голубым туманом дали. Выбрасывая клубы белого дыма, к разъезду медленно подкатил состав и остановился. Из вагонов выскочили несколько человек и побежали к станционному зданию. На семафоре неподалеку от поворота загорелся зеленый огонек.

– Встречного ждут, – догадался Михась.

Вовка обратил внимание на маленькую будку стрелочника, которая стояла за поворотом. Из нее вышел человек с фонарем, поставил его на землю и передвинул стрелку. И вдруг у Вовки родилась дерзкая мысль: «А что, если стрелку поставить на старое место? Тогда встречный поезд врежется в состав!»

Когда ребята подобрались к будке, было уже почти темно.

– Я пойду, – вызвался Михась. – Думаете, не смогу передвинуть рычаг?

– Подожди, – остановил его Вовка. – А если стрелочник увидит, тогда что?

– Давайте запрем его в будке, – предложил Санька.

– У него телефон есть. Позвонит, позовет на помощь.

– А мы провода оборвем.

– Ха! Попробуй! – усмехнулся Михась. – Тут сразу услышат.

Вовка приказал Михасю подобраться к будке и заглянуть в окошко, разведать, что там делается.

Михась ящерицей пополз по картофельному полю. Вовка и Санька сняли автоматы. На разъезде было спокойно, монотонно попыхивал паровоз. Два огненных глаза освещали путь.

– Там один дед, – доложил шепотом Михась, возвратившийся из разведки. – Он сидит на койке и из котелка щи хлебает. Рядом на столике телефон и такая кожаная штука, в которой флажки.

Выслушав донесения разведчика, Вовка тут же принял решение: надо напасть на будку, взять деда в плен, а когда покажется встречный поезд, передвинуть стрелку.

– А если дед не сдастся, как тогда? – спросил Санька.

– Что ты, мы же с автоматами, сдастся, – ответил Вовка тоном, не терпящим возражений, и поднял автомат. – Передвинем стрелку – и ходу.

Пожилой усатый железнодорожник сидел на койке в расстегнутой поношенной форменной тужурке. В руках он держал большую кость и с наслаждением обсасывал ее. Рядом на табуретке, на куске газеты стоял котелок с ложкой и лежал недоеденный кусок хлеба.

Увидев незнакомых мальчишек, стрелочник нахмурился.

– А ну, марш отсюда, шалопаи!.. – Он хотел еще что-то сказать, но осекся, глаза его округлились, кость выпала.

– Ни с места! – как можно солиднее и строже приказал Вовка, поднимая автомат. – Руки вверх!

– Вы… вы што, ребятки? Решили напугать меня, да? – стрелочник заискивающе улыбнулся.

– Ни с места! – сказал Вовка, видя, что он опускает руки. – Убьем.

– Пуль у нас много, – добавил Санька, щелкая затвором. – Мы партизаны.

У старика дрогнули усы, он отшатнулся, торопливо поднимая костлявые длинные руки.

– Партизаны… – прошептал он. – Не трогайте, я русский… Насильно заставили работать… Не хотел, ей-ей, не хотел. Пришли с винтовками… Говорят: или иди работать или становись к стенке… Вот как оно было… Подневольный я… Разве сам пошел бы?

– Когда встречный поезд прибудет? – спросил Вовка.

– Через семь минут, – поспешно ответил стрелочник и добавил: – Эшелон воинский, пройдет без остановки. Ему «зеленая улица» открыта до самого фронта.

– Никак не получается, – сказал Михась, входя в будку. – Стрелка тяжелая, не подыму один.

У железнодорожника затряслись руки.

– Вы… что делаете?.. Я отвечаю…

– А ну выходи, – приказал Вовка. – Передвигай стрелку.

– Попробуй только пискни, – пригрозил Санька.

Железнодорожник вышел. Дрожащими пальцами он сунул ключ, открыл замок, потом, ухватившись двумя руками, передвинул рычаг с квадратным чугунным грузом.

– Теперь что надо, – сказал Михась.

– Запри на ключ, – приказал Вовка стрелочнику.

Тот, косясь на автоматы, щелкнул замком.

– Давай сюда ключ. – Вовка протянул руку.

Железнодорожник отдал ключи и упал на колени.

– Помилуйте! Меня же они… И семью… Не губите… пожалейте старика, – умолял он дрожащим голосом. – Никто же не поверит… Скажут, сам все… Хоть свяжите меня… Свяжите для оправдания.

Санька нахмурился, стараясь скрыть жалость. Михась вздохнул. Вовка, пряча ключ в карман, произнес сочувственно:

– Мы бы связали, но у нас веревки нет.

– Есть веревка, – поспешно сказал стрелочник, – под койкой лежит.

Михась, не дожидаясь приказания, метнулся в будку и вынес моток веревки.

– Ложись, – приказал он железнодорожнику. – Руки за спину.

– Ребятки, – взмолился он. – Вы уж лучше в будке меня свяжите.

– Как хочешь. – Вовка пожал плечами. – Нам все одно.

Стрелочника повели к будке. Его связывали Михась и Санька, а Вовка стоял с автоматом. А чтоб старик не звал на помощь, сунули ему в рот фуражку.

– Глаза надо бы еще завязать, – предложил Михась.

Санька схватил сумку стрелочника, вытряхнул из нее все и натянул на голову.

– Поезд идет! – Михась первый услышал шум приближающегося эшелона. – Бежим!

– Погоди. – Вовка оторвал кусок картона со стены и написал углем: «Заминировано! Восыком». Картонку прикрепил на дверях будки.

Эшелон мчался на полной скорости, сверкая фарами, оповещая о своем приближении гудком.

Вовка, Санька и Михась, не оглядываясь, что есть духу помчались по картофельному полю.

До леса оставалось уже несколько шагов, когда раздался страшный грохот, треск, вспыхнуло огромное пламя, озарившее вершины сосен.

Спустя некоторое время на разъезде послышалась стрельба.

– Ха! – весело произнес Михась. – Попали пальцем в небо.

– Не останавливаться, – оборвал его Вовка, – не шуметь.

Санька тянул на веревке Стелку, но та не спешила. Ей, видимо, не очень хотелось брести по ночному лесу. Михась сорвал ветку и изредка хлестал корову, подгоняя ее.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
в которой появляется Тинка

Ночью пошел дождь. Сразу похолодало. Капли уныло, монотонно стучали по листьям.

– Всю ночь будет лить, – сказал Санька, оглядывая небо, – вишь, как затянуло тучами.

– Обложной дождь. – Михась натянул куртку на голову. – Хорошо бы в копну зарыться.

– А как ее найдешь в такой черноте? – Вовка застегнул мокрую рубаху на пуговицы. – На ощупь, что ли?

Легкая одежда ребят стала сырой и холодной. К тому же они потеряли дорогу, шли, натыкаясь на кусты, сквозь мокрые заросли, которые от легкого прикосновения обдавали потоками воды. Корова стала упираться, упрямо мотала головой и жалобно мычала.

Вовка нес автоматы и ведро. Рубаха и штаны прилипли к телу, в ботинках хлюпала вода. Хотелось есть, пить и спать. Все очень устали. Но надо было как можно дальше уйти от разъезда: не оставалось сомнений, что фашисты утром же начнут прочесывать лес.

Скоро мальчишки совсем выбились из сил. Как выяснилось, они забрели на какой-то полуостров: куда бы ни свернули, всюду натыкались на воду.

– Придется до утра тут мокнуть, – устало произнес Санька и сел, вытирая лицо мокрым рукавом. – Не идти же обратно. Да и сил нет.

Вовка, подумав, позвал Михася посмотреть, куда они попали. Михась пошел влево, а Вовка, оставив автоматы Саньке, направился в противоположную сторону. Но не успел он выбраться из кустов, как донесся радостный крик Михася:

– Копна! Нашел сено!

Вовка вернулся.

Мальчишки были рады и этой маленькой, тощей копешке. Они забились под сено, чуть ли не подняв его на своих плечах. Сухое прошлогоднее сено лезло в рот и нос. Прижавшись друг к другу, ребята старались согреться. Все так же монотонно шумел дождь. Где-то неподалеку в лесной чаще противно и страшно захохотал филин: «Хо-хо-хо!»

От его крика становилось жутко. Мальчишки вслушивались в шорохи, вздрагивая от непонятных звуков.

Вовка проснулся от духоты. Солнечные лучи пробивались сквозь тонкий слой сена. В них, как в мутной воде, плавали паутинки и пыль.

– Подъем! – Вовка растолкал Саньку и Михася.

Потягиваясь и позевывая, ребята вылезли вслед за Вовкой из-под копны и огляделись. Солнце уже стояло высоко. Вымытые дождем деревья и трава весело, празднично сверкали.

Небольшой луг, на который они набрели ночью, с двух сторон омывала небольшая речушка. Берега ее густо заросли кустарником. А шагах в двадцати от жалкой копны, в которой они провели ночь, дрожа от холода и сырости, возвышалась большая скирда сена. И как только ее не заметили ночью? Санька и Михась ловко взобрались на нее по тонкой жерди, что стояла рядом.

– Ух ты, мягко как! – Санька растянулся на вершине.

– Ха! Как перина! – Михась лег рядом. – Айда сюда, Вовка!

Вовка к ним не полез. Он занялся оружием: протер автоматы, смазал металлические части кусочком сала.

– Слазьте, – сказал он Саньке и Михасю. – Стелку доить надо.

Михась и Санька нехотя спустились вниз. Санька взял ведро.

Едва Михась скрылся в кустах, как оттуда донесся его тревожный возглас:

– Стелку украли!

Вовка и Санька побежали к нему. Действительно, коровы не было. На примятой траве, где топталась она ночью, круглой лепешкой лежал свежий навоз.

– А может, оторвалась? – предположил Вовка. – Ей тоже не хотелось стоять под дождем.

– Ха! Кабы так, тогда бы хоть обрывки веревки остались. – Михась вздохнул. – Увели корову.

– Я двойным узлом завязывал, – как бы оправдываясь, произнес Санька.

– Молоко у нее было вкусное, – сказал Вовка и с грустью подумал о том, что теперь придется снова переходить на подножный корм.

Михась, насупившись, опустил голову. Он готов был заплакать.

– Вот же ее следы! – крикнул Санька, рассматривая вмятины на земле, заполненные водой.

Вовка и Михась подбежали к Саньке.

– Кажись, правда, коровьи, – подтвердил Михась.

Ребята двинулись по следам. Вовка держал наготове автомат.

– Сте-лка-а! Стел-ка-а! – сложив ладони рупором, крикнул Михась.

– Не ори, – одернул Санька Михася, – вдруг немцы близко.

Неожиданно почти рядом раздалось знакомое мычание.

Ребята побежали на звук. На небольшой поляне стояла Стелка и, подняв голову, тревожно вслушивалась. Пожалуй, впервые за прошедшие дни ребята так радовались. Нашлась их Стелка, жива и невредима!

Корова была привязана. Той же веревкой и таким же двойным узлом.

– Вот те на! Чудеса! – недоуменно произнес Санька, осматривая веревку.

– А может, ты ее здесь вчера и привязал? – не скрывая насмешки, спросил Вовка.

– Ха! Мы тама ее привязывали, – ответил за Саньку Михась. – Я же помню.

– Тогда кто же ее сюда привел?

Санька удивленно пожал плечами.

– Леший, что ли? – произнес тихо Санька. – Такое бывает. Он однажды завел в болото деда Игната и там бросил. Чуть не засосала его трясина.

– Наверное, леший, – сразу согласился Михась.

– Выдумки все! – громко произнес Вовка. – Может, вы и в бога верите?

– Ха! Сказал! В бога не верю, потому что его нет, – ответил Михась. – А леший есть. Вот Стелку отвязал, сюда перегнал и снова так же привязал.

Вовка нахмурился. Тут что-то не так. Но что именно, он не понимал. И потому не стал возражать. Видя, что разубедить друзей ему сразу не удастся, Вовка сказал:

– Есть хочется. Давайте доить Стелку.

– Верно, давно пора, – с охотой отозвался Санька.

Он сбегал за ведром. Вовка и Михась за это время нарвали охапку сочной травы и положили перед Стелкой.

– Давай, Михась, начинай.

Михась присел, протянул руки и тут же обернулся к ребятам.

– У нее. У нее… Кто-то молоко выпил, – прошептал он.

В кустах за его спиной послышалось приглушенное хихиканье. Санька и Михась испуганно переглянулись.

Вовка схватил автомат, торопливо щелкнул затвором.

– Эй, кто там! А ну выходи, а то как стрельну!

– Ой! Не надо стрелять! – раздался тоненький девчоночий голосок. – Не надо!

Ветка зашевелилась, и из-за куста вышла девочка лет двенадцати. У нее в разные стороны торчали косички, широко открытые голубые глаза смотрели испуганно.

– Пожалуйста, не стреляйте… Это я привела сюда корову… Пожалуйста, не стреляйте…

Вовка отвел автомат и с нескрываемым интересом стал разглядывать девчонку.

Девочка была примерно одного с ним роста. Вовку удивили ее глаза. Очень большие и очень печальные. Он не выдержал ее взгляда, нахмурился.

– Как тебя зовут?

– Тинка, – ответила девочка и добавила: – Валентина Граматович.

Санька и Михась пришли в себя. Окончательно убедившись, что перед ними не леший, они вдруг разозлились, что какая-то девчонка смела дурачить их. Санька подступил к ней.

– Ты чего в лесу шляешься? Коров чужих уводишь?

Михась, сощурив глаза, подскочил с другой стороны и поднес к ее лицу крепкий кулак.

Но Тина, к удивлению мальчишек, не испугалась, не захныкала. Она только вздохнула. Ее большие глаза все так же грустно смотрели на ребят. Такое спокойствие особенно задело Михася.

– Ха! И подоить ее уже успела.

Девочка молча кивнула.

– И выпила сама все молоко?

– Нет, не выпила, – сказала Валентина тихим голосом. – Я на землю доила. У меня посуды не было.

– Как же ты чужое молоко могла на землю вылить?

Тинка вздохнула и поучительно произнесла:

– Корову доить надо вечером и утром обязательно. А она у вас с вечера не доена стояла. Разве можно так мучить скотину?

Санька хотел было сказать: мол, откуда тебе это известно, но его опередил Михась.

– А твое какое дело? – грозно сказал он.

Тина так же спокойно посмотрела на мальчишек и отвернулась.

«Странная какая-то», – подумал Вовка и спросил:

– Тинка, а где ты живешь?

– Тут.

– В лесу? – удивился Вовка.

– Ага.

– Ха! Мы тоже в лесу живем, – сказал Михась. – А где твой дом?

– Немцы спалили… – чуть слышно ответила Тина, и в ее глазах заблестели слезы.

Она не договорила и бросилась бежать. Не успели ребята опомниться, как девчонки и след простыл.

– Тю! Сумасшедшая! – сказал, улыбнувшись, Санька.

– Ха! Вот драпанула!

Вовка ничего не сказал. Ему было жаль девчонку.

Тина уже третий день жила в лесу одна. Она боялась выйти на дорогу, боялась возвратиться в село, не решалась пойти в соседнюю деревню, где жила ее тетка. Тина знала, что немцы охотятся за ней, хотят затравить собаками, как мамку и маленького братишку Ивася.

Три дня тому назад над деревней шел воздушный бой. Тина с братом полола грядки с капустой. Вдруг прямо над ними низко-низко пролетел самолет. Тина увидела на его крыльях красные звезды. Ивась от страха заплакал. Наш! За самолетом тянулся черный дымный след.

«Сейчас упадет и взорвемся», – подумала со страхом Тина. Она видела, как однажды упал немецкий самолет и взорвался. Тогда от взрыва все задрожало, стекла из окон выскочили.

Девочка упала между грядами, прижимая четырехлетнего Ивася к земле.

Но самолет плавно сел на колхозное поле и остановился возле речки. Тина видела, как из горящего самолета выскочили два летчика. Озираясь по сторонам, они побежали к кустам. Один из летчиков хромал на левую ногу. «Раненый, наверно», – подумала девочка.

Она велела братишке отправляться домой, а сама побежала к летчикам.

– Дяденьки! Дяденьки!

Летчики остановились. Лица у них были усталые, потные. В руках пистолеты. На одном обгорел комбинезон. Второй, тот, что прихрамывал, кусал губу и морщился. Видно, ему больно было. Его товарищ спросил:

– Немцы есть в деревне?

– Нету, – Тина замотала головой. – Вчера были и ушли.

– Надо моего друга перевязать. Принеси, пожалуйста, что-нибудь.

– Идемте к нам в хату, – предложила Тина, – мамка поможет вам завязать рану.

Летчики согласились.

Дома была только бабушка Евдокия. Увидев летчиков, она всплеснула руками, слезла с печи, достала им чистую простыню. Тут прибежала мать. Она помогла обмыть рану на ноге, ловко ее перевязала. Потом подала кувшин молока.

– Пейте, родненькие.

Пока летчики пили молоко с хлебом, она открыла сундук и достала отцовские штаны и рубахи.

– Нате, переоденьтесь.

Валентина смотрела на летчиков и удивлялась. В простых штанах и ситцевых рубахах они выглядели совсем обыкновенными.

– Тинка, неси керосин, – велела мать, поспешно заталкивая военную одежду в печь.

– Сапоги пожалей, – сказала бабушка Евдокия, – еще новые.

Мать вынула из печки хромовые сапоги, посмотрела на них, раздумывая. Сапоги были добротные, хромовые.

– Спрячь в погребе.

Плеснув из железного бидона керосином, она поднесла спичку. Одежда вспыхнула.

– Ну, уходить пора, – сказал раненый и тяжело поднялся.

Мать сунула им на дорогу буханку хлеба и кусок сала, рассказала, как лучше пройти лесом.

– Напрямик через болото нельзя, трясина там. А по краю стежка идет. Она выведет.

Когда летчики ушли, бабушка вдруг рассердилась, стала укорять невестку:

– Отправила людей на верную гибель. Не найдут они дорогу. Тинку пошли. Пусть проводит.

Тина охотно согласилась, когда мать ей велела догнать летчиков и провести их через болото.

– Только до Старого хутора. Там они сами пойдут.

Летчиков она догнала на опушке леса. Те обрадовались ей:

– А, это ты, шустрая!

– Мамка послала меня, – как бы оправдываясь, сказала Тина и, переведя дух, добавила: – Сами через болото не перейдете, заблудитесь.

До Старого хутора надо идти километров десять и весь путь хлюпать по топи. В одних местах болото, словно лужа, мелкое, по щиколотку, в других – по колено. Если не знаешь дорогу, легко свернуть в сторону и попасть в трясину.

Тине не раз приходилось бродить здесь, особенно в пору, когда созревала морошка, клюква. Она шла впереди, уверенно обходя опасные места.

По дороге они познакомились. Раненого звали Геннадием Ивановичем Чуковым, он был старшим лейтенантом. Когда Валентина узнала, что он жил в Москве, у нее загорелись глаза. Тина никогда не была в столице, да и вообще не видела большого города. Папка обещал свозить в Гомель, но ушел на войну, и от него нет писем. Конечно, поговорить с человеком, притом с летчиком, который живет в самой Москве, было очень интересно. У Геннадия Ивановича там остались жена и маленькая дочка Тома. Ей всего два годика.

Второго летчика звали Юрий Васильевич Телеверов. Он тоже был старшим лейтенантом и еще штурманом, жил в городе Ростове, только не в том, что возле Азовского моря на реке Дон, а в другом Ростове, который находится в Ярославской области. У него там жила мама, она работала учительницей истории.

Конечно, Тина не замедлила рассказать и о себе, что она окончила пятый класс, что по истории у нее пятерка, это ее любимый предмет. А по арифметике тройка, что задачки она решает неплохо, но вот примеры ей просто не удаются.

Шли долго. Геннадий Иванович совсем выбился из сил. Он держался одной рукой за плечо товарища, а другой опирался на толстую палку.

– Когда же кончится это чертово болото? – спрашивал он.

Валентина уверяла, что скоро, что осталось совсем немножко идти.

Наконец они выбрались на сухое место, Геннадий Иванович опустился на землю.

– Дальше не могу… Сил нету…

Телеверов сел рядом с ним, вытер рукавом мокрое от пота лицо.

– Ручейка нет ли поблизости? Пересохло во рту.

Тина ответила, что близко нет нигде ни родника, ни ручья, а пить из болота нельзя. Она на уроке в микроскопе видела, сколько всякой гадости живет в одной капле болотной воды.

– Но пить-то все равно хочется. – Телеверов кивнул на товарища. – Особенно ему.

– А если вам ягод нарвать, – сказала девочка. – Они кислые, утоляют жажду.

Телеверов устало улыбнулся.

– Вот Тинка-молодчинка! Давай ягоды.

Валентине очень понравилось, что летчик ее так назвал. Раньше, когда кто-нибудь ее называл Тинкой, она, честно говоря, обижалась. Ей казалось, что имя получается некрасивое, резкое. А вот когда назвали «Тинка-молодчинка», стало даже приятно. Тина рвала морошку, краснобокую клюкву и складывала в подол платья.

– В зеленых больше витаминов, – сказал Телеверов, когда Тина высыпала перед ним ягоды. – Спасибо, Тинка-молодчинка!

Потом они попрощались.

– Мы еще увидимся, – сказал Телеверов, – когда разобьем фашистов, обязательно приеду к вам в деревню.

Чуков, пожимая ей руку, пригласил в Москву.

– Адрес мой легко запомнить. Улица называется Большая Полянка.

Тина подумала, что он шутит. Она засмеялась.

– Вот чудно как! Наша деревня тоже называется Большая Полянка.

– Ну теперь тебе и вовсе ничего не стоит запомнить адрес. Главное, номер дома не забудь.

Валентина повторила вслух адрес и обещала запомнить.

– Когда война кончится, – тихо произнес Чуков, – ты напиши, пожалуйста, по этому адресу, сообщи, как вела нас по болоту… Пусть узнают о нас…

– Ты что, Генка! – воскликнул Телеверов. – Мы еще повоюем! Ну-ка, вставай.

Валентина смотрела им вслед, пока они не скрылись в зарослях.

Обратная дорога показалась очень длинной. Девочка несколько раз падала, промокла насквозь, устала так, что еле передвигала ноги. Ей хотелось скорее добраться до дома, влезть на печь к бабушке и уснуть. И вдруг сквозь просветы между деревьями она увидела, что горит деревня. До ее слуха донеслись стрельба, отчаянные крики, собачий лай, мычание коров, гул моторов…

– Мамочка! Мамочка! – крикнула Тина и, не разбирая дороги, побежала к деревне.

На опушке она в ужасе остановилась и, обхватив ствол корявой березы, бессильно опустилась на траву.

До рассвета гремели выстрелы.

Утром, когда все стихло, она отважилась выйти из леса. Шатаясь, побрела к деревне. Но ни своего дома, ни соседних уже не было – фашисты сожгли их. Нигде ни души. Тина подошла к погребу. Открыла двери и в отчаянии позвала:

– Мама! Мама!

Подвал ответил гробовым молчанием.

Она сделала шаг и за погребом увидела чьи-то ноги. Бросилась туда и застыла на месте. На земле лежали бабушка Евдокия, мать и маленький брат.

Тина опустилась на колени и с ужасом отпрянула. Все были мертвы.

Валентина упала на землю и долго плакала, пока не обессилела.

Очнулась она уже днем. Встала и, шатаясь, пошла искать лопату.

Долго ходила по двору и все никак не могла вспомнить, что ей надо. Наконец вспомнила. И снова зарыдала.

Лопаты нигде не было. Тина заглянула через обуглившийся плетень к соседям. На огороде, возле грядки капусты, валялась лопата. Тина взяла ее и долго думала, где похоронить маму, бабушку, Ивася. Перенести их на другое место у нее не было сил, и она решила копать яму тут же. Ноги, спина и руки были словно ватные, болели, не слушались. В голове звенело, перед глазами плыли черные круги.

Тина набила мозоли на ладонях, но выкопать глубокую яму так и не смогла. Она поцеловала маму, братишку и бабушку, накрыла их остатками одежды и стала засыпать землей.