Текст книги "Книга радужников"

Автор книги: Георгий Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– -

Наутро, после завтрака, молодая путешественница прогуливалась во внутреннем дворе гостиницы, где в летнее время били струи фонтана и существовал небольшой цветник. Сейчас чаша была засыпана снегом до краев, а растения дремали вокруг, рядом, под его белым покровом.

"Неужели всё, что произошло – ловушка, чтобы погубить меня! Неужели эти люди, такие вежливые и милые на первый взгляд, на самом деле – убийцы невиновных на службе у кучки властолюбивых кровопийц! А еще – почему-то Аллути не пришла, хотя обещала! А мне она казалась непохожей на лгунью!" Молодая особа предавалась бы и дальше таким мрачным размышлениям, если бы её не окликнул монах, так же оказавшийся во дворе.

– Пожалуйста, брат Риван просит Вас подняться на третий этаж и пройти на балкон!

Монах подробно рассказал как пройти в нужное помещение и с поклоном удалился по своим делам. Молодая особа зашла в дом и проследовала куда ей только что объяснили. Брат Риван стоял у деревянных перил и смотрел на просыпающийся город. Его взгляд был сосредоточенно мрачен.

– Здравствуйте, дочь моя! Прошу извинить меня, если помешал Вашему отдыху после дальней дороги! Я сам никогда не нарушил бы Ваш покой, но тут вмешались обстоятельства, увы, весьма прискорбные!

– Здравствуйте, брат Риван! Какого рода обстоятельства Вы только что имели в виду?

– Видите ли, хозяина гостиницы не назовешь человеком опрометчивым или глупым! Однако и такие как он могут жестоко ошибиться в своих людях! Увы, но одна из служанок, работавшая тут, оказалась воровкой! Видимо, она так торопилась продать краденое, что поспешила в город, где её и схватила стража при попытке продать чужую вещь. Ко мне пришел квартальный старшина стражи и просил опознать этот предмет, потому что по её виду он предположил, что это украдено… мда, к сожалению, у Вас!

– Как? Но у меня и так нечего взять!

– Старшина был настолько любезен, что передал мне украденное. Вот, взгляните, это ведь ваши бусы?

Очевидное невозможно отрицать – раковины, нанизанные на прочную нить, выглядели так экзотически для здешнего побережья!

– Да, это моё! Но… но я просто не понимаю, как могло такое случится?

– О, дочь моя, сочувствую и понимаю Ваше замешательство! Кажется, воровка – та самая девушка, что вечером заходила к Вам, не так ли?

– Нет… нет, я не думаю!

– Законы этого города строги, но справедливы! Если мы сейчас вместе пройдем к зданию квартальной управы и Вы не опознаете эту воровку, то по закону города Майнтхейма её отпустят с глубочайшими извинениями! И так, Вы идете?

Путешественница побледнела, но нашла в себе силы кивнуть в знак согласия. Монах предложил ей свою согнутую в локте руку и они вдвоём прошли вниз, затем миновали входную дверь и пошли по мощеной улице к нужному строению. Управа оказалась одноэтажным домом, вокруг которого шла чугунная решетка со столбами-колоннами. Перед входом оказалась небольшая толпа зевак, несколько стражников и их старшина, офицер в начищенных до блеска ботфортах. Между двух солдат стражи стояла Аллути. Её руки в оковах по одной прикрепили к рукам солдат-охранников. Девушка дрожала не то от страха, не то от холода, потому что на ней было то же самое скромное платье, в котором она служила в гостинице. По её лицу текли слёзы, легкий утренний ветер шевелил её растрепанные длинные волосы.

Старшина поднялся на несколько ступенек парадного крыльца управы, вытащил из-за голенища свиток и громко стал читать приговор:

– От имени наместника, властью данной мне над сим кварталом города Майнтхейма и в соответствии с королевским законом объявляю о том, что пойманная с поличным Аллути Прэйво приговаривается к ста ударам плетьми на столбе позора за однократное мелкое воровство. Ввиду чистосердечного признания арестованной и имея в виду её искреннее раскаяние, она приговаривается в итоге к тридцати ударам плетьми на позорном столбе! Приговор не подлежит обжалованию и приводиться в исполнение немедленно!

Стражи-охранники пристегнули оковы Аллути к железному кольцу на вершине столба, врытого в землю тут же, напротив крыльца. Ноги приговоренной веревкой примотали к столбу коленями, чтобы жертва наказания не осела бы на землю от слабости. Стражник, выполнявший роль палача, приблизился к девушке и разодрал руками ее платье, обнажая спину. Путешественница зажала рот кулаком, чтобы не закричать в голос, и попыталась отвернуться, но монах подтолкнул ее на шаг вперед.

– Вы узнали её, не так ли?! Сожалею, но по закону Вы обязаны смотреть, как приговор приводиться в исполнение, иначе Вас сочтут притворщицей, вводящей власти города в заблуждение, дабы они карали невиновных. Смотрите же, дочь моя!

Молодую женщину душило рвущееся наружу рыдание, а слезы застили её взор, но, что поделать – она всё видела! К тому же, она чувствовала, что её рыдание, вырвись оно из груди сейчас, только повредило бы несчастной девушке…

Плеть со свитом рассекла воздух и пала на спину прикованной к столбу. Один, два, три, четыре удара… Лицо Аллути корчилось от боли и страдания, но она не издала не единого звука, до крови кусая губы. Удар, еще удар… Путешественница зашаталась и чуть не упала на снег, но её вовремя подхватили. Никто не заметил, как самодовольная, холодная и жестокая улыбка несколько мгновений играла на лице монаха…

Несколькими часами позже в гостинице появился посыльный. Он передал листок бумаги, сложенный вдвое, брату Ривану, который сидел в кресле у окна и со скучающим видом смотрел на улицу. Приняв бумагу, он быстро прочел её, вскочил с места и быстро поднялся по лестнице на второй этаж. Он обошел все комнаты, в которых разместились участники похода, включая и молодую особу. Последняя не сразу отозвалась на стук, а когда отперла, то стало видно, что глаза её красны от недавних слёз. Риван велел всем собраться внизу незамедлительно. Когда люди пришли, он сказал им:

– И так, я получил известие, что Трибунал соберется завтра после заката солнца! Наше путешествие на этом можно считать окончательно завершенным! Братья, проделавшие столь длинный путь теперь могут распечатать те свитки, что я просил сохранить до этого времени под сургучными печатями. Мне известно, что в них содержаться распоряжения местных иерархов Ордена о том, что теперь вы все поступаете в распоряжение судей Трибунала, каждый – по своему предназначению, о котором он узнает непосредственно от своих теперешних начальников. Что касается Вас, дочь моя: как показало недавнее… э… происшествие, Вы склонны к необдуманным поступкам, поэтому настоятельно Вам советую собраться перед предстоящим испытанием, поскольку от него будет зависеть очень многое. Очень! Однако, Вам, как я уже, наверное, говорил, не придется прилагать особых усилий – за Вас будет отвечать Ваш защитник, отвечать во всех смыслах этого слова. Тогда же, когда от Вас потребуется Ваше собственное слово, будьте готовы высказать его правдиво и точно, ничего не утаивая. Запомните: лучезарная Инрия будет незримо следить за Вами и покарает за ложь или малодушие, но вознаградит за правду и откровенность! Что ж, а теперь все свободны, а Вы, дитя моё, ступайте к себе – Вам надлежит готовиться к завтрашнему вечеру! Ваш Защитник должен прийти уже сегодня, когда же он прибудет, я Вас ему представлю.

Монахи поклонились Ривану и разошлись, путешественница поднялась наверх, однако не пошла к себе, а тихонько встала у стены так, чтобы даже идущие по лестнице не сразу ее заметили. Тем временем Риван мерил холл гостиницы торопливыми шагами. Видимо, он кого-то ждал с минуты на минуту. Наконец, он взглянул в окно, потом отступил от него на середину дощатого пола и повернулся лицом к входу. Дверь скрипнула, послышался стук кованых сапог. Молодая женщина опасалась, что её заметят снизу – она сделала пару маленьких шагов вперед. Из-за перил она увидела, что монах смотрит на человека в широкополой шляпе, высоких сапогах и с небрежно накинутым на плечи поверх основной одежды куске тяжелой шерстяной ткани неопределенного темного оттенка. Лицо незнакомца скрывал платок, завязанный на затылке.

– А, наконец-то! Что же так долго? А что с нашим грузом? Да откройтесь же Вы передо мной!

Неизвестный, не снимая перчатки, сдвинул платок под подбородок. К сожалению, шляпа мешала увидеть его лицо целиком сверху. Монах побледнел, как будто увидел привидение.

– Нет, не может быть! Вы… вас же всех…

– Хочешь сказать, нас всех убили бы после… хм… "беседы" с офицерами стражи?! Как видишь, у них не вышло! Ну, скажи-ка, подлый ублюдок, где держат остальных, а главное – живы ли они до сих пор?! И еще – кто тут у вас посмел отдать такой приказ, чтобы моих людей уничтожили? Говори, или отправишься прямиком к Инрии, правда, по частям!

С этими словами незнакомец сбросил свой "плащ" на пол и выхватил саблю, что висела на его боку. На острие, почти касающемся шеи монаха, сверкнул солнечный блик.

– Я… я лишь исполнитель… мне… мне мало что ведомо! – продолжал мямлить Риван. Губы его дрожали, в общем, он весь сотрясался мелкой дрожью.

– Ну, говори яснее, а то я теряю терпение! – одернул его неизвестный.

– Ну, тут дело… э… длинное… тут коротко не скажешь!

– Да уж ты постарайся!

– Ну, значит, как только мы узнали, что обнаружено в море, Орден немедленно затребовал передать всё сюда, а еще к этому приложили руку люди – представители Альянса. Они тоже настаивали на переправке найденного сюда, или вообще на Север, в любой другой город. Мне поручили организовать доставку и всё!

– Так кто же приказал заниматься рыбаками?

– Мне лишь пришла бумага, в которой было приказано собрать их показания, собрать и предать секретности. Я… я же не знал, что их повезут сюда, чтобы потом казнить! Трибунал должен сначала осудить их, как еретиков, а уж потом… Но в этот раз Верховный иерарх Ордена торопил всех своими письмами. А когда стало известно, что с затонувшего корабля осталась выжившая пассажирка, то, как я понял, иерархи сильно забеспокоились. Про Ваших подчиненных они как будто забыли на время. Может они еще до сих пор живы?!

– С чего это ты взял?

– Из гавани мне принесли записку, что судно прибыло и ждет задержанных для переправки их в порт Рбэст, что на восток отсюда. Им должны были сказать, что ими заинтересовались некие представители властей отдельных государств Альянса. Только это ложь – орден не стал бы делиться сведениями с северянами! Мне точно известно, что корабль, который пришлют, – это только жалкая гнилая колода, которая развалиться, угоди она в шторм средней силы. Так вот, накануне тут осудили одного выдумщика – он изобрёл и создал довольно точный прибор, предсказывающий погоду. Верховный судья и его помощники эту штуку захватили и ждут, когда она покажет им приближающуюся бурю. Только тогда они отправят судно в плавание! Значит, Ваши люди сейчас могут содержаться в одном из пустующих складов под охраной городской стражи!

– Вот же паучье племя! Опутали тут всё своей липкой дрянью, так сразу и не прорвешься! Постой-ка, ты сказал, что ту самую женщину ты приволок сюда, с собой? Ну, а она где же? Небось, запихнул бедняжку в сумасшедший дом и рад по уши, каналья!

– Нет, нет, Вы ошибаетесь, она нам сама рассказывала многое из прошлого, с большими подробностями, хотя и не могла вспомнить ни своё имя, ни кем она была точно в этом своем прошлом! С ней возились лучшие лекари Ордена, но восстановить её память так и не смогли. Видимо, нужно усилие не только от нас, снаружи, но и её собственное, изнутри! А когда это подействует, нам это неведомо!

– Ладно, нет у меня желания о тебя руки марать! Но знай – если что не так, найду и тогда точно тебе конец, не смотря на всю городскую псарню, которую вы прикормили! Да, чуть не забыл!

Незнакомец легким движением полоснул острием клинка монаха по щеке.

– Это тебе на память – чтобы не смел издеваться над слабыми! Или ты забыл ту девушку, что по твоему наущению плетьми били? Так вот, будь добр, позаботься о ней, и что с ней случись или с той женщиной, что мы из шлюпки вынули, – быть тебе без башки! А теперь прощевай, надеюсь, еще свидимся, угу, хотя бы еще разок! Будь здоров, не кашляй, да не торопись стражу звать – у меня под одеждой пистолет припрятан!

Неизвестный быстро покинул помещение, а Риван, пошатываясь, кое-как добрался до кресла. Он пару минут отпыхивался, полулежа в деревянном кресле и хватая ртом воздух, как выброшенная из воды рыба. Затем, немного отдышавшись, он нашел в себе силы, чтобы громко позвать:

– Стража! Стража!

Два солдата, босые, с нагрудниками, болтающимися на шеях только за счет единственного застегнутого ремня, и вдобавок еще терзаемые похмельем, выскочили в холл, обалдело мотая головами и тряся саблями, которые они успели-таки извлечь из ножен. Оба тупо уставились на монаха, который сидя в кресле зажимал ладонью порез на лице.

– Пьяные олухи! Задержите его! Ну, скорее!! Он только что был здесь!

Стражники недоуменно переглянулись и пожали плечами.

– Да мужчина с саблей в руках, в широкополой шляпе, ростом примерно с меня! Он побежал вон туда! Да шевелитесь же!

Солдаты побежали, правда, в противоположную сторону – даже испытывая сильное служебное рвение не очень далеко убежишь голыми ступнями по снегу, наледи и холодным камням! В общем, "погоня" явно припоздала и никаких результатов не принесла – незнакомец скрылся. Стражники, что патрулировали улицы города, очень бы желали помочь своим товарищам, но по столь смутным приметам им пришлось бы задерживать каждого второго или каждого третьего жителя. Людей с оружием в руках тоже никто не видел.

Занявшись поисками своего обидчика, Риван вдруг неожиданно вспомнил, что оставил без присмотра свою "подопечную". Он взбежал наверх, почти взлетел, как большая серая птица, и понёсся по коридору. Только возле самой двери её номера он ненадолго задержался – следовало подождать, пока сердце перестанет колотиться от столь резкого "забега", да и отдышаться тоже. Наконец, монах решился постучать. С последним из трех его легких ударов дверь распахнулась. В комнате было пусто! "Сбежала, дрянная еретичка! Улизнула, подлая!" – такие злобные мысли вспыхнули в мозгу брата Ривана. Но тут ему пришли и другие мысли в голову: "Что будет, если Верховный Иерарх или Верховный Судья узнают про мой промах?! Нет, на этом этаже она оставалась одна, так что как она улизнула, никто из братьев не видел и не слышал! Хм, как же она вообще сбежала? Видимо, этот сумасшедший капитан рыбачьего судна поднял такой шум, что привлек её, а уж она-то не упустила возможность подслушать! Тфу, да еще эта экзекуция! Нет, надо было ей её показать, чтобы паршивка прижала хвост и вела бы себя смирно! Но кто же знал, что этот случай так её взбаламутить! Тфу, и еще раз тьфу! Эти бабы как нарочно делают всё мне назло!" Продолжая так думать, монах осмотрел внимательно все вещи, бывшие в помещении. Окружающая обстановка выглядела так, как если бы человек, поспешно покинувший эту комнату, нисколько не задумался о дальности своего пути. Крошек на столе не было, в сундуке для нательного платья или в стенном шкафу съестным тоже не пахло. Это могло означать только одно – женщина и не планировала скрыться далеко, значит, она могла всё ещё находиться в городе! Монах быстро вновь спустился вниз, нашел там двух стражей-недотеп и сказал им строго:

– Слушайте внимательно! Я могу поведать всё о вашей расхлябанности и вашем головотяпстве начальнику городской стражи! Вы понимаете, чем это грозит вам?!

– Да, понимаем! – понуро промямлил один из солдат.

– Но, поразмыслив, я решил, что оставлю в неведении вашего предводителя по поводу этого вашего проступка! Взамен я хочу, чтобы вы оба возглавили поиск молодой особы, прибывшей сюда со мной и остальными братьями. Вы станете привлекать для этих поисков других стражников, ничего им не говоря. Если вас будут спрашивать, говорите, что действуете по прямому приказу глав Трибунала – по сути дела, так оно и есть! Я уверен, что эта еретичка находиться в границах городских стен и всё ещё их не покинула. Пока вы будете рыскать в городе, я предупрежу стражу на стенах – таким образом, она не сможет выйти из города через ворота! Думаю, что сейчас она предпочтет где-нибудь спрятаться, а уж потом продолжит дальнейшее бегство. У вас есть время, так используйте его с пользой, а уж за оказанные услуги Орден сумеет с вами рассчитаться. Ну, марш в город!

Солдаты сперва вытянулись перед монахом в струнку, а потом выбежали на улицу. Риван прошел к себе, перевязал рану, оделся потеплее и покинул гостиницу через черный ход.

Как только стих скрип двери за ним, в холле, как из-под земли появился человек, скорее человечек, маленького роста, в монашеском одеянии и с лицом, напоминающим мышиную мордочку. Еще большее сходство с грызуном ему придавали усы, которые топорщились у него в стороны из-под остренького носа. Потирая своими сухонькими ручками-"лапками", монах-"мышь" проговорил пискливым голоском самому себе:

– Так-так, брат Риван! Интересно, интересно, как на твои дела посмотрит Верховный Иерарх, что скажут судьи, хи-хи-хи! Так-так! А главное – какое о тебе мнение будет у Хранителей Алтаря?!

Набросив на круглую большую голову капюшон, коротышка скрылся так же незаметно, как и появился…

– -

Ей еще не приходилось бежать так долго в такой тяжелой одежде – сердце бешено колотилось, кровь стучала в виски, а еще всё время подхлестывали мысли: «Догонят! Догонят! Казнь! Плеть!». Но вот нужно остановиться, чтобы хотя бы оглянуться назад – нет ли преследователей. Однако, просто стоять – тоже не мыслимо! Она идет сначала медленно, потом шаг ускоряется, затем она снова бежит, пока хватает сил. Мимо мелькают дома, крытые тесаными каменными плитами на подобии черепицы, какие-то заведения, из которых доноситься музыка и летят запахи горящих очагов и снеди, лавки, где на продажу разложена всякая всячина – иногда это мясо, иногда рыба, или крашеные ткани, или еще невесть что. Узкая улочка неожиданно выводит её на широкую площадь, с противоположной стороны которой идет улица, шириной почти с саму эту площадь. Здесь есть скамьи, уличные фонари с масляными светильниками, а по тротуарам расхаживает разнообразная публика – от разодетых в богатые меха состоятельных господ и дам до помощников угольщиков, волокущих на своих спинах мешки с готовым «товаром». Та же пестрая и говорливая толпа течет по широкой улице, у которой, кажется, противоположный конец уходит к самому горизонту. Но встревоженный взгляд выхватывает из её бурления только одни и те же фигуры – городских стражников. Нет, эти солдаты явно никого не ждут и, похоже, скучают на своих постах. Нужно просто идти мимо них спокойно и уверенно, тогда даже с пары шагов они никого не смогут узнать!

Она так и поступает. Вот слева, у тумбы с новостными листками стоит офицер с лиловым кушаком и саблей с дорогой отделкой из золота и серебра, в которой поблескивают цветные камешки. Он что-то читает, не отвлекаясь на посторонних, поэтому он и остается позади. Вот у пекарни, возле шарманщика, который решил передохнуть и выкурить трубку, еще двое в кирасах и с саблями. Один поворачивается на секунду и его рассеянный взгляд блуждает по фигурам и лицам прохожих. Уф, он отвернулся, наблюдая за тем, как попугай шарманщика зябко ёжится на своём насесте и топорщит перья. Потом еще трое проходят мимо, причем самый молодой со странной полуулыбкой провожает её взглядом до того места, где можно скрыться за рядами лавок и лотков, выставленных с товарами перед маленькими мастерскими. Кажется, можно успокоиться и даже слегка помедлить, остановиться, посмотреть на медную посуду, украшенную изящным, тонким узором. Некоторые из продавцов замечают её внимание и с поклоном начинают зазывать к себе для приобретения понравившихся вещей, или, например, как портной с седыми усами, для снятия мерок и заказа роскошного, нового платья. Впрочем, ярмарочная пестрота этой торговой улицы ей вскоре наскучила. И вправду, не весело вот так брести, если не на что выменять ни горячую булочку, ни даже стеклянных бус, дешевых и откровенно некрасивых. Она решила добраться до конца, а потом поступить по обстановке – либо найти проход на другую улицу, либо попробовать вернуться назад.

Вдруг налево и направо открываются две арки – сквозь темные проходы нельзя оценить верно, что находиться дальше – тупик, внутренний дворик здания или следующая улица. Она еще не успела остановиться на середине мостовой как раз напротив этих проходов, когда слева показались двое в серых балахонах, с капюшонами, надвинутыми на лица. Тот, что повыше, время от времени останавливал проходящих мимо, а его напарник, что был на целую голову ниже, показывал какой-то лист бумаги. Встречные люди чаше всего отрицательно качали головами, некоторые в недоумении пожимали плечами, а уж потом следовали дальше по своим делам. "Это они! Это они!" – вспыхивает в сознании паническая мысль, но разум подсказывает: "Побежишь, поддашься страху – и всё пропало! Нет, это мучительно страшно, но надо идти медленно, нет, чуть быстрее, вот так, как идут другие люди! Главное сейчас – не выдать себя!"

Слева, у фонаря, подбоченясь, стоит обладатель наглой ухмылки. Теперь он один, но, заметив её, его физиономия снова расплывается, как говориться, до ушей. Вот впереди, между отдельными лотками старое дерево с толстым стволом – за ним можно укрыться от надоедливых и опасных взглядов, чтобы хоть маленько успокоиться. Через несколько мгновений она осторожно выглядывает из-за ствола – стражник в начищенных до блеска сапогах, блестящей каске и кирасе поверх тонкой, но теплой куртки, озирается по сторонам, ища свой "предмет наблюдения". Он, быть может, долго бы еще глазел по сторонам, но сзади к нему подступила та пара в серых балахонах. Они ткнули ему бумагой в лицо, на котором при этом появилось выражение удивления, а затем ясной догадки, подтверждаемой кивками головы. Стражник поворачивается и указывает рукой в её сторону. Парочка знаками требует, чтобы он пошел с ними. Двое в сером замечают еще стражников и привлекают для преследования и их. Получается, что теперь в погоне участвуют уже пятеро!

Её начинает бить нервная дрожь и озноб, она даже потирает ладонями предплечья, и, собрав силы воедино, бежит, как только может. Позади слышаться вопли преследователей и тревожные сигналы рожков городской стражи. Теперь погоня многочисленна, и она несется вперед, расталкивая прохожих, оттесняя их к стенам зданий. Их злобный топот всё ближе, они уже несутся как хищная стая, ясно видящая перед собой жертву. Впереди справа двухэтажное здание пекарни, входная дверь чуть приоткрыта. Решение следует само собой, без обдумывания – она бросается внутрь, проскакивает между стеной и краем прилавка, чтобы проскочить в дверь, ведущую, скорее всего, на задний двор, а там, может быть, и еще куда-то дальше. Но тут в дверном проеме возникает фигура хозяина – высокого, крупного мужчины, с раскрасневшимся от печного жара лицом и большими, сильными руками. В этот же миг на пороге сзади появляются двое в сером и стража. Мгновенно оценив ситуацию из-под своих густых бровей с проседью, пекарь одной рукой сгребает бегущую, а другой хватается за ручку двери возле себя. Он делает пол оборота на месте, толкает женщину вперед, запуская её, как голубятник, кидающий сизаря в небо, в тоже время с силой захлопывая дубовую дверь. Раздается лязг щеколды и в тот же время удары кулаков в дубовые доски. Но пекарь и не думает подчиниться: он берет перепуганного вида незнакомку под руку и быстро ведет, почти волочит её по каменной лестнице уже внутри соседней постройки. Спускаясь, в ответ на вопросительный взгляд он прижимает палец к губам – разумеется, он понимает всю неловкость выражения, но объяснения последуют позже, когда позволит обстановка!

Стражники продолжали молотить в дверь кулаками, а двое в сером толклись у стойки с разложенным хлебом и теряли терпение. Когда же солдаты уже собрались выбить дубовое препятствие, щеколда клацнула, а в дверном проёме выросла могучая фигура пекаря. В помещении раздался резкий противный голос одного из монахов:

– Как ты смеешь нам мешать в поимке этой еретички? Стража, арестуйте его! Я тебе покажу, дубина, как путаться под ногами у членов ордена!

– Арестовать, говоришь, угу?! – проворчал пекарь. – Угу, валяй! Только вот сначала передай-ка Верховному судье, что горячих булок к завтраку и ужину он больше не получит! А еще скажите там вашему главному иерарху, что он может позабыть о своих любимых ванильных и тминных сухариках!

Стражники переглянулись между собой, а у монахов лица побледнели и вытянулись. "Переварив" полученное сообщение, двое в сером вновь подступили к пекарю.

– Ну, э, тогда, покажи нам, куда она сбежала! Мы, так и быть, тебя не тронем!

– Да, да, спасибо! А то попробовали бы, а? – проговорил пекарь, глядя на серых субъектов и почесывая левый кулачище пальцами правой руки.

Члены ордена, разумеется, не желали ввязываться в драку. Пекарь пропустил их во внутренний дворик. Там они нашли лишь пустое пространство между стен домов. Сразу напротив задней двери лавки, в другом строении, тоже имелась небольшая дубовая дверь. Правда теперь она скрывалась за каменным диском старого мельничного жернова, диаметром в рост человека и толщиной ладоней в пять.

– Отвалите этот камень! Мы должны обыскать ту конуру! – приказал стражникам другой монах. В результате этого распоряжения вышло, что восемь человек, включая и монахов, безуспешно пытались откатить камень в сторону. Достаточно намучившись, они прошли обратно через лавку на торговую улицу. Проследовав мимо ухмыляющегося пекаря, более низкорослый монах погрозил ему кулаком и процедил сквозь зубы:

– Ы-ы-ы-х!!

Вдогонку уходящим полетел самодовольный смех пекаря.

Через несколько минут, убедившись, что стражники ушли, пекарь приблизился к жернову, навалился на него, как медведь, и отодвинул камень от двери. Войдя внутрь, в духоту и жар, исходящие от раскаленной печи, где стояли заполненные противни, он по ступеням каменной лесенки сошел на пол, повернулся и направился в угол, где стояла большая пустая бочка, лежали ящики и свернутые пустые мешки из-под муки. У бочки он остановился окончательно и постучал в нее:

– Эй, ты там, очнись, пора вылезать, тревога миновала, а то у меня выпечка пригорит!

Из бочки сперва показалась голова, а затем вылезла молодая особа, вся одежда которой теперь была обсыпана мукой. Не обращая на нее внимания, пекарь извлек из печи противень с аккуратными круглыми булками и одним движением переместил его на большой стол, сверху обитый жестью. Потом он оглядел женщину с головы до ног, покачал головой, и сказал:

– Ступай-ка за мной!

Особа переминалась с ноги на ногу и не спешила последовать за пекарем.

– Да пошли, не бойся, пошли же, тебе говорю!

Они поднялись по каменным ступеням, но перед самой входной дверью свернули налево, в едва различимый в полумраке узкий проход. Удивительно, но дюжий пекарь двигался в нем весьма ловко, как будто там было светло. В конце прохода оказалась небольшая комната с простой, но крепкой мебелью. Пекарь подошел к шкафу, отворил двери и снял занавеску. Там, внутри, оказались женские наряды, аккуратно развешенные на деревянных плечиках.

– С твоей одеждой тебя стража тут же, по выходе, сцапает! А у меня кое-что сохранилось от женушки, чтоб её, вертихвостку! Сбежала, дрянь, с этим пришлым музыкантишкой, почитай, в чем мать родила! Мда, вот никак не решался никому отдать эти тряпки, а то все соседи растрезвонили бы, что я снова к кому-нибудь сватаюсь! Ты-то, видать, не здешняя, что эти мерзавцы за тобой гонялись, ну, вот, значит, тебе эти вещи больше подойдут. А в городском наряде тебе проще будет, да и полегче бегать станет, чем в этой шубе! Тебя, верно, монахи в наш город притащили?

– Да, это так! Я… понимаете… узнала, что меня…в общем, меня хотели казнить! Но они ведь и до Вас могут добраться! – проговорила молодая дама.

– Побоятся! Видела бы ты, как они попятились, стоило мне упомянуть их начальство! Пусть себе, дурни, почешут в затылках, прежде чем на рожон-то лезть! Ну, а найдись кто понахальней, того вот этой булкой угощу! – пекарь потряс здоровенным кулаком, озорно улыбаясь. – Они, вся их банда, у меня в печенках! Чтоб им пусто всем было, тьфу! Ну, ладно, хватит молоть ерунду! Переоденься вот в это, а я к печи пойду, мешать не стану! Да не гляди, что одежда не шибко новая – именно в этих-то тряпках женушка, как я думаю, и хотела деру дать к своему полюбовнику, да, видать, передумала, во всём другом ушла!

Через некоторое время пекарь услышал, что его зовут.

– Ну, как эта одежда на мне сидит?– спросила молодая особа.

– Хм, немного великовато, но если подтянуть чуть-чуть пояс на стеганой куртке, то вполне сойдешь за местную! Что ж, сейчас держи вот это – в свертке свежая булка, только что успела поостыть, а потом пойдешь за мной – проведу тебя по подвалу пекарни к грузовому люку. Через него обычно я перекидываю мешки с мукой в кладовую. Если за домом следят, этим олухам надо будет оббегать почти полквартала прежде чем они найдут дверцы этого люка!

– Я, право, не знаю, чем заслужила Ваше расположение, и потом, честно сказать, у меня ничего нет, чтобы Вас отблагодарить!

– Да не стоит! Если за тобой гонятся эти, из Трибунала, значит ты хорошая! А раз я помогаю хорошему человеку, то мне просто приятно это сделать, вот и все! Ну, ступай за мной!

Они вошли в помещение, где располагалась печь, прошли мимо нее, оказавшись у задней стены этой комнаты. Там была металлическая дверца, покрашенная черной краской, не слишком высокая, так что пекарь, открыв её, нагнулся, чтобы войти в длинный коридор с некрашеными кирпичными стенами. Под потолком, на цепях, висело что-то вроде желоба, начало которого и находилось у самого люка. Створки были отброшены и она по маленьким ступенькам выбралась наружу, в довольно узкую улочку, мощеную булыжником. Она вежливо попрощалась с пекарем, он сказал ей напоследок, что ей надо добраться до кабачка "Лоцманский дом", который стоит недалеко от начала Каменного марша, а там спросить торговца Рэперта Мадрока, человека благородного и, главное, не болтливого.

Одежда сбежавшей пекарши действительно оказалась чем-то вроде плаща-невидимки – на молодую женщину ровным счетом никто не обратил внимания. Успешно миновав посты, она оказалась на площадке, от которой вниз серпантином шли проезжая дорога и каменный тротуар в виде широких и низких ступеней. Площадка перед спуском справа и слева ограничивалась невысокой каменной стенкой, к которой и примыкал дом с вывеской над входом в виде морского штурвала с надписью "Лоцманский дом". Она еще на мгновение задержалась – отсюда открывался вид на полукруглую бухту, прикрытую волнорезом. Там еще было несколько причалов, недалеко от них, на естественном полуострове – двубашенный форт для защиты кораблей с маяком в самой высокой точке. В самом порту имелись склады и два дока для ремонта судов. Корабли в это время в бухте и на рейде отсутствовали, что странно, поскольку в холодное время года открытая вода в таком заливе – редкостью, а сейчас этим никто не воспользовался.