Текст книги "От первых проталин до первой грозы"
Автор книги: Георгий Скребицкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
КТО БОЛЬШЕ ПОЙМАЕТ!
Хорошо, что Михалычу в своё время пришла в голову счастливая мысль: устроить в птичьей вольере Дверцу побольше, чтобы в неё молено было пролезать не только мне, но и маме. Эта деталь оказалась совсем не лишней, так как основной уход за нашим птичьим хозяйством постепенно перешёл в руки мамы. Я, правда, тоже помогал – изредка чистил клетку, кормил и поил птиц, но учение в школе отнимало слишком много времени. Придёшь уже поздно вечером, немножко погуляешь – и спать, а утром ещё по-тёмному опять в школу. Когда же тут думать о птицах! А их количество в нашей вольере всё увеличивалось.
Каждое воскресенье мы о Петром Ивановичем занимались ловлей сеткой. А кроме того, в его и в нашем саду были развешаны западни-самоловы, и в них тоже частенько попадалась добыча.
Держали мы в вольере только щеглов и снегирей. Правда, в западни часто попадались синицы, но мы их тут же выпускали. Пётр Иванович говорил, что синица хоть и маленькая, а зловредная птичка: она очень драчлива и, если держать её вместе с другими мелкими птицами, может их сильно поранить, даже заклевать до смерти.
Я до сих пор не знаю, есть ли в этом хоть доля истины. Но тогда мы с Михалычем твёрдо решили синиц в общей вольере не держать. А отдельных клеток у нас не было, да и зачем они? Только успевай и с этим-то хозяйством управляться!
Бывало, утром мы с Серёжей в школу торопимся, а мама надевает фартук, повязывает голову платком и лезет с веником в вольеру. Птицы давно уже к ней привыкли. Она им кормушки чистит, корм сыплет, а они на голову, на спину ей садятся, скачут, как по веткам, чирикают. Мама сердится, ворчит.
– Наказание, да и только. Надо кур идти кормить, а тут изволь пустяками заниматься, за воробьями ухаживать. А кому они нужны? Выпустили бы на волю, и дело с концом! Мучение, и только!.. Да отвяжитесь вы! – отмахивается она от слишком уж нахальных щеглов, которые не хотят ждать, пока мама нальёт им воду в купальницу, а пытаются искупаться прямо в тазике. – Ну, что с ними поделаешь, опять всю измочили!
И мама гонит от себя прочь выкупавшегося щегла:
– Куда ты, негодник, на голову лезешь? Вон сядь на жёрдочку, там и отряхивайся.
Но я вижу} маме самой очень нравится, что птицы такие доверчивые и так хорошо её знают.
Ах, как не хочется уходить в школу! Как было бы хорошо залезть в вольеру вместе с мамой и помогать ей! Однако делать нечего – уже скоро девять, надо спешить.
Только воскресный день был уже полностью в моём распоряжении. Но и тут некогда ухаживать за птицами – нужно идти на ловлю новых.
И вот однажды в ловлю птиц решил включиться и сам Михалыч. Я был этому очень рад – ведь если Михалыч за что-нибудь возьмётся, тут уж дело закипит.
В нашем саду тоже расчистили точок. Пётр Иванович смастерил нам вторую сетку, точь-в-точь такую же, как у него, приладил её. И я начал приманивать к точку птиц.
Каждое утро перед школой забежишь, бывало, на одну минуточку в сад и бросишь две-три пригоршни конопли на точок. А на сучки соседних яблонь развесишь грозди рябины. Вот и дело с концом!
Наконец наступило воскресенье, тот счастливый день, когда нам с Серёжей не надо идти в школу, а Михалычу на работу.
С самого раннего утра Серёжа, сунув в карман пару бутербродов, отправился на весь день кататься с ребятами на лыжах. Ну, а мы с Михалычем решили попытать счастья – половить птиц в нашем саду. Признаюсь, я очень волновался, потому что Пётр Иванович тоже хотел половить у себя в саду. Кто же больше поймает, кто победит?
Беседки, где бы можно было сидеть и поджидать у нас в саду не было. Поэтому взамен её мы с Серёжей накануне соорудили из снега настоящую крепость. А чтобы наблюдать из неё за точком, проделали в снежных стенках несколько глазков. Для сидения поставили два толстых чурбана. Позади одного даже врыли в виде спинки ставню от окна. Это – Михалычу. Получилось прямо настоящее кресло, только подлокотников не хватало.
Ещё в субботу пригласили в сад Михалыча «для примерки». Он, кряхтя и отдуваясь, но с явным удовольствием влез внутрь крепости, уселся в «кресло» и сказал:
– Превосходно!
Даже папиросу там выкурил. Значит, всё в порядке. Только бы в воскресенье погода дело не подпортила.
Но погода с утра оказалась отличная. Ясная, тихая, с лёгким морозцем.
И вот мы с Михалычем прямо после утреннего чая оделись потеплее – ив сад.
Михалыч устроился поудобнее в самодельном кресле, огляделся по сторонам и весело продекламировал из «Горя от ума»:
За третье августа;
засели мы в траншеи
Ему дан с бантом, мне на шею.
Посмотрим, у кого сегодня дело с бантом получится: у нас или у Петра Ивановича?
– Конечно, у нас! – уверенно заявил я. – Я ведь каждое утро птиц к нашему точку приманивал, а Пётр Иванович не очень-то это делает. Когда подсыплет приманку, а когда и забудет.
– Ну, поглядим, поглядим, – ответил Михалыч. – Заранее петушитьоя нечего. Цыплят, говорится, по осени считают.
– Да, а кто же у нас за верёвку дёргать будет?
небрежно, как бы о чём-то совсем незначительном, спросил я.
– Мне кажется, – так же небрежно ответил Михалыч, – лучше первому дёргать мне. У меня, знаешь, рука ненадёжней, потвёрже. А то ты, пожалуй, ещё заволнуешься, всё дело испортишь.
– Почему заволнуюсь, почему испорчу? – вспыхнул я. – Я каждое воскресенье ловлю, а вы только первый раз.
– Ах, ты вечно о глупостях споришь! – немного раздражаясь, ответил Михалыч. – Ну хорошо, давай жребий бросим.
– Вот это дело!
Жребий бросили. Дёргать за верёвку досталось мне.
– Ну, только не торопись, не волнуйся! – поучал Михалыч. – Слушай, когда я скомандую.
«Почему я должен его команду слушать? – с возмущением думал я. – Первый раз ловит, а уже командир!» Но я не хотел ссориться и ничего не ответил.
Мы замолчали, стали пристально смотреть каждый в свой глазок.
Вот на точок прилетела синица, за ней вторая, третья.
– Дёргай! – шепнул Михалыч.
– Зачем? Мы же их не ловим, только пугать.
– Попробуем, как сеть действует.
«Э, нет, – подумал я, – меня не проведёшь: я дёрну, а потом его очередь».
С самым невинным видом я передал Михалычу конец верёвки:
– Дёрните, если хотите проверить.
– Нет, правда, не стоит их зря пугать, – с таким же невинным видом ответил он.
Мы отлично без слов поняли друг друга.
Прошло с полчаса. Синицы одна за другой так и летели на наш точок. Потом пожаловала целая стайка воробьев. Они тоже расселись на точке и начали торопливо клевать коноплю.
– Вот и воробышки прилетели позавтракать, – добродушно сказал Михалыч. Хоть и вороватая птица, а люблю их. Уж больно они весёлые, говорливые. Особенно весной, такой крик поднимут… А ведь теперь, брат, и до весны не так уж долго осталось, доживём как-нибудь.
Я утвердительно кивнул головой.
Меня начинало тревожить: «Почему же ни щеглы, ни снегири к нам не прилетают? Может, они и совсем в наш сад залетать не будут, может, он им чем-нибудь не по душе. Зря тогда мы с Серёжей и точок расчищали и крепость строили. Всё зря». Но главное меня беспокоило, что сейчас делается в саду Петра Ивановича. Наверное, он уже парочку щеглят накрыл, а может, и куда больше. Вот обидно-то будет. Он, конечно, не скажет, но подумать подумает: «Ну какие они птицеловы, куда им со мной тягаться».
От таких мыслей на душе становилось тревожно и горько. Даже не радовало чудесное зимнее утро.
А утро было действительно на редкость-как будто серебряное. Густой иней убрал, опушил все ветви деревьев. Даже каждая самая тоненькая веточка была украшена длинными блестящими иглами.
Синее небо, и на его фоне серебряные кроны деревьев. Что может быть величественнее и красивее этого? Но мне, признаться, в тот день было не до созерцания красоты.
Прошёл ещё час. Шапка на голове Михалыча, его брови и усы заиндевели, и он стал походить на сказочного деда-мороза.
Вероятно, для большего сходства он изредка негромко, внушительно покрякивал.
Но ожидаемое часто приходит тогда, когда уже отчаешься его ждать. Так случилось и в этот раз.
Михалыч уже несколько раз поглядывал на лёгкий дымок из кухонной трубы и наконец робко произнёс:
– А не пора ли нам пойти закусить?
– Подождём ещё хоть немножко! – взмолился я.
– Да чего же, собственно, ждать? Видишь, не летят сегодня.
– Может, прилетят.
– Очень сомнительно. Ну, подождём ещё с полчасика, – вздохнув, согласился Михалыч.
Однако ждать нам не пришлось. Почти тут же мы вдруг услышали звонкие, переливчатые голоса. И целая стайка довольно крупных птиц, величиной со скворца, расселась по верхушкам деревьев.
Я замер от восторга и тайной надежды. Таких красавцев я видывал только на картинках. Это были свиристели, наши зимние гости с далёкого севера из тайги.
Перышки у них были коричневато-розовые, крылья и хвост чёрные с белыми, жёлтыми и малиновыми полосками. Но особенно хорош был хохол на голове, как будто лихо зачёсанный к затылку.
Свиристелей явно прельстили ярко-красные ягоды рябины, развешанные пучками на соседних с точком деревьях и по кустикам на самом точке.
Проголодавшиеся птицы, не задумываясь, подлетели к ягодам на деревьях и давай их клевать.
Я натянул верёвку. Сейчас слетят на точок. Так и есть! Один уже слетел на кустик посреди точка. Вот и другой.
– Лови, лови! – зашептал мне Михалыч. Я судорожно затряс головой: «Рано. Сейчас и другие подсядут».
– Лови, улетят! – И Михалыч потянулся к верёвке.
Я хотел отстраниться, нечаянно дёрнул сам, да слабо. Сетка как бы нехотя взвилась и упала на точок, укрыв его только наполовину. Вся стая свиристелей взвилась и улетела.
– Что вы наделали?! – в отчаянии завопил чувствуя, что сейчас расплачусь.
– А ты что ж не ловишь? Заснул, что ли?
– Да они все бы к нам слетели. Эх, вы! Не буду с вами ловить. Ловите один! – И я, уже не в силах сдержаться, разревелся и побежал домой.
– О чём ты плачешь? – перепугалась мама.
– Михалыч… Михалыч всё дело испортил! Я бы свиристелей поймал, а он испортил.
– Не плачь из-за пустяков, – старалась успокоить мама, – ещё прилетят, ещё поймаешь.
– Нет, не прилетят! Редкие птицы. – Больше не прилетят.
Пришёл Михалыч. Вид у него был крайне смущённый.
– Ну, извини, брат! – подошёл он ко мне. – Ну, давай мириться. Правда, погорячился я малость.
Мир у нас состоялся очень скоро. И, чтобы хоть чем-нибудь меня утешить, Михалыч предложил пойти в кабинет проверить, в каком состоянии находится его ружьё, промазать его ещё разок. Да и поднабить патронов к будущей весенней охоте.
Я быстро развеселился. Вечером пришёл Пётр Иванович, принёс нам пойманных им трёх щеглов. Михалыч рассказал ему о том, как он помешал мне поймать свиристелей и выйти победителем в сегодняшней ловле.
Пётр Иванович слушал внимательно, кивал головой, а потом сказал:
– Хуже быть не может, когда двое за верёвку хватаются. Тут обязательно осечка получится.
С общего согласия решено было сегодняшнее состязание в ловле не считать.
Всё это было очень хорошо. Одно плохо, что свиристелей уже не вернёшь. Забегая вперёд, скажу: это была единственная возможность поймать северных залётных гостей. Больше ни к нам, ни к Петру Ивановичу эти птицы в сад не залетали.
ВОЗДУХОПЛАВАТЕЛЬ
Вскоре со мной произошло одно маленькое происшествие. Оно случилось тоже в нашем саду.
Посреди сада рос большой старый дуб. Его ствол был узловатый, суковатый, и по нему очень удобно забираться довольно высоко до развилки толстых сучьев. В этой развилке мы с Серёжей летом частенько сиживали. Зимой на дуб ни я, ни Серёжа не лазили: и лезть в тёплой курточке неудобно, да и делать на дереве нечего – холодно и ветер насквозь пронизывает.
Но однажды мне пришла в голову блестящая идея. В передней у нас в уголке стоял большой дождевой зонтик Михалыча. Осенью, а то и летом Михалыч часто брал его с собой, когда во время дождя ходил к больным. Зимой же зонтик стоял без всякого употребления.
«А что, если взять его, залезть с ним на дуб, раскрыть там зонтик да и спрыгнуть с ним в снег. Никогда не упадёшь, если покрепче держать двумя руками; так и спустишься вниз, как огромный осенний лист».
Сказано – сделано. И вот я, выбрав подходящий денёк – тихий, не холодный, забрался с зонтом на дуб. Забрался и поглядел вниз. Во дворе за забором мама кормила кур.
Какая удача, что ветерок дует как раз в направлении двора. Воображаю, как изумится мама, когда я пролечу над её головой и крикну: «Здравствуй!» Наверное, я опущусь уже за двором на улице. Только бы под лошадь не попасть. Я посмотрел на улицу. Пусто, ни одной подводы. Я раскрыл зонтик. «Ну, Раз, два, три!»
Прыжок. Какой-то треск вверху. Зонт вырвало из Рук, и я, считая сучья, полетел на землю. Хорошо, что сучья не дали сразу упасть, хорошо, что внизу был снежный сугроб.
Я сразу же вскочил на ноги, глянул на дуб. Мой зонт, вывернутый вверх, беспомощно качался на сучьях. С огромным трудом я достал его оттуда. Весь он был перекорёжен, никак не закрывался. Кое-как я всё-таки его закрыл.
Счастье, что мама ничего не видела. Я крадучись пробрался в переднюю, поставил изуродованный зонтик на прежнее место и как ни в чём не бывало снял тёплую курточку.
«Боже мой, да она вся изорвана! Всюду клочья ваты торчат. Будто меня целая стая собак рвала». Ничего не поделаешь, придётся просить маму зашить. Но что ей скажешь, как я так изодрался? Открыть всю правду опасно – может очень рассердиться. Скажет: ещё руки-ноги переломаешь. Ну, придумаю что-нибудь.
Пришёл через часок в мамину комнату. Как можно ласковее прошу:
– Мам, зашей, пожалуйста, дырочку.
Мама только взглянула на меня, даже руками всплеснула:
– Кто ж тебя так изодрал? Всё лицо в царапинах! Подрался, что ли?
– Нет, я упал немножко.
– Упал?! – изумилась мама. – На что же ты так упал? На колючий куст?
– Да, там в саду кустик один, смородины…
Мама поглядела на мою куртку:
– Батюшки мои! И вся куртка в клочьях. Нет, это ты врёшь, что на куст упал. Сознавайся сейчас же, кто тебя так разукрасил!
В это время в комнату вошёл Михалыч.
– О-о-о! Хорош! – воскликнул он. – Как воронами весь исклёван. Где ж это ты умудрился?
Ничего не поделаешь, пришлось признаться.
К моему изумлению, мама не очень рассердилась. А когда я рассказал, как хотел пролететь над ней и поздороваться, даже рассмеялась.
И Михалыч веселился от души.
– Ах ты, горе-воздухоплаватель! – сказал он, потрепав меня по плечу. Выдрать бы тебя следует, вконец сломал мой зонтик. Ну, да не буду драть, пусть это Елизавета Александровна за меня сделает. Её, сам говоришь, особо просить не приходится.
Михалыч напророчил. Вечером, приготовляя уроки, я зазевался и нечаянно перевернул локтем чернильницу. И на клеёнку и на скатерть – всюду попало.
Бабка Лизиха пришла в ярость. В этот вечер я первый раз в жизни отведал линейки.
– С боевым крещением! – весело поздравил меня Коля, когда мы уходили домой.
– Спасибо. Желаю тебе завтра такой же удачи! – отвечал я.
Хоть в этот вечер сидеть за ужином на стуле было не очень удобно, даже просто больно, но я чувствовал себя героем: будто породнился и с Колей и с Борисом. Кроме того, я понял, что быть выдранным не так уж страшно, зато почётно в глазах товарищей, а ради этого стоит и потерпеть.
У ДЕТЕЙ НУЖНО ВОСПИТЫВАТЬ НЕ ТОЛЬКО УМ, НО И ЧУВСТВА
Это случилось примерно за месяц до зимних праздников. Однажды, после того как мы в школе позавтракали и уже вновь собирались засесть за свои занятия, бабка Лизиха неожиданно сказала:
– Заниматься сегодня больше не будем. Живо сдвигайте все столы к стенке, а стулья выносите в другую комнату.
Мы изумились: «Зачем это? Наверное, хочет убирать комнату к праздникам». Но спросить, конечно, никто не решился. Да и не всё ли равно? Главное, что учение на сегодня кончено, а это самое приятное! И мы с большим рвением принялись за работу. А сама Лизиха, сидя в сторонке на своём кресле, только руководила всем да изредка покрикивала:
– Борис, не сломай стула, неси осторожней, это тебе не мешок с мукой!.. Николай, зачем столько книг набрал?! Чтобы уронить всё? Держись у меня тогда!.. Митенька, не двигай этот стол, не надорвись, родной…
Но никто ничего не сломал, не уронил, Митенька не надорвался, всё обошлось благополучно. И через полчаса уже большая часть комнаты оказалась совсем свободной.
– Ну, теперь слушайте меня, – сказала Лизиха. – Скоро праздники. Вы все, наверное, пойдёте в гости, на ёлку. А что там будете делать?.. Ну, хоть гы? – Она ткнула пальцем в Бориса. – Что ты в гостях будешь делать?
– Не знаю, – засмущался тот.
– Как так не знаешь? Отвечай, а то худо будет! – прикрикнула Лизиха и потянулась к линейке.
– Пироги буду есть, – поспешно ответил Борис.
– Так всё время и будешь пироги лопать?
– И чай с конфетами пить, – добавил, улыбаясь, Боря.
– Потому ты такой и толстый, потому тебя линейкой и не пробьёшь, что всё время лопаешь… – оглушительно пояснила Лизиха. – Нет, ребята, в гостях не только лопать до упаду нужно, надо и развлекаться, надо уметь танцевать. Она сделала паузу и торжественно добавила: – Вот я вас сейчас и буду этому учить. Прежде всего мы разучим вальс. Ну, становитесь в пары. Каждый кавалер пусть выберет себе даму.
Мы стояли оцепенев.
– Ну, что же вы?
Никто не двинулся с места.
– Стесняетесь? Тогда я сама вам выберу. Борис, становись с Клавочкой. Николай, пригласи Ольгу. Юра, не прячься за дверь, бери в пару Соню…
В один миг все стали в пары. Ребят оказалось больше, чем девочек. Поэтому Лизиха велела оставшимся мальчикам стать в пары друг с другом.
Ах, как я позавидовал им! Я стоял рядом с Соней и чувствовал, что весь даже вспотел от страха перед предстоящим обучением. Танцевать я совсем не умел и очень стеснялся своей неловкости. А тут ещё нужно было при всех обнимать девочку и кружиться с ней по комнате. «Ну как ещё зацеплюсь за что-нибудь и упаду? – в ужасе думал я. – Уж лучше лишний час бы задачи решать, чем эта мука».
Расставив всех парами, Лизиха вошла в круг и немного приподняла юбку, из-под которой выглянули полосатые шерстяные чулки и стоптанные ночные туфли.
– Глядите на мои ноги! – приказала она. – Вальс танцуют в три такта. Раз – кавалер делает левой ногой шаг назад, два – приставляет другую ногу, три – плавный поворот на полкруга… Ну, девиц учить нечего, наверное, и так все умеют. Умеете?
Все девочки кивнули головами.
– Прекрасно. Начали!
Лизиха подошла к стоявшему в углу пианино и стала медленно наигрывать вальс «Лесная сказка», В это же время она громко считала:
– Раз, два, три… раз, два, три…
Мы сдвинулись с места и вразнобой, не в такт поползли вдоль стены.
От волнения и страха я уже не слышал ни музыки, ни счёта бабки Лизихи, а просто мелкими шажками семенил, вертясь вокруг самого себя. Соня делала что-то совсем другое и изо всех сил тянула меня куда-то вперёд. Я не поддавался. От напряжения Соня совсем запыхалась, раскраснелась, и у неё даже капельки пота выступили на лбу.
Я чувствовал, что с непривычки голова у меня начинает кружиться. «Сейчас наскочу на дверь и упаду! – в ужасе подумал я. – Господи, помоги, чтобы не упасть!»
Но в этот критический для меня момент вдруг раздался плачущий голос Клавочки:
– Борька, да что ж ты делаешь?! Лизиха оборвала музыку:
– Что такое? Что он делает?
– Все ноги мне истоптал! – сквозь слезы пробормотала Клава.
– Борис, ты что безобразничаешь?! – сурово прикрикнула бабка Лизиха.
– Я не безобразничаю, – тоже чуть не плача, отозвался Борис. – Я не умею танцевать. Лучше уж высеките, только отпустите.
– Высечь я тебя и так высеку! – сурово заявила Лизиха. – А танцевать ты у меня всё равно будешь.
– Ой, господи! – заплакала Клава. – Дайте хоть немножко ногам отдохнуть.
– Успокойся, – ответила бабка Лизиха, – больше тебя с ним танцевать не заставлю. Потанцуй теперь с Серёжей, а с Борькой я сама буду.
Она встала из-за пианино:
– Ольга, умеешь вальс играть?
– Я только один – «Две собачки»-умею.
– Ну, собачки так собачки. Только играй помедленнее. Борис, ко мне! приказала она.
– Не могу я, – засопел Борис, – у меня живот заболел.
– Это от пирогов, а не от танцев, – пояснила Лизиха. – Потанцуешь, всё внутри утрясётся и пройдёт. Иди, иди сюда, становись вот так… Теперь обними меня за талию.
– За какую? – забормотал Борис.
– Дурак! – Лизиха схватила Борькину руку и обвила ею вокруг своего необъятного туловища. – Вот это и есть у женщин талия. А теперь начали! Ольга, играй: раз, два, три… раз, два, три…
Мы снова задвигались. Но теперь двигаться было уже не так страшно никто ни за чем не следил, всё внимание было обращено на первую танцующую пару.
Я смотрел на Лизиху и Бориса и вспоминал, как к нам в Чернь один раз приехал балаган. Там, среди прочих номеров, был тоже танец. Под шарманку танцевали медведица с поросёнком. Теперь Лизиха с Борисом очень походили на ту самую танцующую пару. Оба были толстые, оба красные от напряжения. У Бориса на лице написан ужас, а у Лизихи такое выражение, будто она его сейчас съест.
– Раз, два, три… Раз, два, три… Борька, шевели ногами, а то выпорю!
– Я же шевелю.
– Не в такт шевелишь.
– Я не знаю, что вам от меня нужно. Отпустите бога ради!
– А вот сейчас узнаешь…
Лизиха правой рукой привычно взялась за Борькино ухо:
– Я тебя в такт буду подёргивать, сразу поймёшь. Ну, сначала: раз, два, три… раз, два, три…
Необыкновенный танец продолжался. Проползая мимо дверей, я ненароком взглянул в них и сразу остановился. В дверях, широко раскрыв от изумления рот, стояла мама.
– Мамочка! – бросился я к ней, оставив в одиночестве свою даму.
Все обернулись в нашу сторону.
– А, Надежда Николавна к нам пришла! – отпуская Борькино ухо, воскликнула Лизиха и поспешила к маме. – А мы, видите, к праздникам готовимся, вальс разучиваем, – пояснила она маме, которая никак не могла оправиться от изумления.
Мама обняла бабку Лизиху:
– Дорогая моя, ну, вы просто необыкновенная! Как вас на всё хватает – и уроки, и танцы!..
– Хватает. Пока, бог милостив, на всё хватает. Только они вот не ценят меня, даже сердятся за то, что я их уму-разуму обучаю. Вот Борюшка никак танцевать не хочет. Я уж его шутя за ушко водила.
– Да, да, шутя! – проворчал со своего места Борис, трогая красное и распухшее, как лопух, левое ухо.
– Ты что там, Боренька, говоришь? – ласково и в то же время значительно переспросила бабка Лизиха.
– Я ничего не говорю! – сурово буркнул он.
– Не говоришь, ну, значит, мне так показалось. – И Лизиха продолжала рассказывать маме о том, что у детей надо воспитывать не только ум, но и чувства, нужно развивать ловкость и грацию.
Мама со вниманием слушала и кивала в знак одобрения.
Приход мамы нас всех очень выручил, так как танцев в этот день больше не было и мы, быстро поставив на место столы и стулья, разошлись по домам.
Придя домой, мама с восторгом начала рассказывать Михалычу, какая Елизавета Александровна удивительная женщина, что она нас не только наукам обучает, но даже сама лично учит танцевать.
– Сама?! Танцевать?! – изумился Михалыч, – И сама тоже танцует?
– Ну да, конечно.
Михалыч расхохотался:
– Дорого бы я дал – посмотреть на это зрелище! Мама, не выдержав, тоже улыбнулась:
– И ты знаешь, с кем она танцевала в паре?
– С кем? Со своим дедом, что ли?
– Нет, что ты, что ты! Он ведь церковный староста. Какие же с ним танцы. С внуком, с Борисом. Михалыч снова расхохотался:
– Это с тем, кого вожжами порола?
– Вот именно. Да еще как танцевала! Он её за талию держит, а она его за ухо.
– Ой, умру, ой, умру!.. – хохотал Михалыч, так что слезы выступили из глаз. – А линейка-то в такт по заду не подшлёпывала?
– Нет, линейки я не заметила, – тоже смеясь, отвечала мама.
Идея выучить нас танцевать крепко засела в голове нашей наставницы. Ещё хуже было то, что Лизиха решила перенести эти уроки на воскресные дни и тем самым лишила нас последнего отдыха.
Но, к нашему счастью, уроки танцев вскоре закончились, и притом совершенно неожиданно, раз и навсегда.
Помню, мы, так и не освоив вальса, приступили к изучению краковяка. И вот в самый разгар танца, когда всё кругом походило на шабаш ведьм на Лысой горе, входная дверь вдруг отворилась, и в комнату вошёл сам Иван Андреевич.
Как раз в это время Елизавета Александровна, приподняв юбку, показывала нам какое-то па.
Иван Андреевич так и остолбенел на месте. Мы все тоже замерли.
– Это что же такое значит? – послышался в тишине его негромкий суровый голос.
– Это… это… дедушка, я ребяток танцевать учу, – робко и конфузливо заговорила Лизиха.
– Ребяток, танцевать? Так, так. – Он помолчал и потом всё так же тихо, не повышая голоса, добавил: – Ну вот что, Елизавета Александровна, мой дом не для того, чтобы в нём плясать. Я его не для плясок построил. Хотят ребята дурачиться, пусть на двор идут, а у меня в доме прошу больше этой комедии не устраивать! – И он, повернувшись, пошёл к себе в спальню.
Тут бабка Лизиха струхнула не меньше нас самих.
– Дедушка не в духе, дедушка сердится! – залепетала она. – Расставьте мебель и расходитесь с богом, только потихоньку, не шумите.
Мы оделись и вышли из дома.
– Вот деду-то спасибо! – с облегчением вздохнул Борис. – А то бы она до праздников всё ухо мне напрочь оторвала.
Больше танцам нас ни разу не обучали.
