Текст книги "От первых проталин до первой грозы"
Автор книги: Георгий Скребицкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
ЗАЙКА И МУРКА
У нас в доме появился зайчонок. Его купила мама на базаре у каких-то ребятишек. Мама принесла зайку в маленькой, сплетённой из прутьев корзиночке. Зайчонок был ещё крошечный, но уже ловко грыз сочные стебельки травы, которые мы ему предлагали, С виду он был очень забавный: буровато-серенький, пушистый, с большими мягкими ушами. Когда зайка сидел спокойно, уши у него лежали на спинке, как два продолговатых листочка. Но как только он принимался бегать по комнате, сейчас же поднимал уши вверх.
– Траву-то он хоть и ест, – сказала мама, – а всё-таки его и молочком угостить не мешает. Ведь он ещё совсем малыш.
Мама налила в пузырёк молока, надела на горлышко соску и предложила её зайчонку.
Тот обнюхал соску, недовольно фыркнул и отпрыгнул в сторону.
– Не нравится – резиной пахнет, – сказала мама. – Ну, если так попробовать? – И с этими словами она обмакнула горлышко пузырька вместе с соской в чашку с молоком. – Что вы теперь скажете? – обратилась она к зайчонку, поднося к его мордочке соску всю в молоке.
Если бы зайка умел разговаривать, он, наверное, бы ответил: «Вот это другое дело». Но говорить он не умел, а просто схватил кончик соски мягкими, бархатными губами и с аппетитом зачмокал, пуская большие молочно-белые пузыри.
С кормлением дело сразу наладилось. Малыш охотно пил молоко из пузырька и так же охотно уплетал предлагаемые ему стебельки травы.
Но приручить его оказалось труднее. Зайка был очень робок. Чуть стукнешь чем-нибудь или подвинешь стул, уж он удирает прочь. Забьётся куда-нибудь за диван или за шкаф, да так забьётся, что порой его и не найдёшь. И какой-то глупенький: увидит кота Иваныча, сам же к нему навстречу – прыг, прыг… уши поставит колышками, мордочку вытянет – давай, мол, с тобой познакомимся.
Иваныч тоже не прочь-добродушно замурлыкает, не спеша навстречу к зайчонку двинется. А тот вдруг ни с того ни с сего как бросится в сторону и бежать прочь от Иваныча. Тот даже усы растопырит от изумления: «Что за штука – сам же в знакомые напрашивался и сам же удрал». Постоит Иваныч немного, будто обдумывая глупое поведение зайчонка, а потом фыркнет, потрясёт лапкой и отправится на диван поспать.
К людям зайка тоже долго не привыкал. Бывало, мама нальёт ему в пузырёк молоко, хочет зайку на стол посадить, чтобы удобнее его покормить, а малышудирать от неё.
– Несуразный какой-то! – сердилась мама. – Нужно его в лес отнести и выпустить, всё равно он ручным никогда не будет.
Но мне было жалко расставаться с зайчонком, и я просил маму подержать его ещё немножко дома – может, и привыкнет к нам.
Однажды утром я тихонько сидел в столовой на диване, разглядывал зверей в книжке Брема.
Зайчонок находился в этой же комнате. Мама только что обучала его искусству пить молоко не из соски, а прямо из блюдечка. Первый урок оказался не очень удачным: зайка не столько выпил, сколько разлил молока, весь им обрызгался. Теперь он сидел на солнышке и сушился. Окно было открыто.
Вдруг на подоконник вспрыгнула небольшая серая кошка. Она была беспризорная, недавно приютилась у нас. Мама прозвала её Муркой и очень хвалила за то, что она хорошо ловит мышей.
– Не чета этому лодырю! – сурово говорила мама, указывая на Иваныча, который мирно отдыхал на диване после сытного обеда.
Теперь второй день Мурка была в большой тревоге. Она бегала по двору, по саду и всё время громко, тоскливо мяукала. Мама решила, что у неё родились котята и их кто-то выбросил.
– Какие безжалостные! – говорила мама. – Кому они помешали, хоть бы одного оставили!
Я весь день проискал пропавших котят, но нигде не нашёл. Во время этих поисков Мурка неотступно бегала за мной, точно понимая, что я хочу ей помочь.
Вот и сейчас она снова пришла ко мне. Смотрит на меня тоскливыми, просящими глазами и тихонько мяукает.
– Киса, киса! – позвал я её. Мурка доверчиво спрыгнула с подоконника, направилась в мою сторону и вдруг остановилась; она так и впилась глазами в угол комнаты – увидела там зайчонка.
«Как бы ещё не схватила вместо крысы!» – подумал я, готовясь прийти малышу на помощь.
Но Мурка приняла зайца совсем не за крысу, а за своего котёнка. Она радостно замяукала, подбежала к нему и принялась облизывать – кстати, вся шёрстка его была в молоке.
Зайка тоже не испугался приветливой незнакомки, может, даже принял её за зайчиху. Ведь у зайцев так уж заведено, что любая зайчиха всем зайчатам и мать и кормилица.
Облизав малыша, Мурка тут же улеглась на бок, предлагая зайчонку позавтракать. Скопившееся за два дня молоко так и сочилось из её набухших сосков. Зайчонок его сразу учуял. Он удобно пристроился возле кошки и принялся за еду.
Я замер от восторга и удивления. Хотелось вскочить, позвать маму, чтобы и она полюбовалась этим зрелищем, но я боялся спугнуть зайчонка и испортить всё дело. Пришлось сидеть неподвижно, пока он насосался вдоволь и отпрыгнул в сторону. Очень довольная тем, что нашла своего малыша, Мурка тут же на солнышке свернулась клубком и сладко уснула. А я на цыпочках вышел из столовой и побежал рассказать маме обо всём, что увидел.
С этого дня Мурка совсем успокоилась. Она переселилась жить к нам в дом и почти ни на шаг не отходила от зайчонка.
Малыш тоже к ней скоро привык. Было очень забавно смотреть, как он радостно скакал к ней навстречу и подталкивал мордочкой под живот, требуя, чтобы она его покормила.
Но ещё забавнее было видеть, как Мурка начинала с ним играть. То мышонка ему притащит и никак не поймёт, почему же зайчонок его не ловит, а то найдёт какую-нибудь бумажку, давай её подбрасывать, гоняться за ней. Мурка ловкая, прямо в воздухе на лету бумажку хватает. А зайчонок в этой игре участия не принимает – сидит себе в уголке и только ушами поводит. Ему бы травки зелёной или морковки: с ними он живо бы расправился, а игра с мышонком или с бумажкой – это, уж извините, совсем не зайчиное дело.
ГАЛЯ
Я пошёл в сад нарвать для своего зайца травы.
Иду по дорожке и вдруг вижу: впереди меня скачет галчонок. Торопится удрать, а взлететь ещё не может. С виду совсем уже взрослая птица, в чёрных перышках, всё как полагается, только крылья ещё не окрепли.
Галки у нас часто в сарае под крышей гнёзда устраивали. И этот малыш, наверное, выбрался из гнезда, вниз-то слетел, а вверх – обратно в гнездо взлететь не может.
«Вот беда! На земле его обязательно кошки схватят. Как же быть? Возьму-ка его домой, пусть поживёт у нас недельку, другую. Крылья за это время окрепнут, тогда уж лети куда хочешь».
Не без труда поймал я галчонка. Он от меня изо всех сил удирал, А когда попался, начал пребольно щипать меня клювом за пальцы. Щиплет, а у самого сердце так колотится, кажется, сейчас разорвётся.
Несу его домой, глажу по перышкам, успокаиваю:
– Не бойся, дурашка, я же тебе хочу добра, уберечь от кошек хочу.
Нет, ничего не понимает, так за палец схватил, что у меня даже слезы на глаза навернулись. Но всё-таки я галчонка из рук не выпустил и принёс домой.
Гляжу – навстречу мама. Даже приостановилась от удивления:
– Этого добра ещё не хватало! Ну зачем ты его в дом притащил? Пусть себе на воле живёт.
Я рассказал, что галчонок, наверное, из гнезда вывалился. Летать не умеет. В саду его обязательно кошки загрызут.
Мама только рукой махнула:
– Ох уж это мне зверьё! Скоро житья совсем от него не будет. Кошки, зайцы, а теперь ещё галка заявилась.
– Ну, если ты сердишься, я могу её обратно в сад отнести, кошкам на съедение.
– Да уж ладно, раз принёс – пусть у нас и живёт.
Я с благодарностью поглядел на маму. Мне даже стало немножко стыдно за свои слова. Ведь я заранее знал, что мама никогда не допустит, чтобы кошки задрали такого беспомощного малыша.
Понёс галчонка в свою комнату, но мама сердито крикнула вслед:
– Куда потащил? Его же накормить надо. Иди в столовую. Я сейчас ему каши с творожком принесу.
Мы посадили галчонка на стол. Поставили перед ним мисочку с творогом и гречневой кашей. Ничего не выходит – галчонок и смотреть на еду не хочет, всё норовит удрать.
– Подержи-ка его. Я ему попробую кусочек прямо в рот запихнуть, сказала мама.
Я осторожно взял галчонка в руки, он запищал и уже приготовился меня ущипнуть, но мама ловко сунула ему в раскрытый рот кусочек каши. Галчонок её проглотил.
Мама поддела кончиком пальца второй кусочек и поднесла к клюву галчонка.
Тот внимательно посмотрел на еду и вдруг, широко разинув рот, громко запищал! «Каш, каш!»
Мама рассмеялась:
– Слышишь, Юра, он каши просит. Ну что же, Дадим ему немножко. Только много давать нельзя, но желудок испортить. Закусит, и хватит. А ты, беги во двор копать червяков. Может, гусениц каких-нибудь в огороде разыщешь. Такая еда ему полезнее. Ведь взрослые галки кашей его никогда не кормили. К этому кушанью он ещё не привык.
Но галчонку, видимо, очень понравилось новое угощение. Он даже поскакал по столу вслед за мисочкой, когда мама её уносила. Сам скачет, а сам крылышки топорщит и орёт на весь дом: «Каш, каш!»
– Не ори! Никаких каш больше тебе не будет! – решительно сказала мама.
Мы заперли дверь, чтобы галчонок куда-нибудь не удрал из комнаты. Мама пошла по делам на кухню, а я побежал во двор добывать своему питомцу червей и гусениц.
С этим делом я провозился, наверное, около часу, но результат получился отличный: целая баночка червяков и пригоршня жирных зелёных гусениц.
Прибегаю в столовую. Гляжу, галчонок сидит на краешке стола и как будто дремлет. Но только увидел меня – сразу оживился, затрепетал крылышками, широко разинул рот и что есть силы заорал: «Каш, каш, каш!»
– Подожди, подожди, – успокаивал я его. – Сейчас тебе не каша будет, а совсем другое кушанье.
Я взял кончиками пальцев гусеницу и сунул в рот галчонку. Тот сразу проглотил, опять рот открывает. Сунул вторую, третью, четвёртую… Так и глотает одну за другой, всех за один раз съел. А уж червей я ему давать побоялся: как бы не объелся.
Отнёс я его в свою комнату и посадил на книжную полочку. Сидит да поглядывает оттуда в окошко.
Но не прошло и часу, галчонок опять есть запросил. Ненадолго ему и моих червяков хватило; после обеда снова пришлось идти охотиться за гусеницами и червяками.
– Вот это аппетит! – изумлялся я.
С этого дня мой крылатый питомец совсем меня загонял, только и знаю – с утра до вечера в саду, в огороде за гусеницами охочусь. Хорошо ещё, что галчонок и от каши с творогом не отказывался, а то бы прямо хоть плачь.
Михалыч надо мной подсмеивался:
– Что, брат, нелегко приходится? Ничего, сам к галчонку в кормилицы напросился, теперь уж терпи.
– Сколько же галки своим птенцам за день гусениц, червяков приносят? удивлялся я.
– Много, очень много. А ведь знаешь, Юра, большинство гусениц – враги растений, портят листья, цветы объедают. Вот теперь сам видишь, какую пользу нам птицы приносят, сколько разной нечисти уничтожают. Птиц, братец, охранять, беречь нужно. Подожди, придёт зима, мы с тобой бесплатную столовую для них устроим.
– Какую столовую?
– Очень простую. Расчистим в саду от снега точок и будем там разную птичью еду раскладывать.
– А давайте сейчас уже такую столовую устроим, – предложил я.
– Нет, летом она птицам не нужна: летом и так везде корма вволю. Подожди зиму, тогда мы с тобой всё как следует и наладим. Теперь же тебе и с одним иждивенцем заботы хватит.
Михалыч был прав. Чем галчонок становился старше, тем прожорливее. Очень скоро он уже начал понемногу летать. И тогда от него прямо проходу не стало. Из дома он переселился жить в основном на балкон. Бывало, только заметит кого-нибудь из людей, так вслед и полетит. Догонит, сядет на плечо и начнёт разевать свой огромный рот, требовать, чтобы его покормили.
Целый день во дворе только и слышно: «Каш, каш, каш!» Это значит галчонок у кого-нибудь еду Опрашивает.
А потом повадился к обеду в столовую прилетать. Влетит в комнату и на стол либо на плечо кому-нибудь сядет, а то прямо маме на голову. Усядется и тотчас за своё принимается: «Каш, каш, каш!»
Все его, конечно, балуют: кто кусочек котлеты даёт, кто мятого хлеба, кто картошки. Всё галчонок охотно съест, только при одном условии, чтобы еду ему прямо в рот запихивали. А вот если лакомый кусок лежит на столе или в тарелке, ни за что его сам не возьмёт.
Научился галчонок самостоятельно есть для всех совсем неожиданно. Сел он как-то во время обеда маме на край тарелки и клянчит, чтобы его покормили. Но мама никакого внимания не обращает: ест суп с лапшой, под самым носом у галчонка ложку проносит.
Вот зачерпнула полную ложку. С неё длинная лапшинка свесилась. Поднимает ложку тихо, осторожно, чтобы не расплескать суп. Вдруг галчонок как подпрыгнет – цоп лапшинку с ложки. Потряс в клюве, как червяка, и съел.
– Ну что же это делается! – возмутилась мама. – Ложку супа в рот положить не дадут.
А сама вторую пополней зачерпнула, так же точно с неё лапша свисает. Несёт мимо галчонка и как будто нечаянно потряхивает. Лапшинка так и пляшет, словно живая.
И эту галчонок съел. Начал вниз в тарелку заглядывать – откуда, мол, такие вкусные вещи являются.
Мама стала зачерпывать в ложку лапшу и понемножку приподнимать над тарелкой. Галчонок наклонялся всё ниже и ниже, а потом стал хватать лапшинки и кусочки мяса прямо из тарелки.
– Вот и одолел всю премудрость, еды, – сказал Михалыч и, обращаясь к маме, добавил: – Мадам, мы, покровители животных, приносим вам за этот урок нашу сердечную благодарность.
Мама сурово взглянула на Михалыча:
– Вы – покровители животных? Хоть бы раз кого-нибудь покормили или напоили! Заводить – все охотники, а вот ухаживать – никого нет. Не покровители вы, а просто лодыри записные.
– Ну, зачем же такие сильные выражения? – миролюбиво ответил Михалыч. Мы только хотели вынести вам свою благодарность.
Но мама ничего не хотела слушать. Она молча отодвинула тарелку с супом, взяла другую и начала раскладывать всем котлеты.
Галчонок тем временем прогуливался по столу, изредка пытаясь склюнуть со скатерти крошку хлеба. Но, когда мама положила и себе котлету да ещё вилкой раскрошила её, тут галчонок пришёл в большое волнение. Он снова вскочил на край маминой тарелки, стал топорщить крылья, открывать рот и кричать: «Каш, каш, каш!»
Мама берёт вилкой кусочек, а галчонок цоп его клювом – ив рот.
Мама кричит:
– Ах ты разбойник! Уходи от меня, отправляйся к Юре!
Однако галчонок никуда отправляться не хочет – ему и тут хорошо.
И я и Михалыч в восторге, только боимся слишком явно его выражать, а то как бы нам не попало.
Но мама очень довольна проделками своего любимца. Она сердится только для виду, и мы с Михалычем это отлично понимаем. Незаметно подмигиваем друг другу и молча наблюдаем за тем, как мама воюет с галкой.
– Да погоди, остужу, обожжёшься ведь. Вот я тебя… – Мама слегка шлёпает галчонка вилкой по носу. Тот мигом принимает оборонительную позу. Весь распушился, клюв приподнял-только тронь ещё раз!
В самый интересный момент приходит из кухни тётка Дарья убирать посуду. Она не терпит никаких проделок.
– Это ещё что за новости! – гневно кричит она. – Зачем на стол посадили? Загадит всю скатерть, тогда стирай её. Марш отсюда! – И она своей широкой ладонью сгоняет галчонка со стола.
Но с таким озорником не скоро и справишься. Он не боится даже тётки Дарьи. Нисколько не смутившись, взлетает вверх, садится ей на плечо и орёт прямо над ухом: «Каш, каш, каш!»
Старуха сразу смиряется.
– Ах ты баловень! – усмехаясь, говорит она, – Ну ладно, ладно, не ори только, сейчас покормлю.
Она собирает тарелки со стола и вместе с Галей удаляется в кухню.
Так и прожил галчонок у нас всё лето. Вырос, окреп, стал настоящей взрослой галкой.
А к осени, когда все галки стали собираться в стаи, наша Галя сдружилась со своими дикими сородичами и улетела от нас. Ну и что же? Значит, в галчиной компании ей веселее, чем у нас. Мы только очень жалели, что не догадались нашить ей на лапку белую тряпочку, тогда можно было бы проследить: осталась ли Галя зимовать у нас в городке или нашла себе на зиму другое местожительство.
КТО КОГО ПЕРЕХИТРИТ
В нашей реке под самым городом рыбы водилось мало, и притом одна только мелочь – пескари да плотички. Но зато было очень много раков.
Когда мы ловили пескарей на броду, на быстрине, раки там никогда не попадались. А как, бывало, закинешь удочку в тихом местечке, где нет течения и поглубже немножко, сразу червяка объедят, один голый крючок оставят. И вот ведь какие хитрющие: ни, за что не подцепишь его на крючок, обязательно сорвётся.
Но Михалыч пескарей на броду ловить не любил.
– Что это за ловля! – неодобрительно говорил он. – Стоишь на камешках, сесть негде, глубина – воробью по колено. Течение быстрое, всё время удочку сносит, не успеваешь её перекидывать. То ли дело на лугу, под кустиком. Усядешься поудобнее, закинешь удочки в глубокую тихую воду. Сиди-посиживай, посматривай на поплавки.
Конечно, всё это хорошо. Но как же быть с тем, чтобы раки приманку не объедали или чтобы они сами попадались на крючок?
Помню, один раз под вечер сидим мы с Михалычем у реки, только и знаем червей на голые крючки насаживаем.
– Нет, это не ловля, а какая-то бесплатная рачья столовая! – не вытерпел наконец Михалыч. – Пора домой идти. Уверен, что эти негодяи опять всех моих червей объели.
Михалыч взял одну из удочек и очень осторожно стал приподнимать вверх. Леска натянулась. Чувствовалось, что где-то там, внизу, у самого дна, к ней прицепилось что-то тяжёлое; прицепилось и висит.
Михалыч всё так же осторожно приподнимал удилище выше и выше.
– Попробую дотащить негодяя до самой поверхности, – сказал он, – а там сразу рывком на берег.
Я подбежал и стал рядом, глядя в воду и ожидая, чем кончится эта интересная ловля.
Вот уже из глубины показалось что-то похожее на тёмную, почти чёрную коряжину. Рак! Он прицепился к крючку и обсасывал червяка.
Михалыч подтащил его к самой поверхности воды. Мне было отлично видно, как рак то одной, то другой клешнёй держится за конец лески у самого крючка.
– А ну-ка, иди сюда! – С этими словами Михалыч быстро выхватил удочку из воды.
Рак даже подлетел над речкой, Но всё же успел разжать клешню и выпустить леску. Он тяжело шлёпнулся обратно в реку и мигом исчез под водой.
– Никак не поймать! – с досадой сказал Михалыч. Но вдруг, видимо что-то придумав, многозначительно прибавил: – А впрочем, посмотрим ещё, кто кого перехитрит!
Мы смотали удочки и отправились домой. Мне очень хотелось узнать, что такое придумал Михалыч, как хочет попробовать перехитрить раков. Но Михалыч, лукаво посмеиваясь, отвечал:
– Завтра всё сам увидишь. Только надо обязательно побольше выползков добыть, – прибавил он. – Крупного выползка рак не так скоро обсосёт и с крючка стащит.
– А где их накопать? – спросил я. – Сегодня и так полдвора перерыл, ни одного не попалось.
– Их и копать не нужно, – сказал Михалыч. – Вечером, как только стемнеет, пойдём с тобой их ловить.
– Ловить червей?! – Я не мог понять, серьёзно ли говорит Михалыч или подшучивает надо мной.
– Вот именно ловить.
– Но как же их ловят?
– Придёт вечер – узнаешь. Я едва дождался, пока наступил вечер и стало темно.
– Ну, пора отправляться на ловлю, – объявил Михалыч. – Бери с собой банку побольше. Да, кстати, сними свои туфли – подмётки очень скрипят. Надень сандалии. В них не слышно, когда ступаешь.
Все эти предосторожности ещё больше меня заинтересовали.
Надев сандалии и взяв большую банку для выползков, я вместе с Михалычем вышел из дому в сад.
Было ещё не поздно, но небо затянули тучки, собирался дождик, и поэтому быстро стемнело.
– Теперь иди как можно тише и смотри под ноги, – сказал Михалыч.
Он вынул из кармана электрический фонарик и осветил им дорожку. Перед нами лёг на землю яркий голубой кружок света – сразу стали видны каждая травинка, каждый листочек.
Мы бесшумно двинулись вперёд по дорожке, освещая её прямо перед собой. И вот я увидел то, что искал. Огромный червяк, вытянувшись поперёк дорожки, неподвижно лежал на земле.
Я нацелился – хвать его за головку. Мимо. Но купа же он девался? Неужто мне всё это только померещилось? Не может быть!
Михалыч наклонился к моему уху и тихо сказал?
– Так никогда не поймаешь. Он сразу удерёт. Хватай не за головку, а у самого хвоста.
Пошли дальше. Гляжу – второй, такой же огромный, прямо как змея. В лучах фонарика его тело, покрытое слизью, слегка поблёскивало. Теперь я уже н» торопился. Вот его головка, а самый кончик хвоста в норе. Значит, он чуть заметит опасность – сразу в норку юркнёт. Бесшумно опускаю руку и хватаю червя у самой норки. Ага, попался! Кладу в банку. Ловля продолжается.
За каких-нибудь полчаса мы с Михалычем наловили выползков полную банку.
– Теперь насадки у нас достаточно, – сказал Михалыч. – Завтра вечерком можно опять на речку сходить, попытать счастья, только бы погода не подгуляла.
К ночи пошёл дождь, часто забарабанил по крыше. Ложась спать, я совсем приуныл! – «Ну-ка зарядит на целую неделю?»
Но утро выдалось чудесное – тёплое, солнечное, и денёк разгулялся на славу.
Придя с работы, Михалыч быстро пообедал, и мы отправились на ловлю.
«А что как сегодня раки браться не будут? – не без тревоги думал я. Ведь на рыбалке так часто бывает: клюёт хорошо – приманка кончилась, а приманка есть – клёва нет».
Наконец пришли на место. Надели на крючки толстых червей и закинули удочки.
Вот один из поплавков слегка закачался на поверхности воды. Но качается как-то вяло: взад-вперёд, взад-вперёд. А другой поплавок до половины погрузился в воду и совсем замер. А третий почему-то, наоборот, приподнялся и лёг на бочок.
Глядя на поплавки, сразу видишь, что их кто-то шевелит, кто-то тормошит на дне приманку. Но это клюёт не рыба. Такая вялая неопределённая поклёвка обычно бывает у раков.
– Ну, мы сейчас с ними по-другому заговорим, – подмигнул мне Михалыч, вставая и беря в руки одно из удилищ. – Юра, возьми-ка подсачек, держи его наготове.
Я мигом выполнил приказание и стал возле Михалыча. А тот, так же как и в прошлый раз, потихонечку подтянул рака, прицепившегося к червяку, к самой поверхности.
– Попробуй подвести под него подсачек, – сказал Михалыч.
Я окунул сетку в воду, опустил поглубже, подвёл к удочке и быстро приподнял вверх. В ту же секунду рак бросил червяка и нырнул в глубину прямо в подсачек.
Я с торжеством вытащил из воды эту первую нашу добычу.
Михалыч поправил червяка на крючке и вновь закинул удочку в воду.
Теперь-то и я понял, в чём заключается секрет ловли раков на удочку. Не нужно пытаться вытащить рака на крючке из воды. Он всё равно успеет бросить приманку и улизнёт. Надо медленно, осторожно подтаскивать его к самой поверхности и в последний момент подставить снизу в воде подсачек.
От первой удочки мы перешли ко второй, третьей, четвёртой, и всё с таким же успехом. Раки ловились без промаха.
Зато уж вынимать их из подсачка оказалось совсем нелегко. Они так перепутались в сетке, так вцепились в неё клешнями, что я еле-еле их оттуда извлёк и посадил в ведро.
– Ну, как мой метод? – с гордостью спросил Михалыч. – Кто кого перехитрил? – И, обернувшись к ведёрку, где шуршали, копошились пойманные раки, он погрозил им пальцем: – Теперь будете знать, с кем дело имеете!
Мы ловили до самого вечера, пока последние лучи солнца не залили розовым светом весь наш городок.
В соборе начали звонить колокола. Густые медные звуки потекли над рекой, над лугами. Казалось, кто-то огромный, невидимый выговаривал басом: «Бум, бум, бум!»
Михалыч прислушался и тихонько запел:
Вечерний звон, вечерний звон, Как много дум наводит он О юных днях в краю родном Где я любил, где отчий дом…
Он пел, а колокола аккомпанировали: «Бум, бум, бум, бум!»
Я слушал и смотрел на Михалыча. Лицо у него было такое хорошее, доброе и почему-то грустное. Такое же, как в тот вечер в лесу на тяге, когда я нашёл на дереве убитого вальдшнепа., Мне стало жалко Михалыча.
Желая его развеселить, я сказал:
– А вы всё-таки здорово раков перехитрили.
Михалыч потрепал меня по плечу, улыбнулся и вдруг совсем ни к чему сказал!
– Посмотри, Юра, как хорошо освещает солнце наш городок; будто прощается с ним. – Он помолчал и в раздумье добавил: – Лето, вечер, река… Хорошо, очень хорошо! Когда-нибудь, Юрочка, вспомни о раках, об этом вечере и о Михалыче тоже вспомни.
Я вспомнил о них теперь – спустя пятьдесят с лишком лет.
