Текст книги "Приключения, 1988"

Автор книги: Георгий Вайнер

Соавторы: Аркадий Вайнер,Аркадий Адамов,Юрий Герман,Леонид Словин,Павел Нилин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 41 страниц)

– Дуй что есть силы... – с трудом проговорил Петя. – Красный «Москвич»... догони. Преступники уходят...

Толя рванул с места так, что завизжали покрышки.

После совещания у Кузьмича Валя Денисов отправился к себе.

Итак, с чего же ему следовало начать поиск этого самого Кольки-Чумы? Обманчивый его облик и коварный, жестокий характер Денисов уже знал.

Как же подобраться к нему? Через кого? Легче всего это сделать, конечно, через Музу. И найти ее проще, хотя она сейчас и с Чумой. Все-таки у Музы в Москве больше всяких связей, дел, зацепочек...

Валя решил аккуратно и последовательно перебрать в памяти все факты, с которыми вчера столкнулся, вспомнить, где был, что видел, что слышал, от кого именно.

Сначала он приехал в дом, где жила Муза, зашел в домоуправление, там бухгалтер сказала... Нет, не то. Потом говорил с Альбиной Афанасьевной, матерью Музы. Живет отдельно. С ней он тоже повидался. И получил важные сведения... Дочь терпеть не может... И внучку к себе забрала. Но все-таки богатого мужа дочери желает... Чуму не любит... Гвимар Иванович – вот кто за ней ухаживать стал... Кольцо подарил. Дом обещал подарить... Стоп, стоп! Тут что-то было... Хотела бежать искать Музу... Нет, что-то еще из подарков... Значит, кольцо, дом... Что еще?.. Ах, да! Телевизор. Цветной. Деньгами дал... И что? Велел в рассрочку взять. Ишь ты... А дальше что? А-а, она ездила его оформлять. На Музу, конечно. Вот что... Ну и что из этого?.. Что же из этого следует?.. Поехала оформлять, паспорт взяла, справку с места работы... Позавчера Альбина Афанасьевна по этому делу ездила... Позавчера... Муза больше у нее не появлялась... Как же она... Как же она без паспорта уедет? Ведь паспорт у матери! Вот оно что!

И тут Вале изменила его обычная выдержка. Он вскочил как ужаленный, схватил с вешалки возле двери свое пальто, шапку и выскочил в коридор, на ходу натягивая пальто, даже забыв накинуть на шею шарф. Такой небрежности за ним еще никто не замечал.

...Валя торопливо вбежал в просторный, заснеженный двор и, подгоняемый сильными порывами ветра, пересек пустынную детскую площадку с двумя сиротливыми, облупленными «грибками» и неизменной снежной горкой. Перебежав асфальтовую дорожку возле дома, Валя уже собирался нырнуть в подъезд, когда за его спиной раздался веселый и знакомый голос:

– Куда вы так спешите, молодой человек? Валя оглянулся.

Возле подъезда, за выступающей невысокой стенкой, украшенной цветной плиткой, спряталась от ветра Альбина Афанасьевна, она была в красивой меховой шубке и пуховом белом платке. На румяном лице молодо блестели черные глаза. Возле нее стояла детская коляска. «И не скажешь, что бабушка», – подумал Валя.

– А я к вам, – сказал он.

– Вот и прекрасно. Помогите только коляску занести.

Валя охотно помог затащить коляску на второй этаж, подмигивая удивленно таращившейся на него девчушке. Пока Альбина Афанасьевна возилась в комнате с внучкой, он, следуя приглашению, снял в передней пальто и шапку и прошел на кухню.

В этот момент раздался звонок.

– А вот и Ниночка! – услышал Валя возглас Альбины Афанасьевны. – Вам не скучно будет ждать меня.

Она поспешно выбежала в переднюю и открыла входную дверь. Послышались оживленные возгласы, какая-то возня.

– Проходите, проходите, Ниночка, – говорила Альбина Афанасьевна. – Вон туда, на кухню. Там меня один молодой человек ждет. А я сейчас, только с Наташкой закончу.

А Денисов тем временем лихорадочно соображал, что же ему теперь делать. Черт возьми, ну и положение! Нине, которая работала с Музой в ресторане, он представился на днях как инспектор из треста. Альбине Афанасьевне он вчера представился как приятель Кольки-Чумы. Ну и ну. Валя даже усмехнулся от почти комедийной ситуации, в которой неожиданно очутился.

На кухню зашла Нина и в изумлении остановилась на пороге.

– Это вы?..

Взгляд ее неожиданно напомнил почему-то Вале взгляд той девчушки в коляске, ну совершенно такой же – растерянный и любопытный. Он невольно рассмеялся, и сразу же исчезло владевшее им напряжение. И как-то сама собой нашлась единственно, кажется, возможная в этой ситуации линия поведения.

– Да, это я, – подтвердил Валя и очень серьезно добавил: – И я вас прошу, Нина, ничему не удивляйтесь. Я вам потом все объясню, а пока скажите, зачем вы приехали?

– Муза просила взять ее паспорт.

– Что вы говорите!.. Хотя... Я так и думал. Что ж, берите, и выйдем обязательно вместе. Хорошо?

– Ну конечно...

Только очутившись во дворе, Валя спросил:

– Вы поняли, что происходит с вашей подругой?

– А! – досадливо махнула рукой Нина. – Просто очередное увлечение. Это пройдет, как всегда. Тут с ней невозможно ничего поделать. Такой уж взбалмошный характер. А вы, значит... – она украдкой посмотрела на Валю, – так ею заинтересовались?

– Больше ее приятелем, честно говоря.

– Почему? – удивилась Нина и, неожиданно спохватившись, неуверенно спросила: – Об этом, наверное, нельзя спрашивать?

– Можно. Но сначала скажите, как вы передадите Музе паспорт?

– Я ей сейчас позвоню, и мы встретимся.

– Где?

– Ну где-нибудь. Она не хочет приезжать на работу.

Денисов мысленно прикинул: если взять Музу под наблюдение в момент встречи с Ниной, то она, очевидно, приведет к Чуме, туда, где он скрывается, на какую-то квартиру. Второй путь туда – номер телефона, по которому Нина должна сейчас позвонить. Словом, место, где скрывается Чума, а с ним, вероятно, и Леха, установить теперь нетрудно. А дальше должна действовать группа захвата. Однако прежде всего об этом следовало доложить Кузьмичу.

– Когда вы будете звонить Музе? – спросил оп Нину.

Девушка посмотрела на часы.

– Сейчас половина первого. А звонить я ей должна от часа до двух.

– Отлично. Едем.

– Куда? – испуганно спросила Нина.

Денисов виновато улыбнулся. Он и в самом деле произнес это слишком уж решительно, словно приказ отдал.

– Не бойтесь, – сказал он уже совсем другим тоном. – Просто мы сейчас заедем ко мне на работу. На одну минуту, хорошо? Очень вас прошу. Надо посоветоваться с товарищами. Ах, да! Дело в том, что я работаю... – он секунду помедлил, – в уголовном розыске...

Кузьмич был на месте.

– Значит, так, – сказал он Денисову, когда они остались на минуту одни. – Группа следует за вами. На машинах. Твоя задача не входить в ту квартиру, а выманить их из нее. Или в крайнем случае выйти вместе с Чумой. Ты меня понял?

– Понял, Федор Кузьмич. И когда он будет рядом, я...

– Дальше действуйте по обстановке. Но сигнал даешь ты.

...До площади Маяковского их довезли на машине. Дальше Нина и Денисов не торопясь пересекли площадь, миновали памятник и подошли ко входу в метро, рядом с массивными квадратными колоннами концертного зала.

– Вот и Муза! – воскликнула Нина.

Денисов сразу узнал девушку. Она была удивительно похожа на мать, только выше, и краски на смуглом лице были ярче, а походка легче и порывистей. А Муза уже подошла к ним в своей вызывающе красивой дубленке, пушистой огромной шапке и изящных сапожках, вся словно сошедшая со страницы журнала мод, оживленная, улыбающаяся, сознавая, что привлекает внимание, и радуясь этому. Она увидела Нину, обняла ее.

– А я не одна, – сказала Нина, – Знакомьтесь.

Муза быстро оглянулась на Денисова и погрозила пальчиком подруге.

– Ой, Нинок! Это твой друг? Ой, я не верю!

– Почему же? – улыбаясь, спросил Денисов. – Разве у вас нет друга?

– Нет, это я от неожиданности, – рассмеялась Муза. – Чтобы эта скромница... и вдруг... Имейте в виду, вам очень повезло.

– Тогда давайте это отметим, – предложил Валя. – Дело в том, что я имею некоторое отношение к Москонцерту, Нина знает. – Для убедительности он достал из кармана какую-то книжечку и помахал ею. – Так вот, сейчас в Москве начинает гастроли мировой славы негритянский ансамбль. Знаете, надеюсь?

– Еще бы! – азартно воскликнула Муза. – Это неслыханное событие. За билетами сутками стоят.

– Все правильно, – подтвердил Валя. – Так вот, завтра у них первый концерт.

– Ой, завтра мы уже уезжаем, – горестно сообщила Муза.

– Нет, я вас хочу пригласить сегодня, – сказал Валя. – В четыре часа у них генеральная репетиция. Хотите?

– Валечка, – Муза взволнованно погрозила ему пальчиком. – А вы не шутите? С ума сойти!

– Так вы не возражаете?

– Ну еще бы! А мы пойдем...

– Вчетвером. Если у вас есть друг, конечно. Есть, надеюсь?

– Допустим, – лукаво улыбнулась Муза.

– Тогда поторопимся. У нас всего час пятнадцать. Погодите! Вон такси. Момент!

Валя сорвался с места. Девушки, улыбаясь, следили за ним.

Спустя минуту они уже садились в машину.

– Куда ехать? – оглянулся Валя.

– К Белорусскому. На Лесную, – ответила Муза. – Там я покажу.

– Поехали, – распорядился Валя и добавил, обращаясь к водителю: – Только не спешите, ради бога. Время у нас есть.

Машина медленно свернула на улицу Горького. Развернувшись возле Центрального телеграфа, она двинулась в сторону Белорусского вокзала. Денисов изредка поглядывал на заднее стекло, перебрасываясь шутками с девушками. Впрочем, Нина больше помалкивала, с напряженной улыбкой следя за болтовней подруги.

Когда машина, следуя указаниям Музы, наконец остановилась в одном из тихих переулков недалеко от Лесной улицы, Валя, помогая девушкам выйти, сказал Музе:

– Мы с Ниной заходить не будем. Подождем вас здесь. Чтобы шеф не нервничал. Хорошо?

– Вы подождете, а Ниночка пойдет со мной, – распорядилась Муза и, сияя, добавила: – Вы просто волшебник. Мне же никто не поверит!

– Следующий раз только через пятьдесят лет, – засмеялся Валя. – Спешите, почтеннейшая публика!

Девушки исчезли в дверях подъезда...

Валя не спеша прогуливался по тротуару. Он заставлял себя не ускорять шаг и чувствовал, как легкий озноб холодит спину. Хуже всего ждать. Валя небрежно посмотрел на часы. Пора бы уже...

И в тот же миг, словно следуя его указанию, хлопнула дверь подъезда и оттуда вышли Нина, Муза и высокий рыжеватый парень в светлой дубленке и пушистой ушанке. Валя сразу его узнал. Он самый, Чума!

Улыбнувшись, Валя быстро направился к ним. Парень небрежно протянул ему руку:

– Ну будем знакомы. Нико...

Он не успел закончить. Нелепо поскользнувшись, он вдруг перелетел через пригнувшегося Денисова и со всего размаха грохнулся на тротуар. В ту же секунду Валя очутился на нем и заломил его правую руку за спину с такой силой, что Чума лишь глухо вскрикнул и уткнулся лицом в снег.

От двух стоявших невдалеке машин уже бежали к ним люди...

...О том, что взят Чума, я еще не знал, когда около семи часов вечера звоню, вернее – с силой кручу старомодный звонок в высокой, обитой кожей двери на третьем зтаже теперь уже хорошо знакомого мне дома.

Дверь открывает седоватый, невзрачный с виду человек средней упитанности и совершенно незапоминающейся внешности. Таков Виктор Арсентьевич Купрейчик. На нем коричневая пижама, изящно сшитые брюки и теплые, отороченные мехом домашние туфли.

– Прошу, – говорит мне Виктор Арсентьевич, делая приглашающий жест рукой, и указывает на вешалку. – Раздевайтесь.

Из передней мы проходим в узкий коридор и оттуда попадаем в другую комнату. Это, очевидно, кабинет покойного академика, ставший теперь кабинетом Виктора Арсентьевича. Однако прежняя обстановка здесь, как мы говорим, «не нарушена». Громадные стеллажи, набитые книгами, занимают две стены, от пола до потолка, возле них на двух овальных, необычайно массивных столах с мощными резными ножками в беспорядке навалены книги и журналы, одни раскрыты, в других топорщатся бесчисленные закладки.

Виктор Арсентьевич подводит меня к дивану, придвигает небольшой столик и, попросив секундочку подождать, неслышно исчезает. Я даже не успеваю как следует осмотреться. Кажется, и в самом деле через секунду он возникает вновь, уже с подносом в руках, на котором стоят кофейник, чашки, лимон, сахар, вазочка с печеньем и кувшинчик с молоком.

– Ну, знаете, – улыбаюсь я, – если вы каждого работника милиции будете угощать кофе... Он теперь, между прочим, дорогой.

– Каждого я угощать не собираюсь, – спокойно, даже деловито возражает Виктор Арсентьевич. – Но первое знакомство надо как-то отметить. – Он аккуратно и не спеша разливает по чашечкам кофе.

– У вас есть какие-нибудь подозрения относительно этой кражи? – спрашиваю я. – Ведь воры не случайно набрели на вашу квартиру.

– Согласен. Но подозрения...

Он задумчиво отхлебывает дымящийся кофе и качает головой.

– У нас, между прочим, есть подозрения, что кражу совершили приезжие, – продолжаю я, тоже берясь за чашечку с кофе. – Пока, правда, это только подозрение. У вас в доме бывают приезжие?

– Бывают. Изредка, – сдержанно отвечает Виктор Арсентьевич.

– Вам знаком, например, Гвимар Иванович Семанский?

Я чувствую, как настораживается мой собеседник, хотя выражение лица у него по-прежнему устало-спокойное и рука, держащая чашечку с кофе, ничуть не дрожит. Вот только еле заметно сходятся вдруг тонкие брови и прищуриваются глаза. Всего лишь на миг.

– Да, знаком.

– Кто он, откуда?

– Вы, простите, в связи с чем им интересуетесь, если не секрет? – впервые сам задает вопрос Виктор Арсентьевич.

– В связи с его смертью, – говорю я.

– Что-о?! Как так... смертью? От чего, разрешите узнать? – нетвердым голосом спрашивает испуганный Виктор Арсентьевич.

– Убит, – коротко отвечаю я.

– Не... не может быть... – лепечет Виктор Арсентьевич, не сводя с меня перепуганных глаз и окончательно забыв о кофе. – За что? Боже мой!

– Меня интересует Гвимар Иванович, все, что вы о нем знаете.

– Я же вам сказал.

– Думаю, не все еще, – улыбаюсь я. – Сразу разве все вспомнишь.

– А вы мне подскажите, что именно вас интересует, – говорит Виктор Арсентьевич, закуривая сигарету. – Легче будет вспоминать.

– За подсказку наказывают, – отвечаю я. – Вы уж сами.

– Ну тогда надо подумать... Дайте мне ваш телефон.

Он записывает мой телефон, имя, фамилию.

Глава V. ПУТЬ ВЕДЕТ НЕПОНЯТНО КУДА

ДОПРОС Музы Кузьмич провел сразу после задержания Чумы. Сам провел, лично, ведь он был полностью в курсе дела.

– Садитесь, Муза Владимировна, побеседуем, – негромко сказал Кузьмич, указывая на стул возле своего стола. Муза послушно опустилась на самый краешек стула. Она с трудом сдержалась, чтобы не разрыдаться, и машинально продолжала мять в руке мокрый от слез платочек.

– Мне кажется, вы не совсем поняли, что случилось? – спокойно и даже участливо спросил Кузьмич.

Муза молча кивнула, боясь расплакаться.

– Что же, я вам объясню, – едва усмехнувшись, продолжал Кузьмич. – У вас на глазах был задержан опасный преступник, трижды до этого судимый и отбывший разные сроки наказания, некий Совко Николай Иванович, по кличке Чума. Задержан он по подозрению в убийстве и краже. Вот с кем вы подружились, Муза Владимировна.

– Неправда, – вдруг с силой произнесла Муза и впервые взглянула в глаза Кузьмичу. – Он секретный сотрудник, он майор.

– Что?! – изумленно переспросил Кузьмич. – Какой он секретный сотрудник, какой он майор, да что вы?

– Да, да. Он мне сам сказал. Он в Москву только в командировку приезжает, – горячо продолжала Муза. – Здесь какая-то ошибка. И убивал... у него такое задание было. И ему выдали пистолет.

Кузьмич снял трубку одного из телефонов и, набрав короткий номер, сказал:

– Мария Николаевна, вы получили последние материалы на Совко и его фотографии? Прекрасно. Занесите их мне, пожалуйста.

Когда я возвращаюсь на работу после беседы с Виктором Арсентьевичем Купрейчиком, то застаю в кабинете Кузьмича следователя прокуратуры Виктора Анатольевича, а также Валю Денисова.

– Вовремя прибыл, – кивает мне Кузьмич. – У нас тут все дымится. Вот он, – Кузьмич указывает на Валю, – только что Чуму взял...

– Ну да?! – удивленно восклицаю я. Но это, конечно, от неожиданности, ибо рано или поздно это должно было неизбежно случиться.

– А Муза? – тут же спрашиваю я.

– У нас, – отвечает Кузьмич. – Виктор Анатольевич сейчас будет ее допрашивать.

В этот момент ко мне наклоняется Денисов и негромко сообщает:

– Петр наш в госпитале.

Черт возьми, сколько событий в один день! Розыск разворачивается, как туго сжатая пружина, и пока жестоко бьет по нас.

Валя коротко рассказывает, что произошло с Шухминым, и о красном «Москвиче».

– Путь к Лехе, милые мои, сейчас только через Чуму, – говорит Кузьмич. – Да и к другим, кто за ними. Муза нам тут не помощник.

– Федор Кузьмич, – подает голос молчавший до сих пор Денисов. – А что из Южного сообщают?

– Вот-вот, – подхватывает Кузьмич. – Кое-что сообщают.

Он встает из-за стола и, оттянув тяжелую дверцу несгораемого шкафа, в которой болтается связка ключей, достает тонкую зеленую папку и с ней возвращается к столу.

– Значит, так, – надев очки, он просматривает бумаги. – Вот по Совко они сообщают... ну, кроме судимостей, это мы и сами знаем... так. Вот адрес его. Мать пенсионерка, работала в санаториях, поварихой. Отец умер. Имел, между прочим, две судимости. Теперь дальше, Леха. То есть, значит, Красиков Леонид Васильевич. Есть мать и сестра, живут вместе. Сестра разведенная, бухгалтер в магазине. Но самое интересное – в магазине, где директором был Гвимар Иванович Семанский. Это магазин мелкооптовой торговли. Между прочим, такой магазин за наличный расчет не торгует, и идет через него всякая мелочь – спецодежда, обувь, белье для общежитий, инструмент кое-какой. Вот так мне объяснили, словом. Ну а теперь давай ты, Лосев...

Я рассказываю о своей встрече с Купрейчиком и о том, что одна женщина во дворе узнала по фотографии Чуму.

– Та-ак, – настороженно произносит Кузьмич. – Ну что же, про все это, милые мои, нам должен рассказать сам Чума. Его допрос сейчас – самое главное дело...

И вот Совко перед нами. Высокий, стройный, он входит энергично и подчеркнуто-спокойно, а на узком, нежно-розовом лице безмятежная, прямо-таки детская улыбка. Он уже готов и сказать что-то в таком же роде сидящему за столом Кузьмичу, но тут он видит вдруг меня, расположившегося в стороне, на диване, и сразу, конечно, узнает. Как будто облачко проходит по его лицу, на миг стискиваются зубы, даже ритм движений сбивается, когда он делает несколько шагов к столу. Он явно в смятении, и надо быстрее воспользоваться этим моментом.

– Садитесь, Совко, – как всегда спокойно, даже буднично говорит Кузьмич. – Для начала хочу вас предупредить. В отличие от прежних судимостей эта ведь будет особая.

– Почему же такое?

– За вами убийство, покушение и крупная квартирная кража. Это тянет на серьезный приговор, Совко.

– Это все надо еще доказать.

– Непременно, а как же.

– И помогать я вам не собираюсь, не надейтесь, – криво усмехается Совко.

Нет, он еще не пришел в себя, он чувствует себя очень неуютно, паршиво себя чувствует и плохо это скрывает.

– Если вы имеете в виду, – замечает Кузьмич, – что не собираетесь говорить правду, то ведь это, Совко, и очень трудно и очень вредно. Во-первых, таких, особо тяжких преступлений вы до сих пор не совершали. Во-вторых, вы еще не знакомы с МУРом. О МУРе вы вон его только спрашивали, если помните, – Кузьмич кивает в мою сторону. – Ну как, мол, тут ваш великий МУР воюет?

– Теперь сам вижу и хвалю, – старается вести себя как можно развязнее и увереннее Совко. – Неплохо воюете.

– Да нет, – небрежно машет рукой Кузьмич. – Ничего вы еще не увидели. Главное впереди.

– Запугать хотите?

– Ни в коем случае, – серьезно говорит Кузьмич.

Он мне сейчас удивительно напоминает Макаренко, каким я его запомнил по известному фильму – длинный, широкоплечий, чуть сутулый, круглое, слегка монгольского типа лицо, очки в простой тонкой оправе, ежик седеющих волос на голове, мешковатый, немодный костюм. И манеры неторопливые, основательные, невольно внушающие доверие. Впрочем, сейчас никакого доверия он Совко пока не внушает.

– Так вот, надеюсь, – продолжает Кузьмич, – вы кое-чему научились. Например, что глупо и вредно запираться, когда все ясно, известно и доказано. Так ведь?

– Ну, допустим, этому я научился, – снисходительно соглашается Совко. – Только никакого убийства я на себя не возьму, уж будьте спокойны.

– На Леху спихнешь? – спрашиваю я.

И от моего тихого голоса невольно вздрагивает Совко и, повернув голову, мутно, пристально смотрит на меня.

– Скажешь, – медленно продолжаю я, – что ты только присутствовал тогда, во дворе, ну еще лампочку разбил, помог труп затащить в сарай. И все. Так скажешь, да? А бил ножом Леха, два раза бил. И еще оправдаешься перед самим собой: Лехи, мол, тут нет, его еще искать надо, а я уже тут. А что Леху мы теперь в два счета найдем, об этом ты не думаешь сейчас, об этом думать тебе не хочется...

Чем дальше я говорю, тем больше наливается Совко лютой ненавистью. Я вижу, как темнеют его водянистые глаза, как сцепились пальцы на коленях.

– Не собираюсь ни на кого валить. Собираюсь просто все отрицать. Не знаю никакого убийства, никакого покушения и никакой квартирной кражи. Может, вы еще чего хотите на меня повесить? Валяйте, доказывайте. Как докажете, так приму. Никак иначе.

– Это я вам уже обещал, – снова вступает в разговор Кузьмич. – Наше дело такое, все доказывать. Но сперва давайте уточним вашу позицию. Значит, очевидные вещи вы отрицать не будете, так я вас понял?

– Не буду, – соглашается Совко.

Видно, что с Кузьмичом ему разговаривать куда легче, чем со мной. Это понятно.

И чем дальше идет допрос, тем охотнее отвечает на вопросы Чума, то есть Совко. Он, сам того не подозревая, то и дело о чем-то проговаривается. Например, упоминает какого-то Льва Игнатьевича. А потом, на миг придя в ярость от каких-то моих слов, называет вдруг фамилию Ермакова. «Даже Ермаков!» – кричит он. «Даже!» При этом убийство Семанского он, конечно, целиком валит на Леху, а кражу категорически не признает.

– Ладно, – говорит Кузьмич. – Этот вопрос оставлю вам для размышлений. Только имейте в виду, по краже мы располагаем на счет вас прямыми уликами. И еще, – многозначительно добавляет Кузьмич, – впереди у нас с вами разговор о Ермакове.

– Чего?! – ошеломленно спрашивает Совко и таращит свои светлые глаза на Кузьмича.

– О Ермакове, – властно повторяет Кузьмич.

Совко уже, конечно, забыл, что случайно назвал эту фамилию. И вот сейчас, когда эту фамилию называет Кузьмич, на Совко такая осведомленность действует ошеломляюще.

Допрос окончен.

Теперь Совко будет мучительно соображать, в какую ловушку он угодил, что нам еще известно и что ему грозит теперь. Не позавидуешь его состоянию.

Но и нам тоже не позавидуешь. Дело все больше осложняется, все новые люди появляются в нем, все запутанней связи...

Я торопливо выхожу из кабинета Кузьмича, закуриваю и уже не спеша иду по длиннейшему коридору в дежурную часть. Оттуда я звоню в Южный. К аппарату зову знакомого сотрудника уголовного розыска. Его зовут Давуд Мамедов. Я ему как-то помог в Москве, и он до сих пор горит желанием ответить мне тем же. Кажется, это ему скоро удастся.

– Значит, приедешь? – радостно переспрашивает он. – Ай, как хорошо! Непременно приезжай. Пусть зима, пусть снег, у нас его, ай, сколько в этом году! Все равно приезжай. Все сделаем. Правда, приедешь? Или нет, а?

– Как решит начальство, – отвечаю я. – Но к тому идет.

Мы прощаемся. Я возвращаюсь к себе. Звонит городской телефон.

– Здравствуйте, Виталий Павлович, – раздается незнакомый мужской голос, солидный, скрипучий, немолодой, вполне спокойный и уверенный. – Вы меня не знаете. Но я могу быть вам полезен. По телефону всего, конечно, не скажешь.

– Понятно, – говорю я, не очень удивляясь такому звонку: в нашей работе нечто подобное случается нередко. – Что ж, заходите, потолкуем.

– Нет. Желательно встретиться в городе, – говорит незнакомец.

Ну что ж. И к таким встречам я тоже привык.

– Где именно? – спрашиваю я.

– Допустим, в центре. На улице Горького. Перед Центральным телеграфом. Через час, если вам удобно. Узнаю вас я. И подойду, если... все будет спокойно вокруг вас.

– Не беспокойтесь, – усмехаюсь я.

Мы прощаемся. Я отправляюсь за советом к начальству.

Я мысленно перебираю все законченные и незаконченные дела, из-за которых может произойти такая встреча, и, конечно, прихожу к выводу, что она может произойти по десятку поводов. Остались, например, кое-какие неясности, а на свободе кое-какие личности по недавнему делу, и личности эти продолжают суетиться, и некоторые из них меня знают. То же происходит и еще по одному непростому делу, даже, я бы сказал, неожиданному, в области, как мы полагали, вовсе не «криминогенной», то есть не чреватой преступлениями. Как-нибудь я об этом деле расскажу. Наконец, мы сейчас вместе с уехавшим в командировку моим другом Игорем Отколенко подбираемся к одной потенциально весьма опасной группе и, увы, только что сделали крайне неосторожный шаг. И теперь подобный звонок вполне может последовать и оттуда.

На улице холодно и вьюжно. На город опустились сумерки. На высоченных мачтах фиолетовыми бутонами начинают раскаляться мощные светильники.

Я подхожу к телеграфу ровно за три минуты до условленного срока и, не переходя узкую проезжую часть улицы Огарева, напряженно вглядываюсь в толпу людей возле здания телеграфа, на площадке между двумя старинными фонарями, к которой от тротуара ведет широкая мраморная лестница. Нет, я не вижу ни одного знакомого лица. Да и видно-то плохо. Остается только встать на условленное место и ждать.

Так и делаю. Впрочем, ждать приходится совсем недолго.

Ко мне подходит невысокий пожилой человек в темном пальто с пушистым меховым воротником и в шапке из того же меха. На шее ярко-красный шарф. И лицо его тоже красное от ветра и холода. Брови и усы в морозном белом инее.

– Здравствуйте, Виталий Павлович, – хрипловато произносит он.

– Здравствуйте, – сдержанно отвечаю я.

Секунду мы внимательно рассматриваем друг друга.

– Не согласитесь ли перейти дорогу и посидеть за столиком? – спрашивает незнакомый мне человек. Но что-то в его внешности меня настораживает.

– Отчего же, – соглашаюсь я. – Тут, конечно, не поговорить.

Мы спускаемся по широкой лестнице, переходим улицу и через минуту оказываемся в двухэтажном кафе.

Освободившись в гардеробе от пальто и шапок, мы снова исподтишка, пытливо оглядываем друг друга. Незнакомцу лет за пятьдесят, пожалуй, одет солидно, манеры тоже солидные, уверенные и энергичные. Взгляд из-под густых бровей умный, слегка ироничный, мне такой взгляд обычно нравится.

Мы усаживаемся за столик и закуриваем. Эта дурная привычка создает, однако, благоприятную обстановку для начала непростого разговора, который, видимо, нам предстоит.

– Как прикажете мне вас называть? – осведомляюсь я.

– Допустим, Иван Иванович, – усмехается мой собеседник.

– Не пойдет, – решительно возражаю я.

– Почему же?

– У нас оказываются неравные условия, вы-то знаете, как меня зовут. А неравные условия не обещают доверительного разговора, сами понимаете. Но главное даже не в этом, – я с улыбкой машу рукой. – Иван Иванович – очень уж банально и нарочито. Называя вас так, я каждый раз буду невольно улыбаться. А при серьезном разговоре это неуместно. Как вы считаете? Мой собеседник усмехается. При этом седые стриженые усы его приподнимаются, обнажая влажные, ровные, прямо-таки перламутровые зубы, явно, конечно, вставные.

– А с вами приятно беседовать, – говорит он. – Что ж, будь по-вашему. Меня зовут Павел Алексеевич.

– Это другое дело, – соглашаюсь я. – Во всяком случае, ближе к истине.

Мы снова закуриваем.

У Павла Алексеевича забавная привычка: закурив, он не гасит спичку, а, ловко перехватив ее за обгорелый конец, старается, чтобы она сгорела вся и остался только черный, обугленный червячок. Это занятие, отвлекая внимание собеседника, вероятно, помогает успешнее вести сложный разговор.

Осторожно положив в пепельницу очередную обгоревшую спичку, Павел Алексеевич внушительно говорит:

– Так вот. Первое предложение: не воюйте с ветряными мельницами.

– Как же это расшифровать применительно к конкретному случаю? – спрашиваю я, все еще не понимая, к чему же в самом деле относится вся эта грандиозная артподготовка.

– Как расшифровать? А вот как, – говорит Павел Алексеевич и при этом крутит в руках зажженную спичку, стараясь, чтобы она сгорела до конца.

И я невольно наблюдаю за его манипуляциями.

– ...Обратите внимание, – продолжает Павел Алексеевич, с удовлетворением бросая обуглившийся кусочек в пепельницу, – наше планирование построено так, что то и дело остаются неиспользованные, неучтенные резервы.

– Кем не учтенные?

– Вышестоящими органами, конечно. А предприятия, обладатели этих резервов, этих материальных излишков, причем чаще всего весьма дефицитных, вольны или копить их, или комбинировать с ними. Об этом, кстати, не раз писалось в газетах, небось читали?

– Читал.

– Ну так вот. И эти излишки, всякие комбинации с ними сулят предприимчивым людям немалый доход, а населению – нужные товары, дополнительно, как бы сверх плана. Парадокс заключается в том, что при этом не страдают планы ни самого предприятия, ни даже всей отрасли.

– На бумаге?

Незаметно я втягиваюсь в спор. Наглость и очевидная удачливость этих ловкачей начинает бесить меня. И я с трудом сдерживаюсь, чтобы не наговорить лишнего. Пусть выкладывает, пусть. Это полезно услышать.

– Да в некотором смысле план получается... с изъяном, – иронически усмехается Павел Алексеевич. – Но этим планом, однако, все довольны, его все утверждают. И это второй парадокс указанной ситуации... Хозяйственники – народ запасливый и боятся всяческих невзгод. Накопленные ими излишки на черный день все равно никто не найдет и не станет искать, вот ведь в чем дело. Естественные издержки гигантского, всеобщего планирования. Наказывать за их использование хоть и законно, но в принципе, я полагаю, несправедливо.

– Очень спорное утверждение, – насмешливо замечаю я.

Но Павел Алексеевич убежденно прихлопывает рукой по столику.

– Да, да. А главное – бессмысленно. Накажут одного, но об этой возможности знает еще десяток предприимчивых людей. Появится свободное место, а на него найдется немало охотников, уверяю вас.

– На свободное место?

– Вот именно.

– А если мы вообще заткнем эту щель?

– И все-таки борьба с подобного рода явлениями бессмысленна, как сражение с ветряными мельницами, поймите.

– Пойму я это или не пойму, для вас это значения не имеет. Я подобными явлениями, а точнее – преступлениями, не занимаюсь, это...

– Знаю, – перебивает меня Павел Алексеевич. – Вы хотите сказать, что это дело БХСС, а вы уголовный розыск. Так?

– Вот именно.

– Но в данном случае ваша работа имеет для нас значение. Потому что мы хотим, чтобы вы занимались только своим прямым делом. Только. И не уходили в сторону. В этом случае не отказывайтесь от огромных денег. Это будет в высшей степени глупо. Как видите, от вас не требуется никаких служебных нарушений. Работайте по своей линии, и только. Деньги же будут переданы вам так, что никто и никогда не сможет поставить их вам в вину.