355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Георгий Ланской » Синий лед (СИ) » Текст книги (страница 17)
Синий лед (СИ)
  • Текст добавлен: 28 июня 2019, 06:00

Текст книги "Синий лед (СИ)"


Автор книги: Георгий Ланской



сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Чебыкин фальшиво хохотнул.

– Зона мне как мать, – доверительно сказал он. – Но во многом очень осложняет жизнь. Сижу тут невыездным, а если бы мог, выехал в Японию, в Отару. Там самый большой рынок шкатулок, в том числе и антикварных. Когда могу, прошу оттуда привезти что-нибудь ценное, но тут специалист нужен, мне в основном привозят хлам или новодел, по три копейки за сотню.

– Сколько всего у вас шкатулок? – спросил Никита, повернулся к шкафу и щелкнул фотоаппаратом.

– Почти двести штук. Самая ценная вон та, на второй полке, итальянская, называется «Белая слава». Ей почти двести лет, и, что самое удивительное, она до сих пор работает. Если открыть, играет мелодия, но я редко это делаю, боюсь сломать. Отвалил я «славу» бешеные деньги, но не жалею.

Никита сфотографировал «Белую славу», для чего пришлось встать и старательно целиться, не тревожа выставленный экспонат. Хозяин на журналиста смотрел с кривой ухмылкой. Отсняв предмет гордости Чебыкина, Никита ткнул пальцем в шкатулку, стоящую рядом.

– Это тоже итальянцы? – небрежно спросил он, маскируя интерес.

– Это Швейцария, – снисходительно пояснил Чебыкин. – Мастерская Ружа. В позапрошлом веке было начато производство музыкальных чайных шкатулок, потом случились сложности, цеха встали, возобновив работу только в шестидесятых годах. Между прочим, эту шкатулку в свое время подарили одному чинуше из свиты Брежнева, а уж потом она оказалась у меня. Очень уж долго я его… уговаривал.

– Наверное, тяжело расставаться с предметами своей коллекции? – невзначай спросил Никита и, морщась, допил свой коньяк. Удивительно, но в столь богатом доме пойло подавали отвратительное, с металлическим привкусом.

– Я редко продаю даже самые дешевые предметы своей коллекции, – усмехнулся Чебыкин, но в его глазах колыхнулось подозрение. – Сам себе напоминаю Мать-Кобру из мультика про Маугли, или Кащея. Ты же знаешь, что Агафонова меня называет Кащеем? Да брось, наверняка она тебе уже сказала… Но я и правда не могу расстаться с ними ни на миг. Они словно лечат, шепчутся из углов, успокаивают. В музей я на время отдал самую плохонькую, потому что она не имеет особой ценности, да и так получилось, что подобных шкатулок у меня было три.

– И где же третья? – сонно спросил Никита. – Где же…

В его голове замелькали разноцветные пятна. Ответы Чебыкина стали доноситься как из-под толщи воды, гулко отдаваясь в своде черепа. В ушах зазвенело, а веки отяжелели. Сквозь нахлынувшую дремоту, Никита увидел усмешку Чебыкина, тонкую, как у Матери-Кобры.

– А третья, сучонок, как ты уже догадался, была продана Олеже Панарину, – прошелестел змеиный голос. – И мне очень интересно, как ты на меня вышел?..

Никита уронил бокал и тот поразительно медленно полетел вниз, так же медленно расколовшись на сотни стеклянных брызг. Сползая с кресла на пол, он уже не слышал этого вкрадчивого тона, почти не осознал грохота в дверях и чьих-то криков, и не почувствовал удара щеки о засыпанный стеклом пол. Все, что успел запомнить Шмелев, это грязные черные ботинки, мужской взволнованный голос, да змеиные глаза, надвигающиеся на него фонарями локомотива.

****

Чебыкин выглядел совершенно спокойным. Развалившись в кресле, он спокойно наблюдал за обыском. Протасов, сидя за столом, вел протокол, то и дело давая указания операм, а Миронов, без интереса поглядывал на фарисея в красном халате, понимая, что предъявить хозяину дома будет нечего.

– Журналиста чем траванул? – спокойно, даже почти дружелюбно, спросил Кирилл. На столе, упакованный в полиэтилен, лежал Никитин диктофон, и хозяин – это Кирилл заметил сразу – бросал на него беспокойные взгляды. Миронов был уверен – на записи будет много интересного.

Миронов едва душил в себе ярость. Ему все мерещились мертвые глаза Олжаса, Олжика, маленького, юркого, умного парня, который мог бы еще пожить. Бессильная злоба разрывала изнутри. Ему хотелось выместить это на ком угодно, особенно на главе михайловской братвы Леше Сизом, в миру – Алексее Чебыкине, а тот и в ус не дул, будто не подозревая о клокочущей в душе полицейского лаве.

Чебыкин оскалился, явив миру стальные челюсти.

– Ты что-то путаешь, начальник, – лениво ответил он. – Кто его травил? Зачем травил? Пришел парнишка, вопросы задавал про искусство. Я отвечал честно и благородно, как на исповеди, даже покойницу Медичи припомнил. А мальчонка оказался на выпивку слабенький, выпил рюмочку, и с копыт откинулся. Видно, организмы оказались слабые. Нельзя ему так, беречься надо.

– Мы вот на экспертизу твою выпивку отдадим и узнаем, с чего бы у журналиста организмы слабые оказались, – вмешался Протасов.

– Да за ради Бога, – скривился Чебыкин. – Может, мальчонка ваш коньяком таблетки запивал, я тут не ответчик. А вообще не дело это, гражданин начальник, в качестве подсадной утки свободолюбивую прессу на амбразуры кидать. Пришли бы сами, я завсегда радостный ответить родной милиции… Пардон, полиции.

– Подружка твоя, кстати, у нас уже сидит в камере. Соловьем поет, – невзначай сказал Протасов.

– Какая подружка? – вяло спросил хозяин дома.

– Жанночка Колчина, с которой ты Панарина завалил.

Чебыкин захохотал и сделал неприличный жест. Протасов покачал головой, а Кирилл зло фыркнул.

Шмелев, валяющийся на полу дома Чебыкина, стал для полиции сюрпризом, и не сказать, что приятным. Протасов долго сыпал в адрес Никиты проклятиями, обещая пристроить на пятнадцать суток за препятствование следствию, но Миронов, напуганный синюшной бледностью Шмелева, велел ему заткнуться. Журналисту вызвали «скорую», и пока в местной больнице его приводили в чувство, обитель Чебыкина обыскивали, в поисках орудия преступления. Протасов был уверен – Панарина убили здесь. Кирилл не спорил, но готов был поклясться, ножа, пробившего грудь бизнесмену, здесь точно не найдут. Так и выходило. Ножей, конечно, в доме Чебыкина оказалось множество, только у охранника, прикованного наручниками к батарее (сопротивлялся, паршивец!), их изъяли три штуки. Но даже невооруженным взглядом было видно – не то. Кроме охранника и Чебыкина в доме никого не было, что даже удивляло, ведь эту махину надо было убирать, готовить, но, похоже, что женская рука никогда не касалась варварского великолепия хором князька-затворника. По углам клубилась пыль, висела сеть паутины. Заметно было, что терем прибирал мужчина, небрежно, по серединке, оставив края без внимания. Видно, на прислуге хозяин экономил, боялся, что украдут его пыльные сокровища.

– А скажи мне, раз ты такой откровенный, – осклабился Миронов, присаживаясь напротив Чебыкина, – Панарина ты за что завалил?

– Не бери на понт, мусор, – равнодушно ответил Чебыкин, потянулся за трубкой, и, игнорируя гневный возглас Протасова, закурил. – На хрена мне Олежу валить? Мы с ним общались, дружили, можно сказать, разделяли интересы.

– Машину его нашли неподалеку от твоего дома, – холодно сказал Протасов. – Всю в крови. А свидетели показали, что в тот день он был у тебя.

– Свидетели, говоришь? – криво улыбнулся Чебыкин и выпустил целое облако дыма, да такого ароматного, что Кириллу немедленно захотелось курить. – Свидетели, конечно. Врать не станут, разве что чуток. Особенно, если попросить. Так я и не отрицаю, что Олежа у меня был. Я ему шкатулку продал. Очень уж он хотел жене подарок сделать, она такие штуки любит.

– Дорого продал? – спросил Кирилл.

– Недорого. За триста «косых». Я этих шкатулок в свое время накупил уйму, а потом распродавал. Повелся на красивую легенду, только деньги зря выкинул.

– Легенду? – насторожился Кирилл. Чебыкин глянул на него с интересом.

– Ну да. Попадалась мне одна занимательная бумаженция, что при Петре в такую шкатулку один из приближенных к царю людей спрятал камень, украденный у индийского махараджи, и что камушек этот проклят. Я немного покопался в архивах. Камень такой и правда был, в Индии его назвали «синий лед» за необычайную кристальную чистоту и слегка голубоватый оттенок. Было и подробное указание – спрятан бриллиант в шкатулке мастерской Ружа. Оттого, наверное, их очень быстро разбирали в свое время. Вот и я на эту хрень повелся, скупал шкатулки, как лотерейные билеты. Да только ничего так и не нашел. Ну, а потом уже услышал, что камень прибрали к рукам революционеры, продали в Германию, и на эти деньги не то «Искру» печатали, не то броневичок для Ильича арендовали. Дурное ж время было, неспокойное, золото и камни ничего не стоили. Их на хлеб меняли.

Пыхнув трубкой, Чебыкин произнес даже с каким-то сожалением.

– Я прямо одержим был этим барахлом. Столько денег выкинул, жалел долго – бесполезные никчемные игрушки… А потом подумал: может быть у человека хобби? Ну, купил, чего ж теперь, выбрасывать? Кореша то мои на баб деньги тратили, в казино мильоны проматывали, а я вот, все в дом, все в дом… Пожалел я коллекцию. Оттого и оставил в хозяйстве одну, самую лучшую из шкатулок Ружа, а остальные – продал, да вот в музей еще отдал на время.

– Вот смешно будет, если камушек и правда был, – хохотнул Протасов. Чебыкин подобрался и посмотрел на следователя колючими глазами.

– То есть? – недобро осведомился он. – Это ты к чему, гражданин начальник?

– Ну, как же, – улыбнулся Протасов. – Ты шкатулку продал Панарину. Его тут же грохнули. Шкатулку потом посторонняя баба нашла и в скупку определила. Хозяина скупки тоже грохнули. Как тут в проклятие не поверить? А, может, ты сам потом понял, что сокровище случайно сбыл? Оттого Панарина и грохнул.

Чебыкин поморщился.

– До чего у вас в мусарне мыслят примитивно. Ну, сбыл я Олеже шкатулку, потом понял, что камень в ней, грохнул Олега. Чего ж я шкатулку-то не забрал? И скупщика тоже я вальнул? Нет, гражданин начальник, не сходится у тебя песня, нескладуха это.

– Панарин к тебе один приезжал? – спросил Кирилл.

– Он всегда один приезжал, – отрезал Чебыкин, но было видно, что мыслями он уже где-то далеко. Видимо, идея об индийском бриллианте захватила его целиком. – Я не велел сюда никого таскать.

– Машина твоя где? – хмуро спросил Протасов. – Черный «лендкрузер», если быть точнее.

– Не поверишь, начальник, – лениво ответил Чебыкин, – третьего дня угнали. Сам в шоке, если честно. И если найдешь, я такой благодарный буду…

– Нашли уже, – усмехнулся Протасов. – Недолго искали. Чего ж ты на собственной машине поручил ментов давить, а, Леха?

Чебыкин залопотал что-то, возмущаясь, но его никто не слушал. У Кирилла зазвонил телефон. Он выслушал короткий доклад отправленного в больницу опера и, отключившись, сказал в пространство.

– Шмелеву сделали промывание желудка, сейчас он вне опасности.

– Тоже мне, беда, – чуть слышно пробубнил Чебыкин и добавил в голос. – Подумаешь, поспал немного ваш малец. Мы бы, граждане хорошие, либо в кутузку меня тащили, либо уматывали отсюда по добру, по здорову. Нечего вам шить Леше Сизому.

Кирилл с сомнением поглядел на Протасова, а тот, зло захлопнув папку, скомандовал:

– Пакуйте его. Там разберемся, что ему можно пришить. И охранника прихватите. Уж он-то у меня точно за сопротивление отсидит. А если докажем, что он к Колчиной приходил и Устемирова убил, загремит по полной.

– Воля ваша, – миролюбиво ответил Чебыкин и сбросил халат, оставшись в майке и трусах, не скрывающих синюшных волосатых коленок. – Только я на произвол жаловаться буду.

– Да жалуйся ты хоть в ООН, – отмахнулся Протасов и прикрикнул на замерших оперов: – Чего рты раззявили? Грузите клиента!

Глава 24

Взбудораженная неожиданным звонком Никиты Саша долго не могла прийти в себя.

Никите решительно нечего было делать в Михайловке. Даже если его намеки на Лику и Коростылева она поняла правильно, ни ту, ни другого с михайловским музеем ничего не связывало.

Или связывало?

Подумав, Саша решила, что связывать могло. После случившегося с ее дедом она могла поверить в любые закулисные интриги хранилищ и фондов различных музеев. (События описаны в романе Ирины Мельниковой и Георгия Ланского «Лик Сатаны»). Экспонаты, валяющиеся в запасниках, вполне могли быть украдены и проданы через антикварные салоны. Именно Шмелеву удалось нащупать ниточку, ведущую к кражам в запасниках, и распутать преступление, ставшее впоследствии камнем преткновения в их отношениях. Неужели и сейчас история повторялась?

Телефон Никиты молчал. Саша звонила весь день, но номер просто не отвечал, а под вечер механический голос с неукоснительной вежливостью сообщил, что абонент временно недоступен. Выхаживая по кухне туда-сюда, Саша куталась в старый халат, борясь с искушением позвонить еще куда-нибудь, хотя бы вечной антагонистке Быстровой: вдруг она знает больше? Она ведь всегда была лучше осведомлена. Даже когда Саша и Никита были вместе, Быстрова, с ее рысьими глазами, ленивой грацией и ядовитым языком стояла между ними. К ней Никитка бегал жаловаться, советоваться, а Саше приходилось терпеть, изображая дружбу. Быстрова, кстати, ее тоже едва терпела, но либо хуже притворялась, либо не давала труда скрыть свою неприязнь. Саша подозревала второе. Юлия, как истинная хищница, не желала выпускать из когтей ни одного своего мужчины, пусть даже бывшего, на которого более претендовать не собиралась.

Наглотавшись на ночь валерьянки, Саша легла спать, а наутро, окрыленная внезапным вдохновением, позвонила в михайловский музей Агафоновой, разузнать, не слышно ли чего.

– Ой, Сашенька, а журналиста-то вашего в больницу увезли, – запричитала Елена Борисовна. – Говорила я, чтоб не совался он к этому бандюку, чтоб его разорвало, окаянного.

Саша едва не выронила трубку, поймала телефон на лету и онемевшими губами переспросила:

– К бандюку?

– Да, к Чебыкину. Есть у нас тут такой, авторитет криминальный. По-моему, он с зоны не вылезает, сейчас правда, притих, но стоило к нему вашего журналиста отправить – вот вам, пожалуйста! Говорят, отравили его!

Саша почувствовала, как екнуло сердце. В ушах зашумело, и она едва не застонала. Агафонова все говорила, говорила, но слова не доходили до Сашиного сознания.

– …а ведь я говорила, говорила… Но он как шкатулку увидел, так сразу вознамерился о коллекции статью написать. Хочу, говорит, это очень интересно.

– Погодите, погодите, – завопила Саша. – Вы откуда знаете, что Никита в больнице?

– Милая моя, у нас же деревня посчитай. Все всё знают. А тут такой случай. Чебыкина полиция увезла, но сегодня уже выпустили, это я точно знаю. Ох, нет нам покоя ни днем ни ночью! Опять начнется, как в девяностые! Чебыкин мне уже позвонил с утра, сказал, что свою шкатулку заберет. Нет, честное слово, пусть с директором говорит, я не могу его даже видеть, боюсь до ужаса. У меня, между прочим, дети, внуки… Втравил, втравил ваш журналист нас в историю…

– Елена Борисовна, постойте, – воскликнула Саша. – Какая шкатулка? О чем вы?

– Шкатулка из мастерской Ружа, антикварная. У Чебыкина штук сто таких. Ваш журналист собирался об его коллекции писать! – взвизгнула в ответ Агафонова.

Саша застыла. Вот оно!

Теперь она нисколько не сомневалась: убийство Коростылева, исчезновение Лики, отравление Никиты и чайная шкатулка из дома криминального авторитета – звенья одной цепи. Но все это меркло по сравнению с состоянием Шмелева, брошенного в районной больнице на произвол судьбы. И представив его там, беспомощного, отрезанного от мира, возможно уже прооперированного, с желтыми йодистыми пятнами на бинтах, Саша едва не взвыла от отчаяния.

Все ее попытки быть независимой, выкинуть из головы этого легкомысленного болтуна с вечно торчащими волосами, пронизывающими голубыми глазами, нервными пальцами, бархатным голосом, полетели к чертям. Она его любила, несмотря на старательно выстроенную стенку из гордыни и женской глупости, и готова была лететь за ним куда угодно, по-бабьи прощая ни в чем не повинному мужчине всю свою глупость и все свое предательство.

Никита валялся на больничной кровати и чувствовал себя прескверно.

Чем потчевал его Чебыкин, врачи так и не сказали, оставив объяснения полиции. Подвергнув Никиту унизительной процедуре промывания желудка, доктора отправили его в палату на шесть коек, где кроме Никиты обитали только двое: бодрый дедок с язвой и маявшийся после аппендицита мужчина лет сорока. Поскольку действие подсыпанного препарата еще сказывалось, Никита рухнул на вонючие простыни и мгновенно уснул.

Вечером его разбудили, попросили пройти в процедурную, где хмурый Миронов задал ему несколько вопросов, ничуть не поверив про то, что Никита случайно увидел в музее шкатулку и нашел повод подобраться к главарю михайловской братвы.

– Олжас погиб, – безжизненно сообщил Кирилл. – Так что притормозите свою розыскную деятельность, я вас прошу.

– Почему ты обо мне говоришь во множественном числе? – спросил Никита. – Если ты про Юльку, то она вообще никуда не лезет.

– Угу. Свежо предание… Никит, оставь это дело тем, кому по должности следует им заниматься. Диктофончик, мы, кстати, изъяли, как только запись перекинем, вернем. Может, удастся прижать Чебыкина. Хотя ты же не будешь на Лешу Сизого заяву катать, верно?

– Не буду, – мрачно ответил Никита, думая, как бездарно провалил задание.

Оставив Никиту в отвратительном настроении, Миронов ушел. Утром, после обхода, дежурный врач сообщил, что, возможно, если полиция не будет против, Шмелева выпишут, чему тот несказанно обрадовался, выпросил у соседа зарядное устройство к сотовому и, увидев кучу пропущенных звонков, не задумываясь, набрал Быстрову.

– Господи, ты живой? – испугалась она, узнав, что произошло. – Говори, где эта больница, я сейчас приеду.

Добиралась Юля долго. Никита успел соскучиться, прочитать по диагонали оставленную кем-то книжку Майна Рида «Всадник без головы», позавтракать теплой, жидкой манной кашей и компотом из сухофруктов, еще немного поспать, и даже дождаться выписки. Юля явилась около четырех, когда Никита, получив добро от врача, собирал вещи.

– Ты совершенно зеленый, – с порога заявила она. – Точно все в порядке? Говори, что тут с тобой делали. А то я у врача спрошу…

– Не надо ничего спрашивать, – испугался Никита, подумав, что ей расскажут про клизму. Юля обвела взглядом присутствующих, заметно приосанившихся под взором черноокой красавицы. – Все, что мне сейчас нужно, это свалить отсюда. И еще пожрать.

– А тебе не вредно?

– Юль, меня снотворным напоили, а не мышьяком. Ничего со мной не будет. Поехали! – рассердился Никита, схватил рюкзак, шагнул к дверям и замер.

В дверях стояла Саша. Никита глухо простонал. А Саша перевела радостный взор с него на Юлю, и улыбка сразу стухла. Две женщины молча стояли друг напротив друга, сжигая друг друга взглядами, а затем Саша, не выдержав, кинулась прочь.

– Вы как Исидора Коварубио и Луиза Поиндекстер, – буркнул Никита.

– Ты что, не побежишь ее догонять? – удивилась Юля.

– Не побегу, – вздохнул он. – Набегался. Поедем отсюда скорее. Мне кажется. Я весь провонял этим смрадом. И есть хочу. Жизнь – есть жизнь, в ней нет места хэппи-эндам. Настроение такое – впору в петлю, еще Сашкиных обид мне не хватало…

В ресторан Юля повезла Никиту уже после того, как доставила его домой. Сбросив пропахшие больницей вещи, он затолкал их в стиральную машинку и долго мылся, пока она без особого интереса давила на кнопки телевизионного пульта. В новостях традиционно радовались укреплению рубля, аж на целых ноль и две десятых процента, и эта напускная радость бесила еще больше откровенного нагнетания обстановки. Юля покричала Никите через дверь, что можно пообедать и дома, она может по-быстрому что-то приготовить.

– Я хочу побыть на виду, – ответил он, выходя, мокрый, голый, в одном полотенце на бедрах, ничуть не смущаясь ее. Да и в самом деле, чего она там не видела?..

В ресторане оба торопливо сделали заказ, и, не дождавшись горячего, принялись вываливать друг другу новости. Происходящее уже мало смахивало на безобидную авантюру. Смерть Олжаса, верного Санчо Кирилла Миронова Юлю задела мало, она не знала Устемирова, а вот Никита был потрясен.

Они еще долго переваривали рассказанное Никитой, молча разглядывая скатерть ресторанчика. Выдохнув, Никита позвал официанта и заказал еще одну бутылку коньяка, лимон и вишневый сок, с которым Юля мешала свое пойло, салат и порцию горячего. Пока готовился обед, Юля рассказала о визите к Панариной.

– Что тебя смутило? – спросил Никита.

Первая бутылка коньяка, которую они выпили, ушла, словно в сухую землю, сказывался адреналин и испуг. Юля нисколько не сомневалась, что все, что она успела сообщить, отложилось у Шмелева на подкорке, и даже после второй бутылки он ничего не забудет. К тому же у Никиты под действием алкоголя словно третий глаз порой открывался.

– Она врет, – коротко ответила Юля.

Никита ничего не сказал, разлил коньяк, долил в Юлин бокал вишневый сок и вскинул брови, ожидая продолжения.

– Нет, внешне все было вполне благопристойно. Да, Панарина мужа не любила, и не собиралась это скрывать, но такие перемены после похорон свидетельствуют, скорее, об освобождении от гнета. Модная прическа, платье красивое, не какая-то там хламида мученицы… И это женщина, которая, по ее словам, больше совершенно не интересуется мужиками? Только что она была неприступна, как танкист, и вдруг – на тебе! Новый ухажер. Или не такой уж новый?

– Меня терзают смутные сомнения, – медленно сказал Никита. – По-моему, ты вдову подозреваешь в смерти мужа?

– Почему бы и нет? – усмехнулась Юля. – И за мотивом далеко ходить не надо – деньги.

– У нее алиби, – напомнил Никита.

– Я и не утверждаю, что она сама его резала. А ты проверил алиби ее хахаля?

– Миронов ничего не знает про ее хахаля, а я тем более. Кирилл ведь вдову проверял, я точно знаю. Мы с ним накидались на прошлой неделе, и он проболтался, что Панарина никому не звонила, никуда не ходила после смерти мужа, а все ее передвижения до убийства никаких подозрений не вызвали. Ты уверена, что у нее был мужик?

– Давай я тебе расскажу, что увидела, а ты сам решишь – был или нет? – предложила Юля. Никита согласно кивнул. – Ответь, когда ты в последний раз пил растворимый кофе?

– Позавчера, на работе, – не задумываясь, ответил Никита. – Из пакетика три в одном. Мерзость, но я спать хотел, как суслик.

– А вне работы?

– Э-э-э… Не помню. Я не люблю растворимый. Это, кстати, ты меня на натуральный подсадила. У меня от растворимого изжога теперь. И что?

– У Панариной на плите стояла грязная турка. В ней явно варили кофе. Рядом – банка от растворимого и дешевая кружка, даже у тебя давно таких нет.

– Что значит – даже? – обиделся Никита. – Если мы не аристократы, так это по воле случая. А в душе я как минимум маркиз. Только не говори, что ты на одной только кружке сделала выводы.

– Что ты! Я заглянула в мусорное ведро, – фыркнула Юля. Никита выпучил глаза.

– Что ты сделала?

– В мусорное ведро заглянула. Панарина вышла ко мне с таким светящимся лицом, что я сразу подумала: кое-кто только что вылез из-под мужика. Она просто сияла. И как только Ирина ушла за документами, я сунула нос в мусор. Знаешь, что лежало прямо сверху? Коробка из-под презервативов. Только не говори мне, что коробка старая. Что же она, после смерти муженька мусор ни разу не выкинула?

– Мать, ну, ты сильна, – восхитился Никита. – Я бы в мусор не полез… Но это ведь еще не все?

– Не все, – призналась Юля. – Затем я отправилась в ее ванную. На полочке стояла бритва. Да, она могла принадлежать Олегу, но в раковине свежая щетина. Там кто-то брился не далее как утром, и уверяю тебя, это не Ирина.

Пока Никита переваривал услышанное, официант принес его порцию мяса с овощами, поставил перед Юлей греческий салат. Схватив вилку, она накидала себе в тарелку кусочков мяса с Никитиной порции.

– То есть, надо найти мужика? – произнес Никита. – И дело в шляпе?

– Именно. Хотя мужика пусть Миронов ищет, ему за это деньги платят. Не думаю, что у нас есть такие возможности, – невнятно ответила Юля, жуя. – Так что я б сэкономила время. Ну, поспрашиваем мы среди знакомых и выясним, что наша Рапунцель безвылазно сидела дома и в связях порочащих не была замечена.

– Почему ты ее вообще заподозрила? – поинтересовался Никита, с сомнением поглядел в свою тарелку, отобрал тарелку у Юли и вывалил в свою добрую половину ее салата.

– Сначала из-за цветущего вида, – пожала плечами Юля. – И потом, ты забыл, кем работала Панарина в прошлой жизни? До замужества она была актрисулькой провинциального театра, вышла замуж за богатея и рассталась с карьерой, тем более, что ей там все равно ничего не светило, кроме «кушать подано». Так что меня ее лицедейство не убедило. А потом она стала наводить мои подозрения на Жанку. Мол, Панарин так любил детей, Жанка его шантажировала дочкой. Панарина благородно решила пожертвовать внебрачной дочери Олега законную долю… Ой, не верю! Жанка грохнула тачку год назад, а ее дочери – три. Чего вдруг Жанка сорвалась с цепи? Она и так получала от него все, что хотела.

Никита нахмурился.

– Погоди. Год назад Жанка разбила машину. Так? В августе? – Юля кивнула. – А еще летом Панарин попал в больницу с переломом ребер. Это, случайно не в одно и то же время произошло?

Юля выронила вилку.

– Господи, – выдохнула она. – Ты прав. Надо, конечно, проверить, но думаю, что это все одна история. И ребра… Он их о руль сломал. Он вел ее машину!

– И чего ж она его – машиной шантажировала? – скривился Никита. – Подумаешь. Разбил одну, другую купил, делов-то…

Прежде чем он воткнул вилку в мясо, они с Юлей одновременно вскинули головы и одновременно произнесли:

– Он кого-то сбил!

Юля поднесла руку к губам и уставилась на Никиту стеклянными глазами. Он долил коньяку, и она выпила, вытаращила глаза, замахала рукой и, торопливо закусила лимоном, морщась, как кошка.

– Это меняет дело, – серьезно сказал Никита. – Надо трясти Колчину, хотя это проблематично, раз ее закрыли в камеру. Мы действительно имеем дело с шантажом.

– Ничего не меняет, – возразила Юля. – Жанка – не дура, убивать курицу, несущую золотые яйца. После смерти Панарина она ничего не получит, кроме алиментов, да и то нужно доказать, что дочь от него. А это проблематично – Олега-то кремировали.

– Разве что она слишком круто завинтила гайки, – не согласился Никита. – И Панарин решил соскочить с крючка. И тогда Жанка его укокошила. Ты же помнишь эти истории с ножами.

– И для этого она потащилась на электричке бог знает куда?

– Юль, мы же не знаем ничего точно, но я бы пока Жанну не сбрасывал со счетов. Они могли поехать вместе за этой проклятой шкатулкой, по дороге поругались, она пырнула его ножом. Он забежал в электричку и там умер. А она спокойно вернулась домой, выкинула нож, и концы в воду.

Юля нервно рассмеялась.

– Прости, но я как-то смутно представляю эту картину. Просто Кармен какая-то, носится по перрону. Ножом машет… По-моему, это бред.

– По-моему, у тебя нет воображения, – обиделся Никита. – А я как сейчас вижу: бежит она в желтом костюме, как Ума Турман, в руке у нее легендарный меч Хаттори Ханзо, а вокруг наемники в масках. Вжик, вжик, кровища хлещет в небеса, скальп взмывает вверх, а вокруг пляшут гитаристки в блестящих серебристых платьях…

– Наливай, – скомандовала Юля. – И давай вернемся к Панариной. Может Жанна и причастна, но это не объясняет, кто спит с Ириной. Если заключать пари, я бы поставила на вдову. И мне до смерти интересен ее невидимый поклонник. Знаешь, я сейчас подумала: а вдруг он был в доме, когда я с ней распивала чаи?

– Чаи? – переспросил Никита и застыл. Но его лице появилось хорошо знакомое Юле выражение, появляющееся в момент озарения. Он просидел истуканом минуту, а потом его губы стали расплываться в улыбке.

– Что? – не выдержала Юля, раздраженная его молчанием.

– Знаешь, ты в самом начале сказала одну очень важную вещь, – протянул Никита. – А потом еще несколько. Это как пазл. Только все кусочки надо сложить.

– Ну, так сложи уже и не беси меня, – рассердилась Юля.

Никита отодвинул тарелку, наклонился вперед и вкрадчиво суммировал:

– Ты спросила, где я пил растворимый кофе в последний раз. Я ответил – на работе. На работе у меня есть позорные кружки, которые жалко выкинуть. Дома тоже есть, но я ими уже не пользуюсь. В мусоре ты нашла коробку от презервативов и свежесбритую щетину, но при этом Миронов не нашел никаких порочащих сведений о вдове. Она ни с кем не встречалась ни до, ни после. На момент смерти мужа у нее есть алиби, подтвержденное свидетелями, но если вывернуть его наизнанку, это алиби для ее мужчины. Ты следишь за моей мыслью? Кто пьет растворимый кофе на работе? Кто остается невидимым, находясь на виду? И, наконец, зачем вдове Панарина до сих пор нужна защита?

Юля прищурилась и недобро улыбнулась.

– Да, ты прав, – ответила она. – Это ее охранник.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю