Текст книги "Синий лед (СИ)"

Автор книги: Георгий Ланской

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Не понимаю, при чем тут Олег, если машина оформлялась на Жанну, – холодно произнесла Ирина, протягивая Юле договор. – Может, попробуешь спросить с нее?

– За авто Олег платил, – вздохнула Юля. – Это точно. Откуда бабки у бедной визажистки? Да и помню я, что он в салоне был. Понимаю, что тебе эта тема неприятна, но, может быть, ты посмотришь в бумагах мужа? Я ничего не буду забирать, мне просто нужна копия чека, а я попробую поискать еще. Будет хоть во что ткнуть носом бухгалтерию.

– С каких пор ты занимаешься финансами? – удивилась Ирина. – Ты вроде бы исключительно по маркетингу работала.

Для домохозяйки, почти не появляющейся в светском обществе города Панарина была чересчур хорошо осведомлена. Юля насторожилась и решила добавить гущи в образ сладкой идиотки.

– Кризис, – пожала плечами она. – Финансовый директор, видишь, какую кашу заварил, и сбежал, теперь разгребаем, как можем. Ир, я тебя прошу, пожалуйста, поищи.

Панарина помедлила, а потом, пожав плечами, вышла. Взяв в руки чашку, Юля огляделась по сторонам. Что-то в обстановке этого дома ей не нравилось.

Внешне все было пристойно, но какие-то отдельные детали выбивались из общей картины. Панарина подала чай в красивых фарфоровых чашках, в воздухе витал аромат свежего кофе, а на плите стояла немытая турка, но рядом на столе находилась початая банка растворимого «Нескафе». В мойке, донышком вверх, стояла дешевая кружка со знаком Весов. Юля торопливо дернула дверцу под мойкой и заглянула в мусорное ведро, разглядев на груде мусора небольшую квадратную коробочку темно-синего цвета. Хмыкнув, Юля торопливо вернулась на прежнее место.

– Я ничего не нашла, – сказала Панарина, входя в столовую. – Но я еще не везде смотрела. Может, где-то еще документы валяются, можно на работе спросить. Вряд ли он притащил бы домой документы на покупку машины любовницы.

– Ты знала, что он спит с Колчиной? – сочувственно спросила Юля. Панарина вяло махнула рукой.

– Господи, да кто же этого не знал? – презрительно произнесла она. – Ленивый только. И каждый считал нужным открыть мне на это глаза. Она однажды даже сюда заявилась, визжала под воротами, как бешеная. Охрана выставила ее вон, а Олег побежал успокаивать эту неврастеничку.

Юля помолчала и даже положила руку на руку Панариной. Та сглотнула, часто задышала и задрала голову к потолку, смаргивая подступившие слезы.

– Что же сейчас будет со всем этим? – спросила Юля.

– Что ты имеешь в виду?

– Наследство, естественно, – ответила гостья и неопределенно махнула рукой, изобразив пальцем «мертвую петлю». – Дом, счета в банке, машины. Не думаю, что Колчина сдастся без боя.

– Причем тут Колчина? – удивилась Панарина. – Да, Олег не оставил завещания, но я вообще-то его законная жена. Разве у нас любовницы имею права на нажитое?

– Имеют, – саркастически усмехнулась Юля, – если у них есть дети.

Панарина вытаращила глаза.

– Дети? Ты хочешь сказать…

– Ну да, – подтвердила Юля. – Жанна родила дочь. Не знаю, от Олега или нет, но ребенок у нее есть. Если окажется, что это дочь Олега, она потребует свою долю. От нее чего угодно можно ждать, поверь мне.

Это была бомба, брошенная наугад. Подозрения взорвались в Юле почти сразу, а после мародерского набега на хозяйский мусор только укрепились. И теперь оставалось только ждать с настороженностью кошки, когда хозяйка себя выдаст. Панарина сидела с отсутствующим видом, пялилась в стену и вроде бы даже синела.

– Ира, может, воды? – забеспокоилась Юля.

– Не надо… – слабо отмахнулась Ирина, но Юля, не послушав, побежала к крану и набрала прямо из него воды в щербатую кружку со знаком Весов. Панарина послушно выпила воду, звякнув зубами о фарфор. – Ребенок, ну, надо же… Вот, значит, почему…

– Что – почему? – настойчиво спросила Юля. Ирина допила в воду и уставилась в пол невидящим взором.

– В последнее время на эту дрянь Олег стал тратить огромные деньги, – глухо произнесла она. – Я, конечно, давно знала об их связи, но махнула рукой. Любовь прошла, мужики мне опостылели, а жизнь вполне устраивала. Так что мне было наплевать, с кем спит Олег. Подружки у него как перчатки менялись. Но эта продержалась дольше всех. Олег был словно околдован Жанной, даже во сне бормотал ее имя. Но примерно год назад, что-то изменилось. Да, я помню, летом он лег в больницу, а после начались звонки Колчиной.

– Что она хотела?

– Денег, естественно, – усмехнулась Ирина, поднимая стылое лицо. – Естественно, денег, проклятущих, желанных. Все, Юленька, всегда упирается в деньги. Любовь к ним всегда перевесит любовь к человеку, каким бы прекрасным он не был. Не знаю, сколько она хотела, но Олег после ее звонков ходил сам не свой, злился и орал. Я старалась не попадаться ему на глаза.

Она ненадолго замолчала. Юля погладила ее по плечу и как бы невзначай спросила:

– А в больнице он с чем лежал?

– Ребра сломал, – равнодушно ответила Панарина. – На стройке упал, где-то был пролет недоделан, ну, Олег со второго этажа и сверзился. Еще ведь понесло его на эту стройку вечером… Знаешь, мне кажется, она его шантажировала.

– Чем? Ребенком? – Юля фыркнула и покачала головой, – Прости, конечно, но мне кажется, что Олега было трудно прижать к стене алиментами.

Ирина вяло улыбнулась.

– Ты не поверишь, но Олег был до ужаса сентиментальным человеком. Детей очень любил и временами на детских площадках просто замирал, глядя на чужих отпрысков. Мы по молодости очнеь хотели, но не вышло. Два выкидыша подряд, потом я почти доносила, но на восьмом месяце попала в больницу, ребенок родился мертвым. Мы перестали пытаться. Врачи сказали: больше я не выдержу. Олег очень переживал. Это на работе он был жестким и жестоким, а в семье никого не хотел обидеть. Даже изменяя, он старался деликатничать, задабривал меня подарками, впрочем, уж ты меня понимаешь.

– Что ты имеешь в виду? – с холодком спросила Юля.

– Да брось. – Теперь Панарина улыбалась уже открыто. – Всем известно, какой ходок твой муж. Пожалуй, в нашей тусовке над тобой только я и не смеялась. Говорили, вроде бы все при ней: молодая, красивая успешная, а муж с какими-то бухгалтершами время проводит. Но твой хотя бы все в дом тащил, и своих задрыпанок материально не обеспечивал.

То, что Панарина так ловко перекинула мяч на другую сторону, Юлю не обрадовало. Впрочем, куда большее ее огорчило, что добрая часть города обсуждает ее семью. Она холодно улыбнулась, глядя в голубые льдинки глаз Ирины, сверкающие безудержным злым весельем.

– Как интересно… – с невероятной любезностью ответила Юля, отбивая подачу, – Никогда бы не подумала, что моя личная жизнь всех так интересует.

– Всех интересует, как дела у других, потому что свои скелеты никто на свет вытаскивать не хочет. Поэтому я особо никуда и не хожу: не люблю в грязи копаться. Тем более, про Колчину все знали, а я не собиралась выглядеть слепой идиоткой.

– Да, ты больше смахивала на Рапунцель, запертую в башне. Но почему ты считаешь, что Жанна шантажировала Олега дочерью?

– Ну, это логично. Родила ребенка, потребовала содержание, получив отказ, поставила перед фактом – плати, или никогда ее не увидишь, – Ирина покачала головой и устало вздохнула. – Честно говоря, ты меня огорошила. Мало мне было проблем… Мне и без того каждый день звонят разные люди и чего-то требуют, а мне нечего ответить, я боюсь отвечать, боюсь выходить из дома и мечтаю, чтобы все закончилось. А теперь еще оказывается, что Олег все тянет и тянет меня вниз своими делишками. Теперь еще и дочь… Ладно. Если Колчина докажет отцовство Олега, я возражать не стану, пусть забирает все, что положено. Дети – это святое.

– Ты права, – вздохнула Юля и, спохватившись, сконфуженно попросила. – Можно воспользоваться твоей ванной?

– Да конечно. По коридору налево.

Оказавшись в ванной, Юля открыла воду и торопливо огляделась по сторонам. Ванная оказалась ничуть не менее интересной. Внимательно оглядев раковину, Юля открыла шкафчик и почти сразу увидела все, что хотела. Закрыв кран, и зачем-то вытерев совершенно сухие руки о полотенце, она вышла прощаться с хозяйкой.

Панарина проводила ее до выхода. Стоя на крыльце, Юля изобразила сердечность. Коей не чувствовала:

– Спасибо за помощь, – произнесла она, вспомнив о фальшивой цели своего визита. – Если, все-таки, найдешь договор и счет, буду тебе очень признательна.

– Не за что, – улыбнулась Ирина. – Тебе спасибо, что зашла. Ко мне сейчас мало кто заходит. Женя, проводите Юлию.

Юля обернулась. Ворота уже открывались. У них маячил охранник, хмуро глядящий на гостью. Юля мотнула подбородком в его сторону.

– Может, Рапунцель пора выйти из башни? Зачем тебе охрана?

– Олега все-таки убили, – жестко ответила Ирина. – И я не знаю кто и за что. Так что пока я могу позволить себе защитников, буду им платить, так спокойнее.

Домой Юля не поехала. До конца рабочего дня было еще далеко, Валерий наверняка явится так поздно, как сможет, и им вновь придется изображать счастливое семейство перед Танькой. Конечно, можно не пытаться, но дура-сестрица не упустит шанса вцепиться когтями в новоявленную сенсацию. Как же, идеальная Юлечка не ладит с таким же идеальным мужем, и вообще у них дело может дойти до развода. Не успеешь опомниться, как вся родня будет в курсе. А свою родню Юля знала и оттого терпеть не могла. Полезут, упыри, из всех щелей, фальшиво сопереживая и брызгая ядом. Недолго думая, она развернулась и поехала к родителям.

Дом, небольшой, непохожий на недавно оставленный особняк Панариных, показался Юле давно оставленной пристанью, где она могла выдохнуть полной грудью, не скрывая клокочущей внутри боли. Приткнув машину у ворот, Юля отворила калитку и вошла. Дворовая дорожка была залита водой от растаявшего снега. Огород зиял проплешинами черной земли, обнажив перекопанную с осени землю. Посредине стояло пугало облаченное в старый розовый халат, давно выцветший. Намокшие рукава слабо колыхались на ветру. Вместо головы у пугала была тыква с вырезанной на ней мордой. Морду пересекала глубокая трещина. В целом средство устрашения пернатых выглядело жалким.

В кухне, так же как в доме Панариных, тоже пахло выпечкой, только вместо рыбного запаха пахло сдобой. Мать мыла посуду и не стала отрываться от своего занятия, подставив щеку для поцелуя. Отца не было, наверняка сидел у соседа в гараже, обсуждая политику. После выхода на пенсию он заскучал, стал мало двигаться, растолстел, бесцельно пялился в телевизор, пока дочь не придумала ему хобби – алмазную вышивку. Теперь отец полдня сидел за столом и, щурясь, выкладывал на полотне крохотными акриловыми камешками тигров, павлинов и цветы.

– Чего это ты в середине рабочего дня? – удивилась мать. – Или строительство мирового капитализма отложили?

– Мировой капитализм обойдется сегодня без меня, – отмахнулась Юля и заглянула в духовку. – Что печешь?

– Шарлотку. Яблоки купила неудачные, больше половины – гниль, вот тебе и импортозамещение. Все-таки, молдавские и польские были лучше. Ну, не пропадать же добру. Перечистила, вырезала лишнее, тесто завела… Есть будешь?

– Я не голодная, – ответила Юля. – Чаю выпью. Подожду только, пока допечется.

– Это вторая, вон, под полотенцем остывшая, – не поворачиваясь, сказала мать. – А что останется, домой забери, Валерку с Танькой угостишь. Как там Танька, кстати? Не надоела?

– До чертиков, – буркнула Юля. – Пора гнать, а то она быстро обживается. По-моему, она не понимает, что здесь себе карьеры не сделает, особенно если спать до двенадцати, до двух краситься и после идти на приемы. Откуда у нас столько приемов?

– Галка вчера звонила, интересовалась, не обижаем ли мы ее доченьку, – усмехнулась мать. – А я уже чуть ли не поспорить готова, на сколько тебя еще хватит. Надеюсь, она перед мужем твоим задницей не крутит? А то с нее станется без штанов в чужом доме ходить.

– Мам… – начала Юля и замолчала.

Ей нужно было выговориться, спросить, склонить измученную голову на материнскую грудь и поплакать, поскольку раскиснуть кроме как в отчем доме больше было негде, не рыдать же на своей кухне под перекрестными взглядами: напряженным – мужа, любопытствующим – сестры. Это и вовсе будет невыносимо. Уж лучше тут, уткнувшись в мамину титьку, как в младенчестве.

Мать, почуяв неладное, подошла и прищурилась. Не ответив, она отрезала кусок пирога, налила чай дочери и себе и села.

– Ну? – коротко спросила после. – Что случилось?

– Мам, – спотыкаясь на каждом слове, проблеяла Юля. – А когда ты узнала, что отец тебе с теть Ирой изменяет, что ты почувствовала?

Мать сжала губы и посмотрела на дочь потемневшим взглядом.

– Ярость, – медленно протянула она, отхлебнула чай, поморщилась, и добавила. – И… брезгливость что ли. Я бы поняла, кабы он на Шэрон Стоун глаз положил, а эта…

Она махнула рукой.

Юля ее отлично понимала. Несколько лет назад отец решил гульнуть, и гульнул так лихо, что левак на стороне превратился в нечто вроде вялотекущего романа. В качестве любовницы была избрана подруга матери, лучшая… Хотя это было громко сказано, просто подруга, да и то, если б не ее настойчивые визиты в дом Быстровых, дружба давно сошла бы на нет, очень уж разными были эти женщины: красавица-интеллектуалка Елена Быстрова и совершенно неинтересная, глуповатая и пьющая Ирина Оленина. Почему отец кинулся к Олениной, для которой и яичницу-то приготовить было верхом кулинарного искусства, Юля понимать отказывалась. Да и самого романа понять не могла. Разве это роман? Никаких цветов, романтики, прогулок под луной, упаси Боже! Просто секс двух немолодых людей.

– Почему ты его простила, мам? – тихо спросила Юля. – Как ты могла после тридцати с лишним лет брака – простить?

– А что мне оставалось? – безразлично спросила мать. – Уйти?

– Хотя бы.

– Куда? К тебе? К брату твоему уехать в Красноярск? Ии к бабушке под бок? Бросить все и оставить дом, хозяйство, даже наших собак – ей? И что потом? Тешить себя мыслью, что я очень гордая? У нас ведь почти до развода дошло, но я сказала – давай, но мне идти некуда. Хочешь жить с ней – уходи сам. А Вовка, хоть и думал одним местом, все-таки сообразил, что в этом случае никто из детей ему руки не подаст, а уж о стакане воды на смертном одре можно было и подавно забыть. Ты бы отца простила, если бы он ушел?

– Никогда, – покачала головой Юля. – Ты права.

– Вот потому мы и остались вместе. С годами все пообтесалось, и я… не то чтобы простила… Примирилась скорее. Но не забыла, – мать пристально поглядела на Юлю и мягко спросила: – У Валерки любовница?

– Любовницы, – горько ответила Юля. – Не впервые. И, думаю, не в последний раз. Люди смеются, мама. Я догадывалась, конечно. А потом он вернулся весь в помаде и даже отпираться не стал. Они ему, видите ли, нужны для самоутверждения, чтобы не чувствовать себя кастратом. А что при этом чувствую я, никого не волнует.

Юля разрыдалась и рухнула в пышную материнскую грудь. Мать молчала и только гладила дочь по трясущейся голове.

– Разводиться будешь? – спросила мать. Не дождавшись ответа, она добавила: – Ты ведь его любишь.

– Я уже ничего не знаю, – глухо ответила Юля. – Люблю или не люблю. Мне хочется разогнаться посильнее и вмять его в стенку. Что мне делать?

– Ну… – мать пожала плечами. – Если хочешь уйти, возвращайся сюда, или, можно с твоей старой квартиры жильцов согнать, правда, вряд ли ты после своих хором захочешь в хрущевке жить. Можешь помириться, попробовать поговорить. Главное, горячку не пори и не делай ничего в таком состоянии. Кто его хахельша-то знаешь?

– Нет, – всхлипнула Юля. – Бухгалтерша какая-нибудь, он к аристократкам не клеится, проблем много. Но можно вычислить.

– Не вздумай. А если случайно узнаешь, не вздумай отношения выяснять, не унижайся.

– Даже не думала, – буркнула Юля и шмыгнула носом. – Разберусь как-нибудь. Надо, все-таки, от сестрицы избавляться, пока она не понесла в массы весть о нашем разрыве.

– Правильно, – одобрила мать. – Главное, не суетись и думай, хотя, господи, кого я учу? Ты же всегда была самой умной из моих детей.

– Можно подумать, у тебя их десяток, – фыркнула Юля. – Вот Серега обрадуется, когда узнает, что ты его считаешь балбесом. Но я, пожалуй, тебя не сдам.

Мать рассмеялась. Юля ответила слабой улыбкой. В этот момент в сумке завибрировал мобильный, а потом из ее нутра донесся веселенький мотивчик. На экране высветилась Никиткина фотография. Юля поднесла сотовый к уху.

– Привет, – торопливо поприветствовал ее приятель. – Искала меня?

В его голосе она почуяла тревогу и что-то вроде испуга и заволновалась.

– Искала, – подтвердила Юля. – У меня новости.

– У меня тоже, – мрачно ответил Никита. – Да еще какие! Закачаешься!

Глава 22

Жанна Колчина, любовница Панарина, оказалась просто неуловимой.

Кирилл дважды вызывал ее повесткой, дважды отправлял за Колчиной наряд, однако все попытки допросить ее терпели фиаско. По телефону Колчина отбрехивалась занятостью, болезнью дочери, срочной работой, клялась, что приедет через час, через два, завтра, послезавтра, но витоге так и не явилась. Разъярившись, Кирилл отправил наряд к ней домой среди ночи, но те вернулись ни с чем. Если Жанна и была дома, то ничем себя не выдала: за дверями было тихо, свет не горел, соседи – тихие алкаши – не видели ее уже неделю.

– У родителей ее тоже нет, – рапортовал Олжас, раздосадованный, что какая-то визажистка так ловко водит их за нос. – Может, уехала?

– Вряд ли, – скривился Кирилл.

У него второй день болел зуб, а идти к стоматологу он боялся, как в детстве, когда все это было не так страшно, как сейчас. В последний раз у стоматолога он был в школе, причем храбро пошел сам, обнаружив, что коренной зуб лезет поверх молочного, через десну, а когда зуб вырвали, заплаканный Кирилл отпросился у учителя и сбежал домой. Но тогда анестезия была совсем не такой. Жена уговаривала его не мучиться, но Кирилл предпочитал терпеть, утешая себя, что зуб, может быть, утром и перестанет болеть.

Зуб, естественно, имел свое мнение. Пощупав слегка вздувшуюся щеку языком, Кирилл понял, что дальше тянуть нельзя. Выпив обезболивающее, помогавшее как рыбке зонт, Миронов собрался на работу, проклиная все на свете.

– Ваську по дороге в школу закинь, – крикнула ему Ольга из ванной, перекрикивая фен. – Я сегодня не могу.

Сын копошился в своей комнате, складывал в портфель учебники, весь из себя, серьезный и рассудительный. Первый класс, фу-ты, ну-ты. Кирилл прикрикнул на него, чтобы поторапливался.

– Оль, – крикнул он через дверь, – предположим, ты хотела бы скрыться от ментов, куда бы ты делась?

Фен перестал жужжать. Ольга высунула в коридор голову, мотнув гребнем челки, торчащим в небеса пикой. Поглядев на серьезное лицо мужа, она догадалась, что он спрашивает не просто так.

– У родителей искали? – деловито спросила она.

– У родителей, дома и у родственников. Но ты точно в городе. К подруге бы поехала?

– К подруге? – эхом переспросила жена и с сомнением добавила: – Да, пожалуй. А я что-то натворила?

– Скорее всего, ты что-то знаешь о своем покойном любовнике и не хочешь это рассказывать.

– А дома у любовника я быть не могу?

– Там жена.

Ольга нырнула обратно в ванную. Зажужжал фен.

– А я богата? – крикнула она.

– Нет, – с сомнением ответил Кирилл. – Ты – среднеобеспеченна, и у тебя дочь четырех лет, которая не ходит в детский сад. Так что подкарауливать тебя у детсадовских ворот у начала смены – дохлый номер. Ты где-то в городе, работаешь визажисткой по вызову.

– Ну, так и закажи меня, – предложила Ольга. – Невесту штукатурить. У нас товар, у вас купец, и все такое. Не могли бы вы, милочка, нарисовать нам стрелочки на глазах и сделать выразительные брови.

– Да пробовали уже, – вздохнул Кирилл. – Девчонки из отдела звонили. Не ведется, зараза.

Девочки из отдела, действительно звонили, но неуловимая Жанна точно чуяла подвох и быстро отказывала. Кириллу ее таинственность не нравилась. То, что Жанна скрывалась, не имея внятного алиби (не на честное слово же четырехлетней девочки ориентироваться!) наводило на нехорошие подозрения.

– Господи, всему тебя учить надо, – рассердилась Ольга. – Найдите ее клиентов, попросите их, пусть они и закажут.

– И клиентов находили, – отмахнулся Кирилл. – Та же история.

– Тогда не знаю, – отмахнулась Ольга. – Но для бабы, которая что-то знает о покойном любовнике, я чего-то чересчур усердно прячусь, особенно учитывая, что навредить ненаглядному я уже не могу. Поищи среди подруг в самом деле. Должны же у нее быть подруги? У всех есть какие-то люди, к которым можно пойти.

– Это у тебя есть, – буркнул Кирилл. – А у нее нет. В школе она пырнула вилкой лучшую подругу за то, что та стала ходить с ее парнем. Ее никто не любит. Даже любовник ее боялся. Боялся и продолжал ездить к ней по вечерам, нагулял дочь, совал деньги. Такая вот странная любовь.

– Может, он мазохист? – предположила Ольга.

– Может быть, – вздохнул Кирилл и неожиданно притянул жену к себе. – Если бы ты пряталась не от ментов, а от меня, куда бы ты пошла?

Ольга осторожно высвободилась, поглядела на мужа с удивлением и подозрительно поинтересовалась:

– Это ты уже не в рамках расследования спрашиваешь?

– Не в рамках.

– А почему бы я от тебя пряталась?

Кирилл разозлился:

– Да откуда я знаю? Может, чего натворила. Или я плохо с тобой обращался. Если вдруг в твоей жизни возникла бы ситуация, что ты, схватив Ваську в охапку, сбежала бы, то куда? Где бы ты пряталась?

– Дурак ты, Миронов, – улыбнулась Ольга и ласково потрепала его по щеке. – Так я тебе и выдала свою нору.

То ли после этого полушутливого разговора с женой в голове прояснилось, то ли оттого, что зуб и в самом деле дал легкую передышку, а может, таблетки подействовали, но после нытья Олжаса, Миронов несколько минут посидел, пялясь на календарь со спортивной машиной, а потом, найдя в записной книжке номер вдовы Панарина, позвонил ей.

– Слушаю вас, – прошелестел бестелесный голос.

– Ирина Витальевна? Это майор Миронов.

Панарина помолчала, а затем ответила все тем же безжизненным голосом:

– Я узнала вас. Чем-то могу быть еще полезна?

Кирилл, чуя неловкость, откашлялся, а затем проблеял неуверенным голосом:

– Мне очень неловко спрашивать об этом у вас, но… Мы никак не можем найти любовницу вашего супруга, Жанну Колчину. Это, конечно, нелепо, спрашивать об этом у вас, но, возможно вы, как супруга, знаете больше о привычках вашего мужа…

Этот вопрос, казалось, развеселил Панарину. Во всяком случае, в трубке послышалось странное квохтанье, словно вдова подавилась смешком, а затем она, чуть более бодрым тоном ответила:

– Для своих рандеву муж давно приобрел квартиру в Красном переулке, и с Жанной периодически они встречались именно там. Если же ее там не окажется, ничем не могу помочь.

То, что Колчина прячется в квартире любовника, стало ясно сразу. Вычислив, какие окна выходят во двор, Кирилл и Олжас долго вглядывались в тьму оконных провалов, пока не уловили синие всполохи. Дома кто-то был, и этот кто-то смотрел телевизор.

Консьержка долго не хотела пускать: ну и что, что полиция? У них дом приличный и никаких сигналов не поступало, она была бы в курсе. На лице суровой бабки лет семидесяти словно чеканными буквами было выведено «КГБ». Мимо такой мышь не проскочит. Дом, всего-то четыре этажа, двухуровневые квартиры, действительно был элитным. Даже на территорию попасть было сложно. Неудивительно, что Жанна окопалась именно тут как в крепости и нисколько не боялась, что ее обнаружат. Не по карману были скромной визажистке такие апартаменты. После того, как консьержка с неохотой впустила полицейских в дом и подтвердила: жиличка дома, Кирилл и Олжас двинулись наверх.

– Как бы бабка ее не предупредила, – озадачился Олжас. – С этой Жалмауз Кемпир станется. Шеф, а ты в курсе, что с такой щекой похож на Траволту?

Миронову очень хотелось дать Олжасу подзатыльник, но он сдержался.

– Разговорчивый какой, – проворчал Кирилл, глядя на скалящегося Устемирова. – Иди уже, Ер-Тостик, посмотрим сейчас, какой ты богатырь.

Лифт был, но подниматься стали по лестнице, застеленной коврами – не дом, чистый мавзолей. Красная ковровая дорожка была подозрительно чистой, хотя – что удивительного? Люди, которые тут живут, по грязным тротуарам не ходят. Из дома в машину, из машины домой, можно вообще не обуваться. Стены, выкрашенные в бледно-бежевый, украшали кашпо с цветами, лианы свисали аж до ступеней, и под ними можно было спрятать слона. Лампы на лестничных клетках были стилизованы под уличные фонари девятнадцатого века, и даже двери – все как одна резные, из тяжелого дерева, в эту стилистику вписывались как нельзя лучше.

– Кучеряво живут, богатеи, – завистливо вздохнул Олжас, видимо, вспомнив, свою однушку. – Какой дом интересный, никогда в таких не был.

Кирилл не ответил. Олжас служил недавно, и в своем родном Петропавловске действительно вряд ли видел такой роскоши, а вот Миронов к ней давно привык и не реагировал. Мало ли куда приходилось приезжать по вызову, особенно на трупы. Смерть везде смерть, одинаково отвратительная и ужасная. Это в кино, разбросав ноги и роскошные волосы, красавицы смотрят стеклянными глазами в небеса, с застывшей хрустальной слезинкой на кончике ресниц. В жизни все прозаичнее и отвратительнее. Покойники валяются в лужах крови и собственных испражнений, с застывшим невыразительным взглядом закатившихся глаз, полуоткрытыми ртами, откуда вываливается синий язык. И даже в роскошных интерьерах труп всегда остается холодной неподвижной вещью, равнодушной ко всему окружающему.

Ковровая дорожка заглушала звуки шагов. Приблизившись к двери, Кирилл прислушался.

Звуки были, и не сказать, что ужасающие, эти он, отец семилетнего пацана узнал бы из тысячи, бравурный утрированный цирковой марш и визгливый детский хохот. А значило, что там, за дубовыми дверьми кто-то, скорее всего четырехлетняя девочка смотрит мультфильм про маленькую шкодницу в красном сарафанчике и циркового медведя. Хорошо. Значит, дочь Жанны как минимум там. Кирилл надавил на кнопку звонка.

Звуки сразу стихли. Кирилл надавил еще раз, а потом с силой забарабанил в дверь. И, несмотря на полную тишину с другой стороны, ему почудилось – нет, не шаги, а дыхание, и в темном глазке на мгновение что-то мелькнуло, да пропало.

– Откройте, полиция, – крикнул Олжас и, помедлив, добавил: – Гражданка Колчина, мы знаем, что вы там, и что проживаете в квартире незаконно. Если не откроете, сломаем дверь.

За дверьми еще пару секунд было тихо, а затем отчаянно заревел ребенок, на которого безуспешно шикала мать. Наконец, дверь неохотно приоткрылась.

– Что вы долбитесь? – зло прошипела Колчина, и ее узкие глаза полыхнули яростью. – Не видите, ребенка напугали?

– Гражданка Колчина? – любезно поинтересовался Кирилл и вытянул вперед руку с удостоверением. – Майор Миронов, Кирилл Андреевич. Что же вы, Жанна Амангельдыевна, обещали к нам явиться и не явились?

Колчина на удостоверение взглянула с беглой ненавистью и опустила глаза вниз, туда, где в щель стали протискиваться детские пальчики, а потом, отпихивая мать, показалась девочка, сверкая заплаканными глазенками.

– Не могла я, – отрывисто выдохнула Жанна. – У меня… того… ребенок болеет.

– Вот мы и пошли вам навстречу, – радостно ответил Кирилл. – И поговорим прямо тут.

– Исключено, – решительно ответила Жанна. – Дочь ослаблена, мало ли какую инфекцию вы принесете.

Она попыталась захлопнуть дверь, но Кирилл ловко вклинил ботинок в щель и сурово сказал:

– Слушайте, я тут не шутки с вами пришел шутить. Вы – свидетельница по делу об убийстве, а, может и подозреваемая. Так что дайте пройти. Или мне выломать дверь, а вас в наручники заковать?

– Не посмеете, – прошипела Жанна. – Не за что меня арестовывать.

– Еще как посмею, – грубо ответил Кирилл. – Ой, как посмею. Надоели мне ваши выкрутасы. Ну что, будем разговаривать, или в кутузку отправимся?

Жанна выдохнула и с мольбой поглядела на Олжаса. На ее лице мелькнуло отчаяние.

– Мына адамды алып кет, мен ертен озiм полицияга барамын, – быстро проговорила она. Кирилл подобрался и метнул взгляд на Олжаса, а тот невозмутимо ответил:

– Кешiр бара алмаймын ол менiн бастыгым. Мен саган сенбеймiн сен менi коп реет алдадын.

(-Прошу тебя, уведи этого мужчину, а завтра я сама приду в полицию.

– Не могу, он мой начальник. Да и не верю я тебе. Ты уже много раз обманывала. (Каз))

В отчаянной попытке не пустить полицию в дом, Жанна еще какое-то время придерживала дверь, а затем приоткрыла, но в тот же момент ее лицо удивленно вытянулось. Кирилл обернулся, и автоматически потянулся к пистолету, проклиная застилавшие коридор ковры, заглушающие шаги.

По коридору шел мужчина с громадным букетом, и свет бил ему в спину. В тусклом освещении коридора незнакомец был как две капли воды похож на Шварценеггера в знаменитой сцене «Терминатора»: кожаная куртка, стрижка ежиком и темные, совершенно неуместные вечером очки. И даже походка была та же – тяжелая, раскачивающаяся, угрожающая. Кирилл был уверен: сейчас букет полетит в сторону, и на его месте в руках незнакомца окажется помповое ружье. Увидев у дверей Жанны полицейских, мужчина остановился, как вкопанный, а потом попятился.

– Стоять! – рявкнул Кирилл. – Полиция!

Мужчина стоять и не собирался. Швырнув букет в сторону, он бросился вниз, перепрыгивая через ступени. Кирилл и Олжас бросились следом. Позади громко хлопнула дверь.

На первом этаже консьержка валялась на полу, перебирая ногами и изрыгая проклятия, охая и стеная, но разбираться с ней было некогда. Выбежав во двор, Кирилл и Олжас затравленно оглянулись по сторонам. Незнакомецкак сквозь землю провалился. Полицейские поспешили к воротам.

– Давай налево, – скомандовал Кирилл, и сам побежал, только направо. В пустынном переулке не было ни души, и только где-то вдали на собачьей площадке визгливо побрехивала чья-то шавка, да весело смеялась девчонка. Пробежав до угла. Кирилл подвернул ногу, затем провалился в лужу и, проклиная все на свете, поковылял обратно.

Мужик, крепкий, спортивный, с дорогим букетом наперевес явно шел к Колчиной. Это тоже наводило на мысли. Скорее всего, перед ними только что был убийца.

Олжас показался с другого конца улицы и развел руками – не то упустил, не то не нашел. Кирилл махнул рукой и, прихрамывая, пошел навстречу, злой и несчастный. Попадись ему сейчас этот мужик или его подружка Колчина – поволок бы в СИЗО без всяких разговоров. И ботинки жалко, новые ведь совсем…

Он понял, что все это время сжимал в руке пистолет, только когда позади Олжаса вдруг вспыхнули фары. Понял и заорал – «Отойди! Отойди!», точнее думал, что орет, а на деле лишь бестолково махал руками и выл, пока громадная махина, слепя фонарями, уже летела вперед, сминая, раздавливая, словно тряпичную куклу его напарника, друга, маленького щуплого казаха. И когда фигура Устемирова провалилась под тупое рыло «Лэндкрузера», Кирилл с диким криком выпустил в машину всю обойму. Машина прыгнула вперед с визгом и боднула Миронова грязным боком, да так, что он кувыркнулся в грязь, а потом, с фырчанием, исчезла за углом.