Текст книги "Анна Австрийская, или три мушкетера королевы. Том 2"

Автор книги: Георг Фюльборн Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

I. МАЗАРИНИ

Король Людовик XIII только на полгода пережил своего министра Ришелье: он умер 13 мая 1643 года. Перед смертью, по настоянию Мазарини, Людовик учредил так называемый правительственный совет, который должен был управлять государством вместо его несовершеннолетнего сына.

Мазарини также примирил короля с его братом Гастоном Орлеанским, а несчастная Мария Медичи в то время доживала свои последние дни в Кельне, в крайней бедности.

Анна Австрийская, во-первых, была возмущена в душе действиями Мазарини, вследствие которых власть ускользала из ее рук, а во-вторых, Гастон Орлеанский был ей лично неприятен, ведь она надеялась быть полновластной регентшей.

Но Мазарини настоял на своем и уговорил короля сделать его государственным советником и членом нового правительственного учреждения, которому предназначалось управлять Францией под президентством герцога Орлеанского, до совершеннолетия Людовика XIV.

Анна Австрийская была очень недовольна кардиналом, и даже не хотела первое время принимать его.

Герцог Орлеанский немедленно воспользовался этим, чтобы приблизиться к королеве и уверить ее в своей преданности. Он сильно недолюбливал кардинала и втайне завидовал ему.

Вместе с ним к королеве, называвшейся с этих пор королевой-матерью, явился также и принц Конде, старавшийся склонить ее на сторону аристократии и принцев, которые были настроены против Мазарини из-за того, что все высшие должности в государстве он раздавал своим итальянцам. Его ничем не скрываемая алчность к деньгам повсюду наделала ему множество врагов.

Герцог Орлеанский и принц Конде, объединившись с королевой в своей борьбе против кардинала, предложили ей силой лишить Мазарини его высокого поста; они даже советовали ей объявить себя перед парламентом регентшей Франции и обещали свою постоянную помощь в этом деле.

Такое предприятие, казалось, имело все шансы на успех, поскольку парламент был на стороне всеми любимой, умной королевы, а не хитрого итальянца. Вот почему требование Анны Австрийской было немедленно исполнено, а Мазарини остался на своем месте только в качестве министра.

Можно представить, какое действие произвело это на кардинала, который долгое время был яростным противником могущества парламента.

По мере того, как усиливались значение и власть королевы, неприязнь народа к Мазарини все более возрастала; вскоре стали, нисколько не стесняясь, упрекать его в корыстолюбии и сочинять на него самые злые эпиграммы.

В таком положении были дела после смерти Людовика XIII, которые, по-видимому, никак не могли принять мирный характер. В воздухе было душно, и все чувствовали, что государству в скором времени грозили беспорядки и смуты.

Анна Австрийская достигла своей цели: она была регентшей и ей удалось унизить Мазарини самым чувствительным образом.

Человеческое сердце представляет собой непроницаемую загадку и, как мы часто видим, совершенно неожиданно меняет свои чувства. Королевское тщеславие было удовлетворено теперь и в Анне Австрийской заговорила женщина.

Но Мазарини, казалось, нисколько не оскорбился и беспрекословно перенес свое падение. С униженным видом предстал он перед королевой, готовый исполнять все ее требования. Анна изумилась, видя готовность и преданность своего бывшего врага, и невольно почувствовала себя совершенно обезоруженной.

Королева думала найти в нем сурового, непреклонного кардинала, в духе Ришелье, и была приятно удивлена, увидев перед собой кроткого, терпеливого и, судя по изящным манерам, вполне светского человека. Мазарини угадал, как нужно было поступать, чтобы понравиться королеве, и отлично понимал, что своей уступчивостью возьмет гораздо больше, чем каким-нибудь заговором против нее.

Предоставив ей высшее управление Францией, Мазарини, тем не менее, часто являлся во дворец под предлогом посоветоваться с королевой о делах государства. Хитрый кардинал умел так ловко и искусно наводить ее на принятие различных планов и решений, что ей всегда казалось, будто это она сама отдала тот или другой мудрый приказ, а министр тут был не при чем. Но это вовсе не означало, что Анна Австрийская всегда следовала всем советам Мазарини и позволяла ему поступать только так, как он хотел. Для этого она была слишком умной, проницательной женщиной и тщательно обдумывала каждый свой шаг.

Через некоторое время кардинал, который и как человек, и как министр, заслуживал большого уважения, сумел стать необходимым королеве п приобрести ее симпатию. Его корыстолюбие не вызывало больше презрения у королевы и казалось Анне иногда только забавным.

Однажды, когда Анна Австрийская сидела за своим письменным столом, а пятилетний король играл возле нее, обергофмейстерина доложила о приходе Мазарини.

Людовик IV очень любил кардинала и, услыхав его имя, намеревался побежать к нему навстречу, но стоявший возле него гувернер удержал его.

– Я желала бы, – заметила ему королева, – чтобы мой сын и впоследствии так же приветливо встречал этого человека.

Войдя в комнату, Мазарини низко поклонился Анне Австрийской и маленькому королю, большие глаза которого вопросительно уставились на него.

– Не принесли ли вы мне опять какой-нибудь книги, эминенция? – спросил он.

– Разве ваше величество уже успели прочесть с господином гувернером все, что я дал вам в прошлый раз?

– Да, мы уже дошли до конца.

– А о чем там говорилось?

– Разве вы уже забыли? – воскликнул король.

– Да, мне бы это очень хотелось знать, – возразил Мазарини.

Королева с улыбкой слушала разговор сына с кардиналом.

– Ага, вы, наверное, только хотите испытать меня, ваша эминенция! Дело шло о границах Франции и соседних с ней земель, но я не знаю, какие государства находятся за ними?

– Я принесу вам продолжение, сир, – ответил Мазарини, – с условием, чтобы вы еще раз внимательно прочли эту книгу, прежде чем получите от меня новую.

– Так пойдемте, – сказал Людовик, обращаясь к гувернеру, – и сделаем то, что советует его эминенция.

Анна Австрийская с нежностью смотрела вслед уходившему королю.

Мазарини заметил это.

– Я уверен, ваше величество, что при правлении Людовика XIV Францию ожидает слава: у нашего королевского сына большие дарования.

– Садитесь, кардинал, и скажите, что привело вас ко мне сегодня? – спросила королева.

– Я должен сделать вам очень важное донесение, ваше величество, – ответил Мазарини, – речь идет о ваших мушкетерах.

Лицо Анны Австрийской приняло серьезное выражение: она уже раньше слышала от виконта, что произошло в отдаленном замке.

– Говорите, ваша эминенция, – сказала она.

– Эти трое господ проявили неслыханное самоуправство, которое не должно остаться безнаказанным. Они силой увезли из замка, что в Пиньероле, управляющего Жюля Гри, посланного туда еще кардиналом Ришелье, и оставили мальчика под надзором старой камер-фрау.

– Так что же? – возразила королева, – она очень хорошо за ним смотрит.

– Разве вашему величеству уже все известно?

– Ничего больше кроме того, что мои мушкетеры увезли оттуда управляющего, чтобы привлечь его к ответственности. Он не имел права так жестоко обходиться с мальчиком и убивать старого эконома. Это ужасное преступление!

– Конечно, я согласен, что управляющий не вполне соответствовал своей должности, но тем не менее такое самоуправство ваших мушкетеров не может остаться безнаказанным…

– Как, ваша эминенция, – вскричала Анна Австрийская, – вы заступаетесь за человека, который мучил несчастного мальчика и убил старика?

– Нисколько, ваше величество, но я должен вам сказать, что он уже довольно наказан мушкетерами, сделавшими его в замке их пленником.

– Молодцы! Так ему и надо за то, что он осмелился стрелять в них, в моих посланных!

– Так они были ваши посланные, ваше величество? – спросил Мазарини.

– Конечно, ваша эминенция.

– Я этого не знал, – сказал он.

– Я нахожу, – заметила королева, – что они пришли туда как раз вовремя, чтобы положить конец недостойному поведению этого управляющего. Как он смел так истязать мальчика! Я требую его наказания, господин кардинал. Нельзя безнаказанно поступать таким образом с ребенком и убивать ни в чем неповинного человека. Знайте же, что я вполне одобряю поступок моих мушкетеров, и если он осмелился стрелять в них, то это еще больше увеличивает его вину. Я знаю весь ход дела с мельчайшими подробностями.

– Могу и я их узнать, ваше величество? – спросил Мазарини.

– Конечно, ваша эминенция! – ответила Анна Австрийская. – Видите ли, мои мушкетеры отправились в замок, куда до сих пор никто не осмеливался показываться. Посетив, по моему поручению, старую камерфрау мальчика, они были поражены, услыхав от нее, как жестоко обращался с ним управляющий, а вскоре и на деле убедились в справедливости ее слов. Бедный ребенок уже несколько месяцев томился в душном, сыром подвале, получая в пищу только хлеб и воду, которые с ним делили крысы и мыши. Неслыханное варварство! Но это еще не все. Когда мушкетеры вышли из погреба, им навстречу попал старый эконом замка, едва державшийся на ногах и весь окровавленный. Через несколько минут он умер от страшных ран, нанесенных ему управляющим за то, что он осмелился из сострадания потихоньку кормить мальчика. Разве это не бесчеловечно, ваша эминенция?

– Вы правы, ваше величество, этого преступления нельзя прощать, преступник должен быть наказан по заслугам.

– Управляющий раньше служил в гвардии кардинала. Мои мушкетеры хорошо знали его в то время и уже тогда чувствовали к нему отвращение. Они не ушли из замка, решив дождаться его у тела убитого им старика. Возвратившись, он прямо объявил их своими пленниками, но они спокойно ответили ему, что обстоятельства изменились, и что он должен следовать за ними. Должно быть, у этого мсье Гри убийство стало второй натурой, так как он, не говоря ни слова, взял свое ружье и выстрелил в них.

– Но не произошло ли между ними какой-нибудь ссоры, прежде чем завязалась схватка?

– Мои мушкетеры не могли исказить факты, ваша эминенция, они всегда строго придерживаются истины. Я хорошо знаю их! Они только тогда решились употребить силу, когда увидели, что управляющий взялся за ружье. Если бы они не старались сдерживать себя, то на месте убили бы этого человека, чего он вполне и заслужил. Неужели же убийство старика и истязание несчастного мальчика можно оставить безнаказанным, ваша эминенция.

– Управляющего непременно следует привлечь к ответственности, ваше величество, – ответил задумчиво Мазарини, – но я посоветовал бы вам судить его тайно, иначе при следствии над ним откроются такие вещи, о которых никто не должен знать.

– Управляющему, возможно, было дано тайное указание истязать мальчика, но я не желаю, чтобы тайна этого замка послужила ему на пользу и помогла избегнуть правосудия.

– Я жду приказа вашего величества, – ответил Мазарини, чувствовавший, что в этом деле ему нужно было уступить желанию королевы, чтобы в чем-нибудь другом тем вернее ожидать уступок с ее стороны.

– Вы говорите, – снова начала Анна Австрийская, – что не следует открыто судить этого убийцу! Я нахожу вашсовет полезным и принимаю его. Мне кажется, что лучше всего назначить судьями управляющего моих трех мушкетеров, уже не раз доказавших мне свое благородство и честность.

– Я ничего не имею против этого решения, ваше величество, если это можно проделать, не поднимая шума. В противном случае это приведет к толкам, которых мы должны избегать! По-моему, лучше всего было бы увезти мальчика из замка Пиньероль!

– Вы полагаете, что это место может привлечь внимание… Мальчик теперь, конечно, ненавидит замок Пиньероль, где ему пришлось испытать столько мучений. Его надо перевезти в другое место и дать ему нового учителя и наставника.

– С условием, что камерфрау Мариэтта останется принем.

– Согласен, ваше величество!

– А кого вы назначили воспитателем?

– Молодого офицера по имени Сен-Марс!

– Имя его как-то связано с несчастным маркизом де Сен-Марсом, казненным в Лионе?

– Нет это не родственник. Этот офицер не имеет ровно никакого отношения к казненному сановнику.

– Вы ручаетесь за добрый и спокойный нрав этого воспитателя?

– Он отличный офицер, ваше величество, человек, на честь и благонадежность которого мы вполне можем положиться, – уверял Мазарини.

– И какое новое местопребывание избрали вы, ваша эминенция?

– Я долго думал об этом и пришел, наконец, к убеждению, что для мальчика очень полезно было бы поселиться на юге, на прекрасном берегу Средиземного моря.

– У чудного голубого моря, да, ваша эминенция, там ему будет хорошо! Благодарю вас за это предложение. Я все больше и больше понимаю, что вы желаете утешить мое сердце и счастлива, сознавая это.

– Я всеми силами стремлюсь, ваше величество, облегчить вам жизнь и готов лучше сам уколоться о тернии, лишь бы отвести опасность от вас! Преданность моя так велика, что я постоянно готов жертвовать для вас своей, лишенной радостей, жизнью!

– Вы сказали лишенной радостей, ваша эминенция?

– Я неправильно выразился, я хотел сказать лишенной любви, ваше величество, – ответил Мазарини, поспешно встав со своего места; – королева видела, что он был несколько взволнован.

– Может быть, ваша жизнь сложится лучше, чем вы полагаете, ваша эминенция, – сказала Анна Австрийская голосом, в котором слышалось участие, – люди высокопоставленные не должны поддаваться велению сердца. Они должны подчинять свои сердечные порывы более полезным и благоразумным чувствам. Путь к величию и почестям не может быть пройден без жертв и потерь! Жизнь вообще требует жертв, а наша с вами – особенно!

– К несчастью, ваше величество, вы совершенно правы; счастлив тот, кто никогда не был подвержен подобным лишениям, – этому можно только позавидовать!

– Сделайте необходимые тайные распоряжения, ваша эминенция, – Анна Австрийская вдруг прервала разговор, перешедший в минорный тон, – я имею в виду приказ трем мушкетерам привести в исполнение приговор, а лейтенанту Сен-Марсу отправиться с мальчиком и старой камерфрау Мариэттой к берегам Средиземного моря. В какую должность определите вы лейтенанта?

– В должность губернатора маленького острова Святой Маргариты, ваше величество!

– Хорошо, пусть туда отвезут мальчика! Да сохранит его Пресвятая Матерь Божия и да расположит она к нему сердце человека, на попечение которого будет отдано бедное несчастное дитя!

Мазарини низко поклонился королеве и удалился. По его виду было заметно, что внутренне он очень сильно взволнован.

II. ТАЙНЫЙ СУД

– Ах, дядя Калебассе, какое счастье, что я, наконец, нашла вас, – сказала Жозефина, торопливо подходя к торговцу фруктами улицы Вожирара, только что собравшемуся опустить свой зонт, так как уже наступил вечер.

– Ну, что же за важные новости ты мне несешь, милая крестница? – спросил, улыбаясь, старик, подавая хорошенькой девушке свою загорелую руку, – что с тобой? Смотри, ты совсем запыхалась!

– Я иду из маленького замка и спешу в ваши кладовые. Господин Пипо, наверное, уже ждет меня.

– Что же ты делала в маленьком замке?

– Я была у кастелянши.

– У доброй Ренарды? Здорова ли она?

– Она кланяется вам. Знаете ли вы, крестный, что Жюль опять в Париже?

– Как, важный-то господин? Губернатор, или управляющий замка?

– Он опять здесь, и знаете, кто привез его, чтобы предать суду?

– Ты говоришь мне о том, что мне совершенно неизвестно.

– Три господина!

– Какие три господина?

– Ах, господи! Ну, маркиз, виконт и господин Милон!

– Ага! Господин Милон! – многозначительно улыбнулся дядя Калебассе.

– Да, и они хотят наказать Жюля.

– Но за что же?

– Я хорошенько не знаю, но, кажется, он стрелял в них, – испуганно ответила Белая Голубка.

– Значит, он заслужил наказание.

– Это так, но он мой брат.

– Да, к сожалению.

– Мне бы хотелось избавить его от наказания!

– В таком случае тебе лучше всего обратиться к господину Милону и попросить его за брата!

– Нет, крестный, это не пройдет!

– Почему же?

– Во-первых, потому, что господин Милон, вероятно, очень сердит на Жюля и не сможет избавить его от наказания, а во-вторых…

– Что же ты не договариваешь?

– Во-вторых, мне совестно, что Жюль мой брат!

– Вот что! Гм… да! – проговорил торговец фруктами, – я понимаю, Ночлежный остров тебе не по вкусу!

– Поэтому я хотела попросить вас, дядя Калебассе, предостеречь Жюля! Мне сейчас некогда, дорогой крестный, я должна немедленно возвратиться домой. Но, как я узнала, сегодня эти три господина хотят арестовать Жюля. Ренарда передала мне эту весть!

– Где же я найду Жюля?

– Я думаю, вернее всего в гостинице! Лучше всего будет, если вы, обнаружив его там, посоветуете ему бежать. Таким образом он избегнет всего. Понимаете, крестный?

– Я уступаю твоему желанию, милая Жозефина, только мне кажется, что мы не совсем будем правы, идя против мушкетеров.

Жозефина заплакала.

– Негодяй, он дурной человек, я знаю это. Он буян и стрелял в мушкетеров, так что они страшно возмущены!.. Но… он мой брат. Раньше он и со мной обходился дурно, вам это известно, но я не смогу равнодушно отнестись к его казни. Лучше бы мне ничего не знать об этом деле!

– Ну, полно, Жозефина, успокойся, – уговаривал ее старый торговец. – У тебя доброе сердце! Но скажи сама, если кто-нибудь поступает дурно, не заслуживает ли он наказания? А я никогда не поверю, чтобы господа мушкетеры поступили с ним несправедливо! Но чтобы избавить тебя от огорчения и страха, я пойду туда и посмотрю, нужно ли советовать ему бежать.

– Ах да, сделайте это, милый крестный! И если вы увидите, что ему нужна помощь, – может быть, он раскаивается в своих дурных поступках, тогда помогите ему бежать!

– Ступай спокойно домой, моя дорогая, я постараюсь все устроить, – сказал старый папа Калебассе.

Жозефина поблагодарила его и, простившись, поспешно ушла.

«Милая девушка», проговорил про себя старый торговец фруктами, убирая свои корзины и скамьи в подвал. Доброе дитя! У нее золотое сердце! Даже чересчур доброе. Этот негодяй Жюль, право, не заслуживает, чтобы она так заботилась о нем! Он все-таки брат ей, говорит она, а по-моему, он дерзкий, нахальный буян, который, собственно, не заслуживает даже внимания! – Достаточно вспомнить, как он обошелся со мной при нашей последней встрече перед его отъездом! Он был просто неузнаваем! Его гордость не знала пределов, этот нахал обращался со мной, как с каким-нибудь нищим! Я никогда не прощу ему того, что он совершенно оттеснил меня от кардинала, а напоследок еще и прикарманил все вознаграждение. Это была скверная шутка! Я всегда говорил, что он дрянь-человек и не мало удивился в то время, вдруг увидев его в мундире гвардии. Но я обещал Жозефине и посмотрю, что можно будет сделать! Если он будет рассудителен и вежлив, как ему и подобает быть по отношению ко мне, то только в таком случае я его предостерегу и спрячу, чтобы господа мушкетеры не нашли его!

Разговаривая таким образом сам с собой, торговец фруктами убрал весь свой скарб в подвал.

После этого он отправился по дороге к Ночлежному острову.

Начинало смеркаться, и когда он дошел до места, было уже совсем темно.

Дядя Калебассе перешел узкий деревянный мост, ведший на остров приюта и приблизился к гостинице «Белая голубка», где по обыкновению, каждый вечер было очень весело и шумно.

В общей комнате собралась большая толпа, все ели, пили и веселились.

Калебассе увидел, что и другая сторона дома была ярко освещена, и ему показалось, что из этой комнаты слышится довольно громкий разговор, но когда он подошел ближе к окнам с намерением заглянуть в них, то увидел, что они завешаны большими пестрыми платками.

Вдруг он заметил в одном из них большую треугольную дыру, через которую можно было заглянуть в большую комнату.

По середине комнаты стоял старый четырехугольный стол топорной работы, а около него сидели четыре человека. На головах у них были шляпы, сдвинутые набекрень, перед ними стояли стаканы, наполненные вином, а по их красным разгоряченным лицам было видно, что уже было не мало выпито. Комната освещалась двумя свечами, стоявшими на столе перед пирующими.

Дядя Калебассе узнал в сидевших за столом четырех мужчинах, – очень громко разговаривавших и хваставшихся, по-видимому, своими прежними геройскими подвигами, – четырех бывших членов кардинальской гвардии: Гри, д'Орфруа, де Рансона и Алло.

Казалось, что трем последним из них не очень везло после уничтожения гвардии кардинала. Платья и шляпы их были заметно поношены и уже нельзя было определить их первоначальный цвет. Дядя Калебассе, будучи замечательным психологом, по выражению их лиц понял, что их моральный облик был далеко не блестящим и жизнь они вели очень сомнительную. Они были похожи на разбойничьих атаманов, с той лишь разницей, что те, в большинстве своем народ храбрый и мужественный, а у этих вся храбрость состояла в искусстве громко разговаривать и хвастаться.

После всего увиденного, папа Калебассе начал обдумывать, каким образом ему исполнить желание Жозефины.

Подумав немного, он решился и, войдя в гостиницу, постучал в дверь, которая вела в комнату, где пировали четыре приятеля.

Слышался гул смешанных голосов. Калебассе отворил дверь и вошел.

– Смотрите, пожалуйста! – воскликнул д'Орфруа, – ведь это, никак, толстый, красноносый продавец фруктов с улицы Вожирар!

– Да, это он, – подтвердили де Рансон и Алло; – чего старому здесь нужно? Здесь ягоды не растут.

– Эй! Мсье Калебассе, – закричал Жюль Гри, – что вы там стоите, вытаращив глаза?

– Я жду, когда у вас водворится спокойствие, чтобы можно было пожелать вам доброго вечера, – ответил он.

– Пусть продавец фруктов садится с нами за стол, – предложил Алло, – он должен выпить с нами!

– Идите сюда! – согласились д'Орфруа и Рансон, – как зовут старика?

– Дядя Калебассе, кажется, он был когда-то моим крестным отцом, – объяснил Жюль Гри.

– Калебассе, – смеясь повторил Рансон, – клянусь честью, забавное имя!

– Сядьте здесь, возле меня, – воскликнул Алло, придвинув к столу пятый стул.

Дядя Калебассе при этом приглашении невольно положил руку на карман своей блузы, в котором лежал бумажник с деньгами.

Ему казалось, что он в этом обществе далеко не в безопасности.

– Не беспокойтесь, господа! – сказал он, – слишком много чести для меня.

– Вы совершенно правы, – подтвердил д'Орфруа, – мы действительно оказываем вам большую честь, но мы надеемся, что вы сумеете достойно оценить ее и со своей стороны также не пожалеете угощения!

– Эти торговцы фруктами приобретают большие деньги от своих дынь, груш и персиков, – воскликнул Алло, – что ему стоит поставить несколько бутылок вина! Гри, вели подать новый запас для мсье Калебассе!

– Оставьте это господа, мне некогда, – ответил Калебассе уклончиво.

– Вам, быть может, жаль денег, старый скряга, – продолжал д'Орфруа, – в таком случае мы не такие люди, чтобы не могли заплатить за себя.

Дядя Калебассе состроил хитрую мину.

– Гм! В карманы ваши, господа, я не желал бы заглянуть, – проговорил он.

– Ого! Что осмеливается говорить старый дурень, – воскликнул Рансон, вскочив с угрожающим видом, – ты забыл, кажется, что имеешь дело с дворянами?

– Знаю, знаю! Успокойтесь только, пожалуйста, – унимал Калебассе расходившегося, – я пришел вовсе не для того, чтобы напрашиваться на ваше угощение! Я пришел по делу к Жюлю Гри.

– Старый продавец дынь становится все более и более дерзким, – сказал д'Орфруа, – не к Жюлю, а к господину офицеру Гри, понимаешь?

– По-моему, пусть будет так!

– Ко мне? – спросил Жюль Гри с гордостью. – Однако вы не должны забывать, дорогой Калебассе, что времена переменились, вы именно остались тем же, кем и прежде были, но я пошел в гору и возвысился, не забывайте этого.

– И не мало возвысился! – прибавил Рансон.

– Ладно, ладно, – сказал Калебассе, улыбаясь, – ведь я не спорю с вами!

– Что же вам нужно здесь? – спросил Жюль Гри.

– Я вижу ты не хочешь, чтобы я говорил тебе «ты», но несмотря на это, я не хочу уйти отсюда, не исполнив того, что обещал! Берегитесь мушкетеров, господин Жюль Гри!

– Ого! Это что за предостережение? – воскликнул Алло.

– Я советую вам убраться отсюда как можно скорее, – продолжал Калебассе, – в противном случае вы попадете в руки мушкетеров, а что они шутить не любят это, я полагаю, вам известно!

– Старый шут, кажется, издевается над нами, – закричал в бешенстве д'Орфруа, – не думаете ли вы, что мы испугаемся ваших мушкетеров?

– Разве ты не знаешь, старый осел, что мы всякий раз разбивали мушкетеров в пух и прах и заставляли их бежать без оглядки, – сказал Рансон.

– Я ведь ничего не оспариваю, господа, я пришел только затем, чтобы сообщить господину Жюлю Гри то, что я сейчас сказал ему.

– Могли бы не трудиться, Калебассе, – сказал Жюль с надменной улыбкой. – Я вижу вы так сильно стараетесь, что это влияет на ваш рассудок. Неужели вы думаете, что я испугаюсь мушкетеров? Я уже не одного из них отправил на тот свет.

– Совершенная правда! Они знают нас, – подтвердили Алло и Рансон.

– Я готов думать, что эта старая лиса подослана к нам мушкетерами, чтобы все про нас разнюхать, – сказал д'Орфруа.

– В таком случае возвратитесь к ним, Калебассе, – продолжал Жюль Гри, – и скажите, что мы готовы принять их по достоинству! – Я однажды уже салютовал им моим мушкетом, в тот раз их положение было более выгодно, потому что я тогда был один! Я питаю непреодолимую ненависть к трем мушкетерам и полагаю, что известия ваши не верны, и что новый кардинал постарался уже отправить их в Бастилию.

– Если вы их увидите, то пошлите их сюда, пусть они сами объяснят нам, что им нужно, – сказал Рансон, – они, наверное, еще не успели забыть меня! Передайте им мой поклон. Я полагаю, этого будет достаточно, чтобы они не решились показать сюда своего носа!

Д'Орфруа и Алло покатились со смеху.

– А теперь убирайтесь отсюда, старый осел, – воскликнул Алло, – и будь доволен, что мы отпускаем тебя с подобающей честью.

Дядя Калебассе не заставил повторять приглашения. Ему было решительно не по себе в этой компании, и он облегченно вздохнул, когда запер за собой дверь и вышел на улицу.

– Бездельники! – ворчал он, – и понесло же меня в берлогу к этим зверям! Черт бы вас побрал, оборванцев! Такие вещи должен слушать старый честный человек и гражданин от таких дрянных людей. Я готов прибить себя за то, что вошел туда! Пользы все равно никакой не сделал! Они с закрытыми глазами попадут в ловушку. Как бы я желал, чтобы господа мушкетеры хорошенько проучили их за хвастовство!

– Еще зовутся офицерами и дворянами!

С этими словами дядя Калебассе подошел к маленькому мосту, перейдя который, он скрылся в ночном мраке.

Приход старого торговца навел наших четырех собеседников на их излюбленную тему. Они начали рассказывать о чудесах храбрости, о своих победах над мушкетерами. Конечно, здесь не было и сотой доли правды. Однако они до того увлеклись своими рассказами, что лица их покраснели и глаза сияли от восторга.

– Пусть бы только господа мушкетеры пожаловали бы сюда, – кричал д'Орфруа, – не ушли бы они от нас подобру-поздорову!

– То-то и беда, что они прячутся, когда чуют опасность, – проговорил Рансон.

– Я у них еще в долгу, особенно у виконта, – подал голос Алло.

– Подожди, они попадутся еще в наши руки, – сказал со злобой Жюль Гри.

– И тогда они уже не уйдут от меня! Клянусь честью д'Орфруа!

– Мы здесь, господа! Приводите в исполнение ваши угрозы, – раздался вдруг у дверей громкий голос. – О, да какая здесь собралась знатная компания!

После сидевшие за столом четыре приятеля вскочили со своих мест и уставились на дверь.

На пороге стоял виконт, а позади него маркиз и Милон.

Такого быстрого появления трех мушкетеров эти негодяи не ожидали. Прославленная храбрость бывших гвардейцев кардинала, казалось, вдруг покинула их.

– Это они! – воскликнул Жюль Гри, раньше всех опомнившийся от испуга. – Это три мушкетера!

Виконт вошел в комнату.

– Господин Гри, – обратился он к сыну Пьера Гри, – именем королевы я арестую вас!

– Вы арестуете меня? – язвительно засмеялся Гри, – по какому праву? Не думаете ли вы, что я поверю вам на слово? Вы втроем явились для того, чтобы взять меня одного?

Алло, д'Орфруа и Рансон засмеялись, произнося вполголоса насмешливые слова.

– Счастливый случай привел моих друзей сюда, чтобы они были свидетелями вашего нового геройского поступка, – продолжал Жюль Гри.

– Перестаньте говорить глупости, – перебил Милон, который уже не в силах был сдерживаться, – мы не намерены терять время на пустые разговоры.

– Неужели вы действительно думаете, что я подчинюсь вам? – спросил Жюль Гри, – если вы сию же минуту сами не уйдете из этого дома, то…

– Я заткну тебе рот, – сказал Этьенн, обнажая свою шпагу. – Если ты добровольно не пойдешь с нами, мы употребим силу, любезный!

Виконт напал на Жюля, который также обнажил шпагу и стал защищаться. В одну минуту все шпаги сверкнули в воздухе и три мушкетера атаковали четырех своих противников.

В это время Алло и Рансон подняли такой страшный крик, перемешанный с бранью, что в первую минуту мушкетеры не могли объяснить себе причины его, но через сколько минут все выяснилось.

Четыре экс-гвардейца, превозносившие перед тем храбрость, увидели, что им не устоять, решили своими криками привлечь внимание находившихся в гостинице ни цыган и всякий другой сброд.

Их уловка великолепно удалась.

Едва услышав шум и звон шпаг, сидевшие в распивочной поспешили к сражающимся и присоединились к противникам мушкетеров. Вооружившись кто костылем, кто стулом, кто палкой, одним словом, всем тем, что подвернулось под руку, они столпились у входа в комнату, в которой Алло, д'Орфруа и Рансон, сражаясь, старались приблизиться к двери, между тем как виконт держал Жюля на месте и не давал ему сделать ни шагу.

Положение мушкетеров стало довольно затруднительным, так как к их противникам подоспело подкрепление около тридцати человек.

Жюль Гри воспользовался минутой общего смятения, чтобы присоединиться к своим трем товарищам, что ему и удалось. Все четверо достигли двери, у которой остальная пьяная компания встретила их радостными криками одобрения.

– Закройте дверь! – закричал коренастый парень с разбойничьей рожей, – затворите дверь! Тогда три птички будут в клетке и мы сможем с ними позабавиться!

– Шарль правду говорит, – весело раздалось со сторон. – Да затворите дверь! Подоприте ее чем-нибудь. Тогда мушкетеры будут как в мышеловке!

Это предложение было принято с радостью, и бывшие гвардейцы кардинала уже приготовились выйти из комнаты, чтобы оставить в ней одних мушкетеров, как вдруг Милон, бросив на пол свою шпагу, обеими руками схватил Жюля Гри, только что намеревавшегося скрыться в толпе.