355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Георг Фюльборн Борн » Анна Австрийская, или три мушкетера королевы. Том 2 » Текст книги (страница 7)
Анна Австрийская, или три мушкетера королевы. Том 2
  • Текст добавлен: 8 сентября 2016, 18:16

Текст книги "Анна Австрийская, или три мушкетера королевы. Том 2"


Автор книги: Георг Фюльборн Борн



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

XI. ЗАЖИВО ПОГРЕБЕННЫЙ

Прошло несколько месяцев после выздоровления королевы. Тайна сентябрьской ночи строго хранилась всеми, кто ее знал.

Принц, родившийся первым, был окружен полной заботой, он должен был со временем вступить на престол под именем Людовика XIV.

Другой маленький принц, которому никогда не суждено было узнать о своем происхождении, поручен был по приказанию короля одной бывшей камер-фрау, вышедшей замуж за рыцаря Раймонда.

Мариэтта и Раймонд пользовались полным доверием короля. Ей и ее мужу был отдан мальчик, окрещенный под их фамилией и вполне поручен их заботам.

Людовик иногда по вечерам незаметно уходил в уединенный домик, где жил старый рыцарь Раймонд с Мариэттой.

Когда-то она носила на руках и самого Людовика. Теперь ей поручили скрыть от глаз света отвергнутое или, по крайней мере, непризнанное им официально дитя.

Королю было очень жаль мальчика и он часто приходил навестить его и просил Мариэтту хорошенько за ним присматривать. Но заметив вскоре, что не нужно даже этого, так как честные старики окружают ребенка полной любовью и вниманием, он стал ходить все реже и реже.

Мальчик хорошо развивался под крылышком доброй Мариэтты.

Однажды и кардинал зашел к Раймонду взглянуть на ребенка и был очень удивлен, увидев его цветущее здоровьем личико.

Ришелье, видимо, ожидал найти слабое, больное дитя, он был даже не прочь видеть его близким к смерти, а увидел совсем противоположное.

Кардинал выразил старой Мариэтте свою благодарность, но видно было, что он разочаровался в своих ожиданиях.

Быть может Ришелье считал смерть счастьем для малютки, так как она избавила бы его от многих лишений и разочарований в будущем. Хотел ли он ему добра, желая ему смерти?

Теперь оставалось лишь одно средство: никогда не выпускать из виду этого близнеца и воспитывать его в скромной обстановке.

Но опасность все-таки существовала, пока оставался в живых хотя бы кто-нибудь из свидетелей роковой сентябрьской ночи. Даже после их смерти эта опасность продолжала существовать, потому что эту тайну они всегда могли выдать письменным признанием.

Ришелье все это учитывал и всеми силами старался придумать средство, с помощью которого можно было бы устранить беду.

Мариэтта знала кардинала и хотя не говорила с ним о мальчике и не расспрашивала его, но все-таки догадывалась, что у Ришелье есть по поводу ребенка какие-то планы.

Она боялась за счастье малютки, которого полюбила всей душой. Муж ее, также привязавшийся к мальчику, вполне разделял опасения жены.

Рыцарь Раймонд до своей отставки принадлежал к многочисленному классу придворных, всегда толпящихся в приемных и занимающих при дворе какие-нибудь мелкие должности.

Он был смотрителем за соколами при Людовике, когда тот был еще ребенком, и, играя, охотился с Люинем на воробьев. Людовик очень любил его. Рыцарь Раймонд был добродушным, уступчивым человеком и всегда с улыбкой исполнял все капризы маленького короля. Впоследствии он женился на Мариэтте, детей у них не было.

Когда Людовик вырос, а Люинь умер, рыцарю Раймонду была пожалована пенсия и позволение жить на покое. На скопленные Мариэттой деньги они купили себе домик и стали жить в нем тихо и уединенно до той сентябрьской ночи, когда к ним вдруг принесли королевское дитя.

Тут началась другая жизнь. Надо было заботиться о малютке. Мариэтта обрадовалась, что сбылось, наконец, ее заветное желание – теперь у нее будет цель в жизни. Раймонд был рад не меньше, он страстно любил детей, и ему всегда хотелось иметь ребенка.

Его желание исполнилось, наконец, хотя совсем иначе, нежели он ожидал.

Таким образом отвергнутое дитя попало в самые благожелательные руки. Мальчик нашел у Раймондов такой приют, какого не имеют многие дети, а ведь обладание короной и троном, почитаемое многими за счастье, всегда ли дает его – вопрос, требующий многих объяснений.

Мы думаем, что гораздо лучше, гораздо благороднее, когда человек сам создает свою судьбу, сам завоевывает себе то, чего он хочет. Подобная задача и выпала на долю отверженного королевского отпрыска.

Таким образом, ребенок пока еще ничего не терял, потому что любящих, заботливых родителей он нашел в Раймонде и его жене.

Если бы все оставалось при таких условиях, могло бы его еще ждать счастливое будущее, но в его жизнь вмешался человек, не брезговавший никакими средствами, лишь бы достичь своей цели, не щадивший ни счастья, ни даже жизни отдельных личностей, когда дело касалось государства, которым он управлял и которое хотел вести к прочному величию.

Ришелье обдумал все последствия, которые могли бы возникнуть рано или поздно из-за рождения близнецов.

У него тотчас же зародились различные планы, а он любил сейчас же приводить в исполнение задуманное, если считал это неизбежным и правильным.

Сиротство отвергнутого королевского сына отступало на второй план, его личная судьба должна быть принесена в жертву великим замыслам кардинала.

Видя, что о смерти мальчика нечего и думать, Ришелье отправился к королю.

Людовик был удивлен посещением кардинала – оно всегда было связано с какой-нибудь неприятностью, интригой или даже со смертным приговором.

Король не мог понять, что значит появление Ришелье, так как он окончательно перешел в лагерь заговорщиков. Он знал все, что затевалось в Луврском и Люксембургском дворцах, и не только не старался подавить растущее возмущение, а даже в душе сам радовался ему.

Как и все люди, чувствующие себя виновными, Людовик сейчас же подумал, что кардинал узнал что-нибудь о замыслах против него.

Но по спокойному, серьезному лицу Ришелье догадался о своей ошибке и понял, что кардинал пришел говорить о каких-нибудь особенно важных государственных делах.

– Вижу, что вы в добром здоровье, ваше величество, – начал Ришелье после короткого приветствия, – а принц, как говорят, растет и весел, следовательно, можно поговорить и о темных сторонах жизни, об опасностях и о вещах, до сих пор тщательно замалчиваемых.

– Садитесь, ваша эминенция, и объясните значение этого предисловия, мы одни, – сказал король.

– Да, мы одни, ваше величество, это необходимо для разговора, который я решаюсь начать с вами. Это дело секретное, и лучше никому, кроме нас, не знать.

Людовик, по-видимому, понял намеки Ришелье.

– Говорите прямо, ваша эминенция, – сказал он.

– В таком случае, ваше величество, отнеситесь ко мне как к верному, преданному советнику, ведь у меня одна цель: сделать счастливым ваше большое прекрасное государство.

– Вы намекаете на мрачную сторону моей жизни, ваша эминенция, я, кажется, догадываюсь, в чем дело. Вы хотите говорить о несчастном ребенке, которого я навсегда удалил от себя.

– Именно так, ваше величество, я хотел переговорить о будущем этого мальчика.

– Бедное, бедное дитя! – сказал король, – за что ты отдален от меня, за что мы с тобой разлучены? Отчего не тебе досталась корона? По какому праву ее носит мальчик, воспитываемый в пышных хоромах Луврского дворца?

– Ваше величество, не будем мучать себя вопросами, ведь мы, несовершенные люди, не можем на них ответить. Ограничимся тем, чего от нас требует действительность. Подумали ли вы о будущем мальчика, ваше величество? Решили ли вы что-нибудь?

– До сих пор ничего еще нет, ваша эминенция, но вы, кажется, уже сделали это за меня.

– Так как это дело не семейное, а государственное, ваше величество, то я считал своим долгом обдумать все возможные последствия, и мне пришла в голову мысль, что будет, если, например, кто-нибудь из посвященных в тайну выдаст ее на исповеди или расскажет самому мальчику!

Людовик стал прислушиваться.

– Я уверен в тех немногих людях, кому эта тайна известна, ваша эминенция, – сказал он.

– Да, пока мы с вами живы, ваше величество. Но ведь и мы смертны, а после нашей смерти кто-нибудь из этих людей почувствует необходимость облегчить душу и рассказать уже взрослому принцу – без государства и короны – тайну сентябрьской ночи.

– Это было бы ужасно, но с этих людей можно взять клятву, и они будут молчать!

– И об этом я думал, ваше величество, но этим не отвратить опасность, потому что эти люди будут молчать при жизни, а умирая, они могут написать все в своем духовном завещании. А к каким результатам это может привести, какую беду навлечь, нам обоим слишком понятно, ваше величество!

– Так, по вашему мнению, никак нельзя отвратить опасность?

– Есть одно средство, ваше величество.

– Скажите, пожалуйста, какое?

– Надо оградить себя раз и навсегда от этого мальчика, ваше величество.

– Но каким образом, ваша эминенция?

– Когда он вырастет, надо держать его, как государственного арестанта.

– Как государственного арестанта? И вы хотите, чтобы бедный ребенок не знал ничего, кроме стен тюрьмы? Это больше, чем бесчеловечно, ваша эминенция. Нет, нет, не будем и говорить об этом!

– Следовательно, вы хотите гражданской войны? Раздора, гибели Франции? Несчастья обоих сыновей? Нет, ваше величество, это не может быть вашим последним словом.

– Вы хотите запереть несчастного в тюрьму на всю жизнь, что страшно и бесчеловечно. Оставьте ему, по крайней мере, свободу, дайте ему возможность самостоятельно устроить свою жизнь, найти счастье, но не запирайте его в крепость, ваша эминенция!

– Хорошо, ваше величество, пусть это будет не крепость, а отдаленный, уединенный замок, где мальчик, а потом юноша, проведет жизнь, не зная ни нужды, ни лишений.

– Это другое дело!

– Оставим при нем рыцаря Раймонда и старую Мариэтту, преданно ухаживающих за ним, они не выдадут ему тайну сентябрьской ночи. Позаботимся только, чтобы к нему никого не допускали, чтобы никто не знал, куда он девался. Таким образом мы устраним всякую опасность и сделаем жизнь мальчика довольно сносной.

– На попечении старой Мариэтты – да, в таком случае я согласен. Он не будет заживо погребен в крепости, его ждет лишь жизнь в уединенном замке, где его окружат всем, чего он только пожелает.

– Пока около него будут только Раймонд с Мариэттой. Их одних совершенно достаточно для ухода за ним, ваше величество.

– Вы разве уже нашли подходящий для мальчика замок, ваша эминенция?

При словах «заживо погребен» кардинал невольно нахмурился. Именно этой мыслью руководствовался он, но не осмелился выразить ее такими словами.

Мальчик должен быть именно заживо погребен! Ришелье мысленно решал, что в уединенном далеком замке ему можно будет делать с ним все, что он сочтет нужным. И его упрячут туда навсегда, никого не будут допускать к нему, чтобы когда-нибудь, впоследствии, это поразительное сходство не натолкнуло бы кого-нибудь постороннего на мысль, что он брат короля.

– Вы отыскали какой-нибудь замок, ваша эминенция? – еще раз спросил Людовик.

– Я имел в виду старый замок в Пиньероле, ваше величество.

– В Пиньероле… на далекой окраине Франции, у итальянской границы…

– Чем уединеннее и отдаленнее край, тем выгоднее это будет для всех, ваше величество, а мальчику, между тем, от этого никакого вреда не будет. В старом Пиньерольском замке никто теперь не живет, кроме старого кастеляна, который может там и остаться. Пусть рыцарь Раймонд потихоньку уедет с мальчиком и воспитывает его там.

– Мне кажется, ваша эминенция, – мрачно и серьезно сказал король, – это будет почти то же, что похоронить ребенка заживо… у меня такое ужасное чувство… хоть я и согласен на ваше предложение, так как нахожу ваши доводы основательными! Я сегодня пойду еще раз взглянуть на ребенка, а потом пусть они едут в Пиньероль. Да простит мне Бог это распоряжение, и да простит он вам, придумавшему его.

– Мы действуем не в своих интересах, ваше величество, а в интересах государства и трона, – коротко отвечал Ришелье. – Впрочем, я только высказал вам свои опасения и советы, но вы сами можете решить, что лучше.

– Вы не оставляете мне выбора, господин кардинал!

– Скажите лучше, ваше величество, судьба не оставляет нам выбора.

– Позаботьтесь, ваша эминенция, чтобы мальчик ни в чем не нуждался в своем уединении. Я строго наказываю, чтобы он был окружен такой же заботой, как и оставшийся здесь принц. И после моей смерти, когда он станет взрослым, пусть точно так же заботятся о нем. Исполните мои приказания, ваша эминенция, а затем, когда все устроится, пусть переезжают. Велите привести Пиньерольский замок в порядок, чтобы там можно было бы хорошо жить, чтобы воздух был чист.

– Все будет буквально исполнено, ваше величество, – уверил Ришелье и встал, собираясь уходить, – мальчик ни в чем не будет нуждаться, ему будет хорошо жить под защитой рыцаря Раймонда и старой Мариэтты, а впоследствии он так и останется в этом замке, и будет думать, что эти добрые люди его отец и мать.

– Дай Бог, чтобы ваши слова оправдались, ваша эминенция, – сказал король, прощаясь с кардиналом.

Когда Ришелье ушел, Людовик долго стоял, задумавшись… Чувствовал ли он, что мальчика ждет одно лишь горе? Страдал ли душой за тяжелую участь, которая ему готовилась? Говорило ли ему предчувствие, что младший сын его и много лет спустя будет служить постоянным предметом сожаления в истории, лицом, окруженным мистической тайной!

– Заживо погребен! – прошептал он, и по лицу его видно было, как он страдает, что у него большое горе.

XII. СЫН НИЩЕЙ

Маленький Нарцисс все еще находился у доктора Вильмайзанта, очень гордившегося успешным ходом лечения.

Прошло еще несколько лет, прежде чем помощь доктора и здоровый организм ребенка сделали свое дело и, наконец, Нарцисс совсем поправился.

Лицо его было все же очень безобразно и неузнаваемо, один глаз почти закрылся, большие рубцы покрывали лоб, щеки и подбородок, но он хорошо себя чувствовал и не лишился ни речи, ни рассудка.

О своем прошлом он ничего не знал, и как бы искусно не выспрашивал его Вильмайзант, продолжительное беспамятство и годы болезни совершенно вытеснили прошлое из памяти мальчика. Он ничего не мог объяснить, не помнил ничего ни о пожаре, ни о том, как его спасли.

Однако Вильмайзант знал из своей практики, что когда-нибудь, может быть только через несколько лет, память мальчика восстановится. Пока Нарцисс оставался у Вильмайзанта, он не знал, что мушкетеры платили за него.

Так как мушкетеры часто навещали мальчика и были с ним ласковы, Нарцисс очень привязался к ним. Кроме их доброго отношения, его привлекали также и блестящие мундиры и шпаги. Он подолгу смотрел на них и не мог отвести взгляд от их великолепного вида.

Нарциссу было уже почти одиннадцать лет, физически он был так развит, что обещал быть вторым Милоном. Несмотря на свои детские годы, он был высок, широкоплеч, обладал большой силой и имел бы поразительное сходство с мушкетером, если бы его не обезобразили рубцы.

С годами облик его стал еще безобразнее. Один глаз большой, прекрасный, выразительный, другого совсем не было, рот – широкий, нос же весь в рубцах.

Милон с каждым днем все больше привязывался к мальчику, и Нарцисс никому так не радовался, – ни виконту, ни маркизу, – как Милону.

Услышав, что Милон ранен, мальчик непременно хотел идти к нему, и Вильмайзант должен был каждый день сообщать ему о течении болезни доброго дяди Милона.

Выздоровев, мушкетер стал еще чаще приходить к доктору, чтобы взглянуть на бедного сироту и поговорить с ним.

Вильмайзант вылечил и виконта, рана его была неопасна, и молодой человек вскоре мог появиться на службе. Под широкими полями шляпы пластыри были незаметны.

Пеллерон через несколько дней умер, проклиная кардинала, из-за которого ему так скоро пришлось попасть в могилу.

Полковой командир мушкетеров провел следствие формально, и когда оказалось, что гвардейцы сами спровоцировали мушкетеров на ссору, королева велела прекратить следствие.

Телохранителям кардинала запрещен был вход в Лувр. Король подтвердил этот приказ. Таким образом, в лице гвардейцев потерпел поражение и страшно раздосадованный в душе кардинал.

Зайдя к Вильмайзанту, Милон застал дома одного Нарцисса и заметил, что он по-прежнему с радостью встречает его.

Мушкетер откинул волосы со лба мальчика и, поздоровавшись, пристально посмотрел на него.

– Что с тобой? – спросил он, – у тебя такое озабоченное лицо! Слишком много уроков, что ли, господин Вильмайзант задал?

– Нет, дядя Милон, я с удовольствием учусь, господин Вильмайзант всегда хвалит меня.

– В чем же дело, дружок?

– Так, ничего, дядя Милон, право, ничего!

– Но ты такой грустный! Что с тобой сегодня! Ругали тебя или ты просто проголодался?

– О нет, дядя Милон! Я тебе расскажу, что меня встревожило. Ты ведь не будешь на меня сердиться?

– Сохрани Бог, дружок! Ну, говори скорее!

– Видишь ли, вчера здесь был Франсуа, сын соседа-торговца, мы с ним одних лет и часто видимся. Я заговорил с ним об уроках. Вдруг он меня спросил: «Скажи, пожалуйста, Нарцисс, господин Вильмайзант твой отец?» Я с удивлением на него посмотрел и сразу не знал, что ему ответить. «Ты всегда говоришь ему „вы“ и „господин“, – продолжал Франсуа, – матушка говорит, что у господина Вильмайзанта никогда не было жены и ты не можешь быть его сыном».

– Что же ты ответил любопытному Франсуа? – спросил Милон.

– Нет, я не думаю, что господин Вильмайзант мой отец, – ответил я. «Так кто же твой отец? – спросил Франсуа, – и где твоя мать? Как же тебя зовут?»

– Да ведь ты знаешь, что меня зовут Нарцисс, – ответил я.

– Да, это твое имя, а фамилия какая, и где твоя мать? – спросил он. Я не знал, что мне ему сказать, дядя Милон, и никак не могу забыть его вопроса. Мне как-то грустно стало после этого.

– Бедный ты мой, милый мальчик! – сказал мушкетер, притянув к себе ребенка.

– Я и решился, так как ты всегда ласков со мной, как отец, спросить тебя сегодня, кто же в самом деле мой отец и где моя мать? Ты мне скажешь, дядя Милон? Ах, ты так бы обрадовал меня этим! Ведь Франсуа правду говорит – у какого ребенка нет отца и матери? Должен же я знать, чей я. Маркиз и виконт, вы очень добры ко мне, вы мои милые дяди, но я хотел бы видеть моих отца и мать.

– Да неужели ты так ничего и не помнишь о прошлом, Нарцисс? Подумай, постарайся припомнить!

– Я помню, Милон, что я был очень болен, что вы с маркизом и виконтом приходили ко мне, что господин Вильмайзант постоянно перевязывал мне руки. О, как это иногда бывало больно! У меня было много ран и я кричал от боли. Потом я припоминаю, что у господина Вильмайзанта был помощник, часто сидевший у моей кровати, еще помнится, что когда-то прежде здесь был человек, у него был медведь, лев и маленькая лошадка, впрочем, нет. Наверное, я видел все это во сне. Это было очень страшно.

– Что было страшно? – спросил Милон, вспомнив, что в сгоревшей гостинице был какой-то укротитель зверей.

– Уж не знаю теперь, дядя Милон!

– Разве ты не помнишь, как тебя вытащили из огня, когда был страшный пожар?

– Я иногда вижу во сне, что вокруг меня все вдруг становится черным, а потом красным и в страхе просыпаюсь.

– Ты не припоминаешь никакой гостиницы в Бове?

– Нет, дядя Милон.

– Ну, конечно, ведь с тех пор прошло уже много времени.

– Ах, расскажи мне, пожалуйста, что ты об этом знаешь? Скажи, кто мой отец, где мне найти мою мать?

– Кто твой отец я совсем не знаю, Нарцисс, а твою мать, несмотря ни на какие старания, так и не смогли найти в ту страшную ночь, когда ты чуть не сгорел.

– Не могли найти? Значит, она была там, дядя Милон, когда ты вытащил меня из огня?

– Да, так, по крайней мере, мне говорил народ.

– А как называлось то место, дядя Милон?

– То был городок Бове, Нарцисс. Гостиница в ту ночь сгорела. Мне рассказывали, что там был еще какой-то укротитель зверей с медведем и львом.

– Укротитель зверей… странно, дядя Милон! Я так часто вижу во сне укротителей зверей и пожар… и просто умираю от страха.

– Неужели ты совсем ничего больше не помнишь с той ночи?

– Ничего, дядя Милон, я даже не знал, что сгоревший дом был гостиницей, и что город назывался Бове. А ты разве искал мою мать?

– Конечно, дружок, я все сделал, чтобы напасть на след несчастной.

– Ах, дядя Милон! Она, наверное, очень несчастна. Так же, как и я, она потеряла меня и не может найти, – грустно сказал Нарцисс, – как ты думаешь?

Милон утвердительно кивнул головой.

– А далеко Бове, дядя Милон?

– Порядочно, дружок.

– Ты думаешь, моя мать там живет?

– Как знать, Нарцисс!

– Вот теперь я здесь, а она совсем в другом месте, нам плохо друг без друга, мы хотим встретиться, и не можем найти друг друга, – жалобно говорил мальчик.

От этих слов у мушкетера сжалось сердце.

– Но у тебя, дружок, все-таки есть люди, которые тебя любят – я, маркиз, виконт.

– Но у меня нет матери, нет имени, дядя Милон!

– Об имени не беспокойся, ты его будешь иметь, кто-нибудь из нас, возможно, я, возьмет тебя. Я думаю, что у меня тебе будет совсем неплохо.

– Наверно, дядя Милон! Ты ко мне добр, как отец, это правда, но ведь и ты не можешь вернуть мне моей матери.

– Может быть, Нарцисс, когда-нибудь нам и посчастливится найти ее.

– Ах, как я был бы рад! Как ты думаешь, она узнает меня? Сколько времени прошло с тех пор, как ты спас меня, дядя Милон?

– Больше семи лет, дружок.

– Как давно! Она меня теперь и не узнает!

– Мать всегда узнает свое дитя.

– Ты думаешь, дядя Милон? Это было бы хорошо! Теперь я буду надеяться найти мою маму или тетю, ах, как я буду рад!

– Надейся, дружок, – сказал Милон развитому не по летам мальчику. – Если ты будешь хорошим человеком, Бог поможет тебе и вернет твою мать.

– Так, в Бове…, – повторял Нарцисс, – семь лет тому назад… гостиница… она сгорела… там был укротитель зверей…

– Зачем ты это так запоминаешь, дружок?

– Чтобы никогда не забывать этих примет, дядя Милон. Ах, если бы мне найти мою милую мать! Ты не поверишь, как мне хочется к ней!

– Разве ты еще помнишь ее лицо? – поспешно спросил Милон.

Нарцисс задумался.

– Нет, – сказал он, помолчав немного, – теперь уже не помню. Мне казалось, что я его еще не забыл, но когда стал припоминать, то оказывается, что опять все исчезло у меня из памяти.

Милон видел, что прошлое остается совершенно темным пятном для мальчика. В тот день Милон дежурил в Лувре, и потому должен был уйти. Уходя, он нежно поцеловал Нарцисса.

Мальчик казался ему уже совсем не таким, каким он был прежде, и когда он, прощаясь со своим дядей Милоном, не мог от него оторваться, Милону показалось, что с ним непременно что-нибудь случится.

Милон обещал скоро прийти и ушел. Вильмайзанта еще не было дома.

Ему часто случалось, когда было много больных, приезжать с визитов поздно, так что он и не видел уж мальчика, в это время обыкновенно давно уже спавшего в своей комнате наверху.

После ухода Милона Нарцисс стал у окна и начал смотреть на улицу. Над городом спускался тихий весенний вечер, на небе ни облачка, воздух так и манил выйти из комнаты.

– Бове… – прошептал Нарцисс, – семь лет тому назад… гостиница сгорела… там был укротитель зверей… ах, если бы я мог найти мою добрую, милую мать! Я шел бы, не останавливаясь, если бы знал, где она! В Бове я, возможно, нападу на ее след. В Бове я узнаю, где она и какая у нас фамилия.

Рассуждая сам с собой, Нарцисс смотрел в окно.

– Как хорошо на улице, старая экономка меня не хватится, мне так хотелось бы уйти одному и поискать мою милую маму. В этом ведь ничего нет дурного.

Нарцисс оглянулся вокруг, он был один в комнате. Старая экономка хлопотала на кухне, ей было не до мальчика.

– Я только попробую, – прошептал мальчик, – не удастся ли мне найти мою мать и моего отца, а мне так хочется к ним. Погода такая чудная, посмотрю, не дойду ли до Бове. Мне только в Сен-Дени прийти, а там уж я найду.

Не подумав о необходимости ночлега ночью, о деньгах, чтобы купить себе что-нибудь в дороге, не спросив разрешения, Нарцисс ушел из дома с одной мыслью: отыскать свою мать.

Мысль эта увлекала его точно так же, как влечет многих мальчиков его лет страсть к приключениям.

Очутившись на улице, он глубоко вздохнул.

Ему казалось, что сбывается его давнишнее желание – он свободен, свободен и может достигнуть своей заветной цели.

Он громко вскрикнул от радости и пошел по улицам. Вскоре он дошел до берега Сены.

При закате солнца он увидел посреди реки Ночлежный остров, ему показалось, что он что-то припоминает, что здесь он уже был когда-то.

Бросившись на траву, покрывавшую берег, Нарцисс смотрел на остров и придумывал план путешествия.

Ему также мало приходила в голову мысль о неправильности своего поступка, как мысль о деньгах.

Начинало смеркаться. Он встал, сломал себе большой сук, оборвал с него ветки и отправился дальше.

Как легко ему стало дышать, когда он вышел из города на пустынную, тихую дорогу.

Изредка проезжали кареты, проносились верховые. В эти минуты им овладевало чувство, похожее на страх или на сознание вины, но он быстро подавлял его в себе.

Поздно ночью он пришел в Сен-Дени и спросил, как пройти в Бове.

Тут только мальчик почувствовал усталость и, отыскав удобное местечко, лег под кустами, на дороге.

Он крепко уснул и проснулся, когда солнце уже ярко светило.

Быстро вскочив, он побежал к соседнему озеру, умылся и пошел дальше.

Тут, однако, заговорил желудок, и первый раз ему пришло в голову, что нужно добыть чего-нибудь из съестного.

К вечеру ему посчастливилось встретить крестьянина с пустой телегой, и тот предложил подвезти его до Бове, куда он и сам ехал.

Нарцисс сел на телегу и скоро разговорился с крестьянином. Несмотря на безобразную наружность, мальчик, видимо, понравился крестьянину, потому что тот разделил с ним ужин, состоявший из хлеба и сыра. Поев первый раз в этот день, Нарцисс отдал должную честь ужину.

Поздно вечером они приехали в Бове.

– Тебе есть где остановиться? – спросил крестьянин.

Нарцисс покачал головой.

– Так переночуй у меня. Если бы тебе не надо было разыскивать мать, я оставил бы тебя у себя и взял бы к себе в работники.

– Я бы с удовольствием пошел, – ответил Нарцисс, легко сходившийся со всеми, – вы так добры ко мне, но мне никак нельзя. А переночую я у вас с удовольствием.

У крестьянина был брат в предместье, куда он и отправился ночевать вместе с Нарциссом. Мальчика приняли ласково, а на другое утро еще и накормили супом.

Нарцисс от души поблагодарил добрых людей и продолжил свой путь.

Он ничего не говорил им о своих намерениях и не расспрашивал о сгоревшей гостинице, боясь показаться подозрительным.

Всего за несколько дней самостоятельной жизни мальчик стал еще смышленее и благоразумнее, и всегда поступал именно так, как того требовали обстоятельства в данный момент.

Он спросил, где стояла сгоревшая гостиница. Ему показали. На ее месте был выстроен большой красивый дом, от пожара и следов не осталось.

В соседнем домике Нарцисс увидел пожилую женщину очень приятной наружности.

Мальчик подошел, поздоровался и спросил, – давно ли она тут живет?

– Я здесь родилась, здесь собираюсь и умереть, – ответила старушка.

– Скажите, пожалуйста, сударыня, вы, конечно, знаете – ведь здесь прежде была гостиница, сюда приезжало много народу.

– Она сгорела семь лет тому назад?

– Ах, то была страшная ночь! – вскричала старушка, заламывая руки, – наш домик был в большой опасности, мы все уже на улицу вынесли, на всю жизнь не забуду эту ночь.

– Верю, сударыня! Вы все хорошо помните о пожаре?

– Еще бы, сынок! Ах, какой это был ужас! В гостинице ночевал укротитель зверей со своими подопечными, и все боялись, что они вырвутся. При нем был еще мальчик, маленький, лет четырех – не больше, говорили, что он украл его, что это вовсе не его дитя.

– Не тот ли это мальчик, что чуть не сгорел тогда?

– Тот самый, сыночек! Сердце разрывалось при виде тогдашних ужасов. Ах ты, Господи! Мальчик стоял наверху, в окне, среди пламени, а внизу, в толпе, была его мать, везде его искавшая и, наконец-то, она нашла его.

– Его мать? Она была там, на пожаре?

– Как же, сыночек! Как сейчас ее вижу.

– Вы ее видели! – вскричал с неописуемой радостью Нарцисс.

Старушка с удивлением взглянула на него.

– Что с тобой, сыночек? – спросила она.

– Ничего, ничего, бабушка, рассказывайте дальше.

– Мать кричала, звала дитя и ломала руки – страшная была минута, но никто не мог помочь. Тогда она бросилась было сама в огонь, чтобы спасти ребенка, все еще стоявшего на окне. Кругом в народе стали называть ее сумасшедшей и оттащили несчастную.

– Куда же она девалась?

– Ну, слушай же дальше! Вдруг, когда балки с треском рухнули и когда крики матери прекратились, к дому протеснилось несколько человек мушкетеров, один из них поднялся по веревочной лестнице наверх. У меня волосы дыбом встали. Никто не думал, чтобы этому великодушному человеку удалось спасти дитя, потому что оно уже исчезло в пламени. Однако через несколько минут он снова показался в окне с полуобгоревшим, полузадохнувшимся мальчиком.

– Значит, мать все еще была там?

– Не иначе. Я думаю, что она, вероятно, взяла у мушкетера свое дитя.

– Вы ее разве больше не видели?

– Ах, Господи! Да в эту ночь каждый только о себе хлопотал, каждый старался спасти свое имущество и не обращал внимания на других. Если бы не такое несчастье с этой женщиной, так я и не заметила бы ее.

– Так вы не видели, куда она девалась?

– Нет, сыночек, наверное, она ушла со своим ребенком.

– А вы не знаете, как ее звали?

– Нет, сыночек, я знаю только что она была нищей.

– Так мне казалось, да и народ об этом толковал. Она была еще не старая, хорошенькая, но ужасно бледная и печальная.

– Так значит нищая! – повторил Нарцисс. Старушка с удивлением взглянула на мальчика, который был выше ее ростом.

– Зачем тебе хочется так подробно все это знать, сыночек? – спросила она, помолчав минуту и видя, что мальчик стоит, задумавшись.

– Не могу сказать вам этого, бабушка. Помолитесь за бедную нищую и ее сына, слышите?

Нарцисс с благодарностью пожал руку пораженной женщины, не знавшей, что и думать.

– Помолитесь за бедную нищую и ее сына, – повторил мальчик и, поспешно отвернувшись, пошел прочь.

Она, качая головой, смотрела ему вслед.

Что это значит? Чего искал мальчик? Отчего он так взволнован?

Старушка хотела еще расспросить его, узнать, что общего между ним и всей этой историей.

Но мальчика уже не было.

– Странно, – шептала женщина, глядя ему вслед. Он сказал: «Помолитесь за бедную нищую и ее сына… да может быть он и есть сын несчастной нищей…»


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю